ОБЛАСТЬ РЕЧНЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ 8 глава

жизни. С момента выступления на арену исторической жизни Китай понял свою

миссию — высоко держать знамя цивилизации в стране, где отовсюду цивилизации

угрожали враждебные силы, — и вот он вменил своему населению в священную

обязанность строгое выполнение многих тысяч обрядов и церемоний, относящихся

как к возвышенной, идейной стороне жизни, так и к ее повседневным мелочам. Из-

за страха, чтобы его дети и внуки не вернулись к первобытному варварству и не

растеряли бы драгоценного, с таким трудом приобретенного наследия, китайские

философы и позаботились вручить им для руководства и исполнения сборник

«десяти тысяч церемоний», регулирующих и доселе каждый шаг и каждый момент

в жизни китайца.

Более справедливо второе, хотя тоже не совсем верное, обвинение Китая в

полной неподвижности, обвинение тем более странное, что вся конфуцианская

литература рисует нам Китай как раз в момент одного из самых радикальных

общественных переворотов, когда-либо имевших место в истории. По этому

поводу необходимо сделать некоторые разъяснения. Любознательный читатель

тщетно будет искать в биографии Конфуция — в том виде, как ее оставил нам

китайский Геродот Сыма Цянь, — объяснение той исключительной популярности

и того безграничного влияния, которым великий китайский мудрец пользовался

среди всех народов, населявших Небесную империю. Равным образом будет

разочарован и тот, кто будет искать ключ к загадке в литературных произведениях,

приписываемых Конфуцию и представляющих собою то сборники поэтических

произведений, то просто компиляции, даже не одухотворенные общими идеями.

Ни одно из этих произведений, зачастую бессвязных и очень сухих, крайне

несовершенных по форме, не отмечено печатью высокого гения. По сравнению с

другими великими религиозными пророками и реформаторами Конфуций обладает

некоторыми правами на наше уважение лишь постольку, поскольку его слова

лишены лукавства и хитрости, враждебны всему, отзывающемуся мистикой, и,

напротив, отмечены здравым смыслом и гуманными чувствамиiii.

В чем же заключается секрет влияния и обаяния Конфуция? Нельзя же

предполагать, что китайцы были созданы совершенно непохожими на остальных

людей и что простота и искренность Конфуция оказались достаточными для того,

чтобы завоевать первое место в их пантеоне. Разъяснение недоумения можно найти

в том обстоятельстве, что великий мудрец сконцентрировал в своей личности один

из наиболее важных социальных переворотов Небесной империи; только за это он

и был почтен божескими почестями во всей Восточной Азии. Движение, первый

толчок которому был дан Конфуцием, вывело Китай из речной фазы цивилизации,

отмеченной здесь, как и всюду, крайним деспотизмом, и внушило ему познание

другого, более совершенного строя, основанного на принципах гуманности и

демократизма. Если бы действительно область «Ста семей», или Небесная

империя, дебютировала в истории тем самым социальным порядком, дряхлый

возраст которого мы наблюдаем теперь, то это был бы замечательный пример

полного нарушения законов эволюции и прогресса, но на самом деле, конечно,

ничего подобного не было в Китае.

При современном состоянии синологии, когда не только каждый текст, но и

буквально каждая буква китайских письмен дает повод к ожесточенной полемике и

спорам, пожалуй, не хватило бы целого тома для того, чтобы нарисовать картину

пережитой Китаем эволюции.

До сих пор было уже много писано о всемогуществе и божественном

характере, которыми китайцы в первобытные времена наделяли повелителя, и мы

теперь уже твердо знаем, что понятие государства было у них отмечено ясно

выраженными чертами фараонизма, т.е. крайним деспотизмом, идеей о

божественном происхождении власти, символизированием божества в особе царя,

в величии которого растворялся народiv.

Для того чтобы хоть немного приподнять покров тайны громадного успеха,

достигнутого последователями Конфуция, я приведу небольшой отрывок, автором

которого считается ученик Конфуция философ Менций (собственно Мэн-цзы),

далеко превосходивший своего учителя по силе и решительности в формулировке

и пропаганде идей и принципов конфуцианства. Менций говорит: «Народ выше

всего и драгоценнее всего на земле, за ним идут земные гении, и только на

последнем месте стоит повелитель». Одной этой фразой, диаметрально

противоположной по смыслу главной политической аксиоме речных деспотий,

доказывается, что в истории человечества Китай достиг такой фазы развития, какой

не успела достигнуть ни одна древняя речная монархия. В самом деле, чтобы

избавиться от деспотического гнета царей и жрецов, Индия не нашла ничего

лучшего, как заковать себя в цепи кастового общества; Египет и Халдея

действовали в этом отношении еще менее решительно.

Революционный дух, дух возмущения — этот существенный фактор

прогресса — проявляется в тот или иной момент во всякой стране. Мы видели

проявление этого духа и на берегах Нила, и в Месопотамии. После долгих веков

гнета он проявился и в Китае. В сочинениях Конфуция мы встречаем во многих

местах отголоски революционных и анархических идей. Так, например, в первой

книге Шу-цзин (гл. III, параграф 5) говорится: «Кто повелевает другими, не должен

ли быть всегда в страхе?» Менций идет еще дальше, за свои идеи он мог бы быть

преследуем большинством современных правительств. В Китае были попытки

запретить чтение книг Менция. Лишь энергичное противодействие со стороны

ученых воспрепятствовало этомуv.

В одном месте Менций говорит: «Все люди равны, почему же в

действительности они разделяются на повелителей и подвластных?.. Когда мы

видим, что у одних на кухне готовятся хорошие и обильные блюда и конюшни

переполнены лошадьми, в то время как народ умирает с голоду и трупы умерших

лежат на больших дорогах, не происходит ли это оттого, что нами управляют дикие

животные, которые раздирают народ?.. Когда царь, отец народа, становится

похожим на дикого зверя, можем ли мы называть его отцом своих подданных?..

Если мой царь не способен хорошо управлять, я имею право смотреть на него как

на разбойника...»

Когда сравниваешь эти негодующие слова Менция с бесцветными писаниями

Конфуция, то невольно спрашиваешь себя: почему Менций занимает второе место

после Конфуция в философском пантеоне Китая? Это можно объяснить лишь тем,

что Менций явился несколько поздно, когда в Китае конфуцианство стало уже

официальным учением и когда революционный подъем эпохи самого Конфуция

пошел уже на убыль.

Начиная с V века христианской эры Небесная империя сделалась театром

весьма сильного философского движения с многочисленными течениями, далеко

не поглощавшимися конфуцианством. Между прочим, здесь процветали

спиритуалистические и мистические доктрины, зародившиеся под более или менее

явным влиянием Лао-цзы и умозрительных учений Индии. Из чувства оппозиции

утилитаризму школы Конфуция спиритуалисты и мистики проповедовали идеи,

окрашенные требованиями квиетизма и эпикуреизма; зачастую они погружались в

поиски философского камня и средств, дающих бессмертие. Значительная часть их,

однако, превосходила своих противников — последователей Конфуция — стилем и

поэтической отделкой своих произведений. По некоторым фактам можно судить,

что проповедники квиетизма остались не без влияния на умы своих современников.

Понятно, что они с первого же момента стали в ряды ожесточенных противников

конфуцианства. В качестве его врагов они не были одиноки, так как рядом с ними

существовало много других, враждебных конфуцианству философских школ, о

которых мы можем лишь догадываться по полемическим вставкам в произведениях

китайских классиков. Так, например, мы читаем у Менция: «В настоящее время не

появляется уже более добрых и справедливых государей, и, напротив, злобные

повелители предаются всем порокам, а корыстолюбивые и продажные философы

отравляют нас своими вредными доктринами. Мир все более и более подчиняется

афоризмам Ян-гу и Мо-ти, и можно сказать, что тот, кто не признает первого,

наверное числится среди учеников второго».

Некоторые комментаторы предполагают, что под общими наименованиями

Ян-гу и Мо-ти Менций помещает всех противников школы Конфуция. Но

профессор Васильев разбивает это предположение, указывая, что в данную эпоху

существовал в Китае мудрец Мо-цзы, доктрины которого с первого взгляда

казались весьма мало отличными от идей Конфуция и лишь при детальном

знакомстве оказывались снабженными вставками слишком идиллического

характера для верных последователей Конфуция или Менция.

Перейдем теперь к тем упрекам, которые Менций посылает по адресу

философов, отравляющих мир своими возмутительными доктринами: Ян-гу, по

словам Менция, не признает власти, государства, права повелителя властвовать,

проповедует, что нужно жить только для себя и что если бы можно было

осчастливить Вселенную, отказавшись для всего этого от одной из своих лошадей,

то и тогда не следовало бы лишать себя части имущества. Мо-ти, напротив, грешит

проповедью излишней любви, которую следует проявлять ко всем и каждому...

Для нас остается неясным, что возмущало Менция в проповеди Ян-гу: идея

ли эгоизма или республиканский дух его принципов? Несомненно одно, что

оппозиция обладала в то время в Китае несравненно более смелыми

представителями, чем Конфуций и Менций. Это ясно видно из основных

положений Мо-цзы. Этот философ, не довольствуясь осуждением вредных сторон

верховной власти, осуждением богатых и знатных, требовал разрушения

государства, уничтожения права частной собственности и семьи.

В противоположность этому Менций на каждой странице своих произведений

провозглашает, что единственное средство от всех зол есть правильная

организация государства наподобие большой семьи, план которой до мельчайших

подробностей был разработан Конфуцием.

Эпитет «отец народа», применяемый к императору, неизменно

выходит из-под пера каждого писателя, защищающего умирающий

деспотизм, но в течение всего исторического периода, о котором я

говорю, Китай находился в исключительном положении, когда

этот эпитет не только блистал новизной, но и носил оттенок

некоторой прогрессивности. В замене прежнего деспотического

повелителя, обладавшего якобы божественным правом власти,

понятием царя-отца, мудро заботящегося о благополучии своих

подданных, заключалось наиболее простое средство очеловечить и

смягчить общественный строй, завещанный прошлым и

составляющий грубый продукт среды. Весьма существенная

страница человеческой истории осталась бы незаполненной, если

бы Китай не посвятил двадцать веков своей жизни тому, чтобы

убедиться на опыте в безжизненности и бессмысленности этого

нового понятия власти. В течение долгих веков истории Небесная

империя оказывала свое влияние на судьбы западного мира,

одаряя нас чаем, шелком и другими полезными продуктами, но ее

права на почетное место в истории человечества заключаются

главным образом не в этом, а в опыте политического устройства

общества, доказавшего полную несостоятельность и вред понятия

власти как «отца, пекущегося о благе народа».

Две западные великие древние цивилизации — нильская и месопотамская, —

достигнув известной степени развития, распространились до морского побережья и

перешли в стадию морской цивилизации. Индия, запертая в бассейне своих рек, не

имевших удобного сообщения с морем, кончила тем, что замерла и обособилась от

общего потока всемирной истории. Один лишь Китай, прогрессивно расширяя

область своего культурного воздействия, остался тем не менее в колыбели своей

цивилизации — в бассейнах рек Хуанхэ и Янцзы. Территория собственно Китая

составляется главным образом из бассейнов трех великих водных артерий —

Хуанхэ, Сицзян (Жемчужная река) и Янцзы, — дополняемых обширной системой

притоков, а следовательно, и путей сообщения между Монголией и Тонкинским

морем. Все эти реки точно так же оплодотворяют своими наводнениями

культурную страну Китай, как Нил, Тигр, Евфрат и Инд оплодотворяют остальные

местонахождения великих речных цивилизаций. При этом зона наводнений,

обусловливаемых периодическими разливами Хуанхэ и ее притоков, соприкасается

на юге со страною, орошаемой Янцзы, и вместе с последней образует нечто, по

основным характерным чертам весьма схожее с нильской дельтой, только в гораздо

больших размерах. Как и египтяне, китайцы, жившие в долинах по среднему

течению обеих великих рек, могли достигнуть моря только после многовековой

работы на месте своей оседлости, только после превращения беспредельных

пространств, покрывающихся илом и грязью, в возделанную и густонаселенную

страну. Вся область, известная под названием Цзинань, некогда подвергавшаяся

постоянной опасности быть разоренной волнами, а теперь плодородная и

цветущая, является результатом искусства и труда китайцев. Целый лабиринт

каналов, прорезывающих в разных направлениях провинции Аньхой и Чжэцзян,

гигантские плотины, сдерживающие постоянно изменяющиеся течения рек,

потребовали для своего сооружения громадного количества труда, даже в

сравнении с массой труда, затраченного в Египте. Все гигантские сооружения в

Китае носили, несомненно, более утилитарный характер, нежели большая часть

предприятий фараонов, но в смысле достигнутых результатов они были

тождественны, так как и доселе Хуанхэ смывает иногда с лица земли результаты

труда бесчисленных поколений.

Хуанхэ (Желтая река) обязана своим названием плодородным частицам

желтой земли (желтозему), уносимым ее водами и сообщающим им желтый цвет,

который, по верованиям китайцев, является символом земли — начала,

зарождающего все: земледелие, социальный строй и власть. Первый император,

упоминаемый в китайских летописях, носил звание «Желтый повелитель».

Желтозем покрывает в Китае площадь, в общем превышающую площадь всей

Франции. Почва, покрытая желтоземом, обыкновенно бывает вся проточена

небольшими вертикальными отверстиями. Вокруг Пекина она проявляется только

кое-где на горных выступах, господствующих над равниной, но далее на запад она

покрывает буквально всю поверхность гористой страны, лежащей между Тибетом

и горными хребтами Шаньси. Над массами этой желтой земли, скопившимися на

всем указанном огромном пространстве, известным русским путешественником

Потаниным были произведены весьма интересные наблюдения и исследования,

результаты которых опубликованы им сравнительно недавно. Вот что говорит он,

между прочим: «Залежи красного песчаника, служащие основанием для скопления

желтой земли (лёсса), расположены обыкновенно горизонтально, лишь изредка

вместо них залегают гнейсовые породы. За весьма немногими исключениями, слои

песчаника до такой степени пропитаны солью, что местные жители добывают ее

оттуда простым вывариванием; зачастую выступы скал покрыты здесь

кристаллами соли, выступающими также, наподобие снега или инея, и в некоторых

долинах. Соленые озера весьма многочисленны, и даже вода некоторых рек

пропитана солью. Горизонтальное положение слоев песчаника определяет контур и

общую конфигурацию местности, представляющей собою равнину без всяких

более или менее заметных возвышений. Впрочем, глаз неопытного

путешественника в первое время обманывается многочисленными глубокими

долинами и оврагами, придающими местности горный характер. Войдя в одну из

таких долин с крутыми склонами, можно подумать, что находишься среди горной

области, но в действительности путешественник имеет дело только с глубокими

оврагами, рассекающими страну по всем направлениям. Такие овраги,

обрамленные параллельными обрывистыми краями, высотою иногда до тысячи

метров, тянутся порой на десятки километров и углубляются не только в скопления

поверхностной почвы (лёсса), но и в мощные песчаниковые породы, лежащие

внизу. Чтобы уловить истинный характер местности, необходимо подняться из

глубины такого оврага на равнину, и тогда на громадное расстояние вокруг можно

видеть лишь ровную местность, пересеченную бесчисленными параллельными

провалами, весьма напоминающими собою промежутки между зубьями гигантской

гребенки. Провалы эти образуются следующим образом: подпочвенные воды,

отыскивая себе выход и вымывая на своем пути пустоты, вызывают понижения

почвы на поверхности, затем эти понижения наполняются водой, которая,

просачиваясь вниз, увлекает за собою и частицы почвы, образуя провалы или нечто

вроде колодцев. Затем колодцы расширяются в том направлении, куда текут

подпочвенные воды, и постепенно превращаются в глубокие овраги, в конце

концов соединяющиеся главным оврагом данной местности».

Строение почвы и некоторые ее особенности объясняют факт присутствия в

водах Хуанхэ такого громадного количества ила и других осадочных материалов,

которое путешественник прошло века Стонтон не без изумления определяет по вес

в две сотых части всего количества воды. Река непреывно размывает берега, уносит

с собою все мелкие частицы и затем, во время разливов, оплодотворяет ими

местность вдоль берегов. По словам Элизе Реклю, разливы Хуанхэ бывают

огромны и носят чрезвычайно разрушительный характер. Китайские авторы,

цитируемые Карлом Риттером, уверяют, что поверхность речных вод во время

разливов поднимается на 33 метра над береговыми полями. Преувеличение здесь

очевидно, но несомненно, что подъем воды действительно бывает значителен и что

окрестным жителям приходится работать без устали для того, чтобы предохранить

от разрушения и уничтожения дома, жатвы и свое собственное существование.

Хуанхэ (Желтая река) обладает, быть может, даже в более сильной степени

всеми отличительными чертами великих исторических рек, сдавших цивилизацию.

Благодаря ей и Янцзы Китай подставляет собою такую географическую среду,

которая вознаграждая, с одной стороны, человеческий труд, с другой — внушает

прибрежным обитателям под страхом смерти солидарность и постоянную суровую

трудовую дисциплину во всех, даже самых узких, областях жизни. Говоря о

результатах влияния среды, следует, кстати, отметить важное отличие в данном

отношении между Китаем и хотя бы Египтом. В Египте великая историческая река

Нил была покорена и приспособлена к нуждам человека при помощи страшного

угнетения и порабощения народных масс. В Китае нечто аналогичное случилось

лишь в стране Цзинань и вообще в области нижнего плёса реки Хуанхэ, там, где

находились налицо условия, близкие к физико-географическим условиям Нила.

Наоборот, в области желтозема (лёсса) не было никакой нужды в больших

общественных работах; почвенные и географические условия этой области

требуют здесь разделения земель на участки, орошения их каналами и участия в

работе небольших групп. Это последнее условие, несомненно, способствовало

развитию среди населения чувства семейной и общинной автономии, столь

характерной для земледельческого Китая; с другой стороны, отличительные

особенности почвы пробуждали у населения инстинкт солидарности. Отсюда,

вероятно, ведет свое происхождение господство патриархальных начал в китайской

жизни в эпоху Конфуция.

До сих пор точно неизвестно, откуда на историческую арену явились «сто

семей», эти первые культурные работники в бассейне великих китайских рек. Сами

китайцы, по-видимому, не сохранили никаких определенных воспоминаний о

своей первоначальной родине. В сборнике древнейших произведений народной

поэзии, называемом Шу-цзин, где многие произведения носят, бесспорно,

архаический характер, некоторый свет на этот интересный вопрос бросают всего

два отрывка, притом с большим трудом поддающиеся переводуvi.

Подобный недостаток местных преданий предоставляет обширное поле для

создания всевозможных гипотез. Между прочим, в индийских законах Ману

некоторыми учеными было отыскано место, гласившее, что некогда одна группа

кшатриев ушла из Индии и поселилась в стране Маха Тшин (Великий Тчин). С

другой стороны, известный немецкий ученый Шлегель полагал, что

первоначальные познания китайцев по астрономии были заимствованы ими от

халдеевvii.

Тем не менее, по моему мнению, масса обстоятельств устанавливает тот факт,

что будущие цивилизаторы Небесной империи переселились туда еще в состоянии

варварства и что, следовательно, они не могли бы быть отпрысками какой-либо

уже культурной группы. Ф.Ленорман, например, показал, что китайская бронза по

своему составу отличается от бронзы, употреблявшейся в других странах; по

показаниям самих китайцев, учреждение семейного строя имело место лишь в

эпоху династии Чжоу. Но наиболее яркое подтверждение правильности моего

взгляда я вижу в моносиллабизме китайцев. Действительно, моносиллабизм

(односложность языка) ставит китайцев в стороне от всех культурных народов

древности и одновременно сближает их с этнологической группой, до сих пор

остающейся некультурной и только частью (аннамиты, жители Сиама и Тибета)

присоединившейся, весьма поздно, к культурному очагу Индии и Китая.

До настоящего времени Китай не обладает единым национальным языком,

так что обитатели различных кварталов одного и того же города не в состоянии

понимать друг друга без посредства письма (т.е. идеографического языка). Даже

возникновение единства Китая стало возможным лишь благодаря этому

последнему. Вообще роль идеографического письма в истории китайской культуры

громадна, и историческая роль и значение Конфуция в значительной мере

объясняются его инициаторской ролью в изобретении и организации

идеографического письма.

Резкий разрыв между письменностью и обыкновенной речью, между

идеографическим письмом, известным лишь образованным людям, и языком, на

котором говорят низшие слои населения, в сильной степени задерживает

прогрессивное развитие китайской массы в целом. С другой стороны,

интеллектуальное развитие нации затрудняется чрезмерной сложностью

идеографии: изучение искусства чтения и письма поглощает массу времени,

поэтому приходится пренебрегать другими научными занятиями, как, например,

математикой и естественными науками.

Разнообразие наречий в Китае не помешало, однако, образованию единой

китайской нации, и коренная причина этого заключается, по моему мнению, в

характере главной китайской реки Хуанхэ. Эта река является творцом Небесной

империи, и ее значение и роль в деле создания китайской нации легко можно

видеть.

Китайские летописи началом Небесной империи считают потоп. Так, в начале

классической книги «Летопись» мы читаем: «Вышедшая из берегов вода вселяет в

меня ужас (говорит Яо); эти вышедшие воды затопляют все. Яо приказал Иу

регулировать течение воды. Отныне вода будет течь по руслам, и это будут реки

Хуанхэ, Цзи и Хань. Когда опасность потопа миновала, люди поселились на

умиротворенной земле». Менций в свою очередь дает живописную и подробную

картину наводнения.

Правда, в книге Конфуция Иу, строитель плотин и укротитель наводнений,

фигурирует как второстепенное лицо, как скромный исполнитель приказов

высшего повелителя. Но это сделано Конфуцием с нравоучительной целью: монарх

не должен пренебрегать даже самым простым человеком и должен выбирать для

исполнения важных задач достойных людей, несмотря на их низкое

происхождение.

Впрочем, Конфуций не замедлил возвысить скромного строителя плотин Иу и

возвел его в сан императора, родоначальника династии Ся. Это возвышение Иу,

правда, служит для Конфуция новым поводом к тому, чтобы указать, что высшая

власть должна быть избираема.

Дела и работы Иу изложены в третьей книге Шу-цзин — Иу-цзин. В этой

книге с большими подробностями рассказывается, как с вершины горы Медвежье

Ухо Иу, после того как упорядочил течение вод, после того как заставил Хуанхэ,

Янцзы и Ханьцзян течь по своим руслам и сделал землю пригодной для жилища

людей, приступил к организации государства, разделив его на девять провинций.

Карты этих провинций, или областей, он начертал на бронзовых вазах; дальше

рассказывается, как Иу приступил к разделу земли и к обложению жителей каждой

провинции налогом, сообразуясь с плодородием почвы.

Изучение этого любопытного памятника китайской древней письменности

позволило Рихтгофену нарисовать карту возможного расселения китайского народа

и китайской цивилизации с древнейших времен. Это расселение шло таким

образом: из области «Желтой земли» «сто семей» направились на восток, вниз по

течению Хуанхэ; путь на запад и на север был прегражден монголами-

кочевниками, и, кроме того, области к западу и к северу от Хуанхэ были

неплодородны, поэтому китайцы должны были завоевывать области в бассейнах

Янцзы и Ханьцзян, покоряя постепенно дикие племена. В эпоху Менция

«татуированные варвары» занимали еще весь южный Китай, но китайская культура

проникла сюда через юго-восточные притоки Янцзы.

Эта необходимость последовательного завоевания трех речных бассейнов

является причиной запоздания китайской цивилизации, так как китайцам

приходилось несколько раз начинать свою культурную работу. Китайцы хорошо

сознавали зависимость их цивилизации от рек; они отлично понимали роль и

значение в деле создания их государства великих рек, и на их образном языке

правительство и власть обозначаются понятием текущей воды.

Рассмотрение Китая привело нас к крайним границам материка Старого

Света и завершило подтверждение того мнения, что среди бесчисленной массы

«званых» народов «избранными» неизменно всюду и везде оказывались жители

берегов рек с одинаковыми особенностями. Каждая из четырех великих культур

древности, как это свидетельствует наше изучение, является результатом

гидрологических систем тех стран, которые служили им колыбелью, и, сообразно с

этим, культурная история во всем Старом Свете представляет собою тяжкую

задачу, заданную человеку физико-географическими особенностями страны.

Делая такое обобщение, я снова повторяю, что далек от мысли поддерживать

идею речного фатализма. По моему убеждению, на всем беспредельном

пространстве материков Старого Света истинным творцом истории следует считать

вообще среду, а река имеет значение лишь потому, что является как бы синтезом

многочисленных географических условий. Таков нормальный ход вещей, но мы не

должны упускать из виду, что всякая естественная эволюция подвержена

многочисленным уклонениям и что ни одно жизненное явление не происходит так

просто и однообразно, как методически производимый в лабораториях опыт.

Красноречивый пример четырех великих древних цивилизаций кажется мне

достаточным для того, чтобы доказать, что нигде на всем свете не имел места факт

развития вне речной среды, внушающей своим обитателям чувство ясно

выраженной и последовательной солидарности, но это не мешает мне признавать,

что сознание необходимости солидарности может быть внушено человеку

географической средой и помимо посредничества рек.

В Старом Свете мне неизвестны исключения из этого правила; что же

касается Америки, то культурное развитие совершалось там не на берегах больших

рек лишь потому, что области, расположенные в бассейнах Миссисипи и

Амазонки, не обладали теми географическими данными, которые составляют

характерные черты Нила и Хуанхэ.

Населенные области Америки, где зародились самостоятельные проблески

цивилизации, находятся на болотистых плоскогорьях Анагуакаviii и Боливии, где

обширные внутренние моря-озера с изменяющимся под влиянием засух и ливней

уровнем заставляют живущих на их побережьях людей предпринимать

общественные работы по созданию плотин, каналов и т.п., приучая, таким образом,

жителей к практике солидарности и к коллективному труду. Но зародившиеся

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: