ГЛАВА 10. Контролируемый хаос

Весной-летом 1993-го мы смогли урвать себе время для перерыва – видит Бог, мы долго этого ждали – до того как войти в студию для записи «Far Beyond Driven», что мы сделали осенью того же года.

В этот раз дела обстояли немного иначе. Старикан перенес свою студию с северного Арлингтона в Нэшвилл, построив место, названное Abtrax Sound, к тому же парни не могли перестать давать деньги своему отцу – поэтому нам также пришлось переехать туда.

Он перенес свою студию туда ради доступа к рынку кантри-музыки, которого он не мог обеспечить себе в Арлингтоне. К тому же, из-за того, что он имел некоторые права на издание альбомов «CFH» и «VDoP», часть наших гонораров уходила и ему. (Я еще вернусь к этой теме, позже).

ТЕРРИ ДЕЙТ

«В прошлом, мы использовали отрезки песен, над которыми все работали по отдельности, мы сводили их и прослушивали результат, но на «Far Beyond Driven» все записывались одновременно – в этом были свои преимущества и недостатки. Но это лучший способ записи. Это несет в себе абсолютно иную энергию.»

Итак, нам пришлось остановиться в городе, в гостинице Holiday, на пару-тройку недель. Тогда же начались походы Винни Пола по позорным стрип-клубам. Конечно, в то время мы все посещали их и, в общем-то, хорошо проводили время; здесь работал принцип «Приноси свое пиво», ведь их собственное пиво имело нездоровый вкус, позже стало ясно почему.

Рутина проходила по отработанной схеме: мы работали, брали неделю отдыха и возвращались обратно в Техас, а затем записывали весь материал, который, как и на «VDoP», буквально лился через край. Дайм и Фил находились на пике креативности, росли и наши возможности, ведь каждый видел, какие обороты набирала Pantera. Нас попросили записать песню для трибьют-альбома Black Sabbath, названный «Nativity in Black», и мы записали кавер на «Planet Caravan» - там я играл на безладовом басу и клавишах. К сожалению, мы не смогли разобраться с правами на нее, что типично – лейбл просто не хотел выдавать их группе, в итоге кавер стал бонус-треком к «Far Beyond Driven». Хорошо знать, что у тебя есть какая-то защита, но, в то же время, это иногда сбивает с толку, если дело касается отдельных песен на альбоме столь высокого уровня.

В один день мы зависли в студии, озадаченные ужасной партией Винни. Тогда Дайм просто «воткнулся» в одну из педалей Whammy, только что выпущенную компанией Digitech – одну из тех, которые позволяют менять октаву по одному лишь движению ноги. Так и были записаны песни «Becoming» и «Good Friends and a Bottle of Pills» - по внезапным экспериментам.

В то время я пользовался басами Charvel, но мне хотелось что-то поменять, и я подписал контракт с Music Man, на использование их баса Sting Ray. Я точно знал, какой звук баса мне нужен – он должен был выделяться на записи – просто еще не нашел его. Многие гитарные компании присылали мне басы, по виду напоминавшие столешницы; приходили даже басы от Warwick, но и они звучали как мусор. Тогда я спросил своего приятеля Рейчела Болана из Skid Row, «Дружище, могу я утащить парочку твоих басов Spector? Мне очень хочется их испробовать».

Я испытал их на паре песен, вроде «5 Minutes Alone», и после этого я стал фанатом Spector. Я играю на них до сих пор. Они прослушивались в миксе гораздо лучше остальных. Я всегда был фанатом Эдди Джексона из Queensryche, он также использовал их на ранних записях, там бас-линия слышна очень четко. Да, мне нравился его звук, но, в то же время, я пытался звучать как мой наставник, Даг Пинник. Его группа King's X послужила источником вдохновения для большого количества мелодий, записанных Pantera. К тому же, он был нашим большим фанатом и всегда поддерживал нас со стороны.

Большинство метал-записей показывают звук баса в не лучшем свете. Разумеется, я всегда восхищался Гизером Батлером и Джоном Пол Джонсом. Если говорить конкретно про метал, мне не нравился звук, например, Джейсона Ньюстеда из Metallica. Для меня он звучал скучно. Не мой тип звука. Парни вроде Джина Симмонса тоже звучали суховато, однако, с другой стороны, были и парни вроде Лемми. Лемми есть Лемми. Он один из тех музыкантов, чей звук ты никогда не скопируешь, какое бы влияние он на тебя ни имел.

Работая над «FBD», я решил испробовать пятиструнный бас, и Music Man прислали мне один экземпляр такого (довершая целый набор оборудования) и я тотчас же влюбился в него. Не только потому, что он круто звучал, но и открывал доступ к более низким октавам, недоступным на обычном четырехструнном басу. Это открыло новые грани звука в песнях. Ведь играя на новом инструменте, ты чувствуешь какой-то особенный энтузиазм.

То, что мы делали, было своеобразным экспериментом, но вместе с тем мы написали и цепляющие риффы, как на «I’m Broken» и «5 Minutes Alone», риффы, к которым мы прислушивались пару недель, катаясь но Нэшвиллю на арендованной машине.

Первой записанной песней была «25 Years», и причиной тому был текст, написанный Филом о его отце. Когда я впервые услышал эти жуткие сентиментальности, я сказал, «Чувак, ты не можешь поместить этот текст на запись, ты ведь говоришь о своем отце». По мне, это было не круто, но ты просто не мог указывать этому пацану, что делать, а что нет.

Три четверти материала мы записали в студии Abtrax, затем переехали в Dallas Sound Lab, где процесс превратился в еженощную вечеринку. В те дни, Винни плотно сидел на экстази. На него было жутко смотреть. Да, я тоже употреблял эту дрянь, когда она была еще легальной и качественной, не смешанной со спидами и прочим дерьмом, но после той, что только и можно было достать в 93-м году, твой затылок раскалывался, на утро.

В прежние дни, Дайм и я были умнее в плане употребления – мы растворяли лишь часть таблетки, вместо целой, так было гораздо легче держать себя под контролем во время «прихода». Винни же принимал целую, результат чего был не лучшим.

Все бас-партии были записаны еще в Нэшвилле, но остальным пришлось кое-что перезаписывать, когда Фил стал вносить свои измения, хотя его часть работы была также завершена, как я помню. Случалось и так, что, приходя в студию, я натыкался на самый разгар вечеринки.

Я говорил, «Окей, народ, мы платим полтора косаря баксов в день, а вы гоняете бильярдные шары, ни хрена не делая». Затянувшийся процесс записи начинал меня раздражать.

ТЕРРИ ДЕЙТ

«В студию часто приходили наши друзья, я помню это. Я потратил очень много времени на то, чтобы как-то скоординировать действия, но наличие отвлекающих факторов сильно мешало. Вокруг парней всегда крутилось много народу, и, возможно потому, что я опустил голову и сконцентрировался на работе руками, я пропустил много всего, что происходило. Большинство партий Дайма было записаны, и они сильно откладывались в голове. Иногда у лейбла возникали какие-то вопросы, мне приходилось разбираться с ними, убеждаясь в том, что никаких помех записи больше не возникнет. Я просто метался туда-сюда».

Мы потратили около 750 000 долларов на запись – пересмотрев контракты с Восточным и Западным лейблами, в целом – и, видит Бог, что мы потратили каждый пенни из этих денег, большую часть на всякую херню, в том числе оплачивая счета наших друзей, приходивших на вечеринки. Казалось, что те, кто приходил на студию, забывали, что мы записываем гребаный альбом, это относилось также и к Винни Полу. Прогресс двигался медленно, меня сильно напрягали задержки, а Терри Дейт уже рвал на себе волосы.

У нас не было творческого менеджера, зато был парень с лейбла по имени Дерек Оливер, но он даже не появлялся рядом с нами. Он знал, что так будет лучше. Вся комната просто послала бы его нахер. Наш менеджерский состав оставил нас в покое, ибо знали, что наши записи и без того были хитовыми – мы продавали по десять тысяч копий в неделю – поэтому им было лучше не связываться с нашей формулой процесса записи.

ВПЛОТЬ ДО КОНЦА 1993-ГО, во время завершения записи «FBD», мы впервые отправились в Южную Америку, и это была та еще поездочка. Мы прилетели в Буэнос-Айрес прямым рейсом, и это был дом для самых красивых женщин – таким было наше первое впечатление – хотя, по сути, мы не могли даже выйти из отеля, чтобы поглазеть на них, ведь у входа постоянно дежурило около пяти сотен детей, днем и ночью, прямо возле охраны.

Мне хотелось выйти на улицу и посмотреть город, а в свободные дни мы с Винни хотели бы поиграть в гольф, поэтому нам нужна была охрана. Мы даже разработали систему приманок. У нас было два мини-автобуса: один ехал в одну сторону, второй – в другую, и все, обычно, следовали за первым, не подозревая, что мы поедем в другую сторону, чтобы поиграть в гольф. Это место было уникальным, здесь работали кэдди (прим. – ассистенты для игроков на поле для гольфа) – никто из них не говорил по-английски – и нам приходилось самим ходить по полю, чего мы никогда не делали.

Мы говорили, «Дай мне семерку, железную!» и кэдди бежал к нам с железной двойкой в руках или чем-то еще. «Нет, сеньор! Я сказал железную семерку», говорили мы – гребаная двойка слишком тяжелая для такого удара – но эти парни все равно пытались указывать нам, что делать. Это был наш способ отдыхать от всякого дерьма в те дни – я, Винни и Гай Сайкс играли в гольф на тысячи баксов.

Фил и Дайм не были любителями подобного времяпровождения. Пока нас не было, они, скорее всего, выпивали в баре, хотя Филу нравилось ходить в тренажерный зал. У Дайма, с другой стороны, была своя рутина. Обычно он просыпался в 5 вечера, что-нибудь перекусывал, и затем вечеринка начиналась снова, и так каждый день. К моменту нашего возвращения, он уже наливал нам шоты.

Шоу в этом месте проходили охренительно, мы распродавали все билеты до единого. Не было никаких мер безопасности, ни пожарных расходов, ничего. После окончания одного из шоу, мы ушли в гримерку на время, как обычно, а затем вернулись, когда команда уже собирала наше оборудование, и увидели, как люди убирают мусор оттуда, где стояла огромная толпа народа.

Перед площадкой стояло множество колонн, пять футов в высоту, мы спросили, «Что это за херня такая?». На ней было так много черноволосых людей во время шоу, что они буквально обернули колонну своими волосами. Они так теснились, что буквально вырывали друг у друга волосы. Полное безумие!

ГЛАВА 11. Ты, жирный ублюдок!

Незадолго до релиза «FBD», возник вопрос об обложке альбома – мы же не могли поместить на нее изображение девушки со сверлом в жопе, понимаете? Но ведь именно это, изначально, мы и планировали. Нам пришлось принять изменения, предложенные Департаментом Культуры - нас заставили смягчить свои запросы, во имя коммерческих целей. Изображение на обложке сменилось на просверленную голову. Она соответствовала их требованиям. С самого начала, именно Дайм заведовал дизайном футболок, постеров, и всего мерча, остальные же предпочитали держаться от этого в стороне.

Записывающая компания присылала нам грубые наброски оформления атрибутики, мы рассматривали каждый вариант и говорили «Окей», но, лично для меня, значение имела только музыка. Даже если бы на обложке альбома красовалась куча дерьма, мне было бы похер. Я считал, что единственно важная часть обложки – это название группы, напечатанное большими буквами. Остальное – не важно, за исключением, может, девчонки на гребаном шесте – но этого хотели братья. Не я.

УОЛТЕР О'БРАЙАН

«Не скажу, что художественные идеи Дайма были откровенно плохими – напротив, только он не мог их воспроизвести. Я даже не уверен, что на обложке была именно девушка! Однако я точно знаю, что там была задница со сверлом в дыре. Мне, все же, удалось объяснить им, что ни один крупный лейбл, который будет заниматься продажей записи, не допустит такой обложки. Мы могли бы заработать гораздо больше денег, следуя принципу продуктивности, не пытаясь заново изобретать колесо. Я хотел, чтобы творческим процессом всегда руководила группа, или, хотя бы, до момента, когда дело доходило до рейтинга Х (прим.- в Америке рейтинг Х – самый высокий и подвергаемый цензуре). Уолмарт (прим. – сеть больших супермаркетов в Америке) и другие большие компании отказывались даже принимать запись на продажу, если на ней красовалась печать «EXPLICIT», и нам пришлось создать альтернативную версию обложки, которую группа ненавидела. Я просто сказал им, «Если вы хотите продать три тысячи копий, и повесить на альбом наклейку о запрещенном контенте – тогда порядок. Но, в таком случае, вам придется смириться с фактом, что вы сами себе урезали продажи в два раза».»

В марте 1994-го, когда произошел релиз «FBD», альбом взлетел на первую строчку чарта Billboard, что являлось неслыханным для записи тяжелого жанра, а тем более, для нас - группы, которая едва мелькала на радио и телевидени. По иронии судьбы, чуваки с канала MTV, из программы «Headbanger’s Ball», засняли наш промо-тур – специально для него, компания Warner Brothers выдала нам скоростной автобус, чтобы мы успели провести автограф-сессии в двенадцати городах за пять дней.

УОЛТЕР О'БРАЙАН

«Все разговоры насчет маркетинга и чарта Billboard в нашем бизнесе звучали примерно так, «Какая запись достигнет первой строчки на этой неделе? Будет ли это Бонни Райт, Ace of Base или же саундтрек к какому-нибудь рэп-фильму?». Никто и предположить не мог, что Pantera когда-нибудь доберется до чарта, поэтому я предложил идею промо-тура. Ключевой момент попадания в чарты – это продажа альбома в первые дни релиза. Именно так это работает. И, когда мы стали следить за ростом цифр, сразу после автограф-сессий, мы подумали, «Кажись, у нас получится», но все произошло слишком внезапно. Телефон просто разрывался от звонков - «Pantera на первой строчке чарта!». В тот момент все будто с ума сошли! Для парней, наверное, это было сродни получению Платинового альбома, как Van Halen, и несмотря на то, что они продолжали играть в Техасских клубах, они, наконец, поверили в себя – как раз этого им и не хватало. Но когда слава все же пришла к ним – личные автобусы и прочая лабуда - больше всего это подействовало на Фила и Рекса. Фил не хотел пересаживаться в личный автобус, как не хотел и садиться в лимузин, однако, прокатившись в нем, он изменил свое решение.»

ГАЙ САЙКС

«Наши автограф-сессии не длились полчаса или час, и не заканчивались одним лишь появлением в местной студии звукозаписи; некоторые длились по пять или шесть часов, пока каждый фанат не получал то, зачем пришел. На том отрезке пути, Pantera была как локомотив, несущийся на всех парах, во всех смыслах».

Предстоявший тур «FBD» был для нас большим событием. Когда твой альбом взлетает на первую строчку чартов, это оказывает влияние на очень много аспектов – например, люди, которые раньше не хотели общаться с тобой, сразу же желают этого.

В то время мы собирали огромные стадионы, для нас это стало обычным делом, с того момента, как наши билеты стали раскупаться полностью, а происходило это почти на каждом концерте. Все дело в уступках, ведь именно через них ты зарабатываешь деньги, даже если твой заработок идет от парковки.

Мы хотели, чтобы каждый ребенок, приходивший на наше шоу, потратил лишние десять баксов и на футболку - с этого и начинаются большие деньги. Все оставались довольны, проигравших же и быть не могло. Все получали, что хотели, и машина продолжала набирать обороты, пока не стала сметать все на своем пути. Мы повидали разного дерьма, и чувствовали, что нас уже ничто не возьмет. Хотя, иногда, мы и сами во что-нибудь влипали, ради смеха.

Нас попросили выступить на фестивале Monsters of Rock в Британии, в июне. Чувство юмора было там теперь совершенно иным, толпа могла кричать какому-нибудь чуваку с лишним весом «Ты - жирный ублюдок! Ты - жирный ублюдок! Ты - жирный ублюдок!». Помнится мне, как журнал KERRANG! – возможно, самый крупный в Европе в то время – поместил на обложку мультяшную карикатуру Винни Пола.

Как и ожидалось, Винни сказал, что больше не хочет работать с KERRANG!. Я сказал ему, «Чувак, ты все не так понял. Мне плевать, задето твое эго или нет; они так выражают свою любовь к тебе». Но Винни так не считал. Он хотел набить морду журналистам, что было весьма странно - на моей памяти, Винни предпочитал не вступать в конфронтации. С кем это и было необходимо - это с его отцом, Джерри; но в то время ни он, ни Дайм с ним не разговаривали.

Вопрос авторских прав стоял остро еще со времен «CFH», но братья были слишком мелочными, чтобы, хотя бы, позвонить своему отцу, и они выставили меня в роли посредника. История эта была слишком затянутой, и длилась почти год.

Помню, в Германии, мы убили на это дерьмо несколько свободных дней. Наши юристы, Дэвид Кодиков и Розмари Кэрролл, раньше работали с Nirvana, и это они вывели их на столь высокий уровень. Каждое Рождество мы обнаруживали широкоэкранный телек на своем пороге – их подарок. Это было меньшее, что они могли для нас сделать. Именно мы с Дэвидом разбирались с авторскими правами Джерри. Я завершал разговор с отцом Винни и Дайма, звонил Дэвиду, и говорил «В этом нет никакого смысла», или «У нас есть прогресс», но, в целом, ситуация оставляла обе стороны в дураках, и вынуждала всех идти на уступки.

Мой аргумент против Джерри был таким – «Если ты не писал эти песни, какого хрена ты должен получать за них деньги?».

«Ну, я подписал сделку», говорил он. Джерри всегда так поступал – давил психологически.

«Ты больше не наш менеджер, и ты не писал наши песни», отвечал я.

Я пытался объяснить прямо - «Сеньор Барри Бондс бросает мяч своему сыну, во дворе перед домом, и хочет забрать половину от него – все выглядит именно так».

Он подписал контракт менеджера, и ему хотелось, чтобы он длился вечно. Я отвечал, «Нет, чувак, так не пойдет. Может, в этой группе и играют двое твоих сыновей, но есть и другие два парня, которые будут биться с тобой до самого конца». Мне хотелось сказать, «Знаешь, мужик, твои собственные сынки не хотят даже говорить с тобой, как тебе такое?».

Как я уже говорил, я кое-что смыслил в музыкальном бизнесе, но лишь потому, что я единственный, кто застрял в этом неловком положении – братья не говорили с отцом, а Филу было откровенно похрен на этот мусор. Когда все разногласия, наконец, были решены, братья не говорили с отцом много лет. Дайм однажды сказал, «Ох, мне бы лучше помириться с ним», примерно в то время, когда заболела его мама.

УОЛТЕР О'БРАЙАН

«Доход от «CFH» дошел до нас примерно в 94-м году, с этого же времени Рекс и начал заниматься авторскими правами. Всегда существует задержка, год или два, пока прибыль станет заметной, но когда мы увидели контракт с Джерри Эбботтом, ни одной подписи группы там не было. Имена значились, но подписей не было. Братья не хотели идти на судебный конфликт против своего отца, и нам пришлось потратить на это немало денег. Не знаю, что еще можно было сделать в той ситуации. Как уговорить сыновей подать иск против отца? Это было неправильно, по многим причинам. Рекс знал, что делал, поэтому мы всегда говорили друг другу, как музыкальная индустрия будет писать об этом книги, и главным героем будет именно Рекс.»

В ТО ВРЕМЯ у нас был очень плотный график – каждый день концерты. Мы ездили ночью, редко останавливались в отелях, что важно - если тебе комфортно в твоей консервной банке, зачем ехать в отель, который будет стоить тебе лишних четырех тысяч баксов за ночь?

В ранние годы мы принимали душ, где приходилось, отрабатывали ночь, а в день перерыва останавливались в месте, вроде отеля Говарда Джонсона, но когда бюджет стал позволять, мы предпочти ему пятизвездочные отели. Но мы не брали круглогодичные апартаменты - нас привлекала более домашняя обстановка.

У нас был личный турагент, Шелби Глик, она находила нам отели с кухнями, и если мы хотели сходить в магазин, чтобы самостоятельно приготовить себе стейк, у нас появлялась такая возможность. Обычно готовил я. Мы возили с собой несколько мангалов, в багажнике автобуса, и иногда устраивали импровизированные барбекю. Мы приглашали на них и другие группы. Я просто брал и кидал на мангал огромные куски мяса, такие, чтобы хватило каждому.

Утром, в день шоу – для нас, конечно, это было не совсем утро – мы вылезали из автобуса в два или три пополудни. Дайм и я, обычно, выходили последними. Во многих случаях, мы приезжали на место за два дня до концерта, и я проводил время за сценой, вместе с работниками по освещению, уверяясь в том, что процесс идет как надо. На следующий день мы устраивали саундчек, дабы настроить нужный нам звук из мониторов.

Мы говорили нашему звукорежу, «Мне нужно побольше того здесь, и чуть меньше там», но, в целом, все зависело от помещения. Мы устраивали саундчеки, но лишь пару раз за неделю, ибо всегда знали, чего хотели от нашего звучания.

Я не практиковался перед концертами, особенно в поздние дни, я больше уделял внимание весу инструмента и всяческим мелочам. Мы пили очень много воды, как я уже говорил, и еще больше бухали.

Настоящая вечеринка начиналась после концерта. Иногда мне хотелось покурить травы, но проблема ее в том, что она абсолютно не сочетается с виски. Качество и сила «дури» сильно возросли за прошедшие годы. Сейчас уже я не могу курить эту синтетическую дрянь. Я даже не хочу принимать в этом участие. Но если я хотел накуриться в те дни, обычно я уходил в автобус – я ненавидел большое количество народа в накуренном, почти парализованном, состоянии.

Часто мы обедали в автобусе. Лично я съедал лоток всяческих овощей из магазина – мне хотелось держать себя в форме. К еде мы относились с особым вниманием. Каждый знал свои вкусы и был привязан к ним, и, несмотря на комфортабельность наших путешествий и возможность обедать как короли, наши предпочтения оставались прежними, невзирая на цену.

УОЛТЕР О'БРАЙАН

«Они никогда не были, так сказать, «гражданами Мира». Они приезжали во Францию, и спрашивали, «Почему у вас нигде нет острого соуса?». Они приезжали в Германию, хотели поесть спагетти и охреневали, когда не находили их. А однажды Винни начал капризничать, мол, им нужен лимонный перец к еде, где-то в Европе, но у кейтеринговой компании был только цитрусовый перец. Это те же самые специи, все то же самое, за исключением надписи «Лимонный перец» на бутылке. В конце концов, они, за моей спиной, заставили одну из их девушек прислать целый кейс со ста сорока четырьмя бутылками лимонного перца, за одну ночь из Техаса. К концу тура мы потратили только две из них, и вернулись назад с практически полным кейсом. Денег они не считали. По моим подсчетам, тур по Европе мог принести нам около 400 000 долларов, однако в общей сумме, из-за всех растрат, они лишь потеряли 200 000. Они стали гнать на меня, им это, естественно, не понравилось. «Как мы могли просрать 200 000?», а я ответил, «Нет, вы просрали 600 000». Они и этого не могли понять.»

Дорога – это война с самим собой, во многих смыслах, и главный враг в этой войне – скука. Когда ты едешь пятнадцать часов в автобусе, тебе нечем заняться, и ты неизбежно придешь к выводу, что раздавить холодный пузырь – не такая уж плохая идея.

Мы развлекались также тем, что спорили на деньги, и ставки были высокими – ведь деньги у нас теперь водились. Парни из Biohazard научили нас одной игре с костями, называлась она «Си-Ло» (прим. – игра китайских иммигрантов). Смысл игры – ты бросаешь три кости и банкир называл предел ставки, например, двести баксов.

Броски совершались до тех пор, пока ты не получал «число» - когда на двух костях выпадали одинаковые числа, а третье и было твоим числом - его нужно было побить другим игрокам. Если я выбрасывал, например, пятерку, то у меня был хороший шанс выиграть с каждого сидящего вокруг по двести баксов. В отдельные случаи, в игре участвовало восемь человек, и по кругу ходило немало денег. Из-за скуки в дороге, мы играли в нее постоянно. Играть было весело, все сидели в круге, пили пиво, укрепляя общую дружбу. Мы зазывали и водителей – играли все, без исключения. Но иногда процесс выходил за рамки. Когда кучка пьянчуг играет в азартные игры, нужны правила, и все должно укладываться в бюджет одной ночи, как и происходило в старину на улицах.

В одной части тура по Америке, мы поддерживали Type O Negative, и отрывались вместе с Питером Стилом каждую гребаную ночь. Он был добрым великаном. Каждую ночь он выходил на сцену, пел вместе с нами «Walk», и своими ручищами поднимал меня к микрофону, так, чтобы я мог петь в него. Он был чертовски веселым парнем. В этом туре, мы стали творить еще более безумные вещи в автобусе, например, кто-нибудь бежал за самым большим двойным шоколадным тортом, который только мог найти, а затем все делали ставки, кто быстрее всех его съест. Мы же с Даймом в это время собирали деньги. Никто из «больших чуваков», особенно Биг Вэл, начальник нашей охраны, не мог устоять перед соблазном попытаться съесть торт – он всегда пытался. Мы все за ним наблюдали, пока он, съев почти половину, не зеленел.

Даже если он уже набивал себе живот на обеде, я покупал ему еще, и говорил, «Окей, чувак, посмотрим, сможешь ли ты съесть это все за пригоршню баксов». Он мнил себя Суперменом, и всегда принимал вызов.

То же самое мы проделывали с острым соусом, делая ставки на то, кто сможет выпить бутылку залпом за пятнадцать секунд. Так мы пыталиь убить время в дороге.

СЦЕНЫ, НА КОТОРЫХ МЫ ИГРАЛИ обычно были сорок три метра в длину и двадцать метров глубиной, у Фила же был кабель длиной в пятьдесят футов, что позволяло ему свободно ходить от одного края сцены до другого. Рутина охраны оставалась неизменной день за днем: в пять часов вечера, в день концерта, Биг Вэл обсуждал действия со своей командой, говоря, «Вот наш план. Если детишки начнут выходить из-под контроля, не валите их, но выведите в сторону. И удостоверьтесь, что они целы». Некоторые фанаты были настоящими бунтарями, и с этим было ничего не поделать; Вэл понимал это, и хотел, чтобы понимала и вся команда сценической охраны. В 90-е годы подростки, зачастую, приходили на наши шоу ради того, чтобы выплеснуть агрессию, и за этим было весело наблюдать. К тому же, такой вариант устраивал нас гораздо больше, нежели бы они делали это на улице.

УОЛТЕР О'БРАЙАН

«Фил вел себя с фанатами по своеобразному принципу «Наша сцена – ваша сцена» - как Джим Моррисон в 60-х: он устраивал подобие контролируемого хаоса – в некоторых случаях дело почти доходило до беспорядков. Его совсем не волновало, что если кто-нибудь получит травму, начнется судебный процесс, и ему обойдется это в круглую сумму. Гораздо большую, чем он зарабатывает. После таких случаев, когда мой слух улавливал тишину на сцене, я думал, «О, нет, только не это».»

В одну ночь мы играли на открытой площадке, в Баффало, Нью-Йорк, и один из этих стероидных переростков решил повалить на землю бедного парнишку, пытавшегося перелезть через барьер, в десяти футах от сцены. Он прижал его к земле, уткнув лицом в бетон, и держал ему руки за спиной. Затем он схватил парня за волосы, и поволок в сторону. Происходящее заметил Фил. Он бросал футбольный мяч как чертов Дрю Брис, и, охренев от зрелища, швырнул в охранника микрофон, попав в затылок, отчего тот упал на землю.

Организатор остановил концерт, сцену оцепили – путей для отхода для нас не оставалось. Фил попал за решетку.

Мы сказали полиции, «Погодь, вы тут запятую случайно не пропустили. Выходка Фила стоила ему пяти тысяч баксов, и все из-за того, что он заступился за фаната. Гребаное безумие! И такое происходило уже не в первый раз. Я уже наблюдал подобные инциденты, тогда мне просто хотелось вырубить свой гребаный бас и швырнуть его. Мне хотелось сказать этим клоунам, «Эти парни пришли, чтобы увидеть нас, а не вас, драные петухи!». Охранники не имели на это прав; им платили по шесть гребаных долларов в час, и после этого они думали, что макать одного из моих фанатов лицом в грязь, только из-за того, что он попытался перелезть ограду - нормально. Это крайне глупо, я никогда не мог понять таких вещей.

Обычно, Фил очень хорошо управлялся с толпой, но иногда нам приходилось останавливать концерты - не из-за фанатов, а из-за охранников. Мало того, через год, Филу пришлось еще раз появиться на суде, который откладывался три раза – там он извинился (его признали невиновным в нападении), получил штраф и несколько часов исправительных работ.

УОЛТЕР О'БРАЙАН

«Менеджерам часто было похрен на то, что творил Фил. У нас уже был подобный инцидент, в туре «VDoP». Тогда парень пытался быстро срубить бабла, подав на Фила в суд – якобы, тот напал на него, на концерте в Сан-Диего. В конце концов, я заплатил ему пять сотен баксов, которые он затребовал, несмотря на то, что мы уже были готовы отдать пятьдесят тысяч, если бы пришлось. После всего, он попросил меня дать ему пять минут на беседу с мистером Ансельмо, на что я сказал, «Поверь мне, ты не переживешь эти пять минут». Тогда он назвал нас всех расистами – несмотря на его собственные расистские высказывания в мой адрес – и уже когда я лично выписал ему чек, я не мог удержаться, чтобы не сказать, «Ты не только расист, но и гребаный дебил. Я был готов выплатить тебе пятьдесят тысяч, чтобы не идти в суд».

Трудно сказать, было ли именно поведение Фила причиной происшествия в Баффало. Но с этого момента, по нашим наблюдениям – когда мы стали одной из самых крупных метал – банд десятилетия – Фил стал отдаляться от остальных членов группы. Отношения не были подорваны, пока, но разделение было ощутимым. Он ездил в отдельном автобусе, вместе со своим ассистентом и личным тренером, которого он всегда таскал за собой, и это нарушало единение прошлых туров. И не только это – вне туров и студии, он проводил все больше времени дома, в Новом Орлеане.

ТЕРРИ ГЛЕЙЗ

«Когда я был в Лос-Анджелесе, Даррелл позвал меня на их концерт, на одном из стадионов, и я помню, насколько меня поразила их энергетика. Имею в виду, мы уже звучали достаточно круто, когда еще я был в группе, но это было нечто иное. Я никогда не видел подобной толпы фанатов: каждый покупал футболки, каждый подпевал песням. Я знаю не очень много групп с такими преданными фанатами. Наверное, я никогда не забуду, как Дайм гадил в ведро прямо на сцене. Сидит, значит, на кортах, со спущенными штанами, и гадит. Организаторы попытались заставить его чистить ведро в качестве наказания, но он решил так – если они заставят его это сделать, то он заберет ведро себе. В его глазах, теперь ведро принадлежало ему.

После концерта, они попросили меня доехать с ними в автобусе до Рено, штат Невада, и тогда я увидел Фила в первый раз. Он встретил меня, широко улыбаясь, и шепнул на ухо, «Я отлично знаю, почему ты положился на этих парней». Это стало для меня неожиданностью, но, в то же время, мы отлично понимали друг друга. Ведь мы оба пели в Pantera, и он чувствовал, что может довериться мне. Парень нашел себя на этом месте».

Думаю, все понимали, что его отдаление было реакцией на славу, желанием иметь личное пространство, однако, глядя на это сквозь воспоминания, мне кажется, что именно в то время у Фила начались проблемы с наркотиками. Мы знали о его болях в спине, но, несмотря на то, что все в один голос уговаривали пойти его к специалисту, прошло много времени до того, как он все-таки сделал это.

В конце концов, я сказал ему, «Чувак, мне надоело твое нытье насчет спины, почему ты не сходишь к доктору? В городе есть один хороший чувак, так почему бы тебе не сходить и не сделать МРТ?». Но он ничего не предпринимал долгое время. «Если бы тебя мучила простуда, каждый день, шесть месяцев подряд, тебе бы не пришла в голову мысль, что с тобой что-то не так?», спросил я его.

Когда мы, наконец, проконсультировались с врачом, он сказал, что восстановление после операции на спине займет почти год – с этим он смириться не мог, потому продолжил заглушать боли алкоголем и прочим. Все это происходило почти под конец тура по Америке вместе с Prong.

Фил все равно продолжал ныть, «Моя спина то, моя спина это». Чтобы приглушить боль, он начал принимать Сомас – релаксатор мускулатуры. Мы все знали, что после привыкания к принимаемым препаратам, люди начинают искать более тяжелые средства, и, вскоре, Филу перестали помогать даже десять таблеток Сомаса.

МЫ УЕЗЖАЛИ в тур не на четыре недели; мы катались по году, и больше. По возвращению из тура «FBD», в конце 1995-го года, у нас было несколько месяцев отдыха дома, в Техасе, и, примерно в это же время, Дайм и Рита купили себе дом в Садах Далворсингтон. Это был типичный семейный дом, какие можно было увидеть в Саванне, штат Джорджия, но выбор района покупки был не самым удачным, на мое мнение.

Во-первых, это место находилось вне заборов, где-то в южной глубинке Арлингтона, и добираться туда было трудновато. Во-вторых, в том районе было больше копов на квадратный метр, чем жильцов. Мне кажется, это не самые комфортные условия для жизни рок-музыканта.

Но здесь были и свои плюсы – к дому был пристроен гигантский гараж. Он был настолько огромен, что в нем легко могли уместиться два автобуса. Дайм решил построить в нем собственную домашнюю студию, установив внутри стен еще одни, что обеспечило полную звукоизоляцию. И нам хорошо, и соседям комфортно. Разумеется, делал он это не своими руками – нанял строителей – но организовывали все сами братья, все-таки, это был дом Дайма.

РИТА ХЕЙНИ

«У меня был свой дом в городе – я купила его за пару лет до этого – и когда Дайм возвращался из дороги, он направлялся прямиком ко мне, где мы готовили на гриле и расслаблялись в бассейне. Это и породило в нем мысль о приобретении собственного дома. Даррелл хотел иметь личную студию, но у него был лишь крохотный четырехкомнатный дом его мамы, где он вырос. Дом в Садах Далворсингтон был третьим по счету из тех, которые мы осматривали, и я помню, как он сказал, «Чувиха, этот дом такой большой; я даже не думаю, что смогу заполнить его целиком!». Решение всяких мелких вопросов о приобретении дома заняло у него почти весь тур, а когда он его, наконец, купил, я продала свой дом и переехала к нему».

С появлением дома Даррелла, нам больше не приходилось тратить деньги на аренду студии. Деньги на запись альбома – если я правильно помню, около восьмисот тысяч долларов - мы потратили на устройство студии – и я раньше не видел ничего подобного. Дом был огромен, почти шесть тысяч квадратных футов, мы могли бы уместиться там все вместе, но обустройство у нас заняло немало времени. Только после этого мы смогли начать запись альбома Pantera.

ТЕРРИ ДЕЙТ

«Аарон Барнс, Винни и я убили много времени на обустройство студии. В то время у группы было довольно старое звуковое оборудование, и они хотели использовать его для записи. Мне же оно было ненавистно. Я уговорил их купить аналоговый пульт, который мы установили в студии, но звук все равно оставался ужасным. Мы не понимали причину, и сделали все, что могли, пока не нашли причину – это был кабель на пятьдесят тысяч вольт, проложенный под студией. Нам пришлось перетащить пульт в комнату записи, где сидела группа. Во время записи, парни пили очень много Coors Lite, и когда кто-нибудь опустошал банку, они начинали ими кидаться. В конце концов, мне даже пришлось выстроить вокруг пульта баррикаду!»

Как я уже сказал, добираться туда было пыткой для меня, ведь я все еще жил в Северном Арлингтоне. А Винни все еще жил со своей мамой. Никто из братьев не покидал родительского дома до тридцати лет, пока Даррелл, наконец, не вылетел из гнезда.

Я женился в мае 95-го, поэтому моя голова была занята другими вещами, но, все же, мне нужно было работать, и моя жена Белинда знала это. Я думал так, «Давайте побыстрее покончим со всем, и я поеду домой. Давайте не будем сидеть здесь всю ночь, нихрена не делая», как и происходило во время записи прошлого альбома, вследствие чего процесс занял у нас полгода. Да, я витал в облаках, но я по-прежнему продолжал свое музыкальное путешествие, и по пути нас вел новый альбом «The Great Southern Trendkill».

РИТА ХЕЙНИ

«Женитьба Рекса стала для нас большим сюрпризом. Все произошло так быстро! Вне туров Рекс занимался многими вещами, к которым мы с Даймом причастны не были – мы не играли в гольф, не состояли в клубах; мы все еще были фанатами и отрывались в рок-барах, чего Рекс никогда не любил. Мы отдыхали на Гавайях, когда Рекс сделал Белинде предложение. Это происходило на пляже, и ночка была веселой.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: