КАТОЛИКОС-ПАТРИАРХ МЕЛХИСЕДЕК III 6 глава

Необычайна история этого монастыря. Б на­чале XX века мимо Мцхета проводили железную дорогу, которая должна была пройти через всю территорию Грузии - от Тбилиси до Черноморского побережья. Работами руководил опытный инженер; ему в награду власти выделили поросший густым лесом земельный участок на склоне горы, и он собирался построить там себе дачу.

Однажды, осматривая участок, инженер увидел большой металлический крест, скрытый среди деревьев и кустарника. Он решил выкопать крест, тем более что именно на этом месте думал выстроить дом. Рабочие начали рыть землю, и тут об­наружилось, что крест венчает собой купол церкви, засыпанной и как бы погребенной под землей.

Раскопки продолжались, и через несколько недель на маленькой поляне между скалой и обрывом собравшиеся жители Мцхета увидели не­большой храм, который сохранился почти без повреждений, даже двери были закрыты на засов. Кто обитал здесь, когда в храме последний раз слу­жилась Литургия, что заставило людей уйти от­сюда - оставалось тайной. В храме обнаружили небольшую икону Божией Матери, изображенной с непокрытой головой,- очевидно, очень древне­го письма. Говорят, что в пустынях есть города, погребенные в песках: жители покинули их, не выдержав борьбы с волнами песчаного моря. Так и эта церковь казалась сторожевой башней, погребенной бурями веков, но вновь выступившей в свой дозор над древней столицей Грузии.

Позднее были обнаружены свидетельства, что напротив Мцхета, на правом берегу Куры синайские монахи основали когда-то скит во имя свя­той великомученицы Екатерины. Надо сказать, что на Синае проживало много монахов-грузин как в Великой Лавре, построенной императором Юстинианом, так и в скитах и пещерных келиях, расположенных вблизи того места, где Господь вручил скрижали с десятью заповедями пророку Моисею.

Слово «синай» значит пустыня; там внимал пророк Моисей Божественному гласу, там в грозе и буре, в ослепительном блеске молний Господь явил Свое присутствие израильскому народу. Синай, как и египетские пустыни, был колыбелью монашества. Здесь еще до Рождества Христова се­лились ветхозаветные аскеты - ферапевты, прово­дившие жизнь во внутренней молитве и пении псалмов. Синай являлся одним из центров грузин­ской монашеской диаспоры еще задолго до того, как на берегу Афона возвысился, словно величествен­ный замок, Иверский монастырь. На Синае образовалась целая школа грузинских каллиграфов, пе­реписывавших книги Священного Писания и свя­тых отцов. Дошедшие до нас фолианты поражают изяществом письма: каждая страница представля­ет собой как бы картину, а миниатюры этих руко­писей по их совершенству можно сравнить с луч­шими произведениями византийского искусства. Синай - место снисхождения Божества; затем он стал местом восхождения человека к Богу. Си­най и Хорив представляли собой поселения мо­нахов. Здесь преподобный Иоанн Лествичник на основе синайских монашеских преданий составил свою бессмертную книгу «Кибе» - «Лествицу», которая для многих монахов являлась второй кни­гой после Священного Писания.

Скит в Мцхетских горах - это не только живое свидетельство духовной связи грузинского и синайского монашества, это как бы часть Синая, перенесенная в Грузию, и сам храм, построенный синай­скими монахами,- образ Неопалимой Купины, которая, воплотившись в камне, горит не сгорая...

Работы по строительству железной дороги око­ло Мцхета проходили успешно. Оставалось окон­чить тоннель в горе, который начали прорывать с двух сторон. Все расчеты были многократно про­верены, было даже высчитано время, когда два от­ряда землекопов встретятся друг с другом. Эту встречу под землей хотели отметить как праздник. Но назначенное время прошло, а стыковки все не было. У инженера появилось опасение, что он до­пустил ошибку исправить которую уже невозмож­но. Проходили минуты за минутами, казавшиеся для всех часами. И вот инженер выхватил револь­вер, приставил дуло к виску и спустил курок преж­де, чем кто-либо успел помешать ему, а через пят­надцать минут упала последняя преграда, разде­лявшая как стена землекопов. Расчет оказался совершенно правильным, только из-за твердого грунта замедлился ход работы. Это была победа, но уже посмертная, победа, не отмеченная ни праздником, ни торжеством.

Особенно потрясла эта смерть жену покойно­го, Ольгу, и она решила построить на оставшемся ей участке женский монастырь - корпус и не­сколько домов около вырытого из земли храма (вскоре невдалеке были обнаружены руины и еще одного храма - большего размера). И Ольга действительно посвятила свою жизнь созданию жен­ской обители. Она приняла монашество, а когда монастырь был построен, храм приведен в поря­док и освящен, ее избрали первой игумегшей. Она пережила революцию, годы голода и гонений. Ее погребли в храме, освященном во имя великой равноапостольной княгини Ольги. Главной святы ней его является икона Божией Матери, найден­ная при раскопках, которая почитается здесь как чудотворная. Около нее происходили знамения, Так, накануне революции, по рассказам старых монахинь, перед образом сама собой загорелась лампада, как бы в знак ободрения, чтобы предсто­ящие бури не угасили пламя веры в сердцах населъниц обители.

Игумения Ольга, несмотря на знатное проис­хождение и светскую образованность, отличалась, по словам знавших ее монахинь, детской просто­той и даже немного юродствовала, уподобляясь простушке. Она старалась посещать все церков­ные службы, но или так и не выучила церковного устава, или нарочно показывала, будто не знает его. Когда на клиросе спрашивали: «Что благословите читать, матушка?» - то она, указывая на кни­гу, отвечала: «Читайте от сих до сих». До револю­ции мать Ольгу посещали важные чиновники и генералы, считавшие своим долгом утешить ее, но видели в ней не скорбящую вдову, а монахиню, сияющую внутренней духовной радостью и любовью, и, возвратившись, говорили, что скорее она утешила их, чем они ее. По кончине схиигумении Ольги могила ее стала как бы местом ее незримо­го присутствия. В искушениях и горестях насту­пившего страшного времени монахини часто пла­кали у могилы своей игумений, прося ее молитв. Сюда приходили те, кто знал мать Ольгу при жизни приходили, как и прежде, не одни, а со своими постоянными спутниками - скорбями, и уходили облегченными, словно часть скорбен остава­лась у ее могилы.

В 20-х годах XX столетия был закрыт и раз­граблен женский Мамкодский монастырь во имя святого великомученика Георгия*.

* Свято-Георгиевский общежительный монастырь близ деревни Мамкода, недалеко от Тбилиси; учрежден в 1903 го­ду на основе Георгиевского скита, приписанного к Бодбийскому женскому монастырю.

Монахини ока­зались бесприютными странницами в этом чуж­дом для них, страшном мире. Даже родные боя­лись принять монаха в свой дом и дать ему приют в наступившее кровавое время. Люди были совер­шенно бесправны. Злодеяния террористов минув­ших веков казались детской игрой перед террором государственной машины. По малейшему подозре­нию людей арестовывали, и редко кто возвращал­ся назад. Большинство бесследно исчезало в лаге­рях или общих могилах.

Монастырь святой Ольги

Над изгнанными монахами осуществлялся негласный, но постоянный надзор, чтобы выявить людей, сочувствующих им. Поэтому перед таки­ми изгнанниками часто даже родные брат или сестра захлопывали двери своего дома. Неизвестно, где им было лучше: в ссылке или в миру. Атеистическая власть поставила священников и монахов в положение прокаженных, к которым нельзя было приблизиться без опасности для жизни. Любое уголовное преступление прощалось скорее, чем вера в Бога. Человек мог дружить с бандита­ми, проводить время с ворами без всяких нежела­тельных для себя последствий, но, решившись принять в своем доме священника или монаха, он рисковал лишиться работы и куска хлеба. И уж во всяком случае, имя его было бы занесено в чер­ный список «неблагонадежных», который имелся в спецотделах всех учреждений, организаций и ин­ститутов. На каждом производстве был кабинет, где сотрудники занимались обработкой материа­лов слежки за каждым служащим и рабочим. Куда бы человек ни поступал или ни переезжал, эти ма­териалы следовали за ним - из спецотдела в спец­отдел.

И все же находились люди, которые прояв­ляли христианское мужество и делились чем могли с теми, кто был приговорен к уничтоже­нию этой видимой и невидимой властью. Своего апофеоза гонения на верующих достигли в 36-37-м годах. Затем их интенсивность, казалось, несколько уменьшилась, но лишь по одной при­чине: уже некого было уничтожать. Однако и тогда каким-то чудом еще оставались небольшие эощины монахов, как после жатвы остаются еще колосья на поле. В числе таких общин были и Цхетская Ольгинская обитель, и Самтаврский онастырь святой равноапостольной Нины.

Монахинь из них то изгоняли, то разрешали им воз­вратиться снова.

Несколько сестер из Мамкодского монастыря поселились в Ольгинском монастыре, где их приняла схиигумения Ольга. Среди них находилась монахиня Ангелина (Кудимова), которую родите­ли привели в обитель еще одиннадцатилетним ре­бенком (не могу сказать, по какой причине). Она так и осталась там жить, а достигнув необходимо­го для монашества возраста, приняла постриг. Впоследствии она стала игуменией Ольгинского монастыря и много сделала для его восстановле­ния в послевоенные годы. Можно сказать, что вся ее жизнь прошла за оградой двух монастырей: Мамкодского монастыря святого Победоносца Георгия и затем Мцхетского монастыря святой равноапостольной княгини Ольги. Она пережила страшное время гонений, и поэтому я дерзну ска­зать, что семьдесят лет ее монашества, может быть, будут зачтены как семь столетий подвижнических трудов.

Слева направо: архимандрит Парфепий (Апциаури), игумения Ангелина (Кудимова), иеромонах Рафаил (Карелин)

Когда меня рукоположили во иеромонахи, то отправили в Ольгинский монастырь для изучения церковного устава и практического богослужения. (В те годы в Грузии еще не были открыты семина­рии, и подготовка священников проходила в са­мом храме.) Встретившая меня здесь игумения во все время моего пребывания в обители относилась ко мне с материнской любовью и заботой. Жаль, что понять и оценить подобное отношение удает­ся порой лишь по прошествии многих лет...

В молодости мать Ангелина была уставщицей на клиросе и прекрасно знала богослужебный устав - эту сложнейшую науку о порядке и соедине­нии храмовых служб, сочетание которых постоянно меняется. Она часто стояла не на игуменском песте, а на клиросе вместе с певчими перед раскрытыми книгами и, как помню, казалась мне лоцманом, который проводит корабль между камнями и скалами, уверенным взглядом определяя путь. В первое время она не только подсказывала мне, какие молитвы следует читать и какие священно­действия нужно производить, но нередко во время каждения водила меня по храму за руку и показы­вала, перед какой иконой надо остановиться, как произвести каждение и тому подобное. Известно, что даже священники, уже окончившие семинарию и академию и изучившие литургику, приступая вна­чале к самостоятельному служению, часто теряют­ся. Но с матушкой я чувствовал себя, как путник с надежным проводником в лесу или в горах.

Мать-игумения неизменно присутствовала на всех храмовых службах, кроме немногих случаев, когда она уезжала из монастыря по делам. Эти службы были продолжительны, никаких сокращений не допускалось; на повечерии вычитывались положенные каноны, после Литургии или обедницы читались два акафиста. Акафисты читали мо­нахини по очереди; если кто-либо отсутствовал по болезни или находился на послушании, то акафист читала сама игумения.

В послевоенное время идеологи атеизма изме­нили свои методы: кровавые гонения, геноцид по отношению к верующим сменились более осторож­ными (хотя и не менее коварными) способами борьбы. Внешнее ослабление притеснений способство­вало посещению монастырей паломниками.

Среди местного населения мать Ангелина пользовалась уважением. Она обладала каким-то особенным даром говорить с собеседником на его языке, будь то ученый, простой крестьянин или рабочий. Во время войны в монастырский корпус вселили несколько курдских семей. Матушка сумела завоевать уважение и у этих людей, язычни­ков-солнцепоклонников, и они, вопреки намерени­ям властей, которые специально поселили их в мо­настыре, не только не обижали монахинь, но и выказывали матушке-игумений всяческое почте­ние и даже целовали ей руку, как своим шейхам. Но все-таки это соседство было для монахинь тя­желым испытанием, поскольку шум и детский плач не могли не мешать их безмолвию и молитве.

После войны мать-игумения получила тайное пожертвование для того, чтобы иметь возможность предоставить курдам площадь для жилья в другом месте. Те, видимо, понимали неуместность своего пребывания в женской обители и потому согласились оставить монастырь. Получив для покупки жилища нужную сумму, они выехали из обители; при этом некоторые из них - женщины, тайно принявшие Крещение,- прощаясь с игуменией, плакали, как бы расставаясь со своей род­ной матерью.

Благочинным Ольгинского монастыря в то время был архимандрит Зиновий (Мажуга), впоследствии митрополит Тетрицкаройский, подвиж­ник и делатель Иисусовой молитвы. Ежегодно перед Великим постом на Масленой неделе в Ольгинский монастырь приходил Католикос-Патриарх Мелхиседек (Пхаладзе). Часто обитель посе­щал и митрополит, будущий Католикос-Патриарх, Ефрем (Сидамонидзе), племянник другого Католикоса-Патриарха Леонида (Окропиридзе) ⁸, который умер в 1921 году, через два года после своей интронизации при загадочных обстоятельствах (некоторые подозревали, что смерть его была на­сильственной). С митрополитом Ефремом игуме-нию Ангелину связывали десятилетия духовной дружбы и взаимопомощи. Владыка беседовал с сестрами обители. В годы гонений ему пришлось пережить все тяготы скитаний и ужасы лагерей. Он рассказывал сестрам о своей жизни, а когда видел кого-либо из них печальной или унылой, то старался ободрить шуткой.

В конце жизни игумения Ангелина тяжело за­болела. Ее разбил паралич, она уже не могла ходить, но ее на коляске возили в храм, где она слу­шала службу. Дал ей схиму, а затем похоронил ее Католикос-Патриарх Ефрем. Могила игумений Ангелины находится у западной стены храма.

Собор Светицховели

Ольгинский монастырь расположен между гор, и большую часть года он скрыт от солнечных лу­чей. Человеку, попадающему туда, кажется, что он - в ущелье, где царят тишина и полумрак. Вни­зу, под монастырем, струится источник чистой гор­ной воды; чудный вид на город открывается с пло­щадки горы. С запада Мцхета окаймляет река под названием Мтквари (а у греческих историков - Кура,- возможно, от слова «кир», то есть «господ­ствующий»,- самая большая река в Грузии). Ее мутные волны похожи на старое потемневшее се­ребро. С юго-востока, как пограничная полоса, отделяет Мцхета от горного хребта стремительный поток горной реки Арагви, воды которой прозрач­ны и чисты, как стекло. Здесь, на месте слияния двух рек, произошло Крещение Грузии. Недалеко от берега Куры высится, как утес, собор Животво­рящего Столпа - Светицховели. Там находится величайшая святыня Грузии - Хитон Господень, благодаря чему Мцхета с давних времен называется вторым Иерусалимом. К северу от Светицли, как его младший брат, стоит другой храм, называемый Самтавро - «княжеский». На этом месте поселилась святая Нина; там, где была ее убогая хижина, построена часовня. Мцхета – древняя столица Грузии, которую основал, по преданию, Мцхетос, внук родоначальника кавказских наро­дов Таргамоса. «Мцхета» означает также помаза­ние елеем, то есть милость Божию. В духовном плане Мцхета и по сей день остается столицей Иверии, а ее собор Светицховели - троном Бо­жества.

На востоке от Мцхета на вершине горы пост­роена церковь, называемая Джвари (Крест), где хранился сделанный из мироточивого кедра* крест, в который была вложена частица от Голгофского Креста. Во многих псалмах воспета святым царем Давидом гора Сион. «Сион» - значит «стороже­вая башня».

* Здесь необходимо напомнить древнее предание о при­несении в Грузию Хитона Господня. Первой по времени свя­той Грузинской Церкви почитается блаженная Сидония, мцхетская иудейка, сестра раввина Элиоза. Она никогда не видела Христа, но, услышав о Нем, поверила в Него как в Спасителя мира. Когда ее брат отправлялся с паломниками в Иерусалим (это было в год казни Спасителя), она просила его привезти ей в благословение какую-нибудь вещь, принадлежащую Христу. Элиоз выполнил просьбу сестры. Он находился у Голгофы при распятии Спасителя, купил Его Хитон у одного из воинов и привез это сокровище в Мцхета. Услышав от брата о крестных страданиях Христа, Сидония, прижав Его Хитон к груди, пала мертвой. Никакая сила не могла уже разжать рук девушки. Ее так и погребли с Хито­ном на груди. Впоследствии на месте погребения Сидонии вырос кедр, покрывавший ее могилу своими корнями. Боль­ные птицы прилетали к кедру, клевали его хвою и улетали здоровыми; приходили к нему в поисках исцеления и дикие звери. При этом из кедра, по древним свидетельствам, исто­чалось чудесное миро. Позднее верхняя часть дерева была спилена, и из нее изготовили несколько крестов. А основа­ние сохранилось; именно за ним утвердилось название «Жи­вотворящий Столп». И когда на могиле Сидонии был вы­строен собор Светицховели, то Столп оказался внутри него, как бы в неком ковчеге.

Когда-то на вершине Сиона стояла башня, с которой воины, охраняющие город, на­блюдали за окрестностями: не приближаются ли к Иерусалиму вражеские отряды, чтобы внезапно напасть на него. Так и Джвари похож на стороже­вую башню, охраняющую Мцхета. Иногда он ка­жется короной, венчающей главу горы, иногда - рукой, поднятой над Мцхета для благословения. Есть предание, что в древности между Джвари и Светицховели была протянута лестница в виде цепи, по которой, как по мосту над бездной, бого­мольцы и монахи могли подниматься из Мцхета к Джвари и спускаться обратно. Но кто ступал на эту лестницу без покаяния в грехах или шел без молитвы, погруженный в суетные мысли, тот сры­вался и падал вниз. С каждым годом все меньше людей могло проходить по этому воздушному пути, а затем под тяжестью человеческих грехов разорвалась сама цепь.

Мцхета, окруженная горами, отливающими зелеными, синими и желтыми красками, похожа на чашу из разноцветного хрусталя. Кажется, что Светицховели - это каменная грудь Грузии, в которой бьется ее живое сердце.

С уступа скалы невдалеке от Ольгинского мо­настыря можно было часами любоваться этим свя­тым городом. Да, уже нет царских дворцов, мно­гие храмы лежат в развалинах, место древних хи­жин и княжеских замков заняли другие строения, а улицы, выложенные плитами, покрыл асфальт и сковал цемент. Но это - только саркофаг, скрывший от взоров людей облик древней Мцхета. Благодать ее святынь нельзя уничтожить: ее земля так же свята, как в прежние века, и от Светицховели, подобно подземным водам, струится благодать Божия во все концы Грузии.

Прежде я очень любил время сумерек, когда в небе одна за другой вспыхивают звезды и вместе с ними зажигаются огни в городе, как звезды, упавшие на землю, или как небесные огни, отражающие­ся в озере. Силуэты гор становятся все темнее, и в этот час словно прерывается протяженность ве­ков; время как бы обращается вспять, и передо мной - Мцхета, где дева Нина молится в своей хижине о просвещении Грузии, где строят храмы святые цари, куда люди со всех концов страны идут на поклонение Хитону Господню.

Святая равноапостольная Нина, просветительница Грузии

Из-за гор восходит луна, как ночное солнце, и озаряет своим голубоватым светом вершины скал. Кажется, что она черпает из звездного моря струи серебра и выплескивает их на землю. Луна скрывается за горизонтом, и снова надо всем опускает­ся таинственный полог мглы. Слышатся негром­кие удары в било, призывающие монахинь на ноч­ную молитву. В своих темных одеяниях они быстро и бесшумно, как тени, одна за другой идут в храм.

Наступает время рассвета. Желтая полоса про­резает восток, точно в крепости ночи сделан про­лом, и первые лучи, как войско, врываются внутрь ее. Падают стены этой крепости; огненные лучи зари охватывают небосвод, вырывают у ночи со­бор Светицховели, и он, как царский дворец, вы­сится над Мцхета в своей дивной красоте.

В Иерусалиме, в храме Воскресения, очерчен круг с надписью: «Центр земли». Здесь происходили самые важные события в истории челове­чества, а точнее, в истории всего космоса. Подоб­но сему и место, где лежит Хитон Господень,- это основание, на котором, образно говоря, стоит вся Грузия. Отсюда началась христианская Иверия, здесь она черпала силы, которые сохранили ее в бурях истории, когда царства и народы гибли и тонули, как обломки кораблей. Животворящий Столп - это невидимая рука, которая держит Гру­зию, как рука матери держит ребенка.

Восходит солнце - словно написанная кем-то картина засияла вдруг всеми красками палитры. Горы становятся похожими на синие, голубые и оранжевые цветы. Но второе солнце, которое льет свой свет из земли,- это Хитон Господень, а вто­рое небо над Мцхета - собор Светицховели.

НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ

Рассказывала мне некогда игумения Ольгинского монастыря Ангелина: «После револю­ции настали трудные времена, мы переживали и голод, и холод. Иногда в обители не было даже хлеба, но в этих испытаниях Господь не оставлял нас, а в самые тяжелые годы нередко оказывал нам помощь через людей, от которых мы никак не мог­ли ожидать ее. В обители мы чувствовали себя под покровом Божией Матери. Есть икона Ее, имену­емая "Нечаянная Радость", и когда казалось, уже нет выхода и нет помощников в нашей беде, Божия Матерь нежданно являла нам Свою помощь. И так нам было понятно и близко сердцу имя Ца­рицы Небесной - Нечаянная Радость!

Мы также молились святителю Николаю Чу­дотворцу и каждый день либо в храме, либо в своей келий кто-нибудь из монахинь читал ему ака­фист. У нас были благодетели в Тбилиси. Иногда они собирали для нас продукты или деньги и ос­тавляли их в Александре-Невском храме, в при­творе, где продаются свечи. Однажды в обители не осталось ни куска хлеба. Мы только выпили кипяток с какими-то крошками от сухарей и ре­шили поехать в Тбилиси, чтобы привезти в оби-ель, что нам подадут наши благодетели. Мы пришли по обычаю в храм, но в этот день не увидели никого из знакомых нам людей. Сидели мы там вечерней службы. Когда началась вечерня, я и другая монахиня, по имени Валентина, стали го­рячо молиться святителю Николаю, чтобы он сам накормил нас. В Александре-Невском храме недалеко от входа, на колонне слева, есть образ святителя Николая, который многие почитают как Чудотворный. Мы всю службу молились и плакали перед ним, как сироты, оставшиеся без родительского крова на улице. Кончилась служба, но мы не хотели уходить из храма. Мы чувствовали, что святитель Николай поможет нам. Но никого нe было. Пришло время закрывать церковь на ночь, и мы со слезами вышли из храма.

"Должно быть, святитель Николай не услышал нас за наши грехи",- подумали мы. Ничего не оставалось нам делать, как пойти на вокзал и ждать поезд, направляющийся в Мцхета. В то время монахине нельзя было показываться на улице в монашеской одежде, и потому мы были одеты в простые мирские платья и даже нарочно повязали головы разноцветными косынками, чтобы никто не догадался, что мы монахини. Поезд запаздывал, когда мы приехали в Мцхета, то уже наступила ночь. Нам нужно было идти в обитель через лес. Мы слышали, что в окрестностях Мцхета прячутся разбойники, но делать было нечего. С молитвой, в ночной темноте, прижавшись друг к другу мы шли по лесу, и вдруг перед нами появилось несколько человек, одетых в бурки и папахи.

"Стой,- закричали они,- ни с места!". Поняли мы, что оказались в руках разбойников. "Давай деньги",- приказал один. "Мы сами нищие, у нас нет ничего",- ответили мы. "Сейчас обыщем и узнаем",- сказал этот человек. Я задрожала от страха кричать было бесполезно, да и голос пропал у меня, как будто присох к горлу. "Мы монахини,- сказала я,- отпустите нас, ради Господа".- "Врешь,- возразил этот человек,- монахи ночью не ходят. Если ты монахиня, то зачем ты не сидишь в монастыре?". Тут я разрыдалась и стала говорить, что у нас в монастыре голод, и я вышла из обители, чтобы раздобыть старым монахиням хлеб. Он выс­лушал и снова повторил: "Врешь",- видно, это был атаман - и затем приказал своим товарищам: "Дер­жите их крепко, пока я не приду".

Что могло нас ожидать? - Насилие и, может быть, смерть. Проходило время, а этот человек не возвращался; мы стояли не шелохнувшись. Наши стражи тихонько переговаривались между собой, не спуская с нас глаз. Прошел один час, другой - и вдруг появляется этот человек, как мы потом узнали,- разбойник, который наводил страх на самые власти. Он подошел к нам и вдруг протя­нул какой-то мешок и сказал: "Иди, и больше не ходи ночью".- "Как тебя зовут?" - спросили мы. Не твое дело",- ответил он. В мешке оказались лаваши, только что испеченные. Откуда он их взял ночью, мы так и не могли понять. Всю жизнь я молюсь, чтобы Господь спас душу этого человека, спас разбойника, распятого с Ним».

ЧУДО СВЯТОГО ГЕОРГИЯ

В 60-х годах я служил настоятелем в храме ве­ликомученика и Победоносца Георгия в селе Илори. Это был незабвенный период моей жизни. Здесь я осознал или, вернее, ощутил внутренним чувством святого Георгия как своего небесного по­кровителя. И все последующие события моей жиз­ни связаны с именем Георгия Победоносца.

Этот храм пользовался особым почитанием в Западной Грузии. Мегрельский князь Леван II* после своих многочисленных военных походов де­лал пожертвования храму святого Георгия.

* Князь Леван II Дадиани (1591-1657).

По опи­санию путешественников, двери его раньше были сделаны из золотых листов и украшены коваными изображениями. В храме сохранились четыре ста­ринные иконы из серебра: образ святых Арханге­лов Михаила и Гавриила, украшенный большим драгоценным камнем, и три образа святого вели­комученика Георгия Победоносца. На двух из них была надпись, свидетельствующая о том, что они подарены князем Леваном после походов на абхаз­ского мтавара (князя). Третья икона святого Геор­гия была повреждена. Она была свидетелем чуда, о котором до сих пор вспоминают жители Илори.

Храм святого великомученика Георгия Победоносца в Илори

Однажды мы сидели в сторожке Илорского хра­ма у горящего бухара (камина), прислушиваясь к тихому треску дров. Молчание прервал сторож по имени Джуга. Он начал рассказывать: «Я по­мню чудо, которое совершил святой Георгий. Все село было свидетелем этого удивительного события. После революции Илорский храм несколько раз пытались ограбить. Мы решили поочередно охранять церковь; каждую ночь несколько вооруженных людей оставались ночевать в церковном дворе. С наступлением темноты железные двери храма запирали на засовы с огромными замками. Их сделали специально для Илорского храма, так что ключи подобрать было почти невозможно. За исключением времени Великого поста, сюда по­стоянно приходили паломники из разных мест Грузии, особенно из Мегрелии. И вот однажды пришли незнакомые нам люди, привели с собой двух молодых коз и сказали, что завтра хотят при­нести их в жертву и останутся ночевать при храме.

Мы приняли их как гостей, ничего не подозревая, разожгли бухар, чтобы им не было холодно ночью, и указали, где спать. Но это были разбойники. Они дождались, когда стали закрывать церковь, внезап­но вынули оружие, приказали сторожам лечь на землю и унесли из храма две иконы святого Геор­гия. Затем они заперли сторожей в храме и бежа­ли. В это время один из жителей села, не замечен­ный разбойниками, спрятался на колокольне и, как только те исчезли, начал звонить в колокол. Прибежали люди и, узнав о происшедшем, стали решать, что делать, как напасть на след бандитов. Поднялся спор и шум - наш народ горячий, каж­дый настаивал на своем. Наконец старшие, посо­вещавшись, сказали: "Они не пойдут ни по дороге, ни по тропинке, зная, что мы будем преследовать их; скорее всего, они спрятались в лесу и будут сидеть там до глубокой ночи, чтобы затем в тем­ноте незаметно скрыться от преследования или засады. Разделимся на несколько отрядов и, дви­гаясь с разных сторон, будем искать их". Казалось невозможным найти людей ночью в лесу, как игол­ку в стоге сена, но мы верили, что святой Георгий поможет нам. Мы решили обойти лес с трех сто­рон и затем идти навстречу друг другу; бандиты вряд ли решились бы начать перестрелку, тем са­мым они могли выдать себя, ведь их было всего несколько человек. Но когда мы вошли в лес и еще не прошли полверсты, то увидели несколько фи­гур, Которые быстро двигались по направлению к нам. Это были наши вчерашние гости. Когда они приблизились, мы закричали, чтобы они остано­вились и не двигались с места, но они побежали от нас в чащу. Вскоре мы увидели на земле икону святого Георгия, брошенную ими, но другой ико­ны не было. Мы начали стрелять. Нам этот лес был знаком лучше, и теперь разбойники не могли уйти от нас. Они спрятались за деревьями и начали от­стреливаться. Мы кричали, чтобы они бросили оружие и сдались, но они отвечали только выст­релами. В общем, начался настоящий бой. Не­сколько бандитов были убиты, одного мы схвати­ли. Невдалеке лежала вторая икона святого Геор­гия, выкованная из серебра; мы увидели, что часть серебряной пластинки оторвана и на самой иконе - вмятины, как будто следы от ударов. Раненый рассказал, что бандиты потеряли в темноте на­правление и, вместо того чтобы идти к горам, сде­лали круг и стали возвращаться назад, в сторону Илори, где и встретились с нашим отрядом. Мы спросили: "Почему вы так поступили с иконой?". Тот ответил: "Потому что святой Георгий сбил нас с пути; когда мы бежали, то говорили: «Святой Георгий, помоги нам», а он повел нас навстречу вам. Когда мы увидели, что окружены, то реши­ли отомстить ему и начали ломать икону; но не смогли совсем разбить ее, так как началась пере­стрелка и первым выстрелом убило того, кто пер­вым ударил икону. Мы бросили ее в траву, чтобы святой Георгий не убил остальных".

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: