КАТОЛИКОС-ПАТРИАРХ МЕЛХИСЕДЕК III 4 глава

То, что я испытал и видел во время этой служ­бы, казалось мне откровением тайны, как будто мне был показан (насколько я был в силах воспри­нять) отблеск славы святых в Небесном Царстве, или, образно говоря, я увидел луч того идущего от вечности света, который соединяет небо с землей. Что я еще чувствовал в это время? - Что мне боль­ше ничего не надо, что здесь то, чего жаждет чело­веческая душа и чего она не может найти больше нигде в этом мире.

Апостолы на Фаворе сказали Господу: Хорошо нам здесь*.

* Мф.17,4; Мк.9,5; Лк.9,33.

Они хотели всегда пребывать в состоянии боговидения, но его надо было заслужить через труды и страдания, поэтому свет Фаворский, озарявший их, погас.

Если бы мое общение с отцом Саввой ограни­чилось только одной этой службой, я и тогда был бы благодарен ему на всю жизнь. Он стал для меня тем духовным руководителем, которого в древно­сти называли «авва», и более дорогим и близким человеком, чем мать и отец,- отцом, который по­могает душе человеческой родиться не для этого, а для вечного мира, и во внутренних муках берет тяготы и страдания своих чад на себя.

* * *

Отец Савва, приезжая в Сухуми, почти всегда бывал на источнике мученика Василиска и в пещере главы Иоанна Крестителя в Команских го­рах. Дорога в Команы проходила мимо кладбища. Однажды отец Савва посетил Преображенский кладбищенский храм и решил остаться здесь на ночь. Об этом стало известно, собралось много народа. После беседы с людьми отец Савва отслу­жил молебен. Он служил с каким-то необычайным дерзновением, обращаясь ко Господу так, словно видел Его перед собой. Казалось, время исчезло. Молитва старца будто оторвала людей от земли, они испытывали нечто необычайное, что невоз­можно описать. Они чувствовали, что Христос близ них, что Он знает их нужды и, как по просьбе Своих учеников Он помиловал хананеянку*, так по молитвам схиигумена Саввы готов исполнить их заветные желания. Эта вера переходила в ка­кую-то уверенность, и будущее становилось оче­видностью.

* См.: Мф. 15, 21-28.

Отец Савва остался ночевать в доме у храма. Вечером он сказал, что хочет погулять по кладбищу. Я спросил его, благословляет ли он людей, которые остались ночевать в храме, пойти с ним или же возьмет только меня одного. В ответ отец Сав­ва улыбнулся и сказал: «Господь посылал Своих учеников по двое». Мы пошли по дороге среди могил. Наверно, отец Савва молился за тех, кто почивал здесь. Он говорил со мной мало и как бы в притчах, которые затем раскрылись в моей жизни; он предсказал мне, что я буду его духовным чадом. На другое утро он уехал в кафедральный собор, где должен был служить с архиереем.

Приезжая в Тбилиси, отец Савва всегда наве­щал митрополита Зиновия. Он отзывался о владыке Зиновии как о подвижнике в миру и делате­ле Иисусовой молитвы, которую тот совмещал с многотрудным архиерейским служением. Сама жизнь митрополита Зиновия, его всецелая отдача себя Церкви и людям могла казаться беспрерыв­ным чудом.

В то время, до схимы, отец Савва носил имя в честь преподобного Саввы Сторожевского. Я заказал икону преподобного, чтобы чада отца Сав­вы могли молиться его Ангелу-хранителю, и поставил эту икону в церкви. Спустя некоторое время одна из духовных дочерей отца Саввы, монахиня Митрофания, приехавшая из России, сказала: «Я видела во сне преподобного Савву Сторожев­ского; лик, который стоит в храме, не походит на него; разрешите мне исправить образ» (монахиня Митрофания была иконописцем). Зная, что она дочь отца Саввы, о которой старец отзывался с по­хвалой, я благословил ее сделать это. И вот, не давно побывав в Саввино-Сторожевском монас­тыре, я убедился, что мать Митрофания была пра­ва: исправленный ею лик походил на лик древней иконы, которая лежала на гробнице преподобно­го Саввы.

Сама монахиня Митрофания была по-своему исключительным человеком. В раннем детстве она осиротела, даже не видела своих родителей, и вос­питывалась в детском доме. Еще девочкой она встретила отца Савву и начала посещать монас­тырь, где он служил. Впоследствии она рассказы­вала, что отец Савва совершил над ней два чуда: открыл ей имена ее родителей и исцелил от тяже­лой болезни - диабета. Она была как-то по-детски привязана к нему, как будто духовно всегда была рядом с ним, всегда думала о нем, просила мыс­ленно его молитв, запоминала каждое его слово. У нее была простая и чистая душа. Она рассказы­вала, что в детдоме ей приходилось часто защи­щать себя, и она прослыла драчуньей. Там она на­училась шить, а впоследствии в монастыре стала иконописцем и златошвейкой. Она рассказывала также, как однажды какая-то женщина привела в детдом своего ребенка и оставила там. Ребенок оказался больным: у него было недержание мочи и кала. Детдомовцы били его, даже повесили ре­мень над его кроватью - если он пачкался, то тут же избивали его ремнем. Этот ребенок был роб­кий и тихий, и Митрофания пожалела его. Она сказала, что сама будет стирать его простыню и одежду. Если кто-то пытался бить его, как прежде, то она, по ее же словам, набрасывалась на обидчи­ка как тигр и не давала ребенка в обиду. Она говорила, что когда шила и вышивала (уже в детдоме она была хорошей портнихой), этот ребенок часа­ми сидел около нее: «Редко скажет слово, а толь­ко смотрит тихим взглядом, как будто молча бла­годарит». Потом ее перевели в другое место, и, когда она прощалась с ним, он просил: «Возьми меня с собой, а то меня здесь убьют»,- но никто не разрешил ей взять его, и, когда она уезжала, его страдальческие глаза были полны страха. Этот взгляд она запомнила на всю жизнь.

Умерла мать Митрофания в молодости: при­бивая икону на стене храма, она упала с лестницы навзничь и тут же скончалась. Может быть, ей предстояли какие-то искушения, и Господь по молитвам духовного отца взял ее из земной жизни, а может быть, она уже созрела для вечности.

Я вспоминаю сухумское кладбище. На моги­лах, недалеко от моего дома, растут кусты роз - белых и алых. Белая роза похожа на склоненную над могильным холмиком девушку, которая опла­кивает умершего, а красная напоминает о том, что страдания и скорбь превратятся в радость - в веч­ную радость воскресения.

* * *

Приезжая в Сухуми, отец Савва иногда оста­навливался в местечке, называемом Новый Афон, где находился монастырь, построенный афонски­ми монахами*.

* Ново-Афонский Симоно-Кананитский монастырь был основан в 1875 году.

Обитель была закрыта в 20-х го­дах. Здесь на каждом шагу виднелись следы вар­варского разрушения: одичавшие остатки оливко­вых рощ, которые уже не дают плодов, заросший пруд, монашеские корпуса, где теперь останавли­ваются туристы, храм с выбитыми окнами и протекающей кровлей. Другой, более древний, мона­стырь в окрестностях Сухуми, называемый Драндский*, был превращен в тюрьму, а из алтаря храма в насмешку сделали туалет. Так атеисты насажда­ют свою «культуру» и «прогресс».

* Здание Драндского Успенского собора, на развалинах которого в 1883 году был основан Драндский Успенский монастырь, относится к VI-VI1 векам

Но святыня не уничтожается людскими греха­ми. Церковь можно разрушить, но благодать останется на ее месте. Б Новом Афоне как будто сама земля пропитана благоуханием молитв. Во време­на языческих гонений на мучеников нередко на­девали шутовское платье, а девушек, которых бро­сали в Колизей на растерзание зверям, облачали в одежду вакханок, чтобы посмеяться над их це­ломудрием. Диавол - великий шутник, но он не смог опорочить мученический подвиг и осквернить пролитую за Христа кровь. Большинство мо­нахов Нового Афона и Дранды были убиты и за­мучены в ссылках. К молитвам прежних монахов приложилась их кровь, которая безгласно взыва­ет к Богу. Поэтому Новый Афон, поруганный и ра­зоренный, оставался святыней.

Помню, как однажды, узнав, что отец Савва находится в Новом Афоне, после службы поехал искать его. Я долго не мог найти домик, где он ос­тановился. Пошел сильный дождь, но я не хотел возвращаться и продолжал свой путь почти наугад. Наконец дождь прошел. У моря быстро меняется погода, на улицах снова появились люди, и мне указали двор, где видели отца Савву. Он встретил меня так, словно ждал. На мне была мокрая одежда, по которой еще стекала вода. Он, улыбаясь, сказал: «Ты, наверное, пришел исповедоваться? Но дождь уже смыл твои грехи, поэтому мне по­чти ничего не остается делать». Этими словами он указал мне: я правильно сделал, что не вернулся, а продолжал свой путь.

Странное дело: там, где появлялся отец Савва, сразу же собирался народ; при этом приходили лю­ди совершенно незнакомые, которые даже не ходи­ли в храм. Чего они искали у отца Саввы, они, на­верное, не знали сами; они только чувствовали, что какая-то сила влечет их к нему.

Человек испытывает духовный голод. По-раз­ному складывается жизнь людей, но и бедным, и богатым, и имеющим несколько дипломов, и ред­ко когда покидающим свою деревушку, лежащую вдали от больших дорог,- всем не хватает чего-то очень важного. Они не понимают, что с ними происходит, не знают конкретно, чего хотят, но этот скрытый голод свидетельствует о том, что они не нашли самого главного. И чаще всего этот зов души, эта тоска по неведомому остается без отве­та, вернее - ответ не услышанным.

Встреча с подвижником или со святым может вызвать разные чувства. Подобно вспышке света, она может озарить жизнь человека, и тогда душа говорит: «Я нашла то, что искала, в этом человеке я увидела тень неведомого мне Бога. Я почувство­вала от него тепло любви, не человеческой любви, а любви Того, Кто создал мое сердце и душу. Я не могу смотреть на солнце, но вижу его луч».

Может человек пережить и другое. Демон про­буждается в его душе, как змея, или начинает метаться, словно раненый тигр; он скребет когтями, грызет своими зубами сердце, и человек испытывает к подвижнику непреодолимую ненависть, переходящую в мучение, подобное тому, которое испытывает бесноватый при отчитке. Говорят, что святые всегда гонимы, так как они являются мол­чаливым обличением и постоянным укором для людей, погруженных в грехи и страсти. Но есть еще одна причина. Благодать Божия, которая ра­дует Ангелов и призывает людей к Богу,- эта бла­годать мучительна для демонов, навеки потеряв­ших ее. Свет благодати ослепляет демона; тепло благодати жжет его; любовь Божия обращается для него в проклятие. Поэтому он борется с под­вижниками через людей, поэтому Господь произ­нес заповедь-пророчество о том, что Его ученики в этом мире будут гонимы.

Кроме того, есть люди, которые настолько по­грузились в вещественность и материальность, что у них почти атрофировалось мистическое чувство, у них закрыты те внутренние очи, которыми они могли бы увидеть свет, окружающий подвижни­ка. Они смотрят, но не видят и проходят мимо святого, не понимая, что эта встреча могла стать са­мым великим событием в их жизни.

Отец Савва всю жизнь подвергался гонениям. Можно ли сказать, что он покорялся своим обидчикам и принимал это бесстрастно? - Нет. Он духовно боролся, только не с ними, а за них. У него был особый помянник, куда он записывал имя каждого человека, от которого исходила эта диавольская неприязнь. В начале проскомидии или у себя в келий на молитве он читал этот помянник, а потом уже молился о близких себе людях. Он также давал своим чадам листы, где были написа­ны имена его недоброжелателей, и говорил, что это его лучшие благодетели и духовные друзья. Од­нажды такой список он дал мне. Я по своей не­опытности подумал: наверное, это те люди, кото­рые сделали какие-нибудь пожертвования для монастыря. А потом случайно узнал об этой его духовной милости от монахини Митрофании.

...Когда я после дождя пришел к отцу Савве, у него в комнате за столом сидело несколько человек. Это были молодые девушки. Видно, беседа уже подходила к концу. Некоторых из них я знал. Одна из них была калекой: она прятала под плат­ком свое изуродованное лицо. С ней отец Савва говорил с особым вниманием и такой нежностью, какую редко открыто проявлял по отношению к людям, точно она была для него самая любимая дочь. На прощание он благословил их всех крес­тиками, а калеку поцеловал в голову. Другая де­вочка, выходя, сказала: «Я тоже хотела бы быть калекой».

Быстро пролетело время. Не хотелось расста­ваться с отцом Саввой, но его ждали другие лю­ди, поэтому пора было уходить. Нельзя задержи­ваться в гостях за столом, когда другим не хва­тает места.

В небе сияло солнце, словно вымытое дождем. Море волновалось, как всегда после непогоды. Мутные волны, вздымаясь ввысь, бились о берег. Шум прибоя был похож на дыхание дровосеков, которые с размаху ударяют топором по стволу ве­кового дуба.

Кто-то из духовных чад схиигумена Саввы ска­зал: «У отца Саввы нет биографии, у него есть житие».

Подвиг жизни отца Саввы вызывает чувство удивления, но повторить его, как мне кажется, почти невозможно. Для этого нужна особая бла­годать, граничащая с даром чудотворения. Если бы кто-нибудь захотел подражать духовному наставничеству отца Саввы, то он мог бы очутиться в положении врача, который без необходимой под­готовки и знаний берется производить самые сложные операции и в результате только калечит своих пациентов.

Для наших современников подвиг отца Саввы имеет еще одно значение. Он воочию показывает нам, что даже в наше растленное и бездуховное время, когда мир стонет под властью демоничес­ких сил, а в самом христианстве преобладает мерт­вящий дух теплохладности, возможно стяжать благодать, подобную благодати древних подвиж­ников: были бы только горячая решимость и твер­дое произволение.

Господь не покинул нас, Он с нами, как в преж­ние времена, так и теперь. Об этом свидетельствует вся жизнь схиигумена Саввы, так же как подвиги и чудеса мучеников свидетельствовали перед язы­ческим миром о силе и истине христианства.

КАТОЛИКОС-ПАТРИАРХ МЕЛХИСЕДЕК III

Патриарх Мелхиседек (Пхаладзе)⁴ был чело­веком исключительных дарований. За всю историю Тбилисской семинарии он был единствен­ным учеником, который никогда не получал других оценок, кроме высшего бала. Затем он поступил в Казанскую Духовную Академию. Его способности отмечал известный богослов Несмелов, желав­ший, чтобы молодой человек остался при Акаде­мии и занимался научной работой. Будучи студен­том, Михаил (таково было мирское имя будущего Патриарха) настолько хорошо овладел греческим языком, что переводил на грузинский язык Геро­дота (эти переводы хранятся в библиотеке Тби­лисского университета), а помимо того, самосто­ятельно изучал высшую математику. Он разрабо­тал оригинальный метод вычисления пасхалии, имеющий значение для исторической хронологии. Еще до принятия сана, являясь преподавателем математики, Михаил разрабатывал также матема­тическую теорию шахмат. Кроме того, будущий Патриарх был церковным композитором и оста­вил несколько музыкальных литургических про­изведений, в том числе Херувимскую песнь.

Вскоре после рукоположения во священники у него умерла супруга, и он принял монашество с име­нем Мелхиседек. Жизнь его была полна скорбей.

Власти преследовали его, не давали ему служить. Рассказывают, что когда после епископской хиро­тонии владыка Мелхиседек был направлен в Су­хуми, то первую свою проповедь он начал слова­ми псалмопевца: Сказал безумец в сердце своем: нет Бога*.

* Пс.13,1.

В то время эти слова воспринимались как оскорбление атеистической власти, и влады­ка оказался в положении человека, окруженного сворой разъяренных псов. Многие годы он оставался практически без средств пропитания - с деть­ми, которым надо было помогать. Наконец Пат­риарх Калистрат ⁵ выпросил для него, как боль­шую милость, место при кладбищенской церкви, где владыка Мелхиседек, в то время уже митро­полит, служил панихиды на могилах. Затем тра­гически погибла его дочь, и он всецело посвятил себя Церкви.

При нем были восстановлены и открыты такие известные в Грузии храмы, как храм святого вели­комученика Георгия в Сигнахи, где находятся мощи святой равноапостольной Нины, просветительни­цы Грузии, храм Моцамета в Кутаиси, куда были вновь перенесены мощи святых великомучеников Давида и Константина, князей Арагветских, Илорский храм святого Георгия, а также другие храмы.

У Патриарха Мелхиседека (как и у Патриарха Ефрема ⁶) был обычай: когда он заходил в алтарь, то прежде всего разворачивал на престоле анти­минс и смотрел, нет ли на нем частиц Тела Христова. Если он находил, что священник поступает небрежно со Святыми Дарами, то делал ему стро­гий выговор. (Надо сказать, что, делая внушение, Патриарх Мелхиседек не повышал голоса, но в его облике было нечто такое, что заставляло прови­нившегося трепетать перед ним.) Затем он прове­рял, имеется ли достаточно запасных Даров для причащения больных и мира для совершения Та­инства Крещения. После этого он обходил алтарь и смотрел, как он убран, нет ли в алтаре лишних вещей, как вычищены лампады, нет ли пыли на ико­нах. Он говорил, что небрежность по отношению к образу Божьему (иконе) - это неуважение к Пер­вообразу, что чистота алтаря - это свидетельство веры священнослужителя, потому что алтарь - это обитель Божества, и священнослужитель должен наблюдать за порядком в алтаре, не упуская ника­кой мелочи.

Во время хрущевских гонений на Церковь Пат­риарх Мелхиседек издал указ, предписывающий всем священникам и диаконам ходить в рясах, в противном случае провинившиеся на первый раз лишались полученных наград, а при последующих нарушениях запрещались в священнослужении. Он хотел, чтобы народ видел в облике священни­ка исповедника православной веры, а не наемника, который на службе надевает рясу, как спец­одежду, а затем снимает ее и растворяется в толпе, как будто стыдится своего сана. Это был мужест­венный поступок для того времени.

Я любил слушать проповеди Патриарха Мел­хиседека. Он говорил просто и доступно, но в то же время его наставления звучали как-то особенно чувствовалось, что он не повторял чужих слов, не пересказывал прочитанного в книгах, а с какой-то Душевной теплотой говорил о том, что пережил сам Однажды на проповеди Патриарх Мелхиседех сказал: «Мне рассказывали, что в пасхальную ночь в одной деревне умер юноша, единственный сын отца. И вот отец, чтобы не омрачать праздник Пасхи и не огорчать своих родственников и од­носельчан, скрыл от них смерть сына. Он запер комнату, где лежал его мертвый сын, и когда по обычаю к нему пришли поздравить с Пасхой его друзья, то он радостно приветствовал их, поса­дил за стол, угощал их и вместе с ними пел: "Хрис­тос воскресе из мертвых". Он не подал вида, что у него великое горе. На столе было угощение, как принято в деревне, а за стеной лежало бездыхан­ное тело юноши, и никто не знал об этом. Нет боль­ше горя, чем потерять единственного сына, но ради Пасхи он поборол это горе».

Сионский собор в Тбилиси

Мелхйседек - имя великого и в то же время сокровенного от мира ветхозаветного патриар­ха, таинственного лица, которое мелькнуло, как звезда, на страницах Библии и затем исчезло, ос­тавив после себя какое-то необъяснимое безмол­вие. Это имя, как мне казалось, больше всех имен подходило Грузинскому Католикосу-Патриарху. Облик его напоминал древних праотцев: движения были спокойны и величественны; в своем патриаршем служении он сохранял царственное достоинство и власть. Тогда было время гонений. Церкви стояли полупустыми даже в большие праздники. Но когда Патриарх Мелхйседек со­вершал богослужение, то казалось, что откры­ваются страницы «Картлис Цховреба»*. В нем невольно чувствовалась сила духовного вождя народа, какими были патриархи в минувшие века.

* «Картлис Цховреба» - «Житие Картли», сборник гру­зинских летописей XII-XVIII веков.

Часто он в простом монашеском подряснике выходил на клирос в Сионском соборе* и читал шестопсалмие и каноны, читал негромко и про­никновенно. Это была незабываемая картина. Полупустой храм, тускло горит электричество (он не любил яркого света), дрожат огни лампад, и Патриарх читает на клиросе молитвы, как будто Грузия молится его устами. Какой-то мистический трепет я испытывал в эти минуты. Кончалась служ­ба, а мне не хотелось выходить из Сионского со­бора; казалось, что души грузинских царей и пат­риархов призваны сюда молитвой первосвятителя, и невидимое богослужение будет продолжаться всю ночь.

* Сионский кафедральный собор во имя Успения Божией Матери находится в Тбилиси, на берегу р. Куры.

В Патриархе Мелхиседеке сочетались строгость и милосердие. Он был строг, но эта строгость была обратной стороной его любви к Богу; он был добр и милосерд, но в то же время его боялись именно за его справедливость. Он наказывал виновных вплоть до отлучения от Церкви, чтобы сохранить святость алтаря, но прощал, когда видел искреннее раская­ние человека. О нем можно было сказать словами псалмопевца: Неправду возненавидех и омерзих, закон же Твой возлюби**.

** Пс.118,163.

В его присутствии священ­нослужители и иподиаконы держались как солдаты в строю; в алтаре царила тишина; если кто-нибудь совершал ошибку, то только посмотрит Патриарх и слегка покачает головой - и это действовало силь­нее строгого выговора. Говорил он немного, но чувствовалось, что каждое слово его продумано и как бы взвешено на весах.

Патриарх относился с одинаковой любовью к людям всех национальностей, никто не чувствовал себя под его святительским омофором пасынком. Но в то же время люди чувствовали, как любит он свою многострадальную отчизну, ее историю, тра­диции, которых не смогли уничтожить нашествия магометан в минувших веках и мутные волны ре­волюции. Можно сказать, что его первой любовью была Церковь, а второй - Грузия. Эта любовь была чужда гордости и кичливости, свойственных людям с низкой духовностью, поверхностным умом и узкой душой,- такие люди обычно гордятся тем, чего не имеют сами. Напротив, любовь Патриарха Мелхиседека к Грузии имела ту благородную форму и ту внутреннюю красоту, которые помогали и другим лучше почувствовать и полюбить эту стра­ну. Патриарх особенно почитал чудотворную Дидубийскую икону Божией Матери и перед реше­нием тех или иных сложных вопросов приезжал в Дидубийский храм Рождества Пресвятой Бого­родицы* (обычно - поздно вечером, когда там не было народа) и подолгу молился Божией Матери, прося у Нее ответа и помощи. Патриарх Калистрат** был любимцем грузинского народа, а Патри­арх Мелхиседек - его достойным преемником.

* Дубийский храм Рождества Пресвятой Богородицы находится Тбилиси, в районе Дидубе.

** См. примеч. 5 на с.580.

Я услышал о смерти Патриарха Мелхиседека, когда служил в Илори. И мне припомнились слова фиваидского монаха, который, духом узрев смерть святого императора Феодосия, сказал: «О, Византия, исчезли дни твоей радости! Умер великий царь, умер наш отец».

МИТРОПОЛИТ ДИМИТРИЙ

Христианин, особенно монах,- это искатель духовной красоты - вечной, мистической, нетленной красоты, которая преображает мир. Эта красота Божественного света, соприкасаясь с ду­шой человека, делает ее прекрасной. Духовная кра­сота - тайна Божественной любви, которая зало­жена в самом творении, сокровенно пребывает в нем и откроется в последнем акте мировой исто­рии. Духовная красота - это цель и эсхатология, будущее мира. Нам дана картина будущего - это Откровение святого Иоанна Богослова, о котором отцы сказали: «Сколько в нем слов, столько тайн». Мы часто воспринимаем Апокалипсис как миро­вую трагедию, но это не только нарастающая кано­нада катастроф, которые будут потрясать землю, как ветер - ствол дерева, чтобы, превратившись в ураган, вырвать его с корнями; Апокалипсис - это прежде всего книга надежды, пророчество о вос­кресении мертвых, о возрождении земли из мусор­ной ямы цивилизации, где кровь смешана с гря­зью, и о возвращении космоса к его первозданной красоте. Духовная красота - отблеск Святой Тро­ицы в Его творениях, светозарная тень Божества, упавшая на землю. Духовная красота - это тайна будущего века, слава святых, смысл самого миро­здания и содержание вечной жизни.

Митрополит Димитрий (Иашвили)

Но есть еще другая - душевная красота. Это - благородство человече­ской души, подобное цветку, выросшему на стебле многовековых традиций; это - великодушие и со­страдание, чувство чести, верность слову, стремле­ние к нравственной чисто­те. Эту душевную красоту мы иногда называем лич­ным обаянием человека.

Здесь душа как бы пересекается с духом. Когда душа получает импульсы от ду­ха и чувствует себя христианкой, то ее силы, деформированные грехом, становятся гармоничными, словно струны духа, и ее красота кажется песней, чарующей слух. При отлучении души от духа нрав­ственность в первое время еще существует как привычка, а затем она оскудевает, точно поток, отрезанный от источника. Слово «честь» стано­вится декорацией для сцены, и душевная красота, отстраненная от духа, превращается в красивость, которой так часто обманывается мир.

В своей жизни я встретил человека, который обладал душевной красотой в высоком значении этого слова. Он дышал благородством; оно про­являлось в его словах и взгляде, в тоне его голоса в каждом его движении; в нем чувствовалась не вычурная манерность, а благородная простота души. Это митрополит Димитрий (в миру князь Давид Иашвили) ⁷, аристократ не только по происхождению, но и по духу. Он не был аскетом в обыч­ном понимании этого слова, но имел дар - лю­бить людей. Его доброта, душевная отзывчивость, доходящая до какой-то материнской нежности, его великодушие и умение обращаться с душой другого, как с драгоценностью, которую страшат­ся повредить неосторожным движением, его высокая сословная культура, лишенная, тем не менее, клейма сословной гордыни, создавали вок­руг него атмосферу особой теплоты, и те, кто при­ходил в его дом, словно становились членами его семьи. Он был хорошо образован, но интел­лигентность и интеллектуальность не подавляли в нем жизни сердца. Он писал не только богослов­ские статьи, некоторые из которых, как, напри­мер, «Ответ профессору Кекелидзе*», представ­ляли собой апологию христианства; в молодости он сочинял стихотворения и драмы, которые по­лучили высокую оценку в литературных кругах, но не могли быть опубликованы, так как их ав­тор стал духовным лицом.

* К. С. Кекелидзе (+1962) - исследователь памятников древнегрузинской церковной письменности, один из осно­вателей Тбилисского университета. Его главный научный труд - «Грузинские литургические памятники в отечествен­ных книгохранилищах и их научное значение» (Тифлис, 1908).

Он был одним из луч­ших грузинских проповедников; речь его отли­чалась чистотой и изяществом языка. И вместе с тем он был по-детски наивен. Он не предпола­гал в других людях зла, поэтому его часто обма­нывали и злоупотребляли его доверчивостью. Кажется странным, что человек, обладающий глубоким умом, занимающийся литературным творчеством, следовательно, знакомый с психо­логией, в том числе с психологией греха, не по­нимал и не верил, что его собеседник может лгать, смотря ему в глаза. И здесь - опять психологи­ческий парадокс: человек, составляя свое пред­ставление о другом, моделирует в нем себя, ста­вит себя на его место и затем анализирует, как тот (а на самом деле - он сам) может поступить в данной ситуации. Поэтому благородному чело­веку трудно предположить подлость в другом, и даже когда он видит явный обман, который ста­вит его под удар, то старается объяснить это ка­ким-то недоразумением. Я никогда не слышал от митрополита Димитрия грубого слова, раздра­женного или нетерпеливого тона. У него была постоянная готовность нести тяготы другого. Когда ему в монашестве дали имя Димитрий в честь мученика царя Димитрия Самопожертвователя*, он сказал: «Как бы я хотел быть на его месте, что­бы отдать жизнь за свой народ».

* Когда монгольский хан Аргун с большим войском под­ступил к границам Грузии, царь Димитрий сам прибыл в стан еприятеля и в ответ на предложенный ему выбор - смерть [ли разорение Иверии - пожертвовал жизнью ради спасе­ния своего народа. Он был казнен. После мученической кон­чины святого затмилось солнце, и монголы в страхе бежали от границ Грузии. Память святого Димитрия Самопожертвователя (+1269) совершается 12/25 марта.

Еще была в нем одна черта, редкая в наше вре­мя: он старался никого не осудить, как будто боялся причинить боль человеку даже словом на расстоянии. Низкие люди легко и охотно осуждают других чаще всего потому, что подсознательно хотят создать черный фон, на котором грязнова­тый цвет их собственного лица казался бы свет­лее; такие люди обличают чужие пороки якобы во имя правды, но на самом деле для того, чтобы их куцая нравственность и гнилая жизнь каза­лись более порядочными. Это самозащита кара­катицы, которая выпускает черную жидкость, чтобы спрятаться в ней. Одно из свойств благо­родной души - стараться во всех случаях сохра­нить честь другого имени, как мужество воина - покрыть в бою собрата и даже раненого врага сво­им щитом.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: