Механизм следообразования

од механизмом следообразования понимается процесс, конечная фаза которого представляет собой образование следа-отображения. Элементами этого процесса являются объекты следообразования — следообразующий, следовоспринимающий и вещество следа, следовой контакт как результат взаимодействия между ними вследствие приложения энергии к объектам следообразования. Мы уже отмечали, что все элементы механизма следообразования были впервые названы и охарактеризованы Б. И. Шевченко в его работе “Научные основы современной трасеологии”. Что касается видов энергии или воздействий, в результате которых образуется след, то их подробную характеристику дал Г. Л. Грановский, различающий физическое, химическое и биологическое воздействие[125].

В общей форме механизм следообразования выглядит следующим образом. воздействие на объекты следообразования приводит к их взаимодействию, в результате чего возникает следовой контакт. Следовой контакт вызывает формирование следа, обусловленное системой сил, определяющих направления взаимных перемещений объектов следообразования. Следовой контакт является своеобразной кульминацией про­цесса следообразования. Это — момент взаимодействия поверхностей следообразующего и следовоспринимающего объектов, которые Б. И. Шевченко назвал контактными. Им же дана классификация и характеристика видов следового контакта.

Б. И. Шевченко различал следовые контакты: активные и пассивные, непосредственные и дистанционные, однослойные и многослойные, односторонние и обоюдные. По его мнению, “каждый конкретный следовой контакт совмещает в себе те или другие условия из числа перечисленных в указанных выше категориях”[126]. Основанием для деления контактов на активные и пассивные является источник энергии, вызвавший образование следа: в первом случае энергия исходит от самих объектов, а ее действие не побуждает их к самостоятельному контакту. При непосредственном контакте объекты следообразования прилегают друг к другу, при дистанционном находятся друг от друга на расстоянии. При однослойном следовом контакте отображение образуется только на одном следовоспринимающем объекте, при многослойном — на нескольких, расположенных один за другим[127]. Наконец, при одностороннем контакте отображение образуется на одном из объектов следообразования, при обоюдном — на обоих[128].

Понятие обоюдного следового контакта стало с некоторого времени трактоваться отдельными криминалистами гораздо шире, нежели это имел в виду автор термина. Инициатором подобного расширительного толкования выступил М. Я. Сегай, в трактовке которого это понятие приобрело общеметодологический характер. В 1966 г. в статье “Сущность судебной идентификации как способа доказывания тождества по взаимному отображению свойств” М. Я. Сегай выдвинул идею нового подхода “к сущности судебной идентификации как процессу установления тож­дества предметов материального мира, основанному на познании свойств не только искомого, но и взаимодействовавших с ним идентифи­цирующих объектов”[129]. На этом основании он разделил идентификационные связи между контактирующими объектами на прямые и обратные и отметил, что “в благоприятном случае взаимного отражения свойств взаимодействовавших объектов идентификация возможна путем суммарного использования как прямой, так и обратной идентификационной связи. Именно в одновременном использовании всех форм идентификационных связей, — подчеркнул М. Я. Сегай, — наиболее полно осуществляется принцип доказывания тождества в уголовном судопроизводстве на основе совокупной оценки неповторимого комплекса свойств всех взаимодействовавших объектов”[130]. Позднее он писал, что “к данному случаю применима универсальная гносеологическая модель судебной идентификации, где искомый и контактировавший с ним объекты соединены механизмом взаимодействия в единый идентификационный блок”[131]. Такие идентификационные связи между контактирующими объектами М. Я. Сегай назвал встречными[132].

Возражая М. Я. Сегаю, А. И. Винберг писал: “Конечно, в процессе контактирования идентифицирующий объект также оставляет свои признаки на искомом (идентифицируемом) объекте. Но равноценно ли значение данного процесса принципу идентификации по формуле проф. С. М. Потапова о том, что отождествление искомого объекта основывается на индивидуальности и относительной устойчивости именно его собственных свойств? Думается, что в этой случае М. Я. Сегай производное понятие принимает за первоисточник”[133].

В. Я. Колдин детально проанализировал предложение М. Я. Сегая и пришел к следующим выводам:

1) М. Я. Сегай неправомерно применил при рассмотрении встречного взаимодействия объектов понятия идентифицируемого и идентифицирующего объектов, имеющие смысл лишь при анализе элементарного одностороннего отражательного процесса;

2) выражения “взаимное отображение”, “встречные отображения” условны, так как задача идентификации как раз и состоит в том, чтобы проверить предположение о взаимодействии объектов и наличии “встречных” отображений;

3) основания суммирования информации при исследовании встречных отображений следует искать за пределами идентификационного исследования; таким основанием является единство механизма следообразования, экспериментальное исследование с целью определения контактирующих поверхностей[134].

Справедливость соображения В. Я. Колдина о том, что основания суммирования информации при исследовании встречных отображений лежат за пределами идентификационного исследования подтверждается следственной практикой, и в особенности практикой расследования дорожно-транспортных происшествий. Единство механизма следообразования устанавливается в процессе следственного осмотра или, чаще, производством следственного эксперимента[135].

Свое несогласие с предложением М. Я. Сегая выразил и В. С. Митричев. По его мнению, во всех описанных М. Я. Сегаем и схожих случаях речь идет не об одном, а о нескольких самостоятельных идентифицируемых объектах. М. Я. Сегай смешивает идентификационные признаки каждого из взаимодействующих объектов с признаками механизма их взаимодействия. Между тем нельзя “считать собственными признаками предмета, используемыми экспертом в качестве идентификационных, факты взаимодействия этого предмета с объектом-носителем, факты нахождения обоих объектов в одном месте и т. д.”[136].

Нет сомнения, что М. Я. Сегай справедливо обратил внимание на возможность возникновения при следовом контакте на следообразующем объекте встречного отображения следовоспринимающего объекта, хотя, справедливости ради, следует отметить, что о подобных “встреч­ных отображениях” и ранее имелись упоминания в литературе, правда, без столь далеко идущих выводов. Так, еще в 1956 г. Г. Б. Карнович писал: “Внимательное наблюдение за окружающей действительностью приводит нас к выводу, что и передающий объект воспринимает воздействие воспринимающего, а на нем образуются те или иные следы этого воздействия... Хорошо известно, что все инструменты, к какой бы отрасли производства или бытового обслуживания они ни относились, одновременно и образуют определенные следы на обрабатываемом объекте и воспринимают следы, образуемые обрабатываемым объектом. Иногда следы на обоих объектах оказываются настолько определенными, что можно придти к точным выводам о том, в результате какого взаимодействия определенных объектов они образовались”[137].

Однако мы солидарны с критиками М. Я. Сегая в том, что он несколько переоценивает значение таких встречных отображений в криминалистическом (не в гносеологическом) аспекте, рассматривая их возникновение как проявление универсальной закономерности, а их использо­вание — как самостоятельную форму идентификации. Оснований для таких выводов мы не усматриваем, и, видимо, не случайно их не привел и З. М. Соколовский, поддержавший концепцию М. Я. Сегая[138].

В то же время можно полностью согласиться с Б. И. Шевченко, который, признавая известное криминалистическое значение обоюдных изменений объектов следообразования, оговаривается, что “двусторонняя индивидуальная идентификация возможна при таких явлениях и процессах следообразования, когда оба объекта или вовсе ничего не теряют в своем внешнем строении, или же теряют в небольшой мере, то есть до пределов индивидуального минимума каждого из них”[139]. Решающим условием при этом Б. И. Шевченко считает существенно различный уровень рельефа контактных поверхностей и достаточную площадь следового контакта. В этой связи он обоснованно критикует Е. М. Светлакова за попытку решить вопрос о возможности образования встречных отображений, достаточных для идентификации обоих объектов, без учета уровней их рельефа и размеров площади контакта[140], и в конечном счете приходит к выводу, что практически типичным для индивидуальной идентификации является односторонний следовой контакт[141].

Сказанное нуждается в коррективах, когда речь заходит об идентификации по чувственным отражениям (мысленным образам). Когда в сознании опознающего формируется мысленный образ человека, который, в свою очередь, воспринимал опознающего в момент расследуемого события, налицо, несомненно, встречные отображения, по которым могут быть идентифицированы оба субъекта. Но здесь уже нельзя говорить о следовом контакте в трасологическом смысле этого понятия.

При непосредственном следовом контакте контактирующие поверхности располагаются под определенным углом друг к другу. Характеристика различных углов, определяющих взаимное положение следообразующего и следовоспринимающего объектов, — рабочего, фрон­тального, встречного — также относится к понятийной части учения о механизмах следообразования[142].

В последнее время предпринимаются попытки расширить понятийную часть учения о механизмах следообразования за счет интерпретации терминов наук, методы которых стали использоваться в трасологии. Например, Г. Л. Грановский считал необходимым включение таких понятий, как “поле следа”, “предельный переход” и др.[143] Разумеется, такое расширение возможно (мы не рассматриваем сейчас вопрос об указанных конкретных понятиях), однако, по нашему убеждению, только при соблюдении тех условий, которые характерны для тенденций развития языка криминалистики в целом[144].

2.3. Классификационная часть
учения о механизмах следообразования

сновное содержание этой части учения о механизмах следообразования — классификация следов и следообразующих воздей­ствий, составляющих сущность механизма следообразования.

Классификация следов Б. И. Шевченко. Предложена автором в 1947 г. в работе “Научные основы современной трасеологии” и усовершенствована в 1975 г.[145] Названа им общей классификацией следов, наряду с которой существуют частные классификации, приспособленные к определенным следообразующим объектам и условиям следообразования.

По рассматриваемой классификации следы подразделяются на:

¨ объемные и поверхностные;

¨ статические и динамические;

¨ локальные и периферические.

К объемным автор отнес следы, отображающие внешнее строение объемного следообразующего объекта в объеме, то есть во всех трех его измерениях; поверхностные следы представляют собой преобразованное отображение следообразующего объекта, представляющее трехмерный объект в двух измерениях.

В основу деления следов на статические и динамические Б. И. Шевченко положил связь механического состояния объектов с возникновением отображения внешнего строения одного из них на другом.

Наконец, основанием для деления следов на локальные и периферические послужило размещение на следовоспринимающем объекте тех изменений, за счет которых возник след как отображение внешнего строения следообразующего объекта в пределах границ его проекции на следовоспринимающий (локальный след) или за этими границами (периферический след).

Предложенная Б. И. Шевченко общая классификация следов отражала последовательно отстаиваемый им тезис: для трасологии содержанием основания классификации следов может быть только одно — “формирование в том или ином виде отображения внешнего строения следообразующего предмета в его следе, не образование следа как изменения вообще под воздействием следообразующего объекта, а именно характер, механизм построения в нем отображения внешнего строения этого предмета”[146].

Классификация Б. И. Шевченко получила широкое распространение и признание. Среди трасологов она пользуется, пожалуй, наибольшей популярностью. Попытки отдельных криминалистов внести в нее частные изменения успеха, как правило, не имели. Так, в 1956 г. Г. Б. Карнович подверг критике деление следов на статические и динамические. Он писал: “Всякое следообразование, вызванное воздействием одного объекта на другой, является не чем иным, как результатом взаимодействия различных объектов. А если это так, то говорить о наличии следов, образуемых статическим контактом, у нас нет никаких оснований”[147]. Однако возражения Г. Б. Карновича основывались на буквальном толковании терминов “статический” и “динамический”, тогда как Б. И. Шевченко придавал им условное значение, говоря вовсе не о том, что статический контакт есть результат отсутствия всякого перемещения объектов следообразования, а о том, что это результат такого взаимодействия, при котором “оба объекта сохраняют относительное расположение постоянным во все время следообразования”[148].

В том же 1956 г. В. И. Попов, не отрицая классификацию Б. И. Шевченко, выдвинул тезис о том, что “для целей розыскных и следственных требуется иное деление, рассматривающее следы не только с точки зрения механизма (давления, удара, скольжения, качения), но главным образом с точки зрения разнообразной деятельности преступника или потерпевшего на месте происшествия”[149]. В этом аспекте он раздели следы на следы действия и следы перемещения.

Оценивая предложение В. И. Попова, Г. Л. Грановский резонно замечал позднее, что передвижение — одна из форм действия, что в зависимости от обстоятельств один и тот же след может быть и “следом действия” и “следом передвижения”[150].

В 1958 г. со своей классификацией следов выступил Л. К. Литвиненко, положивший в ее основу сущность явления, вызвавшего образование следа (механическое, термическое, химическое, биологическое воздействия), и фактически лишь ухудшивший классификацию Б. И. Шевченко[151]. Правда, справедливость требует отметить, что впервые названные Л. К. Литвиненко некоторые виды следов, например следы скольжения, распила, сверления, получили признание у авторов последующих работ и в экспертной практике.

Классификация следов Г. Л. Грановского. Предложена автором в развернутом виде в 1965 г. в работе “Основы трасологии. Общая часть”. Конструируя классификацию, автор исходил из следующих посылок:

1. Нельзя строить классификацию, придерживаясь только одного основания — механизма образования следов. Основание классификации следов обусловлено задачами, которые должны быть решены с ее помощью; в то же время нельзя строить одну и ту же классификацию по нескольким различным основаниям. Поэтому следует отказаться от попыток найти единое основание “универ­сальной” классификации следов.

2. Классификации следов и отобразившихся в них признаков должны соответствовать задачам трасологических исследований, которыми являются:

¨ а) обнаружение и фиксация следов;

¨ б) идентификация;

¨ в) установление механизма следообразования (неиденти­фикационные исследования).

3. В каждом следе могут быть выделены:

¨ а) собственные признаки самого следа;

¨ б) признаки образующего объекта;

¨ в) признаки, свидетельствующие о том, в каком виде отобразились свойства образующего объекта;

¨ г) признаки механизма следообразования[152].

Руководствуясь изложенными соображениями, Г. Л. Грановский пред­ложил четыре взаимосвязанных классификации признаков в следе[153]. В этих классификациях он частично использовал и классификацию Б. И. Шевченко, но, на наш взгляд, добился большей строгости и обоснованности. Б. И. Шевченко в своей последней работе обходит молчанием классификации Г. Л. Грановского и только замечает, что понятия “следы давления” и “следы качения” не противостоят друг другу, ибо качение не обходится без давления[154].

Нам представляется, что концепция Г. Л. Грановского и основанные на ней классификации предпочтительнее классификации Б. И. Шевченко. Хотя последняя и более проста по форме, однако фактически действительно не имеет единого основания (Г. Л. Грановский деликатно обходит этот вопрос в своей критике классификации Б. И. Шевченко). В самом деле, при делении следов на локальные и периферические в основе классификации лежит механизм следообразования, при делении следов на вдавленные и поверхностные — собственные признаки следа, а при делении на статические и динамические — и механизм следообразования, и собственные признаки следа. Таким образом, строго говоря, классификация Б. И. Шевченко — это не универсальная единая классификация, а сумма классификаций самого общего характера. В то же время такое единое начало наличествует в классификациях Г. Л. Грановского, хотя сам автор не говорит об этом. Таким началом является отображение признаков в следе, и это объединяет все четыре классификации в единую систему. Изложенное побуждает нас к тому, чтобы в целом присоединиться к концепции Г. Л. Грановского как, с нашей точки зрения, наиболее точной и полной.

Частные трасологические классификации представляют собой преимущественно классификации признаков отдельных следообразующих объектов, отобразившихся в следе. Зачастую эти объекты перечисляются вне системы и в произвольной последовательности: следы рук, ног человека и животных, транспортных средств, орудий и инструментов, зубов и т. д. На этом фоне весьма выгодно выделяется классификация по признакам следообразующего объекта Г. Л. Грановского. Он подразделяет эти признаки на четыре группы:

1) гомеоскопические[155] — отражающие в следе непосредственно свойства человеческого тела в целом и его отдельных частей;

2) механогомические — отражающие свойства человеческого тела и в то же время различных предметов (обуви, одежды), надетых на тело, или предметов, заменяющих части человеческого тела и выполняющих в определенной мере их функции (протезы, костыли):

3) механоскопические — отражающие свойства орудий и механизмов;

4) признаки животных[156].

Каждая группа делится на ряд подгрупп. Так, первая группа содержит признаки рук, зубов, ног, ногтей, других частей тела; вторая — обуви, одежды, протезов и т. п. Отдельная подгруппа — это целая система признаков, классификацией которых занимается соответствующий раздел трасологии.

Процессы унификации частных трасологических классификаций достигли различных уровней в различных системах признаков. Если, например, в системе признаков, отображающихся в следах рук, такая унификация практически достигнута и существующие классификации либо не отличаются друг от друга, либо отличаются незначительно, то классификации признаков орудий нередко противоречивы и терминологически неясны, причем зачастую их именуют классификациями следов взлома и рассматривают лишь в связи с противоправными действиями по преодолению преград. Так, из упоминавшейся классификации Л. К. Литвиненко к таким следам относят оттиски, следы скольжения, разрезы, распилы, следы сверления[157]. По классификации Е. Ф. Толмачева следы от орудий взлома и инструментов делятся на вдавленные (следы нажима), трения и разреза. В свою очередь следы трения он подразделяет на одиночные, линейные и плоскостные[158].

П. Н. Аленичев в соответствии с классификацией Б. И. Шевченко делил следы орудий взлома на локальные и периферические; локальные — на объемные и поверхностные; объемные — на следы давления (сле­ды нажима или удара), следы трения (скольжения) и следы разреза[159]. А. Н. Василевский подразделял следы орудий и инструментов на статические (вдавленные, наслоения и отслоения) и динамические (царапа­ния, соскабливания, резания, перерезания, сверления, пиления)[160].

Такой классификационный разнобой отрицательно сказывается в первую очередь на экспертной практике; не способствует он, разумеется, и теоретическим исследованиям в области учения о механизмах следообразования[161].

2.4. Функциональная часть
учения о механизмах следообразования

ледообразующие воздействия. Мы понимаем под следообразующими воздействиями те явления, которые непосредственно или опосредованно приводят к возникновению следов-отоб­ражений. По своей природе они могут быть физическими (механичес­кими или тепловыми), химическими или биологическими. Поскольку химические и биологические воздействия приводят, как правило, к возникновению следов, не пригодных для трасологического исследования из-за недостаточно полного или нечеткого отображения в них признаков следообразующего объекта, в криминалистике изучаются преимущественно следообразующие воздействия физического (механического) характера.

В литературе упоминаются следующие механические воздействия, приводящие к образованию следа:

¨ давление (нажим, удар);

¨ скольжение (трение);

¨ качение;

¨ отделение[162].

Чаще всего в механизме следообразования наблюдается сочетание этих воздействий, в результате чего след формируется как сложный комплекс деформаций[163]. В то же время каждое следообразующее воздействие и его результаты в научном плане могут быть рассмотрены изолированно от других для более глубокого понимания механизма следообразования в целом. Это же относится и к деформациям как результатам следообразующих воздействий.

Иногда в литературе мы встречаемся со смешением следообразующих воздействий и тех актов, в процессе которых эти воздействия проявляются, например давления и отжима и др. В некоторых случаях следообразующие воздействия вообще не называются, а перечисляются именно эти акты, именуемые обычно по применяемому средству воздействия (сверление, пиление и др.). Между тем даже в разноименных актах могут проявляться одни и те же следообразующие воздействия, специфическое сочетание или условия проявления которых вызывает возникновение разного рода следов.

Следообразующие воздействия представляют собой частный случай взаимодействия объектов судебной экспертизы. Как и следообразующие воздействия, взаимодействие может быть непосредственным и опосредованным. Криминалистическая экспертиза имеет дело преимущественно с непосредственным взаимодействием материальных объектов, которое характеризуется “единством их пространственно-временного кон­тинуума, общностью механизма и условий взаимодействия, прямой взаимообусловленностью изменений взаимодействующих объектов. Количество непосредственно взаимодействующих объектов определяется их способностью участвовать одновременно в нескольких актах взаимодействия и ситуационной характеристикой данного процесса”[164]. При этом невозможно “никакими логическими операциями выработать представление о таком непосредственном взаимодействии, при котором один из объектов действовал на другой объект и в то же время не испытывал бы на себе действие этого второго объекта”[165]. Именно это мы наблюдаем при возникновении обратных идентификационных связей. Механизм следообразования — пример реального взаимодействия, а “структура реального взаимодействия материальных объектов многомерна и представляет собой систему взаимодействий различных видов и типов, объединяющих в единое целое объекты самой различной природы. Чем всестороннее и глубже в процессе криминалистического исследования изучается система взаимодействий объектов, тем полнее и достовернее будет получаемая о них информация”[166]. Г. В. Прохоров-Лукин совершенно прав, указывая, что “в информационном аспекте механизм взаимодействия является каналом передачи информации об имевшем место процессе взаимодействия между объектами, а его отражение в форме следов — ее источником”[167].

Н. С. Романов, исследуя механизм следообразования, с которым приходится иметь дело при производстве транспортно-трасологических экспертиз, пришел к выводу, что структурно-функциональный механизм следообразования бывает трех разновидностей: элементарный (бинарный), интегративный и ситуалогический. Первый характеризует связь следообразующего и следовоспринимающего объектов как отражаемого и отражающего; второй представляет собой комплекс взаимосвязей контактно взаимодействующих объектов как единого целого, а также этого целого с каким-либо из взаимодействующих объектов или с их совокупностью. Когда на характер следов, “их информационное содержание большое влияние оказывает не только непосредственное взаимодействие следообразующих и следовоспринимающих объектов, но и связи и отношения названных объектов с предметами, условиями дорожно-транспортной обстановки, сложившейся к моменту следообразования”, механизм следообразования можно назвать ситуалогическим[168].

Информативность следов как результатов следообразующих воздействий. Изучение механизмов следообразования, участвующих в них следообразующих воздействий и их результатов преследует цель получения доказательственной информации о следообразующем объекте, его действиях (когда речь идет о человеке или животном) или действиях с ним, приведших к образованию следа. Природа информации, носителями которой являются объекты следообразования, различна. Следообразующий объект является носителем непосредственной, первичной информации, выражающейся в совокупности присущих ему индивидуальных и устойчивых свойств и признаков. Следовоспринимающий объект — носитель отраженной от первого объекта информации, возникшей вследствие контакта между ними, то есть вследствие взаимодействия объектов. В результате устанавливается причинно-следственная связь между этими объектами на основе их связи с происшедшим событием. Но следовоспринимающий объект несет не только информацию об образующем объекте. Он является также носителем информации о механизме следообразования, то есть о действиях образующего объекта или с образующим объектом. В этом случае образующий объект является средством передачи информации о способе действия, а через него — о субъекте действия.

Резюмируя сказанное, можно разделить информацию, носителем которой является след, на личностную (информация о человеке как объекте или субъекте процесса следообразования), вещную (информация о предмете — следообразующем и следовоспринимающем объектах) и операционную (информация об операции, приведшей к возникновению следа, то есть о механизме следообразования). Последняя может содержать в себе элементы личностной информации индивидуально опре­деленного или группового характера.

Г. А. Самойлов, исследовавший содержание личностной информации, считает, что сигналы личностной информации можно подразделить на три основные группы в зависимости от их физической природы:

1) различные отражения, возникающие от механических воздействий;

2) часть, отделившаяся от общей массы вещества;

3) состояния, характеризующиеся наличием определенных внешних признаков[169].

В плане рассматриваемой нами проблемы представляет интерес содержание первой и третьей групп сигналов. В числе сигналов первой группы Г. А. Самойлов называет информацию, характеризующую личность со стороны:

¨ отдельных физических свойств человеческого тела, обладающего определенными формами, размерами, морфологическими особенностями рельефа и т. п.;

¨ анатомических особенностей (размеры конечностей, позволяющие опосредованно судить о росте и возрасте человека);

¨ морфологического строения рельефа кожного покрова;

¨ навыковых особенностей, проявляющихся в рисунке, метрике и иных характеристиках движения тела (рук, ног) при ходьбе, беге, фиксации профессиональных навыков на изготовляемой продукции и др.

Среди сигналов как определенных состояний, характеризующихся совокупностью присущих им признаков, Г. А. Самойлов назвал информа­цию о способах действия преступника при совершении преступления[170].

Думается, что в предложенную Г. А. Самойловым классификацию сигналов личностной информации следует внести некоторые коррективы. Так, едва ли следует информацию о морфологическом строении ре­льефа кожного покрова выделять в самостоятельную подгруппу информационных сигналов наряду с отнесением ее к сигналам информации об отдельных физических свойствах человеческого тела. Информация о навыковых особенностях содержится и в сведениях о способе совершения преступления. В то же время информация о способе совершения преступления содержится не только в состоянии предметов, имеющих отношение к расследуемому преступлению, но и в информационных сиг­налах, отнесенных Г. А. Самойловым к первой группе, и даже в известной степени в сигналах второй группы.

Вопрос о содержании вещной информации, носителем которой является след-отображение, на протяжении длительного времени является предметом оживленной дискуссии. Определились две точки зрения на решение этого вопроса. Б. И. Шевченко последовательно утверждал в своих работах, что содержанием вещной информации в трасологии является информация о внешнем строении следообразующего объекта. До известного времени этот тезис не оспаривался и использовался как аксиома при исследовании проблем трасологической идентификации различных видов следообразующих объектов.

Г. Л. Грановский в 1965 г. поставил под сомнение этот тезис. Не оспа­ривая положения Б. И. Шевченко о том, что в трасологии источником ин­формации о следообразующем объекте являются только те следы, в которых отобразились признаки внешнего строения объектов, он в то же время высказал мнение, что вещная информация, заключающаяся в следе, не ограничивается только информацией о признаках внешнего строения объекта, оставившего след. “Достаточно напомнить, — писал он, — что внешнее строение любого объекта связано с его внутренними свойствами, что механизм следообразования, определяющий характер отображения признаков внешнего строения в следах, зависит от всего комплекса свойств объектов, участвующих в следообразовании (напри­мер, форма профиля следов ног отображает подвижность и другие признаки ступни; расположение следов ног — особенности походки человека). Игнорирование таких признаков ограничивает возможности трасологии и препятствует разрешению многих вопросов, имеющих большое значение для следствия”[171].

Ранее мы уже выразили свое отношение к сформулированному Г. Л. Грановским на основе этих положений определению следа в трасологии[172]. Здесь же следует отметить, что, по нашему мнению, Г. Л. Грановский прав в своей трактовке содержания вещной информации, заключенной в следе. Помимо информации о внешнем строении следообра­зующего объекта и иных его свойствах (выражающихся, когда мы говорим о следе, через внешнее строение объекта), она включает информацию о механизме следообразования, (а через него — навыковую информацию) и непосредственную информацию о самом следовосприни­мающем объекте, могущую иметь значение для установления и характеристики как следообразующего объекта, так и механизма следообразования. Операционная информация заключается в информации о действиях субъекта следообразования, проявляющихся в них навыках, по­следовательности выполнения операций, связи между операциями и используемыми средствами.

Доказательственное значение перечисленных видов информации, как нам представляется, в общей форме определить невозможно, как нельзя отдать априори преимущество какому-либо виду перед другими. В этой связи вызывают возражения замечания Г. А. Самойлова об оценке личностной информации с точки зрения ее доказательственного значения. Он считает, что заключения эксперта, “даваемые в связи с установлением групповой принадлежности тех или иных свойств личности человека, следы которого были обнаружены, являются, как правило, конечной целью такого рода исследований и служит источниками судебных доказательств по тем обстоятельствам уголовного дела, которые с их помощью устанавливаются... Иное доказательственное значение имеют результаты криминалистических идентификационных экспертиз. Устанавливаемое с их помощью тождество материальных объектов по той информации, которая содержится в материальных следах преступления, самостоятельного доказательственного значения обычно не име­ет. При экспертной идентификации, например, личности преступника устанавливаемое тождество его личности... сравнительно редко выступает в качестве предмета доказывания. Не являясь конечной целью исследования обстоятельств дела, факт тождества служит опосредствующим звеном и необходимым условием для познания других, еще не из­вестных обстоятельств расследуемого преступления”[173].

Противоречия и неточности, содержащиеся в приведенных положениях, очевидны. Ни установление групповой принадлежности, ни установление тождества не являются “конечной целью исследования обстоятельств дела”. Такой целью является установление объективной истины. В то же время и факт установления групповой принадлежности, и факт установления тождества имеют “самостоятельное доказательственное значение”, хотя, разумеется, это значение они приобретают не изолированно от других доказательств, а в системе с ними. Тождество личности никогда не выступает в качестве предмета доказывания, который, как известно, определен законом как система подлежащих установлению обстоятельств; в этой системе тождество личности может играть роль одного из элементов. Не только факт тождества, но и факт групповой принадлежности служит целям познания иных обстоятельств события. Смысл рассуждений Г. А. Самойлова не становится яснее от употребления им изобретенных терминов “главный информационный факт” и “производные информационные факты”. Факт — дискретный кусок действительности, источник информации. Сказать “информационный факт” — это все равно, что сказать “информационный источник информации” или что-нибудь в этом роде. Говорить же о “производных информационных фактах” вообще нелогично, так как в этом случае мы будем вынуждены считать источником информации... информацию.

Познание содержащейся в следе доказательственной информации часто требует моделирования объектов и механизмов следообразования. Не случайно поэтому эксперимент — как средство получения и исследований моделей — играет такую значительную роль в трасологических, баллистических и других криминалистических исследованиях, связанных со следами-отображениями. Целями эксперимента в этих случаях являются:

¨ а) установление конкретного факта и причинной связи между фактами, явлениями;

¨ б) выяснение механизма следообразования;

¨ в) получение образцов для сравнительного исследования;

¨ г) установление подлежащих учету при экспертизе дефектов исследуемых объектов;

¨ д) исследование свойств самого следа[174].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: