Михаил Ямпольский. Демон и Лабиринт

(Диаграммы, деформации, мимесис)

Новое литературное обозрение Москва, 1996

НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ

Научное приложение. Вып. VII

Редактор выпуска

С. Зенкин

Адрес редакции: 129626, Москва, И-626, а/я 55 тел. (095) 194-99-70

Художник Нина Пескова

ISBN 5--86793--010--6ISSN-0869

© М. Ямпольский, 1996 © Новое литературное обозрение, 1996

Глава 8 ТАНЕЦ И МИМЕСИС

Фильм Патэ

Тело актера может быть "аналогом" самых разных машин. Но оно может быть смоделировано и по типу некоего физического процесса, заключающего в себе своеобразный репрезентативный механизм. Среди репрезентативных техник, введенных в оборот в 90-х годах прошлого века, кино сегодня представляется едва ли не самым существенным. Одновременно с ним, однако, появились на свет иные визуальные машины, позволяющие регистрировать вновь открытые невидимые глазу излучения-- рентген (открыт в 1895 г.) и радиацию (серия открытий, начиная с опытов Беккереля в 1894 году и открытия радия супругами Кюри в 1898-м). На столь впечатляющем фоне реформа танца, произведенная молодой американкой Лои Фуллер, кажется совсем незначительной. Фуллер придумала свой "серпантинный" танец в 1891 году и в 1892 году показала его с оглушительным успехом в Париже. Помимо прочего эксперименты Фуллер представляют особый интерес еще и потому, что они сознательно соотносят тело американской танцовщицы с различными репрезентативными машинами своего времени.

Кинематограф, едва родившись, начал искать способ для регистрации рентгенограмм; рентген одно время конкурировал с ним в балаганах (Ремси 1983; Цивьян 1992). Почти одновременно появились первые фильмы, запечатлевающие последовательниц (или эпигонов) Лои Фуллер. Связь между рентгеном и серпантинным танцем, едва ли очевидная для сегодняшнего наблюдателя, была для современников, вероятно, менее призрачной.

К. В. Серам упоминает два ранних "документальных" фильма, зафиксировавших серпантинный танец. Один был снят Максом Складановским в 1896 году и показывал госпожу Ансион, второй был изготовлен в том же году фирмой Эдисона и назывался "Анабель, танцовщица"; он изображал Анабель Уитфорд Мур (Серам 1966: ил. 210--211). Фильм Эдисона был показан в Koster and Bial's Music Hall в Нью-Йорке 23 апреля 1896 г. в связи с первой проекцией фильмов эдисоновского кинетоскопа с помощью витаскопа (vitascope) Томаса Армата.

Странным образом сама Лои Фуллер, несмотря на свою славу, не сохранилась в ранних киноизображениях. До нас дошел ее танец, зафиксированный в короткой ленте производства Патэ (1906?). Типичный маленький фильм Патэ этого времени1. Он начинается с того, что на фоне рисованного задника появляется кукла летучей мыши, выделывающей в воздухе пируэты. Она на мгновение садится на невысокую балюстраду и "превращается" в Лои Фуллер, вылетающую из-за балюстрады в широком плаще, имитирующем крылья. Фуллер исполняет свой танец; с помощью спрятанных в тканях бамбуковых палок она приводит в движение обильные драпировки, окутывающие ее тело. Ткани, находящиеся в беспрерывном движении, беспрестанно меняют свой облик. Тело же Фуллер почти неподвижно, ноги едва движутся. Но вот она воздевает руки над головой, и лицо ее исчезает в тканях, драпировки колышутся так, как будто восходят к небу столбом дыма. Какой-то странный пароксизм движения, и тело буквально растворяется в воздухе, исчезает -- старый трюк с двойной экспозицией.

Описывать особенно нечего. С точки зрения кинематографа-- фильм банален, все строится на тривиальном сочетании примитивных трюков и танца. Танец -- непременный атрибут кинематографа девятисотых: просто надо было, чтобы в кадре что-то двигалось. Движение все еще кажется главным объектом нового зрелища. Да и сама Фуллер, грузная, отнюдь не грациозная, лишенная своей обычной осветительной машинерии (один только ее знаменитый "Танец огня" обслуживали 14 электриков-осветителей), не особенно поражает. Не очень понятно, почему Малларме возвел ее в ранг символа нового искусства, почему ее рисовал Тулуз-Лотрек и посвящал ей стихи Уильям Батлер Йейтс.

В этой встрече Лои Фуллер и кинематографа прочитывается, однако, некий взаимный тропизм.

Новое излучение

В своих мемуарах Фуллер описывает изобретение серпантинного танца так, как если бы речь шла о неком научном открытии. Она вспоминает о том, как, репетируя в 1891 году танец для сцены, изображавшей сеанс гипноза, в пьесе "Доктор Куок", она задрапировала свое тело в большой кусок тонкого индийского шелка и увидела в зеркале силуэт своего тела, высвеченный солнцем сквозь желтый шелк:

"Это был момент сильного переживания. Бессознательно я поняла, что передо мной великое открытие, которому предначертано открыть путь, по которому я с тех пор шла. Легко, почти с религиозным чувством, я привела шелк в движение и увидела, что получила колебания, чьи свойства были ранее неизвестны" (Фуллер 1978: 33).

Великое открытие, "неизвестные колебания" -- все это заимствования совсем не из хореографического лексикона. Фуллер явно моделирует свое поведение по стереотипу ученого-физика нового типа, а именно первооткрывателя нового излучения. Дальнейшее поведение Фуллер (во всяком случае так, как она его описывает в 1913 году) подтверждает, что в ее сознании серпантинный танец-- нечто совершенно отличное от традиционной хореографии:

"Наконец я достигла такой точки, когда каждое движение тела находило выражение в складках шелка, в игре цветов и драпировок, которые могли быть математически и систематически просчитаны. <...> Я добилась спирального эффекта, держа руки поднятыми, покуда сама я вращалась2. <...> Я изучила каждое из моих характерных движений, которых насчитывалось по меньшей мере двенадцать. Я расклассифицировала их, как Танцы No 1, No 2, и т. д. Первый должен был исполняться в синем свете, второй -- в красном, третий – в желтом" (Фуллер 1978: 33-34).

Хотя, разумеется, танцы Фуллер по большей части интересовали художников, она явно тяготела к ученым. Она гордилась дружбой с известным астрономом и спиритом Камилем Фламмарионом. Среди многочисленных квазинаучных экспериментов Фламмариона Фуллер особенно выделяла опыты по влиянию световых лучей различного цвета на живые организмы. Особую главу в ее биографии составили отношения с супругами Кюри. Фуллер стала искать контактов с ними вскоре после того, как они открыли радий. В одном из первых писем Фуллер объясняет причину ее интереса: "Ей нужны крылья бабочек из радия". Фуллер явилась к Кюри в сопровождении целого отряда электриков и показала знаменитым физикам программу своих танцев. Затем, по ее заверениям, она организовала в Париже свою собственную физическую лабораторию с шестью сотрудниками, в которой занималась опытами по изучению флюоресценции. Результатом этой работы было создание светящейся в темноте ткани и танца, который Фуллер назвала "Танцем радия" (Radium Dance)[5].

Эта разработка новых танцев в лаборатории -- не просто дань фуллеровскому эксцентризму или моде. Фуллер действительно воспринимала свой танец как некое научное достижение, которое она пыталась осмыслить в терминах вибраций, излучений, колебаний, волновых эффектов -- всего того научного инструментария, который приобрел особую популярность в конце XIX столетия. Она действительно пыталась мыслить свою хореографию в категориях близких рентгену.

Фуллер изложила некое подобие теории, лежащей в основе ее танцев:

"Что такое танец? Это движение. Что такое движение? Это выражение ощущения. Что такое ощущение? Реакция человеческого тела, вызванная впечатлением или идеей, воспринятыми психикой.

Ощущение -- это реверберация, распространяющаяся на тело, от попадания впечатления в психику" (Фуллер 1978:70).

Танец есть, в конце концов, специально настроенная система ревербераций и колебаний, выражающих впечатление. Впечатление, образ вызывают в мозгу колебание, которое как бы распространяется из мозга в тело. Танец -- выявитель этих невидимых колебаний.

В своих рассуждениях Лои Фуллер мыслила совершенно в русле определенного типа психологии своего времени, который я бы назвал "вибрационной психологией". "Вибрационная психология" имеет длинную историю, она восходит едва ли не к средним векам, когда складывается теория сохранения изображений в неких телесных гуморах или парах. Так, Альберт Великий считал, что меланхолики обладают повышенной способностью фиксировать "фантазмы", потому что их гуморы дают сухие пары. Виднейший же представитель флорентийского неоплатонизма Марсилио Фичино утверждал, что фантазмы лучше всего фиксируются черной желчью (Агамбен 1993: 24--25).

Сама форма этой фиксации постепенно начинает увязываться с представлением о вибрациях[6]. Одним из наиболее активных проповедников такой

теории был, например, английский философ Дэвид Гартли, сформулировавший ее в

1749 году в труде "Размышления о человеке":

"Внешние предметы, запечатленные во внешних чувствах, вызывают сначала в нервах, в которых они запечатлены, а затем в головном мозгу вибрации малых и, можно даже сказать, бесконечно малых мозговых частиц.

Эти вибрации представляют собой движение назад и вперед малых частиц; они такого же рода, как и колебания маятников и дрожание звучащих тел. <...>

Что внешние предметы вызывают вибрационные движения в мозговом веществе нервов и головного мозга <...>, явствует из сохранения ощущений <...>; ибо ни одно движение, кроме вибрационного, не может сохраняться в какой-либо части тела [даже] в течение кратчайшего промежутка времени. Внешние предметы, будучи телесными, могут воздействовать на нервы и головной мозг, которые тоже телесны, только запечатлевая движение в них» (Гартли 1967: 204--205).

Согласно Гартли, любое восприятие может быть сведено к динамическому воздействию и некой деформации воспринимающего тела. При этом сама деформация может иметь только вибрационный характер.

Идеи эти в XIX веке обогатились новыми физическими представлениями. Высказывания Лои Фуллер полностью вписываются в их контекст. Она, например, почти дословно повторяла положения Жюльена Пиоже, изложенные им в 1893 году в работе «Вибрационная теория и органические законы чувствительности», где идеи, изложенные за полтора столетия до него Гартли, связывались с волновой теорией света и новыми достижениями оптики. Согласно Пиоже, волновая природа света может быть идеальной моделью для объяснения психических процессов.

Световые волны каким-то образом регистрируются в нашем оптическом аппарате,

который функционирует совершенно сходно с фотографическим аппаратом.

Зарегистрированные психическим аппаратом колебания хранятся в нем в

состоянии, напоминающем консервы:

«...Наши внутримозговые клише должны рассматриваться как накопление визуальных волн в состоянии, известном физике под названием состояния напряжения. Отсюда, с одной стороны, возможность их усиления сходными волнами, поступающими снаружи (повторение ощущений, оживляющих память и усиливающих наши воспоминания), а с другой стороны, возможность для тех же волн переходить из состояния напряжения в состояние разрядки, то есть вступать в игру и вызывать то, что мы называем феноменами внутреннего возбуждения...» (Пиоже 1893:248)

Если мозг напоминает фотографическую пластинку, то усиление зафиксированных в нем колебаний похоже на процесс проявления скрытого изображения5. Танец легко вписывается в такую перспективу именно как некая практика реверберации, обнаружения скрытых волн, переходящих из невидимого состояния напряжения в некую обнаружимую глазами колебательную разрядку. Тем самым танец легко вписывается в общую диаграмматическую картину мира, возникающую в тотализирующей теории вибраций.

Любопытно, каким образом физиологические вибрационные теории начинают непосредственно прикладываться к области танца.

________

5 Ср. с описанием проявления фотографий у Поля Валери: "Мало-помалу,

тут и там, подобно первым прерывистым звукам пробуждающегося сознания,

появляются несколько пятен", и т. д. (Валери 1980- 198)

Сошлюсь на характерное эссе Альбера де Роша (1898). Де Роша считал, что

извилины в мозгу -- это некие зоны, в которых, в виде латентных вибраций,

накапливаются впечатления. Сам механизм регистрации, как его представляет

себе де Роша, похож на принцип фонографа; характерно, что границы между

извилинами он определял как "борозды". Эссеист считал, что "вибрации нот

некой арии могут состоять с вибрациями, свойственными различным мозговым

извилинам, в таких отношениях, что они могут их усиливать или противоречить

им, и в результате увеличивать или уменьшать их действие" (де Роша

1898:598).

Этот процесс де Роша сравнивает с электрической индукцией. Для ее

проверки он предлагает и особый "механизм", а именно погруженных в гипноз

сверхчувствительных истеричек, способных служить природным усилителем для

невидимых вибраций. Автор заходит так далеко, что предлагает испытывать на

истеричках балетную музыку с точки зрения ее, так сказать, вибрационной

эффективности6.

Истеричка для де Роша -- это усилитель, делающий видимым невидимое --

резонанс колебаний, пронизывающих материю. В этом он следовал экспериментам

Шарко и его ассистентов, демонстрировавших реакции истеричек на определенную

высоту тона. Шарко писал:

"Я сажаю двух этих истеричек на резонаторный ящик большого камертона.

Как только я придаю вибрацию камертону, они на ваших глазах мгновенно

впадают в каталепсию. Прекратим колебания камертона, они впадают в

сомнамбулизм. Вновь придадим камертону вибрацию, каталепсия возвращается"

(Цит. по: Диди-Юберман 1982:

206-208).

Великое открытие Лои Фуллер того же свойства. Она также обнаружила

усилитель вибраций, делающий видимым невидимые колебания. Но работает

механизм Фуллер иначе. Истерички реагируют на определенную высоту звука, как

бы фиксируя ее в статуарной, каталептической позе своего тела. Сама

неподвижность тела истерички выражает идею Гартли о возможности телесной

фиксации движения в вибрации. Движение здесь как бы преобразуется в

неподвижность, обозначающую сам эффект консервации. Принцип Фуллер -- иной.

Ее усилитель -- ткани, драпировки, в изобилии окутывающие тело танцовщицы.

Та запись вибраций, которая в мозгу пребывает в состоянии молекулярного

напряжения, разряжается в колебаниях тканей, обнаруживающих и усиливающих

любое дви-

________

6 Одна из наиблее популярных парижских танцовщиц конца века Джейн

Авриль лечилась у Шарко в Сальпетриер, страдала хореей и истерией и может

считаться таким представителем "истерического балета". -- См. Кермод 1976:

29--30.

жение тела, мельчайший жест руки. "Научное открытие" Фуллер -- это

открытие миметического усилителя телесных вибраций.

В этом смысле ткани ведут себя аналогично фотоэмульсии, которая

обладает в научной мифологии конца века такой же полумистической

способностью. Стараясь визуализировать невидимое, врач-психиатр Ипполит

Барадюк (Hippolyte Baraduc) целиком опирался на эту способность

фотоэмульсии. Известный факт, что на фотографиях часто возникают вуали и

ореолы, он интерпретировал как способность фотоаппарата регистрировать

ауру-- своего рода магнитное поле, окружающее живые организмы. Аура

описывалась Барадюком как "вибрация жизненной силы" (vibration de force

vitale) и выглядела как некая колеблющаяся вуаль с отчетливым волновым

рисунком, сквозь которую проступали изображения тел и предметов

(Диди-Юберман 1982: 88--97; Диди-Юберман 1987; Дюбуа 1986: 47--49). Аура

Барадюка -- это некий невидимый свет, некий луч, производимый вибрациями и

фиксируемый фотопластинкой, которая, как и мозг, предстает особой материей,

в которой вибрации как бы замерзают и проявляются7. Вместе с тем аура

Барадюка внешне напоминает тюль, газ, развевающуюся полупрозрачную ткань.

Изображение ткани здесь как бы возникает из самой химии фотоэмульсии.

Культура XIX века вне всякой очевидной связи с наукой искала форм

выражения невидимого в тканях. Бодлер, для которого современность -- это

"преходящее, ускользающее", утверждал, что его современницы иначе, чем в

старину, производят складки на платьях, будто сама физика женского тела

изменилась так, что придает платью новую жизнь и физиономию (Бодлер 1962:

467). Гармония движений женщины передается тканям одежды и выражается в

колебаниях газа и муслина, "окутывающих ее обширных и переливающихся облаков

тканей" (Бодлер 1962: 488). Женщина превращается в какой-то вибрирующий

центр, как будто исчезающий в тканевом облаке, растворяющийся в вибрациях,

расходящихся от нее вовне. При этом сами ткани начинают походить на новое

излучение.

_________

7 Гастон де Павловски в своей философской сатире "Путешествие в страну

четвертого измерения" (1895--1912) описывает специальный институт

Фотофониум, в котором с помощью специальных приборов афаноскопов делались

видимыми невидимые глазу излучения (в том числе и рентгеновские). В

результате происходит разрушение ощущения времени и наступает чудовищная

перцептивная сумятица:

"...Они видели, как перед их взором неожиданно возникали все вибрации,

накопленные в воздухе за столетия, все ненужные слова, когда-либо

произнесенные, все дурные влияния, желания и неприязни, фантоматические

видения старых идей и их ужасающих последствий в будущем" (Павловски 1962:

156).

Таким образом, материя, согласно Павловскому, может накапливать

колебания, невидимые глазу. Как будет видно из дальнейшего, Ледантек,

например, считал эту память живой материи существенной для ее сохранения.

Женщина оказывается лишь выражением общего состояния мира, вибрирующего

и распространяющегося вовне. Жорж Пуле так описывает мир Бодлера:

"Вещи вибрируют, мысль вибрирует. Вибрация -- в каждом внешнем контуре,

звуке или цвете, в каждой внутренней идее. Или, вернее, нет ни внутреннего

ни внешнего, но лишь мгновенное и множественное явление, где-то в поле

восприятия, все той же вибрирующей интенсивности" (Пуле 1979: 407).

Когда Флоберу нужно было найти образ для изображения умершей Эммы

Бовари, он построил его вокруг такой разрастающейся вибрации:

"По атласному платью, матовому, будто свет луны, пробегали тени. Эммы

не было видно под ним, и казалось Шарлю, что душа ее неприметно для глаз

разливается вокруг и что теперь она во всем: в каждом предмете, в ночной

тишине, в пролетающем ветерке, в запахе речной сырости" (Флобер 1989: 287).

Эмма исчезает в тканях, по которым пробегает тень, но след ее

присутствия, усиливаясь в складках атласа, распространяется вокруг,

реверберируя в природе.

Это распространение колебаний вовне позволяет мыслить своего рода новую

транссубстанциацию, изменение существа материи и превращение видимого в

невидимое и наоборот"8. Рильке уже в 20-е годы пишет о "работе постоянного

трансформирования любимых и осязаемых вещей в невидимую вибрацию и

возбудимости нашей природы, вносящей новые "частоты" в пульсирующие поля

мироздания. (Поскольку различные материалы мироздания -- это лишь различные

коэффициенты вибрации, мы строим таким образом не только духовные

интенсивности, но также -- кто знает? -- новые тела, металлы, туманности и

звезды)" (Рильке 1988а: 394). У Рильке газ-ткань превращается в газовую

туманность. Исчезновение, смерть в вибрации становятся своего рода

перемещением тела в некие невидимые сферы, тела лишаются своего места, но

отпечатывают себя вовне, творят новые формы. Это описанный Арто (см. главу

3) процесс экстатической проекции тела человека вовне, процесс,

фиксирующийся в следах-графах, выступающих как новые или архаические

материальные формы.

________

8 Диалектика видимого и невидимого иногда описывалась в терминах

отношений звука и света, двух волновых феноменов. Август Стриндберг,

экспериментировавший с фотографией, например, утверждал, что рентгеновские

лучи, проникая сквозь твердую материю, выявляют свое сходство со звуковыми

волнами. Таким образом, обнаружение незримого описывается в терминах звука,

незримого по существу. См. Стриндберг 1992: 175.

Фуллер находит возможность превратить газ и муслин Бодлера, атлас

Флобера в основу своего танца. Процитирую типичный отклик современника на ее

хореографическую технику:

"С помощью движений ног и рук, колебаний торса, гармонии жестов

танцовщик испускает в пространство вибрации, волны музыки, позволяющие ему

выражать все человеческие эмоции. Танец -- это визуальная музыка,

разворачивающаяся в пространстве" (Фуллер 1914). Вибрации, о которых идет

речь, "испускались в пространство" танцовщиками и до Фуллер, но ее ткани

впервые сделали эти колебания видимыми. При этом тело ее как будто

растворилось в этом потоке вибраций, лишь генерируя свой след (колебание

тканей) вовне. Танец Фуллер по существу разворачивается в месте отсутствия

или исчезновения танцовщицы. В этом смысле он весь пронизан смертью,

квазирадиоактивным "распадом" телесности.

Мопассан описал в чем-то сходный распад, растворение телесности в

системе музыкальных резонансов, в романе "Монт-Ориоль":

"Когда я слушаю любимую вещь, то первые же звуки как будто срывают с

меня кожу, вся она тает, растворяется, словно и нет ее на моем теле; все мои

мышцы, все нервы обнажены и беззащитны перед натиском музыки. <... > Я

воспринимаю музыку не только слухом, я ощущаю ее всем телом, и оно вибрирует

при этом с ног до головы" (Мопассан 1954: 609).

Вибрация уничтожает границы тела, растворяет кожу и делает

неразличимыми тело и окружающее его пространство.

Активно экспериментируя с цветными прожекторами, Фуллер стремилась

усилить тот или иной тип вибраций, так как, по ее мнению, цвет возникает в

результате дезинтеграции светового пучка под воздействием резонансов и

колебаний (Фуллер 1978: 65). И вся эта колебательная машинерия призвана в

итоге подействовать на психику зрителя, вызывая в нем также своего рода

вибрационный резонанс.

Сказанное позволяет понять еще одну причину взаимного притяжения между

танцами Лои Фуллер и ранним кинематографом. Кинематограф, еще ощущающий свою

связь с наукой и хромофотографией, на первых порах также выступает как

выявитель невидимого, как аппарат некоего сверхзрения. Не случайно, конечно,

один из пионеров хронофотографии Этьен-Жюль Марей специально пытается

зафиксировать на фотопластинку вибрации9 (сохранились,

________

9 Первые опыты по визуализации акустических колебаний восходят к концу

XVIII -- началу XIX века (Эрнст Хладны, Феликс Савар). Конец XIX века,

однако, свидетельствует об оживлении интереса к этой проблематике. В 1891

году Уоттс Хьюз изобретает "эйдофон", представляющий "голосовые фигуры"

(voice figures). См. Сурио 1969: 223-235.

например, его фотографии 1887 года, где он приводит в колебание длинный

деревянный шест). Не менее показателен и пристальный интерес Марея к

регистрации птицы в полете. Движения крыльев для него интересны прежде всего

с точки зрения аэродинамики, они по-своему отражают невидимое глазу действие

воздушных потоков10. В 1900 году Марей делает серию снимков движения

воздушных потоков вокруг препятствий. На этих фотографиях струйки дыма,

делающие эти потоки видимыми, предстают в едва заметном колебательном

движении. Танцы Фуллер неожиданно и причудливо вписываются в туже традицию.

3. Резонансы

Существенный вклад в становление "вибрационной эстетики" (за неимением

лучшего используем это диковатое определение) внесли старые (восходящие к

концу XVIII века) исследования химического воздействия света на тела.

Попытки объяснить химические трансформации в телах простым воздействием

колеблющегося эфира (как, например, понимал свет Гюйгенс) уже в 1798 году

подверг сомнению Гелен. Возникла теория некоего сродства между светом

разного цвета и разными типами материи. Немецкий физик Кристиан Самуэль Вайс

так описывал в 1801 году химическое действие света на органические тела:

"Свет действует как возбудитель на жизненные силы органов и, в

результате, выделения пигмента демонстрируют изменения на поверхности.

Пигмент получает специальную примесь, которая усиливает его способность

(affinity) высвобождать световую субстанцию..." (Цит. по:Эдер 1978- 130)

Тело в данном случае действует совершенно как фотографическая

пластинка. Процессы же, протекающие в нем, могут быть определены как некая

цепочка очищений, освобождений и ревербераций. Свет, то есть колебания

эфира, воздействует на жизненные силы органа, те вызывают изменения в

пигменте, который получает специальную примесь. Эта примесь в каком-то

смысле усиливает сродство ткани со светом, и в результате свет также в свою

очередь претерпевает изменения, связанные с высвобождением световой

субстанции, как бы вновь излучаемой из тела вовне.

Одновременно с обнародованием открытия Рентгена в 1896 г.

___________

10 Марей был президентом французского Общества авианавигации, он

построил аэродинамическую трубу, в которой обдувал модель птичьего крыла,

пытаясь зарегистрировать и описать движение воздушных потоков (Този 1984

245) В каком-то смысле эта сторона деятельности Марея напоминает интерес

Леонардо к гидродинамике и фиксации водных потоков (см главу 6)

французский эссеист и физик-любитель Гюстав Лебон выступил перед

членами Французской академии с сообщением об открытии им так называемого

"черного излучения". Черное, невидимое излучение, по мнению Лебона,

возникает в телах, когда они подвергаются воздействию солнечного света. Это

как бы вторичное, "резонирующее" излучение, своего рода высвобожденная

"световая субстанция" Вайса. Сообщение Лебона вызвало интерес Пуанкаре,

Беккереля, Кюри. Беккерель показал, что черные лучи Лебона-- не что иное,

как инфракрасное излучение (Най 1974:175).

Тот факт, что видимый свет оказался среди множества иных невидимых

излучений-- рентгеновских, инфракрасных, ультрафиолетовых, а также

постепенно утверждающееся понимание света как электромагнитного явления

отрывает саму идею света от чистой визуальности11. Название лебоновских

лучей -- "черные" в этом смысле характерно. По мнению Джонатана Крери,

постепенный отрыв идеи света от идеи зрения, видимости отмечает коренной

перелом в самом понимании видения (Крери 1990:88). Идея же вторичного,

резонирующего излучения в значительной степени отрывает идею света от того

неоплатонического мира, который связывает видимость и свет с внешними,

объективными формами вещей. Излучение теперь как бы несет в себе информацию

о каком-то внутреннем, спрятанном криптомире. Оно относится уже не столько к

миру видимых явлений, сколько к миру непостигаемой, непроницаемой внутренней

"темноты". Метафорически луч начинает репрезентировать внутреннее (а потому

также и субъективное) в той же мере, что и внешнее.

Показательно, что славу Лебону принесли не его опыты в физике (которые,

возможно, оказали влияние на культуру своего времени [Митчелл 1977])12, а

книга "Психология толп" (на которую позднее ссылался Фрейд), также

напечатанная в 1896 году. Поведение толпы здесь во многом описывалось в

квазифизических категориях взаимодействия тела и света. Толпа мгновенно

возбуждается и реагирует на слова и изображения бессознательными поступками.

Поведение толпы предельно миметично, как и поведение материи под

воздействием света. Толпа лишь реагирует и резонирует. Составляющие ее люди

теряют волю, становясь похожими на загипнотизированных истеричек. Человек,

попавший в толпу,

_______

11 Морис Метерлинк, например, в конце концов приходит к мнению, что

мир, окружающий нас, по преимуществу невидим "если мы не видим даже света,

который есть единственное, что, нам казалось, мы видим, можно сказать, что

вокруг нас существует только невидимое" (Метерлинк 1913 241) Такого рода

высказывания знаменуют конец многовековой европейской неоплатонической

традиции

12 Стриндберг, например, считал, что открытие Лебона полностью затмило

открытие Рентгена -- Стриндберг 1992: 176

"под действием испускаемых ею выделений, или какой-то иной, еще

неизвестной, причины, впадает в состояние очень похожее на состояние

загипнотизированного в руках гипнотизера" (Лебон 1934:18).

Эти "неизвестные выделения" очень похожи на вибрации де Роша или

действие солнечного света на тела в физической теории самого Лебона (не

случайно, конечно, в клинике Шарко гипнотическая каталепсия вызывалась как

ослепительно ярким светом, так и звучанием мощного камертона.) Эманации

толпы провоцируют в массе некую вторичную вибрацию, на сей раз

репрезентирующую чисто внутреннее, психологическое состояние. Правда, само

это состояние описывается как разрушение индивидуальной психологии под

воздействием внешних "вибраций".

Фуллер понимает изобретение ею серпантинного танца именно как результат

такого гипнотического резонирования. Приведу ее описание этого эпизода:

"В конце пьесы ["Доктор Куок"], в вечер первого представления мы

показали нашу сцену гипноза. Сцена, изображавшая сад, была залита

бледно-зеленым светом. Доктор Куок таинственно вошел, и затем приступил к

внушению. Оркестр очень мягко наигрывал грустную мелодию, а я постаралась

сделать себя как можно более легкой, чтобы произвести впечатление

трепещущего тела, послушного приказам доктора. Он поднял свои руки. Я

подняла свои. Под влиянием внушения, впав в транс-- так, по крайней мере,

это выглядело -- со взглядом, прикованным к его взгляду, я повторяла каждое

его движение. <...>

Вдруг из зала послышалось неожиданное восклицание:

-- Это бабочка! Это бабочка!

Я повернула обратно и побежала от одного края сцены к другому, и вдруг

последовало второе восклицание:

-- Это орхидея!

К моему великому удивлению, раздались неумолкающие аплодисменты. Все

это время доктор скользил по периметру сцены, ускоряя шаги, а я следовала за

ним все скорее и скорее. Наконец, парализованная экстазом, полностью

погруженная в облако легкого материала, я позволила себе упасть к его ногам"

(Фуллер 1978: 31--32). Изобретение танца описывается Фуллер как миметический

транс. Доктор заставляет тело Фуллер с абсолютной пластичностью вибрировать

в такт его ускоряющимся движениям вплоть до некоего фундаментального

преображения тела, которое неожиданно исчезает, растворяясь в облаке легкой

ткани, но одновременно возникает фантастический образ бабочки и орхидеи.

Доктор, по существу, воздействует на Фуллер так, как потом будет действовать

вызывающий

вторичные колебания свет. Он своей волей приводит ее в вибрацию.

Любопытно, что ее экстатический мимесис постепенно распространяется на

толпу, также впадающую в экстаз. Каким-то образом доктор Куок через тело

Фуллер гипнотизирует зал. Система резонансов здесь представлена с полной

наглядностью.

Жак Брие опубликовал в 1897 году статью о фиксации ауры, излучаемой

различными телами. В опытах, которые он описывает, "экспериментаторы

использовали экстрасенсов вместо фотографических пластинок" (Брие 1897:

262)13. Выяснилось, что аура тел была цветной; так, например, левая часть

тела представала голубой, правая -- красной, а середина -- желтой. "В

истерии красный примешивается к синему и превращается на лице в фиолетовое

пятно" (Брие 1897: 262). Любопытно, однако, что наиболее сильное излучение

испускали люди в состоянии "летаргии" (a 1'etat lethargique), то есть

гипноза. По существу загипнотизированная истеричка оказывается не только

наилучшим приемником, но и наилучшим генератором ауры. В принципе

воспринимающий становится как бы двойником излучающего. В этой системе

резонансов любая вибрация усиливает зависящую от нее иную вибрацию. При этом

излучение оказывает воздействие и на восприятие, как бы усиливая его.

Марсель Пруст так характеризует, например, роль некоего первичного

возбуждения, участвующего в этом резонирующем восприятии:

"Оно (подобно тому, как повышенное натяжение струны или более быстрая

вибрация нерва производят иное звучание или иной цвет) в основном придавало

иную тональность тому, что я видел, оно вводило меня наподобие актера в

неизвестный и куда более интересный мир..." (Пруст 1977: 281)

Гипнотизер, хотя и кажется важным элементом в этой системе, может быть

заменен любым источником вибраций, любым миметическим источником вообще,

например, просто цветным лучом. В дальнейшем Фуллер и будет действовать как

приемник и генератор вибраций одновременно. Для этого она встраивает себя в

некую оптическую систему, в которой луч света падает на ее тело, а то в свою

очередь выделяет некое иное свечение, генерация вибрации оказывается

одновременно перцепцией иной вибрации. Фуллер живо интересовалась странными

опытами Фламмариона, который часами выдерживал добровольцев в лучах

различного цвета, изучая воздействие цвета на организм. На характерном для

нее псевдонаучном жаргоне Фуллер объясняет:

"Цвет -- это разложенный на составляющие свет. Лучи света,

дезинтегрированные вибрациями, касаются того

___________

13 Среди экспериментаторов, о которых пишет Брие, -- известный нам

Альбер де Роша.

или иного предмета, и эта дезинтеграция, сфотографированная на

сетчатке, химически всегда является результатом изменений в материи и в луче

света. Каждый из таких эффектов определяется под именем цвета" (Фуллер

1978:65).

Сетчатка фиксирует какие-то трансформации в луче, и формы, которые

воспринимаются зрителем, таким образом, как бы являются лишь фиксациями этих

трансформаций (вибраций, дезинтеграций). Мир предстает как бы миметической

копией света, хотя и подверженного деформациям при взаимодействии с материей

Цвет, как видно из приведенной цитаты, не просто результат изменений в теле

под воздействием света, но и результат трансформаций в самом луче, как бы

под воздействием его собственного преломления и отражения. Эта идея занимает

промежуточное положение между некой квазифизикой и теологией. Она напоминает

средневековую метафору непорочного зачатия как луча, проходящего через

цветное стекло, которая разобрана Миллардом Майсом Майс цитирует ев

Бернарда.

"Как чистый луч проникает в оконное стекло и выходит из него

незапятнанным, но окрашенным в цвет стекла <...> Сын Божий, войдя в

непорочное лоно Девы, вышел из него чистым, но приобрел цвет Девы, то есть

природу человека и красоту человеческой формы, и он облачил себя в нее"

(Майс 1976: 7).

Луч этот, однако, не просто имитирует форму, через которую он проходит,

он эту форму и порождает, будучи Логосом, творящим лучом Бога По существу,

он растворяется ("дезинтегрируется") в форме, которую сам же порождает

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: