Вера греков в сверхъестественное.

На каждом шагу греческий ум поражался сверхъестественными явлениями. То распространялись слухи о плачущих и передвигающихся статуях, то о запертых храмах, которые отворялись сами собой. Рассказы Геродота полны чудес, и некоторые из них отличаются большой поэтичностью и величественностью. Перед нашествием персов на Аттику, по дороге, ведшей в Элевсин, вдруг поднялась таинственная и необъяснимая пыль, как будто бы шла какая-то невидимая процессия, и слышен был божественный голос Иакха. Это были удаляющиеся боги. Некоторые чудеса поражают своей странностью. Так, Геродот рассказывает, что в одном храме около Галикарнасса перед каким-нибудь несчастием у жрицы вырастала борода. Мы удивляемся главным образом тому, что сам Геродот не высказывает ни удивления, ни смущения перед сообщаемыми им сведениями. От кобылицы родился заяц. Смысл этого пророчества, говорит он, не был понят, а «между тем понять его было легко».

Чудесам придавали такую веру и так постоянно ждали их, что подобным настроением умов можно было пользоваться при военных предприятиях. Один полководец, выведя перед неприятелем своих воинов набеленными, повергает его в ужас, так как эти воины были приняты врагом за привидения. Бывали однако чудеса, которым и Геродот отказывался верить, но его с. 380 воображение отличалось такой наивностью, что оно не в состояли было противодействовать всему смущающему его. Он жадно собирает разные рассказы, подобные истории той умершей женщины, которая жаловалась на могильный холод, потому что она не могла воспользоваться погребенными вместе с нею одеждами; препятствие заключалось в том, что эти одежды не подверглись предварительному сожжению, как тело. Вера в прорицание у Геродота так же, как и у других людей его времени, тесно сливается с верою в богов. Прорицание, т. е. умение истолковать небесные предсказания, греки определенно относили ко всем тем прикладным искусствам, которыми человек владеет и имеет основание гордиться, подобно письменности или медицине. Геродот беспрестанно вспоминает об оракулах и ссылается на них. Они являются причиной всех событий. Если бы была возможность похитить у врага оракулов, которые находились в его храмах, то, по мнению Геродота, этим путем у него отняты были бы его драгоценнейшие сокровища.

(E. Havet. Le Christianisme et ses origines, т. I, стр. 122—123).

Суеверный афинянин.

«Суеверный человек, совершив омовение рук и очистившись святой водой при выходе из храма, большую часть дня держит во рту лавровый лист. Когда он увидит хорька, то сейчас же остановится и будет продолжать свой путь только в том случае, если кто-нибудь пройдет перед ним по тому месту, через которое пробежал зверек, или сам он бросит три камешка на дорогу, чтобы устранить от себя это дурное предзнаменование. Если он заметит в некотором отдалении от своего дома змею, он сейчас же воздвигнет ей жертвенник; если он увидит на перекрестках те камни, которые благочестивые люди посвятили богам, он приблизится к ним, выльет на них все масло из своей склянки, станет перед ними на колени и поклонится им.

С. 381 Если крыса прогрызет у него мешок с мукой, он сейчас же побежит к прорицателю, который не замедлит дать ему совет отказаться от этой вещи; но так как такой ответ не нравится ему, а вместе с тем он чувствует страх перед столь необыкновенным событием, то он не осмеливается ни пользоваться своим мешком, ни отказаться от него. У него есть также слабость совершать бесконечные очистительные церемонии в своем доме; он избегает садиться на могилу, а также присутствовать на похоронах или входить в комнату, где только что родился ребенок. Если ему приснится какой-нибудь сон, он побежит к снотолкователю, предсказателю и птицегадателю, чтобы узнать, какому богу или какой богине он должен совершить приношение. В конце каждого месяца он аккуратно посещает жрецов орфиков, чтобы приобщиться к их таинствам. Он ведет с собой свою жену, а если ей некогда, то приказывает няньке вести с ним его детей. Когда он ходит по городу, то не упустит случая помыть голову из фонтанов, расположенных на площадях. Желая очиститься, он прибегает иногда к жрицам, которые совершают это очищение кровью щенка или морским луком. Наконец, если он увидит больного падучей болезнью, то придет в ужас и будет плевать себе на грудь, как бы отгоняя от себя несчастия, которые приносит эта встреча».

(Феофраст. Характеристики).

Дельфийский оракул.

Пифию, которая служила Аполлону для его пророчеств, выбирали из среды всех дельфийских девушек. С момента выбора ее единственным супругом становился бог, желавший, чтобы она отличалась красотой и целомудрием. Горе святотатцу, который пожелает вступить с нею в брак: бог обнаружит преступление, как бы тайно оно ни было совершено. С тех пор, как один фессалиец, некий Эхехрат (в конце IV века), похитил с. 382 пифию, подобные скандалы предупреждались тем, что на эту должность выбирали женщин не моложе 50 лет, но впоследствии вернулись снова к древнему обычаю. Сначала оракул довольствовался одной пифией, но когда к нему стали обращаться со всех концов мира, то уже едва хватало двух обыкновенных пифий и одной запасной. Во времена Плутарха была одна пифия.

Дельфийский оракул.

К пифиям относились, как к орудию пассивному. Они, действительно, не входили в состав той жреческой корпорации, которая пользовалась ими, требовала их послушания и предпочитала, чтобы они были невежественны, находя, что чем более они походят на животное, тем они совершеннее.

Проницательность оракула всецело зависела от корпорации жрецов Аполлона. Жрецов было два, и должность эта считалась пожизненной. Можно также иногда встретить упоминания об их подчиненных: один — нечто в роде доверенного в делах, носящий наименование простата святилища, а другой — хранитель имущества, или с. 383 неокор. Возможно, впрочем, что все это с течением времени подверглось изменениям. Вероятно, жрецы и прорицатели Аполлона были одни и те же лица. Во время припадков пифии около нее всегда находились один или несколько прорицателей, которые слушали ее неясные слова или нечленораздельные звуки и составляли из них предсказания, обыкновенно в стихотворной форме, высокопарными выражениями и с намеренной неясностью.

Прорицатель обладал богословскими познаниями и собирал сведения относительно вопрошавшего; кроме того, он хранил в памяти множество стихов и поэтических оборотов, а потому достигал в ответе достаточной ясности, когда вопрос касался нравственности и надо было дать какой-нибудь совет. Когда же желали действительно знать свое будущее, то ответы получались неопределенные и сбивчивые.

Составленное таким образом предсказание было почти непонятно для вопрошающих, поэтому они обращались к профессиональным истолкователям. Каждый оракул должен был иметь своих собственных истолкователей. Это, впрочем, не исключало возможности вмешательства и истолкователей со стороны. Дельфийский храм служил пристанищем для целого роя прорицателей, главное назначение которых было истолкование оракулов.

Вопрошать пифию можно было, в сущности, только через очень большие промежутки, — может быть, лишь однажды в год. Но с течением времени бог стал соглашаться говорить раз в месяц, несомненно на седьмой его день. Если принять в среднем такой порядок и вычесть из года три зимних месяца, на которые Аполлон, согласно верованиям греков, покидал Дельфы, то в общем получим девять дней в году, когда можно было вопрошать бога.

Порядок, в котором допускались к оракулу желающие вопросить его о чем-нибудь, решался жребием, если только некоторые из посетителей не получили от дельфийских священнослужителей привилегии προμαντεία, т. е. с. 384 права идти раньше других. Прежде всего необходимо было предварительное испытание, чтобы узнать, благосклонен ли Аполлон к просителям. Таким испытанием было жертвоприношение. Жрецы подвергали тщательному осмотру жертву, обыкновенно козу, иногда же овцу, быка или дикого кабана. «Оракул не может быть вопрошаем», говорит Плутарх, «если жертва не дрожит всем телом, с ног до рогов, когда на нее совершают возлияния. Недостаточно, чтобы она, как при других жертвоприношениях, двигала головой. Надо, чтобы все ее члены дрожали вместе, охваченные трепетом и судорогами, как при каком-нибудь конвульсивном движении». Далее Плутарх говорит, по-видимому, о том, что испытание водой предназначалось только для коз. «Что же касается быков и кабанов, то им дается мука или стручковый горох; если они отказываются от этого угощения, то считается, что животные нездоровы».

Если признаки оказывались благоприятными, то пифия совершала очищение: она омывалась в Кастальской воде, окуривалась сжигаемым лавровым деревом и ячменной мукой; затем она отправлялась в святилище, одетая в театральный костюм. Напившись воды из Кассотидского источника, она брала в рот лавровый листок, с лавровой веткой в руках всходила на треножник и садилась над чем-то в роде расщелины⁵⁴.

Афинский акрополь. (Проект восстановления).

с. 385 Когда желающие предложить вопрос выходили из той комнаты, в которой они ожидали своей очереди, они вводились один за другим к оракулу и предлагали свои вопросы устно или письменно. Пифия, пришедшая в исступление, как говорили, под влиянием выходящих из пещеры паров и божественного наития, впадала в особое состояние экстаза, для описания которого поэты не щадили самых ярких красок. Этот нервный припадок не всегда был притворным, так как во времена Плутарха он стоил жизни одной из пифий.

Затем каждый предлагавший вопрос получал через прорицателя официально написанный ответ оракула. Если к оракулу являлся только представитель того лица, которое предложило вопрос, то этот человек получал запечатанный ответ, и пословица гласила, что за нескромность он мог лишиться глаз, руки или языка. Предсказания, которые вручались представителям городов (θεωροί, θεοπρόποι) клались на сохранение в архивы. В Спарте хранение их доверялось царям и так называемым пифийцам, исполнявшим должность постоянных государственных феоров. В Афинах Пизистратиды складывали их в Акрополе. Подобная коллекция была, как говорят, и в Аргосе. Дельфийские жрецы, которым важно было, чтобы все ответы оракула находились в согласовании с предшествующими, снимали копии со всего, что исходило из их рук.

(Bouché-Leclercq. Histoire de la divination de l’antiquité, т. III, стр. 93—102).

Вопросы, предлагавшиеся Додонскому оракулу.

Некто Эвандр — и его жена предлагают вопрос «Зевсу и Дионе, кому из богов, героев или гениев с. 386 они должны приносить обеты, чтобы отныне и на будущие времена обеспечить для себя и своего дома большее довольство и благосостояние?»

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: