|
|
Старые сигареты и дешевый дезодорантКаждую неделю мама Лоретты устраивала урок изучения Библии у них дома. Мы дружили с Лореттой, поэтому я ходила туда и слушала об Иисусе. Некоторые хорошенько выпивали перед этими уроками. Райан тоже приходил. Мы ели свежий банановый хлеб её мамы, а потом садились в гостиной, где она рассказывала нам про Бога, Иисуса и все прочее. Хоть я и чувствовала, что здесь мне рады, но никогда не запоминала ничего из ее рассказов. После окончания урока Райан позвал меня на задний двор покурить. «Ты дочитала книгу, которую я тебе одолжил?» - спросил он, когда мы гуляли вокруг дома. «Почти» - ответила я, когда мы сели на траву, прислонившись спинами к кирпичной стене. Он зажег мне сигарету и затянулся перед тем, как отдать её мне. Сверчки, казалось, ведут серьёзные речи о том, как глубока на самом деле жизнь, а мы и не замечаем этого. Я не смотрела на него, но чувствовала на себе его взгляд. Видимо, он не перестал бы, пока я не обратила на него внимания. Я так нервничала, что готова была взорваться. Наконец, я подняла глаза, чтобы убедиться, что он абсолютно уверен в себе, и это даже немного пугало. Пока он говорил, я не могла оторваться от его взгляда, такого взрослого. « Мне не интересно встречаться с кучей девчонок. Если я и пойду на свидание, то мне захочется, чтобы это было надолго». Я думала о том, что он рассказывал мне о своих родителях. Они были вместе ещё со школы. Как правильно. Как романтично. Он смотрел на меня, словно ждал ответа. А я не знала, что сказать. Но во всех просмотренных мною фильмах говорилось, что это тот самый момент, когда я должна поцеловать его. Я не была уверена, правильно это или нет. Когда я, наконец, решилась, он повернул голову, и получилось, что я поцеловала его в щеку. Он повернулся с удивленной улыбкой на лице. «Ты сейчас хотела поцеловать меня в губы?» Теперь он смеялся надо мной, также как и над другими. Мне было так стыдно! Он обнял меня и прижал к себе. От него пахло старыми сигаретами и дешёвым дезодорантом. Мне показалось это милым. Он улыбался во весь рот. Непонятно было, шутит он надо мной или нет. А потом он поцеловал меня. В тот момент я знала, что нужна ему. Наверное, в первый раз в жизни я понимала, что меня выбрали, что я нужна. Это самые глубокие эмоции, которые я когда-либо испытывала. Настоящие друзья себя не поджигают Мы с Райаном встречались два года. За это время произошло столько болезненных событий, в которых я умудрилась выжить. Однажды мы прогуливали школу в доме моего друга Адама. Вечеринка была скромной, но мы чувствовали себя отличными друзьями. Пока Майк Холл не придумал фразу «Вы достали Майка Холла» Он только что купил зажигалку и очень этим гордился. Он держал крышку открытой, зажигал пламя и подносил к нему свою руку. Думаю, ему это наскучило, потому что вскоре он начал зажигать бахрому на своих джинсах, и смотрел как огонь бежит по его штанам. Внезапно он начал носиться по комнате, а его нога пылала. Эми, моя подруга, схватила подушку, и зажала ей пламя. Когда она её убрала, кожа с ноги оторвалась вместе с ней. Ему было жутко больно. Я боялась за него. Адам кричал: «Ты идиот! У тебя вообще мозги есть?! Ты же мог сжечь мне весь дом!» Началась брань. «Эй, придурок! Что с тобой? Ты же чуть не убил себя, а нас бы посадили!» - орал Райан. Брань все продолжалась. Я возразила: «Мы должны позвонить, чтобы кто-нибудь отвёз его в больницу» «Нет! Этот дебил должен свалить из моего дома! Ему надо проспаться, чтобы никто не подумал, что мы занимаемся здесь таким идиотизмом, как сейчас! Пусть сам добирается до больницы». Адам и Райан не питали никакой симпатии к хнычущему мальчику. Он был тупой идиот, и всё. Они вышвырнули Майка, предоставив его самому себе. Я впервые увидела нечто ужасное в своих «друзьях». На секунду я подумала, что участвую в жуткой вечеринке, где человека с серьёзной травмой могут выставить на улицу. Впервые я ощутила, насколько непрочными и неискренними могут быть отношения, построенные на наркотиках. Раньше вечеринки казались нормальным способом общения. Теперь они казалось дешёвым фасадом. Но когда я взглянула на Райана, он утешил меня, призывая посмеяться над Майком. Это должно было показать, что я другая, что Райан не использует меня, как использовал Майка просто потому, что он для этого годился. Я была в его сердце и это были мы против тупых идиотов. Он любил меня. Мы были первой любовью друг у друга, и он прошёл сквозь огонь и воду. Ведь так?
Рождественские каникулы Два месяца назад я уехала и с тех пор не видела Райана. Мама отправила меня пожить у бабушки, через несколько штатов, но мы обещали, что будем вместе. «Увидимся на Рождество» сказал он. «Идеальный подарок» - ответила я сквозь слёзы, и он поцеловал меня на прощанье. В тот день он тоже плакал. Наконец, наступили каникулы. Я сказала маме, что буду ночевать у Лоретты. Как только она отпустила меня, я позвонила ему. -Сюрприз! Я приехала! Приходи к Лоретте, встретимся там -Ты здесь? -Да! Пауза. -Лэйси, мне надо кое-что тебе сказать. -Что же? – моё сердце подпрыгнуло, когда осознало, что голос его не предвещает ничего хорошего. Надеюсь, никто не умер. -Тебя так долго не было, Лэйси… - кажется, он вот-вот заплачет -Так что ты хотел сказать? - теперь уже я была готова расплакаться, и не могла понять, что же он хочет. -Я переспал с Алисией. Я была в шоке. Телефон выпал у меня из рук, и я сама не поняла, как перестала дышать, пока Лоретта не спросила, в чем дело. Тогда, наконец, я вдохнула достаточно, чтобы зарыдать. Когда Райан сказал, что спал с Алисией, это звучало так, будто он назвал кучу имен. У меня были уроки рисования с Алисией, и мне пришлось слушать, как она громко и с гордостью, во всех подробностях рассказывала, с кем она спала на этой неделе. Это всегда были разные парни. Она так легкомысленно говорила о том, что мне казалось таким сокровенным… Я считала, что мне удалось избежать её образа жизни благодаря Райану. Я была так благодарна ему. Весьма наивно. Может, когда-то кто-нибудь разбил сердце Алисии так же, как сейчас было разбито моё. Может быть, она была легкомысленна с «любовью», потому что когда-то «любовь» была легкомысленна с ней. Может, ей не нужна была любовь, потому что она сама не нужна любви. Тогда я поняла, почему мы способны перестать заботиться о самом дорогом, ведь однажды это самое дорогое может нас предать. Чувство «особенности» наших с Райаном отношений порождали красивые обещания, которые мы давали друг другу от всего сердца. Я всей душой верила, что мы так не похожи на других. Любые другие отношения в мире не имели ничего общего с нашей любовью. Они не знали нас. Не понимали. Они могли ошибаться, мы же – никогда. Мы были идеальны друг для друга. Мы были идеальны. Настолько уверена я была в наших чувствах. Я верила всему, что мы говорили. Все наши «навсегда» и «никогда» были правдой, какое-то время. Райан научил меня не обращать внимания на то, что думают другие люди – важные люди, друзья – кому какая разница, что они говорят? Но в тот день он научил меня больше не верить в святость романтики. Если время может изменить обещание, неважно, насколько оно было доброжелательным, или искренним и важным, потому что в итоге все наши обещания оборачиваются ложью, так? От совершенства до лжи за один короткий шаг Я верила Райану, как сейчас я верю Богу: я ему поклонялась. Но это слишком сильно обязывает тех людей, о которых мы заботимся – любого из них. Никто не может быть богом настолько, чтобы стать твоим Господом, кроме самого Бога. Райан был обычным 16-летнем парнем, нуждающемся в Спасителе, как и я. Однако, в тот момент я рыдала в голос над гибелью моих идолопоклоннических отношений. Я хотела умереть вместе с ними. У меня больше не было причин для того, чтобы жить. Я очень благодарна за то, что моя история на этом не закончилась. Романтика, дружба, сочувствие и любовь оказались чем-то гораздо большим, чем я когда-либо могла себе представить. Все земные проявления этих чувств – лишь смутное отражение небесных. Тогда я не понимала, что может быть что-то сильнее и глубже, чем моя любовь к Райану. На самом деле, чистая и истинная любовь существует. Она проникает глубже, даёт больше, и достигает таких высот, каких мы и не можем себе представить. Такая любовь никак не связанна с сексуальной романтикой. Это любовь, вершащаяся на небесах. Любовь, которая указывает на ошибки, но показывает благодать; она заставляет искать истину, даже если эта истина не проста. Однажды я встречу такую любовь на земле - такую же, как на небесах.
Причина,
По которой я хотела кричать Я воровала траву моего брата Эрика. Это было правосудием, так как он без спроса брал мои компакт-диски. Я была не в восторге от альбома Dinosaur Jr., который получила на свой день рождения, или от записи the Cranberries, которую уже слышала, или даже от альбома the Bush, так как уже выучила все басовые партии. Сколько бы мой брат не высмеивал меня за это, был у меня и двойной диск the Beatles Anthology, который мне купила мама. Тот единственный, что я хотела вернуть обратно. Для моей мамы, купить мне что-то подобное, когда нам урезали коммунальные, было моментом проявления любви. Поэтому, даже если кража травы была обычно табу даже в моем собственном моральном кодексе, я чувствовала, что он заслужил это. Он больше не мог издеваться надо мной (ха!), так что это было еще более дрянной вещью, которую я совершала. Но он вернул меня на землю. Поэтому, на третий раз кражи у него, я пошла в гараж, где мы прятали наше имущество, и схватила его зажигалку и последний маленький пакет с гашишом. С зажигалки, почти касавшейся губ, вырвалось пламя, и сожгло мне ресницы на левом глазе. Он изменил уровень пламени от низкого до высокого. Насколько мне хотелось ругаться, мне хотелось и смеяться над его предусмотрительностью: он, должно было быть, организовал такое идеальное возмездие. Я ворвалась в дом, чтобы поздравить его с тем, насколько он умён. Я слушала, как играла его новая любимая группа, как таран для моего мозга, ревущий через дверь его спальни. Когда я открыла ее, он мотался по всей своей комнате, крича таинственные, гневные - и, несомненно, непристойные - слова песни вместе с Филом Ансельмо. Я не могла не восхититься его совершенным вниманием, при моем собственном презрении к этому разрушению ушей, называвшейся Pantera. - Знаешь, это не настоящая музыка! – Я кричала через шум. Он убавил громкость, чтобы показать цензурную версию на кавер Far Beyond Driven. - А мама знает, что у тебя есть это? – Спросила я, немедля заметив логотип «Родительский контроль». Он проигнорировал мой вопрос. - Pantera – местная группа. Прямо отсюда, из Арлингтона, Техас, - сказал он. – Этот парень живет примерно за углом от нас. Видимо, мой отчим ходил в школу с гитаристом Даймбэгом и его братом Винни. - Угадай, в какую школу они ходили? В нашу! Все трое из них посещали школу Ганна в Арлингтоне! Я не верила ему, думая, что кто-то просто пытался продать ему диск. Но он был непреклонен. - Я докажу тебе это. Я возьму старый ежегодник из школьной библиотеки. Любопытно, что я позволила ему взять меня в библиотеку на следующий день. Я люблю что-нибудь такое, что возвращает назад во времени. Когда я на самом деле увидела фотографии этих ребят в ежегоднике 1981-го года, я была заинтригована. Как мог мой отчим дружить с группой, которые были родом из нашего родного города и звучали как мусор, но поднялись так высоко? В тот день, когда я вернулась домой, я взяла буклет от CD-диска с текстами Far Beyond Driven и начала играть песни, одновременно читая стихи. Было много порочности, святотатства, кощунства и безбожия, что, я чувствовала, было немного ненужным. Даже будучи атеистом, я думала, что такие вещи просто липкий и слегка нечестный способ шокировать людей, пока я не дошла до песни под названием «Shedding Skin». «Shedding skin» отлично объяснила весь скриминг. Скриминг был действительно той вещью, которая беспокоила меня в Pantera. Но, оказывается, нет никакого другого честного пути, чтобы петь такие болезненные, сердитые песни. Это была история о страшном злоупотреблении. Эти стихи, если петь честно, нужно кричать. Это напомнило мне об историях, которые я слышала про изнасилованных мальчиков, те, что заставляли меня хотеть кричать, ругаться и убивать. И тут это вылилось эмоциональным всплеском в наиболее совершенный звук для описания, например, ненависти к такому злу. Это был звук, который исходит из кого-то, кто был травмирован от такого рода злоупотреблений. Песня, возможно, не совсем о сексуальном насилии детей, но, когда я думала об этом, в течение всех пяти с половиной минут пока играла песня, я почувствовала большое изменение в моем сердце. Это был момент кайрос - определенное время в моей жизни в конкретных действиях. Это было рождение нового чувства цели, то, за что я отчаянно цеплялась в те дни, чувство, что моя жизнь была просто в тягость миру вокруг меня. Кто-то должен был кричать о несправедливости. Кто-то должен был кричать от страсти. Кто-то должен был кричать, как это делал Иисус на кресте над злом в мире. Я не верила в Бога в то время, так что я открыла свое сердце пьяной ярости Фила Ансельмо против его собственных демонов.
Руководствуясь криком Я верю, что каждый из нас был создан со страстью. Но серьезные и уважаемые голоса окружающего мира делают все, чтобы убить эту страсть, потому что люди, руководствующиеся страстью, могут вызвать культурный сдвиг. Страстные люди могут быть опасными, безрассудными и революционными к лучшему или к худшему. Я видела много вещей в жизни, которые мешали мне, возмущали меня, смущали меня. Я знала в глубине, что было что-то не так с миром. Я чувствовала несправедливость, будто она вызвала огонь, кипевший в центре Земли, и все было испорчено запахом серы из трещин в земной поверхности. Крик был моей естественной реакцией на несправедливость. Я полагаю, что я всегда искала истину. Всякий раз, когда кто-то был достаточно смелым, чтобы кричать о чем-то, это заставляло меня думать, что человек должен действительно верить в то, что он или она говорит. Крик это своего рода сыворотка правды. Я предполагала, что когда люди кричат, их сердца превращаются в единый голос. Много раз, когда кто-то кричал на меня, моя реакция была либо принять то, что крик справедлив, или ответить обратно - мой громкий призыв на прямую несправедливость. Когда я начала писать музыку со скримингом, главным для меня было поразить кого-то наповал. Петь, говорить, кричать, все это представлялась мне как соответствующая реакция на жизнь, в то время как я должна была изменить мир, пока я дышу, мой голос должен быть инструментом перемен. Когда я не верила в Бога, все мои высказывания, громкие слова, крики были чем-то вроде поиска, но по большей части я чувствовала, что обладаю разрушительной властью над тем, что ненавижу. В моей ненависти была честность, даже тогда часть моего гнева и ненависти была направлена против ужасного зла. Так в моем проклятии зла было неопределенное чувство, что я могу изменить это. Но моя идея о справедливости против зла, была во многом еще большим злом. После того, как Бог спас меня, я нашла назначение скримингу - говорить правду взамен всей той лжи, что заключена в сердцах людей. Лжи, как та, в которую я верила, когда хотела умереть. Такой лжи как: "Счастье не придет никогда", "Ничто не сможет разрушить цепи вокруг моего сердца","Все будет намного лучше, если меня не станет". Несправедливость существует в мире - как люди, использующие нашего Бога – данный нам дар, чтобы заставить других считать, что они ничего не стоят. Я использовала свой голос, как судья, называла некоторых людей бесполезными. Те, кто злоупотреблял и использовал других, были бесполезными камнями, так я пела, кричала, говорила о них. Я кричала ради анархии, потому что я была свидетелем злоупотребления полномочиями. Анархия появилась, чтобы быть правосудием для злоупотребления властью. Я кричала, потому что ощущалось, будто я кричу ради жизни. Было приятно думать, что у меня было право голоса в жизни, даже если бы только я могла слышать его. Было бы хорошо сменить страсть на что-нибудь. Это заставило меня чувствовать себя живой и дало мне смутное ощущение, что моя жизнь имела немного влияния или значения. Иногда вещи будут застревать в ваших кишках и доводить вас почти до безумия, когда вы думаете о несправедливости. Для меня это такое зверство, как торговля людьми, насилие, сексуальное изнасилование, насилие в отношении беззащитных жертв, и многие другие вопросы. Бог посылает эти страсти в наши сердца, чтобы мы никогда не забывали хорошее, так что бы мы никогда не забыли, что кто-то всегда нуждается в помощи. Так, много людей живет, скрючившись от жалких ветров отчаяния, горя и гнева, и они делают это в относительной тишине. Мое стремление, мое движение было кричать, потому что так казалось правильнее. Чувствовалось, что это может изменить всё каким-то мистическим образом. Мне казалось, что это будет самым честным ответом, как молитвы для меня сейчас.
Когда я столкнулась с Богом, я заметила, что многие христиане не были так пристрастны, по крайней мере, внешне. Может быть, я кричала, потому что каким-то странным путем это позволило мне быть ближе к Богу, который, я знаю, беспокоится о несправедливости - это разбивает ему сердце. Разбитое сердце заставляет меня кричать, исходит от разбитого сердца Бога, который вселился в меня, больную и стремящуюся к его созданию, чтобы узнать, как оно красиво, ценно и любимо. Фил Ансельмо помог мне понять, что в мире что-то не так - есть несправедливость, о которой надо кричать, несправедливость, которую нужно пытаться исправить. Но Бог помог мне понять, что его сердце разрывается, когда нам больно. Он помог мне увидеть свое сострадание и милость. Он также открыл мне, что он ревущий лев Отца, который хочет избавить нас от сокрушенности. На самом деле, он стал разбиваться на части для нас, чтобы стать целым, невредимым и совершенным. Позже Библия также подтвердила, что мои слова могут быть созидательными, а также разрушительными, и что пылкое сердце позади моих слов может и изменит мир, хорошо это или плохо. Но Бог по-прежнему доверял мне голос. Придет день, когда я буду молиться за него, чтобы воспользоваться им, вдохнуть жизнь в людей, которые были уничтожены другими голосами - лживыми голосами. Я молилась Богу, желая использовать свой голос, чтобы кричать правду над каждой ложью, стремящуюся уничтожить каждого, кого он сделал для великих вещей. Это все о нас. Если бы мы только верили этой правде! Если бы мы только могли отвергнуть каждую ложь, которая говорит нам что-то иное.
Причина, По которой я хотела умереть Первая часть Библии полностью о важности слов. Вся первая глава повторяет: "И сказал Бог". И стало так. "И сказал Бог". И стало так. "И сказал Бог". И стало так. Когда Бог создавал человека, он дал ему дыхание из собственных уст, дал способность говорить. Но мне никогда не нужна была Библия, чтобы понять: всё, жизнь и смерть лежат под властью языка. Я чувствовала это, когда определенные люди говорили мне: "Ты страшная" "Ты никому не нравишься" "Ты тупая" "Ты вечно мешаешься" "Я ненавижу тебя" Мне казалось, что я умираю. Тогда Бог посылал мне другие голоса: "Ты красивая" "Ты мне нравишься" "Ты умная" "Ты всегда поможешь" "Я тебя люблю" После этих слов я чувствовала, что возвращаюсь к жизни. Я не верю, что издевательства – главная причина нашего желания смерти. Я думаю, они, как своеобразный курок для людей, как юная я, для тех, кто не уверен в своем предназначении – для людей склонных к печали, для тех, кто не может успокоиться пока не найдет ответы на глубокие вопросы, на которые мир даёт поверхностные ответы. Но даже, несмотря на то, что это не единственная причина, по которой люди хотят умереть, физическое и моральное насилие – сильно и разрушающе для человека, который ищет понимания своей личности. Годами я несла груз из разрушающих слов. Я научилась быть сообразительной и поэтичной в своей ненависти, выбрасывая из этого груза те вещи, которые другие клали туда. Я научилась демонической «мудрости» морального и эмоционального насилия, будучи целью этих демонов. Я была также хороша в демонической «мудрости» вранья, обмана, воровства, манипуляции, вражды, высокомерия, сплетен, разногласий, и так далее… Я продолжала строить свой арсенал, стремясь делать вещи, которые я считала хорошими. Я находила оправдания для тренировки всех этих демонических «мудростей». Я убедила себя, что до тех пор, пока я вношу хорошее в этот мир (чтобы я не считала хорошим), мне можно использовать эти орудия. И я была жутко оскорблена понятием греха. Мне казалось, что я была просто мишенью для мести тех людей, которые хотят показывать на тебя пальцем, хотят, чтобы ты чувствовал себя дерьмом, хотят контролировать твою жизнь. Так что, я намеренно погружалась во все то, что в Христианском понимании было грехом. Стоило мне встретить кого-нибудь, кто еще не был захвачен наслаждением от проделывания всех этих «полных греха» вещей, как я ставила себе цель «освободить» их, заставляя делать те вещи, которые до этого для них были под сторожащим табу. Любой нравственный компас, который я использовала, управлялся лишь моими эмоциями. Я позволила эмоциям говорить, что хорошо для меня, а что плохо. Я называла это «слушать своё сердце». Но в то время как я погружалась в свою легко-меняющуюся нравственность, моё сердце всегда было в стороне. Оно должно было оставаться в стороне, чтобы я могла убеждать себя, что все в порядке. Но когда вокруг становилось тихо, и все уходили домой, когда я оставалась одна в своей комнате, я чувствовала пустоту, разрастающуюся внутри меня. Невозможность заснуть была ужасна, потому что когда я ложилась в кровать ночью, я чувствовала, что открываю глаза страшной реальности, реальности, которая шептала, Ты просто обманываешь себя, Лейси. Может быть, я старалась быть все время занятой, чтобы игнорировать реальность. Я чувствовала себя неспокойно и мучительно неприятно, когда оставалась одна. Я чувствовала себя больной, неправильной, испорченной, но я не могла объяснить себе, почему это так. Конечно, обычно я могла понять, почему больно моему телу, и часто я могла видеть, что поможет мне: время, пластырь или какое-нибудь обезболивающее. И я могла видеть, что плохо для моего сознания. Обычно, нужно было просто не накуриваться перед школой, если я хотела хорошо написать переводной тест по математике. Я даже могла понять, что плохо для моих эмоций иногда. Если меня сильно заботили отношения, я могла пойти к человеку, который сделал мне больно, поговорить с ним, исправить это. Так что даже эти раны могли зажить. Но поздно ночью я чувствовала, что мое странное, ноющее беспокойство, появляется откуда-то из-за моего тела, из моей души, даже из моих эмоций. В этом жутком отчаянии, с которым я не хотела сталкиваться, возможно, было что-то большее, чем то что я понимала; возможно, было что-то в моей жизни, от чего я пряталась. Но мысли об этом заставили бы меня встать лицом к лицу именно с той вещью, которую я больше всего боялась. Они заставили бы меня признать, что я такая же испорченная, как все те люди, которых я ненавидела, полагая, что они лишь зря занимают место на Земле, и возможно мне бы пришлось столкнуться с теми обвинениями, в которых я осуждала остальных. Когда таким образом я доводила себя до крайности, я начинала оправдываться перед своим сердцем. Я объясняла самой себе, что я другая, что я могу быть оправдана и прощена. Наконец мои мысли начинали утихать. Мое сердце, душа и тело были истощены. Но что-то глубже во мне не давало заснуть, мое беспокойство, боль, чувство пустоты все еще были там. И потом изношенная изнутри я начинала плакать. Плач по ночам был таким обычным чувством для меня. Соответствующей реакцией на жизнь. Что-то совсем не так было со всем этим, но у меня не было ответов, чтобы это исправить. По утрам я чувствовала лишь глубокое одиночество. Самыми пустыми, тихими и одинокими частями моего дня были времена, когда я ложилась и когда я вставала. Это невероятно, но эти части дня скоро станут для меня самыми чувственными и приятными. В эти моменты я научусь осознавать, что Бог, в которого я так сильно старалась не верить, обнимает меня так, как никто другой никогда не сможет. Позже я пойму, что я не просто тело с сознанием, эмоциями, сердцем и душой. Я узнаю, что за моей душой есть дух, который я отрицала. За моей душой стоит дух, который Бог заложил, как основу меня. Он станет источником жизни для меня – или если он будет отрицаем и отравлен, источником смерти. Даже тогда я понимала, что мое тело – это скорее оболочка, чем сама я. Но я полагала, что моя душа состоит: из разума, воли и эмоций. Но теперь я нашла более глубокую часть себя: удивительную, свободную, и она помогла мне справиться с хаосом и смятением внутри.
Боль много значила для меня. Я могла её чувствовать. Но когда я была нема к боли, я чувствовала лишь тревогу. Постепенно физическая и эмоциональная боль заставили меня полностью онеметь. Боно пел правду: «Единственная боль – это ничего не чувствовать». Это одно из самых опустошающих, смертельных чувств. Ты можешь понимать, что делает больно твоему телу и эмоциям в этой жизни, но ты не всегда можешь видеть, что делает больно Духу. Я думаю, моя зависимость от печали превратилась в зависимость от ярости и насилия. Я знала, что если доведу маму до определенной точки, то она сорвется. Если мамы не было рядом, я доставала старшего брата. Если и его не было рядом, я нацеливалась на людей из школы. Мне нравилось сориться с теми, кто не мог оставаться в стороне. Я была настолько испорченна, что просто создавала ужасные ситуации, лишь чтобы поплакать о несправедливости в моей жизни. Мне становилось скучно, и я вела себя так, чтобы сумасшедшая драма разыгралась. Я была зависима от эмоциональной боли. Если мне было не на что жаловаться в собственной жизни, я переживала о проблемах других людей так, будто это была моя жизнь. Эмоциональная боль, которую я так желала, убивала меня. В конце концов, жизненные обстоятельства должны были травмировать, чтобы хоть как-то меня задеть. Но к тому времени как боль потеряла свой вкус, я поняла, что онемела. Смерть и правда Пока я чувствовала себя немой, непреодолимое желание чего-то всё ещё съедало меня изнутри. Никогда не проходила. Именно по этой причине я была там, где была. Я искала что-то, что стояло за мной, за тобой, за всей той болью, покрывающей мир. Великие писатели, часто посвящали свои произведения этому желанию. Они называли его – тоска. Мой друг показал мне эти строки из поэмы Мэтью Арнольда «The Buried Life» Но часто, как бы, ни были улицы людны, И эта жажда, порождённая огнём и пробудившая всех бесов, Зовет искать первоначальный курс, во благо наших интересов. Пусть сердце глухо и не хочет признавать, Куда идём, и ждёт ли пониманье? Я чувствую, будто могу дотронуться, почувствовать мысли этого поэта. В этих строчках он описывает желание, тоску. Один из моих любимых писателей К.С. Льюис также писал о глубокой тоске, которая, в конце концов, привела его к Богу. Тогда я не знала, что это желание, отчаянная тоска так же, как Льюиса, подтолкнёт меня к Богу. Как и всех нас. Ты и я испытываем глубокую нужду в удовлетворении. Но это удовлетворение не сексуально, она придёт ментально – только так мы сможем преодолеть желание. Мы думаем, деньги принесут нам спокойствие и безопасность, но они только усилят желание. Льюис, или Джек, как называли его друзья, изначально думал, что глубокая тоска – это романтизм. Но, обсудив это с друзьями и прочитав множество книг Христианских авторов, он понял, что, ни великий поэт, ни прекрасная песня, ни чудесная книга не принесут ему бесконечного счастья. Более того, и за поэтом, и за песней, и за книгой стоит нечто – и это «нечто» Бог. Меня в свою очередь это желание, желание быть известным, любимым, исцеленным, удовлетворённым, привело в места, в которых я не хочу побывать снова, в очень тёмные места. Я не знаю, бывал ли Джек в тех местах, где находилась я, но я точно знаю, он думал: Ага! Это точно принесет удовлетворение, и понял, что это лишь тень. Каждое утро я просыпалась, чувствуя себя бременем для мира вокруг меня. Я хотела исчезнуть или найти то нечто, что удовлетворит моё глубокое желание. Позвольте мне так описать самоубийство: это ложь. Она будет шептать и наполнять твой разум злом, очень похожим на правду. Но это лишь отборная ложь! Суицид будет цепляться за драмы, за людей, что ранят тебя, за тяжелые обстоятельства твоей жизни и говорить: Посмотри на это! Хватит терпеть. Ты никому не помогаешь. Ты ничего не значишь. Ты только мешаешь всем. Ты всегда будешь чувствовать себя пустым и больным. Жизнь – сплошная боль, так зачем продолжать? Тебе просто нужно уснуть навсегда. Правда в том, что нам действительно нужен отдых, но не сон. И верить в то, что самоубийство и вечный сон это синонимы, значит обманывать себя. Мертвые только выглядят спящими, наши тела лишь временные оболочки. Мы можем чувствовать, что наша оболочка износилась, но на самом деле помощь нужна нашей душе. В определенный момент мы можем получить помощь только для нашего духа, чтобы вернуться к жизни. Нашим душам нужен отдых. Моя душа пыталась быть единственным источником жизни, потому что мой дух был очень слаб, почти мертв. И моя душа пыталась остаться в живых без духа, как прекрасный осенний лист, который оторвался от дерева. Он может быть красивым и впечатляющим, потому что перед падением он становится красным и выглядит живым, даже когда падает на землю, но скоро вся эта красота превращается в пыль. Я думаю, что моя душа возвращалась к жизни, когда я слушала определенную музыку или читала определенные книги, или влюблялась. Но она никогда не останавливалась, яркость цветов постепенно гасла. Я спрашивала себя, Желаю ли я чего-то большего, чем слушать любимые песни, читать любимые книги, встречаться с парнем или девушкой? Ничего из этого не удовлетворяло меня. Есть ли причина у моей тоски? Или единственное решение – это заглянуть внутрь себя и увидеть, знает ли свет хоть что-нибудь о темноте?
Когда Джазлин привезли домой, мне было 5, и я официально была старшей сестрой. Я очень серьёзно относилась к этому званию, хотела научить её всему, что знаю сама – как красить, рисовать, создавать истории, играть, делать бутерброды с арахисовым маслом – всему. Пока она не научилась ползать, у неё не было проблем. Она была такой быстрой! И всегда приземлялась в кошачью миску. «Нет-нет, Джаз! Это еда для Боуи! Её нельзя давать детям!» «Спасибо, Лэйси, но мама здесь – я. Я позабочусь о твоей сестре» - напоминала мама. Джазлин была прекрасна. У неё были белокурые волосы и большие голубые глаза – так похожа на бабушку. Когда она только начала говорить, то отражала мимикой всё, что слышала. Ей нравилось изображать, как будто она говорит по телефону, когда кто-нибудь действительно говорил, и повторять на свой лад наши слова. У неё отлично получалось копировать чей-нибудь голос и мимику. Мы звали её Маленький Пересмешник. В 5 лет она превосходно пародировала и была просто очаровательна! Девочка отлично подражала всем и любила устраивать шоу. До сих пор она – один из моих любимых рассказчиков, хотя мы и совершенно разные с ней по характеру. Джазлин определённо была хорошей девочкой. Ей нравились платья, банты, и красивые вещи. Ещё она была очень организованной, и могла собрать все наши ненужные письма и поместить их в уродливую старую сумку, купленную за четверть цены на распродаже. Мы называли их её «важные бумаги». Она держала её в руках, как будто там были золотые монеты. Только дотронься до сумочки – и она заверещит, как банши (банши – ирландский фольклорный персонаж, жутко вопящая ведьма – прим.пер.). «Не трогай мои важные бумаги! Мааааааам! Лейси трогает мои бумаги, мам!» Перед тем, как выйти из дома, она помещала письма в большую сумку и носила ее на руке. Мы с Эриком звали её «маленькая почтенная леди с сумкой». Она правда так выглядела, когда ходила по магазину с этими смешными сумками, заполненными всяким хламом, в своих ручках.
Филипп на 1,5 года младше Джаз. Мой брат всегда был мыслителем. Ещё ребенком, он обладал глубоким умом и сильными чувствами. Однажды вечером мы все сидели на багажнике грузовика Гарри. Он был хорошим маминым другом. Он катал нас иногда по сельским дорогам теплыми ночами Техаса. Чистое небо, освещённое большой яркой луной. Мы пели. “Don’t Worry, Be Happy.” “We Built This City on Rock and Roll.” “I Will Always Love You.” Ночь становилась темнее, а звезды сияли ярче. Эрик начал петь “Deep in the Heart of Texas,” а мы хлопали ему в такт. Я заметила, что Филипп не пел и не хлопал, хотя это была одна из его любимых песен. Он смотрел в небо, о чем-то размышляя. «Что такое?» - спросила я Он очень удивленно посмотрел на меня и спросил: «Почему Луна следует за мной?» Я засмеялась: «Ну, я не знаю, Фил»
Мои любимые малыши На следующий день Филипп услышал, как мама говорила, что-то про то, как кожа скрипит от воды. Он выбежал из ванны, нашел свои почти совсем изношенные, но такие любимые ковбойские сапоги, надел их, и уселся в ванной посреди пузырей, скрестив ноги. Когда я начала вытаскивать его из воды, то заметила, что он тяжелее, чем обычно. Сапоги на его ногах висели и были как огромные сумки, расплескивающие воду по всей ванной, и на меня. Мы посмеялись, и потом я прибралась. Я вытирала полотенцем его волосы, а он смотрел в зеркало и восхищался своими недавно выбритыми висками. Вдруг Филипп поднял свое лицо. «Я понял, почему Луна шла за мной! Ей понравилась моя прическа!» «Конечно!» - я поздравила его с этим открытием.
Когда родилась Стефана, мне было 10. Я жила ради ее улыбки! Она была смышлёной и очаровательной. В три года я помогала ей учиться читать, а она подпевала песням Abbey Road, которые играли в моей спальне. Одним из ее любимых фильмов был «Король Лев». Каждый раз, когда папа-лев умирал, она бежала ко мне, забиралась на колени и обнимала меня за шею. Она плакала, но при этом утешала меня. «Всё хорошо, Лейси, он ещё вернётся, мы увидим его среди звёзд». Она всегда обладала глубоким состраданием, добротой и любовью к животным. 
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|
Конечно у меня были мечты, цели, вещи, которые я ценила в своей жизни, но, если быть честной, все те вещи,которые я думала имели большое значение, на самом деле были совсем не важны для меня.Потому что, если бы они были по-настоящему важны, я бы не планировала убить себя вчера.
