Некрутое становится крутым

Через год после того, как я открыла для себя Nirvana, Курт Кобейн покончил с собой. Когда я услышала это в новостях, мои глаза наполнились слезами. Теперь я никогда не выйду замуж за него, плакало моё глупое двенадцатилетнее сердце. Но его смерть каким-то образом ещё больше связала меня с Nirvana.Внезапно стало нормальным превозносить эту группу, и самоубийство Курта, казалось мне своеобразным героизмом. Курт считал неправильным думать, что ты знаменит и лучше всех остальных. Даже в 12 я поняла его презрение к славе и ненависть к гордости, я думала, его суицид был смелым поступком.

Самой грустной вещью в смерти моего героя было то, что я не понимала, насколько это неправильно. Я не понимала, что жизнь – вся жизнь – обладает магической ценностью. Оглядываясь назад, я все еще вижу так много правды в Nirvana и в том, за что они боролись.

Самоубийство Курта, лишь приносит мне печаль.

Когда тебе 12, и ты уже под властью общества и славы, и всего, что создаёт поп-культура, всего этого денежного водоворота, ты восхищаешься тем, кто осмеливается быть индивидуальностью в этой жизни, и даже в смерти. Каким-то образом смерть Курта дала мне чувство жизни, как бы странно это ни звучало.

Почему она дала мне чувство жизни? Весь тот стресс и недопонимание, которые я испытывала в своей жизни, принесли в нее темноту. А потом что-то произошло: я нашла путь, как превратить все плохое и темное в отображение моей личности. Это казалось честным и настоящим. Я чувствовала себя хорошо, найдя кого-то, кто также подозрителен ко всему ненастоящему, к невежественному счастью. Голос Nirvana позволил мне считать, что всех вокруг буквально кормят мусором. Но я не знала: тебе не нужно быть суицидальным, чтобы достаточно смело противостоять обществу, тебе не нужно быть вечно грустным, чтобы восстать против него.

Я будто стояла на перепутье, где могла видеть только 2 выхода: я могу принять свою боль и стать ею, или я могу попытаться стать одной из тех вечно счастливых людей, которым я не доверяла. Было ли это состояние их личным выбором? Может их кажущееся счастье было, подобно моей печали, – способом справиться с тяжестью мира.

Мой друг сказал мне однажды, что то гнетущее состояние, в котором мы иногда прибываем, подобно свободному падению. Оно обнадеживает, даже если мы падаем в темноту. Я смотрела в темноту и думала, что она глубокая и интригующая. Мне нравилось это в Курте Кобейне. Он был честен. А быть честным – это почти то же самое, что быть правым. Но бывает так, что темнота побеждает, становятся твоей частью – так было со мной. Всё начинается с раздражения ко всем счастливым людям. Потом это превращается в жажду печали. А потом это уходит и оборачивается очень тёмным, животным чувством, как будто печаль породила зло, так хитро и коварно, что ты неожиданно начинаешь задумываться о смерти, как я когда-то. Или о том, чтобы порезать вены. Или о постоянном вызывании искусственной рвоты.

Не будь храбрым

Несколько лет назад я путешествовала с благотворительной организацией Samaritan’s Purse в некоторые отдаленные места Аляски. В этих крошечных деревнях местные сами по себе. Мне разрывает сердце то, что основное количество смертей там – это самоубийства. Один подросток сказал мне после смерти своего друга: «Я бы хотел быть достаточно храбрым, чтобы сделать это».

Но это пример того, как люди неправильно понимают суть суицида. Это не храбро убивать себя, когда все печально и сложно, храбро – это жить, несмотря ни на что.

Храбро – это отдать свою жизнь, ради других людей.

Храбро – это простить и полюбить тех, кто ранит тебя, даже если они этого не заслуживают.

Храбро – это довериться Богу, который дал тебе жизнь, у которого есть план на неё, даже если все вокруг кажется адом. Храбро – жить.

Недавно я встретила храброго человека с Аляски, его зовут Билл, он вырос в землянке, как и многие другие суицидальные дети. Одно из его самых ранних воспоминаний – это его громкий, противный дядя, протягивающий ему стопку текилы, хотя ему всего 5 лет, пока его отец умирает на втором этаже.

Его родители развелись из-за проблем отца с алкоголем. Его мать работала на 3 работах, чтобы обеспечить семью, и редко бывала дома. Близкий друг семьи сексуально домогался Билла в течение нескольких лет его детства. Когда он стал подростком, тот человек морально и физически совращал его и обещал убить.

Но мне нравится, что история Билла не заканчивается на этом. Билл открылся Иисусу и нашел исцеление в нем от всех тех ужасов, через которые он прошел. Билл был достаточно храбр, чтобы жить, несмотря на перенесенную боль. А сейчас он президент прекрасной Анти-суицидальной программы «Carry the Cure» для местных подростков.

Курт Кобейн мог ввести миллионы в жизнь, где слава ничего не значит, где гордость заменяется стремлением помочь ближнему. Но он выбыл. Он оставил нас неуверенными, гадающими что делать.

Это удивительно думать об этом сейчас, потому что когда я читала об Иисусе, я чувствовала: не смотря на то, что он был сверхчеловеком, он также был обычным Куртом Кобейном, только Иисус выбрал смерть, чтобы дать нам жизнь – жизнь, которая бы что-то значила, причину чтобы жить. В тот день, когда машина моей мамы врезалась в стену, некоторые стены в моем сердце также разрушились. Стены, которые служили защитой. Стены, которые говорили, что самоубийство – это неправильно. Стены, которые ограждали меня от саморазрушения. Послание Nirvana о смирении, скоро извратилось в самоненависть. Их послание о сострадании и взаимопомощи извратилось в депрессию и глубокую печаль о тьме над миром. Моя только что образовавшаяся личность извратилась. Я не понимала, что была предназначена для чего-то большего, чем самоненависть, депрессия и последующий суицид.

6
Причина,
По которой мне стало все равно

Седьмой класс – это особая вселенная. Мир юношеского максимализма, романтики; мир, в котором приходится отказаться от того образа, который был у тебя в детстве, и искать новый. Это накал, давление, хаос и дурацкое половое созревание.

Перевод в новую школу к незнакомым ребятам не был для меня неожиданным. Я уже почти смирилась с ролью девочки, до которой никому нет дела, когда впервые вошла в класс миссис Маккелуэй. Слева, в углу за дверью, было одно место, и сразу после звонка я проскользнула туда. Место идеально подходило для того, чтобы слиться со стеной. Сливаться со стенами – было одно из моих основных занятий в школе. Я не хотела привлекать к себе слишком много внимания – я и так была объектом насмешек. Рост, фигура, одежда из социальных магазинов, странноватость, мои толстые очки в сочетании с ощущением собственного уродства и глупости создавали мне именно такую репутацию. Поэтому я была рада найти место, где никто меня не замечал.

Но глаза Миссис Маккелуэй говорили, Я вижу тебя. И я вижу твою медлительность. Также они говорили, что мне позволили ускользнуть, но только на этот раз. Когда она обратилась к классу, я открыла рюкзак и достала свою бумажную копию Интервью с вампиром Анны Райс. Я держала книгу под партой, используя карандаш как закладку. Книга была открыта там, где я прервалась в прошлый раз. Но еще до того, как я смогла сконцентрироваться на тексте страницы, тон миссис Маккелуэй изменился.

«Это кабинет науки, мы тут не очень дружим с вампирами».

Я испугалась, что она поймала меня. Но неожиданно ее взгляд оказался направленным в другую сторону. Она смотрела на мальчика, откинувшегося назад на своём стуле, и читающего ту же книгу, что читала и я – «Вампир Лестат», как ни в чем не бывало.

«Что ж, как преподаватель биологии, вы должны понимать, что кровь – одна из важнейших разделов этой науки, и я могу вас заверить – вампиры проявляют к ней огромный интерес» сказал он, не убирая книгу от лица.

У меня желудок узлом завязался от его дерзости. Дома такое поведение быстро и жестоко наказывалось. «Считаешь себя умной? Ты понимаешь вообще, с кем ты говоришь?» - закричала бы мама в бешенстве, если бы я покусилась на ее авторитет.

Я нервничала, ожидая ответа учителя.

миссис Маккелуэй ухмыльнулась. Это было неожиданно. Неужели мальчик удивил ее своим безразличием?

«Да, но, к твоему сожалению, биология у нас идёт только с девятого класса. А пока ты на уроке физики в седьмом классе – боюсь, тебе придётся отложить свои вампирские книжки»

Мальчик не отреагировал, пока не закончил страницу.
«Райан Баррис?» - сказала миссис Маккелуэй, уже повысив голос.

«Хах, что? Да, да. Тронут, миссис Маккелуэй, тронут».

Он улыбался с победным выражением лица. У него были кривые зубы. Он носил брекеты, но они не очень помогали. Его большая, гордая, кривая улыбка бросала вызов идеям общества о совершенстве, и я нашла ее потрясающе красивой. Длинные, густые тёмно-каштановые волосы спускались до плеч, разделённые пробором посередине и выбритые снизу. Единственная брендовая вещь на нём – Эйруолк. Голубая кофта была явно ему велика и могла быть куплена в том же социальном магазине, что и моя. Сбоку на его ботинке был нарисован лист марихуаны. На внутренней стороне моих Конверсов был такой же.

Райан всё ещё сидел, откинувшись на спинку стула, положил книгу на стол и закинул руки за голову. Он играл ручкой, как будто стряхивал пепел с сигареты.

Райана чей-то авторитет не пугал так, как меня. Это интриговало. Ему нравилось, когда его воспринимали всерьёз, даже если он вёл себя по-хамски. И ему нравилась миссис Маккелуэй за то, что достойно отвечала на его хамство.

Райан заправил волосы за уши и наконец-то посмотрел в мою сторону. Смущённая, я быстро отвернулась, надеясь, что он не заметил, как долго я за ним наблюдала.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: