КИТАЙ: НЕ МИРОВАЯ, НО РЕГИОНАЛЬНАЯ ДЕРЖАВА

История Китая является историей национального величия. Нынешний

активный национализм китайского народа можно назвать новым лишь в смысле его

социального распространения, так как он связан с самоопределением и эмоциями

беспрецедентного числа китайцев. Национализм более не является явлением,

распространенным в основном среди студентов, которые в первые годы этого

столетия создали партии, ставшие предшественниками Гоминдана и

Коммунистической партии Китая. Китайский национализм в настоящее время

представляет собой массовое явление, определяющее умонастроения наиболее

многочисленного по населению государства мира.

[189]

Эти умонастроения имеют исторические корни. История способствовала

тому, чтобы китайская элита считала Китай естественным центром мира. На

китайском языке слово, обозначающее Китай, - Chung-kuo, или "Срединное

королевство", - передает значение центрального положения Китая в делах мира

и подчеркивает значение национального единства. Здесь также подразумевается

иерархическое распространение влияния от центра к периферии, и, таким

образом, Китай, будучи центром, ожидает почтительного отношения со стороны

других стран.

Кроме того, с незапамятных времен Китай с его огромным населением имел

собственную своеобразную и гордую цивилизацию. Были хорошо развиты все

области: философия, культура, искусство, социальные навыки, техническая

изобретательность и политическая власть. Китайцы помнят, что приблизительно

до 1600 года Китай занимал ведущие позиции в мире по производительности

сельскохозяйственного труда, промышленным нововведениям и уровню жизни.

Однако, в отличие от европейской и исламской цивилизаций, которые породили

около 75 государств, Китай большую часть своей истории оставался единым

государством, которое во времена провозглашения независимости Америки уже

насчитывало более 200 млн. человек и было ведущей промышленной державой

мира.

С этой точки зрения утрата Китаем величия - последние 150 лет унижения

Китая - является отклонением, осквернением особого положения Китая и личным

оскорблением для каждого китайца. Такого положения быть не должно, и его

виновники заслуживают соответствующего наказания. Этими виновниками в

различной степени прежде всего являются Великобритания, Япония, Россия и

Америка: Великобритания из-за "опиумной" войны и последовавшего за ней

позорного унижения Китая; Япония из-за грабительских войн, не прекращавшихся

на протяжении прошлого века и принесших ужасные (до сих пор не изжитые)

страдания китайскому народу; Россия из-за длительного вторжения на китайские

северные территории, а также из-за высокомерного равнодушия Сталина к

чувству собственного достоинства Китая; наконец, Америка из-за того, что

благодаря своему присутствию в Азии и поддержке Японии она стоит на пути

осуществления внешних устремлений Китая.

С точки зрения китайцев, две из этих четырех держав уже наказаны, так

сказать, историей: Великобритания пе-

[190]

рестала быть империей, и спуск флага "Юнион Джек" в Гонконге навсегда

закрыл эту особенно болезненную главу в истории Китая; Россия по-прежнему

рядом, хотя она значительно утратила свои позиции, престиж и территорию. В

настоящее время наиболее серьезные проблемы для Китая представляют Америка и

Япония, и именно во взаимодействии с этими странами в значительной степени

определится региональная и глобальная роль Китая.

Это определение, однако, будет зависеть в первую очередь от того, как

будет развиваться сам Китай, насколько могущественной экономической и

военной державой он станет на самом деле. На этот счет прогнозы для Китая в

основном многообещающи, хотя и не без некоторых существенных оговорок и

неясностей. И темпы экономического развития Китая, и масштабы иностранных

капиталовложений в Китае - и те и другие в числе самых высоких в мире -

обеспечивают статистическую основу для традиционного прогноза о том, что в

течение примерно двух десятилетий Китай станет мировой державой, равной

Соединенным Штатам и Европе (при условии, что последняя и объединится, и еще

более расширится). К этому времени по показателям ВВП Китай может

значительно обогнать Японию, и он уже намного опережает Россию. Этот

экономический импульс позволит Китаю приобрести военную мощь такого уровня,

что он станет угрозой для всех своих соседей, возможно даже и для более

удаленных географически противников осуществления чаяний Китая. Еще более

укрепив свои позиции благодаря присоединению Гонконга и Макао и, возможно, в

конечном счете благодаря политическому подчинению Тайваня, Великий Китай

превратится не только в господствующее государство Дальнего Востока, но и в

мировую державу первого ранга.

Однако в любом таком прогнозе о неизбежном возрождении "Срединного

королевства" как центральной мировой державы имеются упущения, наиболее

очевидным из которых является механическая зависимость от статистического

прогноза. Именно эта ошибка была допущена много лет назад теми, кто

предсказывал, что Япония обойдет Соединенные Штаты как ведущая экономически

развитая страна мира и что ей суждено стать новой сверхдержавой. Такой

взгляд не принимал во внимание ни фактора экономической уязвимости Японии,

ни проблемы отсутствия непрерывности в политике, и та же ошибка повторяется

теми, кто

[191]

заявляет (и боится этого) о неизбежном превращении Китая в мировую

державу.

Во-первых, совсем не обязательно Китаю удастся сохранить бурные темпы

роста в течение двух ближайших десятилетий. Нельзя исключать возможности

уменьшения темпов экономического развития, и это само по себе снижает

надежность прогноза. Фактически для сохранения этих темпов в течение

исторически продолжительного периода времени потребуется необычно удачное

сочетание эффективного национального руководства, политической стабильности,

социальной дисциплины внутри страны, высокого уровня накоплений, сохранения

очень высокого уровня иностранных капиталовложений и региональной

стабильности. Сохранение всех этих позитивных факторов в течение длительного

времени проблематично.

Кроме того, высокие темпы экономического роста Китая, по-видимому,

будут иметь побочные политические последствия, которые могут ограничить его

свободу действий. Потребление Китаем энергии уже растет такими темпами, что

они намного превышают возможности внутреннего производства. Этот разрыв

будет увеличиваться в любом случае, но он ускорится, если темпы

экономического роста Китая будут оставаться очень высокими. Такое же

положение сложилось и с продовольствием. Даже с учетом снижения темпов

демографического роста население Китая продолжает увеличиваться в абсолютном

выражении и импорт продовольствия приобретает все более важное значение для

внутреннего благополучия и политической стабильности. Зависимость от импорта

не только увеличит нагрузку на экономические ресурсы Китая из-за более

высоких цен, но и сделает его более уязвимым к внешнему давлению.

В военном отношении Китай частично мог бы быть назван мировой державой,

так как сами масштабы его экономики и ее высокие темпы роста должны

позволить его руководству направить значительную часть ВВП страны на

существенное расширение и модернизацию вооруженных сил, включая дальнейшее

наращивание стратегического ядерного арсенала. Однако, если усилия будут

чрезмерными - а согласно некоторым западным оценкам, в середине 90-х годов

на эти нужды уже пошло около 20% ВВП Китая, - это может оказать такое же

негативное влияние на долгосрочный экономический рост Китая, какое

неудавшаяся попытка Советского Союза конкурировать в гонке вооруже-

[192]

ний с Соединенными Штатами оказала на советскую экономику. Кроме того,

активная деятельность Китая в этой области, по-видимому, ускорит ответное

наращивание вооружений Японией и тем самым сведет на нет политические

преимущества растущего военного совершенства Китая. И не следует

игнорировать тот факт, что, за исключением своих ядерных сил, Китай,

по-видимому, еще в течение какого-то периода времени не будет располагать

возможностями для оказания военного влияния за пределами своего региона.

Напряженность внутри Китая также может возрасти в результате неизбежно

неравномерного характера ускоренного экономического роста, который в

значительной степени обеспечивается неограниченным использованием

преимуществ прибрежного государства. Прибрежные южные и восточные районы

Китая, а также важнейшие городские центры - более доступные для иностранных

капиталовложений и внешней торговли - до сих пор были в наибольшем выигрыше

от впечатляющего экономического роста Китая. Напротив, сельскохозяйственные

районы, расположенные в глубине страны, и некоторые из отдаленных районов в

целом отстают в развитии (в них насчитывается около 100 млн. безработных

сельскохозяйственных рабочих, и эта цифра продолжает расти).

Недовольство неравенством различных районов может дополниться

возмущением по поводу социального неравенства. Быстрое развитие Китая

увеличивает социальное неравенство. В определенный момент либо ввиду того,

что правительство может попытаться ограничить это неравенство, либо в

результате проявления социального недовольства снизу неравенство в развитии

отдельных районов и неравенство в уровне жизни могут, в свою очередь,

оказать влияние на политическую стабильность в стране.

Второй причиной осторожного скептицизма в отношении получившего широкое

распространение прогноза о превращении Китая в течение ближайшей четверти

века в доминирующую державу в мировых делах, безусловно, является дальнейшее

политическое развитие Китая. Динамичный характер экономической трансформации

Китая, включая его социальную открытость остальному миру, в далекой

перспективе начнет противоречить относительно замкнутой и бюрократически

жесткой коммунистической диктатуре. Провозглашенные коммунистические цели

этой дик-

[193]

татуры во все большей степени перестают быть делом идеологической

приверженности и во все большей степени становятся вопросом имущественных

интересов бюрократического аппарата. Политическая элита Китая по-прежнему

организована как автономная, жесткая, дисциплинированная и

по-монополистически нетерпимая иерархия, по-прежнему ритуально заявляющая о

своей верности догме, которая как бы оправдывает ее власть, но которую та же

элита больше не претворяет в жизнь в социальном плане. В какой-то момент эти

два жизненных измерения придут к фронтальному столкновению, если только

китайская политическая жизнь не начнет постепенно приспосабливаться к

социальным императивам китайской экономики.

Таким образом, нельзя будет бесконечно долго избегать вопроса

демократизации, если только Китай внезапно не примет то же решение, что и в

1474 году, то есть изолировать себя от мира, в какой-то степени подобно

Северной Корее. Для этого Китай должен будет отозвать более 70 тыс. своих

студентов, в настоящее время обучающихся в Америке, изгнать иностранных

бизнесменов, отключить свои компьютеры и снять спутниковые антенны с

миллионов китайских домов. Это было бы актом сумасшествия, напоминанием о

"культурной революции". Возможно, на какой-то краткий момент в рамках

внутренней борьбы за власть догматическое крыло правящей, но утрачивающей

свои позиции Коммунистической партии Китая может попытаться последовать

примеру Северной Кореи, но это возможно лишь как краткий эпизод. Скорее

всего это послужило бы причиной экономического застоя, а затем вызвало бы

политический взрыв.

В любом случае самоизоляция положила бы конец любым серьезным надеждам

Китая не только на то, чтобы стать мировой державой, но даже на то, чтобы

занять ведущее положение в регионе. Кроме того, страна слишком

заинтересована в том, чтобы сохранить доступ в мир, и этот мир, в отличие от

мира 1474 года, просто слишком навязчив, чтобы от него можно было успешно

изолироваться. Вследствие этого у Китая практически нет экономически

продуктивной и политически жизнеспособной альтернативы сохранению своей

открытости миру.

Таким образом, необходимость демократизации будет все в большей степени

преследовать Китай. Просто невозможно слишком долго избегать этого процесса

и связанного

[194]

с ним вопроса прав человека. Будущий прогресс Китая, так же как и его

превращение в одну из главных держав мира, будет в значительной степени

зависеть от того, насколько умело правящая элита Китая сумеет решить две

взаимосвязанные проблемы, а именно проблему передачи власти от нынешнего

поколения правителей более молодой команде и проблему урегулирования

растущего противоречия между экономической и политической системами страны.

Китайским лидерам, возможно, удастся осуществить медленный и

постепенный переход к очень ограниченному электоральному авторитаризму, при

котором будет проявлена терпимость к некоторому политическому выбору на

низком уровне, и только после этого сделать шаг в сторону настоящего

политического плюрализма, включая уделение большего внимания зарождающемуся

конституционному правлению. Такой контролируемый переход был бы в большей

степени совместим с императивами все более открытой экономики страны, чем

упорное сохранение исключительной монополии партии на политическую власть.

Для осуществления такой контролируемой демократизации политическая

элита Китая нуждается в чрезвычайно умелом руководстве, прагматическом

здравом смысле, в сохранении относительного единства и в желании уступить

часть своей монополии на власть (и личные привилегии), в то время как

население в целом должно быть и терпеливым, и не слишком требовательным.

Такого стечения благоприятных обстоятельств трудно достичь. Опыт учит, что

требование демократизации, исходящее снизу: со стороны тех, кто чувствует

себя ущемленным в политическом плане (интеллигенция и студенты) или

экономически эксплуатируемым (новый городской рабочий класс и сельская

беднота), как правило, опережает готовность правителей пойти на уступки. В

какой-то момент политическая и социальная оппозиция в Китае скорее всего

присоединится к силам, требующим расширения демократии, свободы

самовыражения и соблюдения прав человека. Этого не произошло в 1989 году на

площади Тяньаньмынь (Tiananmen), но вполне может случиться в следующий раз.

Таким образом, едва ли Китаю удастся избежать этапа политической

нестабильности. Принимая во внимание размеры страны, реальную возможность

разрастания региональных противоречий и наследство в виде почти 50 лет

догматической диктатуры, эта фаза могла бы стать разруши-

[195]

тельной с точки зрения как политики, так и экономики. Даже сами

китайские руководители ожидают чего-то подобного, поскольку в проведенном

Коммунистической партией Китая в начале 90-х годов исследовании

прогнозируется возможность серьезных политических волнений(1). Некоторые

китайские эксперты даже пророчили, что Китай может оказаться на одном из

исторических кругов внутреннего дробления, что может окончательно остановить

его продвижение к величию. Однако вероятность подобного экстремального

развития событий уменьшается благодаря двойному воздействию массового

национализма и современных средств связи, поскольку и то и другое работает

на единое китайское государство.

Существует, наконец, и третий повод для скептицизма относительно

возможностей превращения Китая в течение ближайших двух десятилетий в

действительно мощную - и, по мнению некоторых американцев, уже

представляющую опасность - мировую державу. Даже если Китай избежит

серьезных политических кризисов и даже если ему каким-то образом удастся

удержать невероятно высокие темпы экономического роста в течение четверти

века, - а оба эти условия уже являются трудновыполнимыми - страна, тем не

менее, все равно останется очень бедной по сравнению с другими

государствами. Даже при увеличении в 3 раза внутреннего валового продукта

население Китая останется в последних рядах государств мира по доходам на

душу населения, не говоря уже о действительной бедности значительной части

китайского народа(2). Сравнительный

-------------

(1) Official Document Anticipates Disorder During the Post-Deng Period

// Cheng Ming (Hong Kong). - 1995. - Febr. 1. Журнал дает краткое содержание

двух аналитических исследований, подготовленных партийным руководством и

касающихся различных форм возможных волнений. Западный прогноз на ту же тему

приведен в статье: Richard Baum. China After Deng: Ten Scenarios in Search

of Reality // China Quarterly. - 1996. - March.

(2) В довольно оптимистичном докладе, озаглавленном "Экономика Китая в

преддверии XXI века" ("Zou xiang 21 shi ji de Zhongguo jinji"),

опубликованном в 1996 году Китайским институтом количественных экономических

и технологических исследований, было подсчитано, что в 2010 году доход на

душу населения в Китае составит приблизительно 735 долл., или будет примерно

на 30 долл. выше, чем цифра, установленная Всемирным банком для стран с

низким уровнем доходов.

[196]

уровень доступа к телефонам, автомашинам и компьютерам на душу

населения, не считая потребительские товары, будет очень низок.

Подытожим сказанное: весьма маловероятно, что к 2020 году даже при

наиболее благоприятном стечении обстоятельств Китай станет по ключевым

показателям действительно мировой державой. Но и при таком раскладе страна

делает значительные шаги, позволяющие стать доминирующей региональной

державой в Восточной Азии. Китай уже является наиболее влиятельным в

геополитическом плане государством на материке. Его военная и экономическая

мощь не идет ни в какое сравнение с возможностями ближайших соседей, за

исключением Индии. Поэтому вполне естественно, что Китай будет все больше

упрочивать свои позиции в регионе, сообразуясь с требованиями своей истории,

географии и экономики.

Китайские учащиеся знают из истории своей страны, что еще в 1840 году

Китайская империя простиралась по территории Юго-Восточной Азии, по

Малаккскому проливу, включала Бирму, районы сегодняшней Бангладеш, а также

Непал, районы сегодняшнего Казахстана, всю Монголию и регион, который в

настоящее время называется российским Дальним Востоком, к северу от того

места, где река Амур впадает в океан (см. карту III). Эти районы либо

находились в какой-то форме под китайским контролем, либо платили Китаю

дань. В 1885-1895 годах франко-британская колониальная экспансия ослабила

китайское влияние в Юго-Восточной Азии, в то время как договоры, навязанные

Россией в 1858 и 1864 годах, привели к территориальным потерям на

Северо-Востоке и Северо-Западе. В 1895 году, после китайско-японской войны,

Китай потерял и Тайвань.

Почти наверняка история и география заставят китайцев со временем

проявлять все большую настойчивость - даже эмоционально окрашенную - в

отношении необходимости воссоединения Тайваня с материковой частью Китая.

Разумно было бы также предположить, что Китай по мере роста своего

могущества сделает это главной задачей первого десятилетия следующего века,

после экономического поглощения и политического "переваривания" Гонконга.

Возможно, мирное объединение - скажем, по формуле "одна нация, несколько

систем" (вариант лозунга, выдвинутого Дэн Сяопином в 1984 г.: "одна страна,

две системы") - окажется привлекательным для Тайваня и не вызовет возра-

[197]

жений со стороны Америки, но только в том случае, если Китаю удастся

сохранить темпы экономического роста и провести важные демократические

реформы. В противном случае, даже у доминирующего в регионе Китая не будет

военных средств для навязывания своей воли, особенно ввиду противодействия

США, и в этом случае проблема по-прежнему будет подпитывать китайский

национализм, отравляя американо-китайские отношения.

Географический фактор также является важной составляющей интереса Китая

к созданию союза с Пакистаном и обеспечению своего военного присутствия в

Бирме. В обоих случаях геостратегической целью является Индия. Тесное

военное сотрудничество Китая с Пакистаном осложняет решение стоящих перед

Индией проблем безопасности и ограничивает ее возможности стать лидером в

Южной Азии и геополитическим соперником Китая. Военное сотрудничество с

Бирмой открывает для последнего доступ к военным объектам на нескольких

бирманских прибрежных островах в Индийском океане, тем самым предоставляя

ему новые стратегические рычаги в Юго-Восточной Азии вообще и в Малаккском

проливе в частности. Если бы Китай контролировал Малаккский пролив и

геостратегическую "артерию" в Сингапуре, он удерживал бы под своим контролем

подходы Японии к ближневосточной нефти и европейским рынкам.

Географический фактор, подкрепленный историей, диктует Китаю и интерес

к Корее. Объединенная Корея, некогда государство, платившее Китаю дань, в

качестве зоны распространения американского (и косвенным образом также

японского) влияния стала бы невыносимым ударом для Пекина. Самое меньшее, на

чем настаивал бы Китай, это чтобы объединенная Корея была нейтральным

буфером между Китаем и Японией и, кроме того, Китай рассчитывал бы, что

имеющая исторические корни враждебность Кореи по отношению к Японии сама по

себе втянет Корею в сферу китайского влияния. Пока, однако, разделенная

Корея больше устраивает Китай, и, таким образом, Китай, по всей видимости,

будет выступать за сохранение северокорейского режима.

Экономические соображения также обязательно повлияют на активное

проявление честолюбивых региональных замыслов. В этом отношении быстро

усиливающаяся потребность в новых источниках энергии уже заставила Ки-

[198]

тай предпринимать настойчивые попытки добиться лидирующих позиций в

области эксплуатации странами региона месторождений прибрежного шельфа в

Южно-Китайском море. По той же причине Китай начинает демонстрировать все

больший и больший интерес к вопросам независимости богатых ресурсами стран

Средней Азии. В апреле 1996 года Китай, Россия, Казахстан, Кыргызстан и

Таджикистан подписали совместное соглашение о границах и безопасности, а во

время визита в Казахстан в июле того же года председатель Цзян Цзэминь, как

утверждают, гарантировал поддержку Китаем "предпринимаемых Казахстаном

усилий по защите своей независимости, суверенитета и территориальной

целостности". Сказанное выше ясно показывает все более активное

вмешательство Китая в геополитику в Среднеазиатском регионе.

История и экономика, кроме того, сообща подпитывают интерес имеющего

более сильные позиции в регионе Китая к российскому Дальнему Востоку.

Впервые с тех пор, как Россию и Китай стала разделять официальная граница,

последний является более динамичной и политически более сильной стороной.

Проникновение на российский Дальний Восток китайских иммигрантов и торговцев

уже приняло значительные масштабы, и Китай проявляет все большую активность,

развивая экономическое сотрудничество в Северной Азии, в котором большую

роль играют также Япония и Корея. В этом сотрудничестве у России в настоящий

момент значительно более слабые позиции, в то время как российский Дальний

Восток испытывает все большую зависимость от укрепления связей с китайской

Маньчжурией. Те же экономические силы определяют и характер отношений Китая

с Монголией, которая больше не является союзницей России и чью официальную

независимость Китай нехотя признал.

Китайская сфера регионального влияния, таким образом, находится в

стадии становления. Однако сферу влияния не следует смешивать с зоной

исключительного политического доминирования, с характером отношений, которые

были у Советского Союза с Восточной Европой. В социально-экономическом плане

это влияние является более свободным, а в политическом - менее

монополистическим. Тем не менее в результате формируется географическое

пространство, в котором различные государства при разработке собственной

политики с особым уважением от-

[199]

носятся к интересам, мнению и предполагаемой реакции доминирующей в

этом регионе державы. Короче говоря, китайскую сферу влияния - возможно,

точнее было бы ее назвать "сферой уважения" - можно определить как район,

где первым задаваемым в столицах находящихся на этой территории стран в

случае возникновения любой проблемы является вопрос: "Что думает по этому

поводу Пекин?"

На картах XXII и XXIII показаны зоны возможного регионального

доминирования Китая в ближайшую четверть века, а также Китая в качестве

мировой державы в том случае, если - несмотря на отмеченные выше внутренние

и внешние препятствия - он действительно таковой станет. Имеющий

преобладающее влияние в регионе Большой Китай, который бы мобилизовал

политическую поддержку своей чрезвычайно богатой и экономически сильной

диаспоры в Сингапуре, Бангкоке, Куала-Лумпуре, Маниле и Джакарте, не говоря

уже о Тайване и Гонконге (некоторые поразительные данные см. ниже в

сноске)(3), и который бы проник как в Центральную Азию, так и на российский

Дальний Восток, приблизился бы по своей площади к размерам Китайской империи

до начала ее упадка примерно 150 лет назад и даже расширил бы свою

геополитическую зону в результате союза с Пакистаном. По мере того как Китай

будет набирать мощь и укреплять свой престиж, проживаю-

------------

(3) По сообщению "Yazhou Zhoukan" (Asiaweek) (1994. - Sept. 25),

совокупные активы 500 ведущих компании Юго-Восточной Азии, владельцами

которых являются китайцы, составили около 540 млрд. долл. По другим оценкам,

они еще значительнее: по сообщению "International Economy" (1996. - Nov. -

Dec.), ежегодный доход 50 млн. китайцев, живущих за рубежом, примерно

составлял указанную выше цифру и, таким образом, по грубым расчетам, был

равен валовому внутреннему продукту самого Китая. Утверждалось, что

проживающие за границей китайцы контролируют около 90% экономики Индонезии,

75% экономики Таиланда, 50-60% малайзийской экономики, а также полностью

контролируют экономику Тайваня, Гонконга и Сингапура. Озабоченность таким

положением дел даже заставила бывшего посла Индонезии в Японии публично

предупредить об "экономической интервенции Китая в регионе", результатом

которой может стать не только извлечение пользы из такого китайского

присутствия, но и создание поддерживаемых Китаем "марионеточных

правительств" (Saydiman Suryohadiprojo. How to Deal with China and Taiwan //

Asahi Shimbun (Tokyo). - 1996. - 23 Sept.)

[200]

Потенциальные очертания сферы влияния Китая и места противоречий

Карта XXII

щие в других странах богатые китайцы, по-видимому, все больше будут

отождествлять свои интересы с устремлениями Китая и, таким образом, станут

мощным авангардом китайского имперского наступления. Государства

Юго-Восточной Азии могут найти разумным учет политических настроений и

экономических интересов Китая, и они все чаще принимают их во внимание(4).

Точно так же и молодые государства Средней Азии все больше рассматривают Ки-

--------------

(4) "В этой связи симптоматичным был опубликованный в Бангкоке в

англоязычной ежедневной газете "The Nation" (1997. - March 31) отчет о

визите в Пекин тайского премьер-министра Чавалита Ёнгчайюдха (Chavalit

Yongchaiyudh). Цель визита была определена как создание прочного

стратегического союза с Большим Китаем. Сообщалось, что руководство Таиланда

"признало Китай сверхдержавой, обладающей влиянием в мире", и что оно

изъявило желание сыграть роль "моста между Китаем и АСЕАН". Сингапур пошел

еще дальше, подчеркивая свою общность с Китаем.

[201]

тай как страну, кровно заинтересованную в их независимости и в том,

чтобы они играли роль буфера в отношениях между Китаем и Россией.

Сфера влияния Китая как мировой державы, вероятнее всего, будет в

значительной мере вытянута на юг, причем и Индонезия, и Филиппины вынуждены

будут смириться с тем, что китайский флот господствует в Южно-Китайском

море. Такой Китай может испытать большое искушение решить вопрос с Тайванем

силой, игнорируя позицию США. На Западе в поддержку выравнивающего

расстановку сил Китая может выступить Узбекистан, государство Средней Азии,

которое проявляет наибольшую решимость противостоять посягательствам России

на свои бывшие владения; такую же позицию может занять Туркменистан; Китай

также может почувствовать себя увереннее и в этнически расколотом и,

следовательно, в области национальных отношений более уязвимом Казахстане.

Став настоящим политическим и экономическим гигантом, Китай сможет также

оказывать более откровенное политическое влияние на российский Дальний

Восток, в то же время поддерживая объединение Кореи под своим

покровительством (см. карту XXII).

Однако такое разрастание Китая может встретить и сильную внешнюю

оппозицию. На предыдущей карте ясно видно, что на западе как у России, так и

у Индии были бы серьезные геополитические причины для заключения союза, с

тем чтобы заставить Китай отказаться от его притязаний. Интерес к

сотрудничеству между ними, по-видимому, будет вызван главным образом

районами Средней Азии и Пакистана, где Китай больше всего угрожал бы им. На

юге наибольшее противодействие исходило бы от Вьетнама и Индонезии

(возможно, при поддержке Австралии). На востоке Америка, возможно, при

поддержке Японии будет проявлять отрицательную реакцию на любые попытки

Китая добиться превосходства в Корее и силой присоединить к себе Тайвань,

действия, которые ослабили бы американское политическое присутствие на

Дальнем Востоке, ограничив его потенциально нестабильным и единственным

форпостом в Японии.

В конечном счете вероятность полной реализации любого из перечисленных

выше сценариев, отраженных на картах, зависит не только от хода развития

самого Китая, но в значительной степени и от действий США и их присут-

[202]

ствия. Оставшаяся не у дел Америка сделала бы наиболее вероятным

развитие событий в соответствии со вторым сценарием, однако даже полная

реализация первого сценария потребовала бы от США приспособления и

самоограничения. Китайцам это известно, и таким образом китайская политика

должна быть главным образом направлена на оказание влияния на действия

Соединенных Штатов и особенно на крайне важные связи между США и Японией,

при этом во взаимоотношениях Китая с другими государствами тактика должна

меняться с учетом этого стратегического интереса.

Главная причина нелюбви Китая к Америке в меньшей степени связана с

поведением США, скорее она вызвана тем, что Америка представляет собой в

настоящее время и где она находится. Китай считает современную Америку

мировым гегемоном, одно только присутствие которого в регионе, основанное на

его авторитете в Японии, сдерживает процесс расширения китайского влияния.

По словам китайского исследователя, сотрудника отдела исследований

Министерства иностранных дел Китая, "стратегической целью США является

стремление к господству во всем мире, и они не могут смириться с появлением

любой другой крупной державы на Европейском или Азиатском континенте,

которое будет представлять собой угрозу их лидирующему положению"(5).

Следовательно, просто из-за того, что США являются тем, что они есть, и

находятся на том уровне развития, на котором находятся, они непреднамеренно

становятся противником Китая, вместо того чтобы быть их естественным

союзником.

Поэтому задача китайской политики - в соответствии с древней

стратегической мудростью Сунь Цзы (Sun Tsu) - использовать американскую мощь

для того, чтобы мирным путем "нанести поражение" ее гегемонии в регионе,

однако не пробуждая при этом скрытых японских региональных

-----------

(5) Song Yimin. A Discussion of the Division and Grouping of Forces in

the World After the End of the Cold War // International Studies. - 1996. -

No 6-8. - P. 10 (Китайский институт международных исследований). О том, что

эта оценка Америки отражает мнение высшего руководства Китая,

свидетельствует тот факт, что более сжатый вариант анализа появился в

выпускаемом массовым тиражом печатном органе Коммунистической партии Китая

"Жэньминь жибао" от 29 апреля 1996 г.

[203]

устремлений. В конечном счете геостратегия Китая должна одновременно

преследовать две цели, в несколько завуалированном виде определенные в

августе 1994 года Дэн Сяопином: "Первое - противостоять гегемонизму и

политике силы и защищать мир; второе - создать новый международный

политический и экономический порядок". Первая задача, очевидно, направлена

против интересов США и имеет своей целью уменьшить американское

превосходство, тщательно избегая при этом военного столкновения, которое

положило бы конец продвижению Китая вперед к экономическому могуществу;

вторая задача - пересмотреть расстановку сил в мире, используя недовольство

некоторых наиболее развитых государств нынешней неофициальной иерархией, в

которой наверху располагаются США, при поддержке Европы (или Германии) на

крайнем западе Евразии и Японии на крайнем востоке.

Вторая цель Китая предполагает воздержание Пекина от каких-либо

серьезных конфликтов с ближайшими соседями, даже продолжая вести поиск путей

достижения регионального превосходства. Особенно своевременно налаживание

китайско-российских отношений, в частности, потому, что Россия в настоящее

время слабее Китая. В связи с этим в апреле 1997 года обе страны осудили

"гегемонизм" и назвали расширение НАТО "непозволительным". Однако едва ли

Китай будет всерьез рассматривать вопрос о долгосрочном и всеобъемлющем

российско-китайском альянсе против США. Это бы углубило и расширило

американо-японский союз, который Китаю хотелось бы постепенно расстроить,

кроме того, это оторвало бы Китай от жизненно важных для него источников

получения современной технологии и капитала.

Как и в российско-китайских отношениях, Китаю удобно избегать

каких-либо прямых столкновений с Индией, даже продолжая сохранять тесное

военное сотрудничество с Пакистаном и Бирмой. Политика открытого антагонизма

сыграла бы плохую службу, осложнив тактические выгоды сближения с Россией и

в то же время толкая Индию на расширение сотрудничества с Америкой.

Поскольку Индия также разделяет глубоко лежащие и в определенной степени

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: