ВАЖНЫЙ ВЫБОР И ПОТЕНЦИАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ

Выявление центральных действующих лиц и ключевых центров помогает

определить дилеммы общей американской политики и предвосхитить возникновение

крупных проблем на Евразийском суперконтиненте. До всестороннего обсуждения

в последующих главах все эти моменты можно свести к пяти основным вопросам:

• Какая Европа предпочтительнее для Америки и, следовательно, созданию

какой Европы она должна способствовать?

• Какой должна быть Россия, чтобы соответствовать интересам Америки, и

что и как должна Америка для этого делать?

• Каковы перспективы возникновения в Центральной Европе новых "Балкан"

и что должна сделать Америка, чтобы свести до минимума опасность, которая

может в результате возникнуть?

• На какую роль на Дальнем Востоке следует поощрять Китай и каковы

могут быть последствия вышеупомянутого не только для Соединенных Штатов, но

также и для Японии?

• Каковы возможные евразийские коалиции, которые в наибольшей степени

могут быть опасными для интересов Соединенных Штатов, и что необходимо

сделать, чтобы предотвратить их возникновение?

[65]

США всегда заявляли о своей приверженности делу создания единой Европы.

Еще со времен правления администрации Кеннеди обычным призывом является

призыв к "равному партнерству". Официальный Вашингтон постоянно заявляет о

своем желании видеть Европу единым образованием, достаточно мощным, чтобы

разделить с Америкой ответственность и бремя мирового лидерства.

Это обычная риторика. Однако на практике Соединенные Штаты не так

определенны и не так настойчивы. Действительно ли Вашингтон искренне хочет

видеть в Европе настоящего равного партнера в мировых делах или же он

предпочитает неравный альянс? Например, готовы ли Соединенные Штаты

поделиться лидерством с Европой на Ближнем Востоке, в регионе, который не

только в географическом плане расположен ближе к Европе, чем к Америке, и в

котором несколько европейских стран имеют свои давние интересы? Сразу же

приходят на ум вопросы, связанные с Израилем. Разногласия между США и

европейскими странами по поводу Ирана и Ирака рассматриваются Соединенными

Штатами не как вопрос между равными партнерами, а как вопрос неподчинения.

Двусмысленность относительно степени американской поддержки процесса

объединения Европы также распространяется на вопрос о том, как должно

определяться европейское единство, и особенно на вопрос о том, какая страна

должна возглавить объединенную Европу (и вообще должна ли быть такая

страна). Вашингтон не имеет ничего против разъединяющей позиции Лондона по

поводу интеграции Европы, хотя Вашингтон отдает явное предпочтение скорее

германскому, чем французскому, лидерству в Европе. Это понятно, учитывая

традиционное направление французской политики, однако этот выбор имеет также

определенные последствия, которые выражаются в содействии появлению время от

времени тактических франко-британских договоренностей с целью

противодействовать Германии, равно как и в периодическом заигрывании Франции

с Москвой с целью противостоять американо-германской коалиции.

Появление по-настоящему единой Европы - особенно, если это должно

произойти с конструктивной американской помощью, - потребует значительных

изменений в структуре и процессах блока НАТО, основного связующего звена

между Америкой и Европой. НАТО не только обеспе-

[66]

чивает основной механизм осуществления американского влияния в

европейских делах, но и является основой для критически важного с точки

зрения политики американского военного присутствия в Западной Европе. Однако

европейское единство потребует приспособления этой структуры к новой

реальности альянса, основанного на двух более или менее равных партнерах,

вместо альянса, который, если пользоваться традиционной терминологией,

предполагал наличие гегемона и его вассалов. Этот вопрос до сих пор большей

частью не затрагивается, несмотря на принятые в 1996 году крайне скромные

меры, направленные на повышение роли в рамках НАТО Западноевропейского союза

(ЗЕС), военной коалиции стран Западной Европы. Таким образом, реальный выбор

в пользу объединенной Европы потребует осуществления далеко идущей

реорганизации НАТО, что неизбежно приведет к уменьшению главенствующей роли

Америки в рамках альянса.

Короче говоря, в своей долгосрочной стратегии в отношении Европы

американская сторона должна четко определиться в вопросах европейского

единства и реального партнерства с Европой. Америка, которая по-настоящему

хочет, чтобы Европа была единой и, следовательно, более независимой, должна

будет всем своим авторитетом поддержать те европейские силы, которые

действительно выступают за политическую и экономическую интеграцию Европы.

Такая стратегия также должна означать отказ от последних признаков однажды

освященных особых отношений между США и Великобританией.

Политика в отношении создания объединенной Европы должна также

обратиться - хотя бы и совместно с европейцами - к крайне важному вопросу о

географических границах Европы. Как далеко на восток должен расширяться

Европейский Союз? И должны ли восточные пределы ЕС совпадать с восточной

границей НАТО? Первый из этих двух вопросов - это скорее вопрос, по которому

решение должно приниматься в Европе, однако мнение европейских стран по

этому вопросу окажет прямое воздействие на решение НАТО. Принятие решения по

второму вопросу, однако, предполагает участие Соединенных Штатов, и голос

США в НАТО по-прежнему решающий. Учитывая растущее согласие относительно

желательности принятия стран Центральной Европы как в ЕС, так и в НАТО,

практическое значение этого вопроса вынуждает фокусировать внимание

[67]

на будущем статусе Балтийских республик и, возможно, на статусе

Украины.

Таким образом, существует важное частичное совпадение между европейской

дилеммой, которая обсуждалась выше, и второй, которая касается России. Легко

ответить на вопрос относительно будущего России, заявив о том, что

предпочтение отдается демократической России, тесно связанной с Европой.

Возможно, демократическая Россия с большим одобрением относилась бы к

ценностям, которые разделяют Америка и Европа, и, следовательно, также

весьма вероятно, стала бы младшим партнером в создании более стабильной и

основанной на сотрудничестве Евразии. Однако амбиции России могут пойти

дальше простого достижения признания и уважения ее как демократического

государства. В рамках российского внешнеполитического истеблишмента

(состоящего главным образом из бывших советских чиновников) до сих пор живет

глубоко укоренившееся желание играть особую евразийскую роль, такую роль,

которая может привести к тому, что вновь созданные независимые постсоветские

государства будут подчиняться Москве.

В этом контексте даже дружественная политика Запада рассматривается

некоторыми влиятельными членами российского сообщества, определяющего

политику, как направленная на то, чтобы лишить Россию ее законного права на

статус мировой державы. Вот как это сформулировали два российских

геополитика:

"Соединенные Штаты и страны НАТО - хотя и уважают чувство самоуважения

России в разумных пределах, но, тем не менее, неуклонно и последовательно

уничтожают геополитические основы, которые могли, по крайней мере

теоретически, позволить России надеяться на получение статуса державы номер

два в мировой политике, который принадлежал Советскому Союзу".

Более того, считается, что Америка проводит политику, в рамках которой

"новая организация европейского пространства, которое создается в

настоящее время Западом, по существу строится на идее оказания помощи в этой

части мира новым, относительно небольшим и слабым нацио-

[68]

нальным государствам через их более или менее тесное сближение с НАТО,

ЕС и т.д."(4).

Приведенные выше цитаты хорошо определяют - хотя и с некоторым

предубеждением - ту дилемму, перед которой стоят США. До какой степени

следует оказывать России экономическую помощь, которая неизбежно приведет к

усилению России как в политическом, так и в военном аспекте, и до какой

степени следует одновременно помогать новым независимым государствам в их

усилиях по защите и укреплению своей независимости? Может ли Россия быть

мощным и одновременно демократическим государством? Если она вновь обретет

мощь, не захочет ли она вернуть свои утерянные имперские владения и сможет

ли она тогда быть и империей, и демократией?

Политика США по отношению к важным геополитическим центрам, таким как

Украина и Азербайджан, не позволяет обойти этот вопрос, и Америка, таким

образом, стоит перед трудной дилеммой относительно тактической расстановки

сил и стратегической цели. Внутреннее оздоровление России необходимо для

демократизации России и в конечном счете для европеизации. Однако любое

восстановление ее имперской мощи может нанести вред обеим этим целям. Более

того, именно по поводу этого вопроса могут возникнуть разногласия между

Америкой и некоторыми европейскими государствами, особенно в случае

расширения ЕС и НАТО. Следует ли считать Россию кандидатом в возможные члены

в обе эти структуры? И что тогда предпринимать в отношении Украины?

Издержки, связанные с недопущением России в эти структуры, могут быть крайне

высокими - в российском сознании будет реализовываться идея собственного

особого предназначения России, - однако последствия ослабления ЕС и НАТО

также могут оказаться дестабилизирующими.

Еще одна большая неопределенность проявляется в крупном и

геополитически неустойчивом пространстве Центральной Евразии; эта

неопределенность доведена до

------------

(4) Богатуров А. и Кременюк В. Современные отношения и перспективы

взаимодействия между Россией и Соединенными Штатами Америки // Независимая

газета. - 1996. - 28 июня. (Оба автора являются ведущими учеными,

работающими в Институте США и Канады.)

[69]

предела возможной уязвимостью турецкого и иранского центров. В районе,

граница которого показана на карте X, она проходит через Крым в Черном море

прямо на восток вдоль новых южных границ России, идет по границе с китайской

провинцией Синьцзян, затем спускается вниз к Индийскому океану, оттуда идет

на запад к Красному морю, затем поднимается на север к восточной части

Средиземного моря и вновь возвращается к Крыму, там проживает около 400 млн.

человек приблизительно в 25 странах, почти все из них как в этническом

плане, так и в религиозном являются разнородными, и практически ни одна из

этих стран не является политически стабильной. Некоторые из этих стран могут

находиться в процессе приобретения ядерного оружия.

Этот огромный регион, раздираемый ненавистью, которую легко разжечь, и

окруженный конкурирующими между собой могущественными соседями, вероятно,

является и огромным полем битвы, на котором происходят войны между

национальными государствами, и зоной (это скорее всего), где царит

затянувшееся этническое и религиозное насилие. Будет ли Индия выступать в

качестве сдерживающего фактора или же воспользуется некоторыми

возможностями, чтобы навязывать свою волю Пакистану, в большой степени

скажется на региональных рамках возможных конфликтов. Внутренняя

напряженность в Турции и Иране, вероятно, не только усилится, но значительно

снизит стабилизирующую роль, которую эти государства могут играть во

взрывоопасном регионе. Такие события, в свою очередь, возможно, затруднят

процесс ассимиляции международным сообществом новых государств Центральной

Азии, а также отрицательно повлияют на безопасность в Персидском заливе, в

обеспечении которой доминирующую роль играет Америка. В любом случае и

Америка, и международное сообщество могут столкнуться здесь с проблемой, по

сравнению с которой недавний кризис в бывшей Югославии покажется

незначительным. (См. карту на стр. 70.)

Частью проблемы этого нестабильного региона может стать вызов

главенствующей роли Америки со стороны исламского фундаментализма.

Эксплуатируя религиозную враждебность к американскому образу жизни и

извлекая выгоду из арабо-израильского конфликта, исламский фундаментализм

может подорвать позиции нескольких прозападных ближневосточных правительств

и в итоге поставить

[70]

Мировая зона распространения насилия

Карта X

под угрозу американские региональные интересы, особенно в районе

Персидского залива. Однако без политической сплоченности и при отсутствии

единого по-настоящему мощного исламского государства вызову со стороны

исламского фундаментализма будет не хватать геополитического ядра и,

следовательно, он будет выражаться скорее всего через насилие.

Появление Китая как крупной державы ставит геостратегический вопрос

крайней важности. Наиболее привлекательным результатом было бы кооптирование

идущего по пути демократии и развивающего свободный рынок Китая в более

крупную азиатскую региональную структуру сотрудничества. А если Китай не

станет проводить демократических преобразований, но продолжит наращивать

свою экономическую и военную мощь? Может появиться Великий Китай, какими бы

ни были желания и расчеты его соседей, и любые попытки помешать этому могут

привести к обострению конфликта с Китаем. Такой конфликт может

[71]

внести напряженность в американо-японские отношения, поскольку совсем

необязательно, что Япония захочет следовать американскому примеру в

сдерживании Китая, и, следовательно, может иметь революционные последствия

для определения роли Японии на региональном уровне, что, возможно, даже

приведет к прекращению американского присутствия на Дальнем Востоке.

Однако достижение договоренностей с Китаем потребует своей собственной

цены. Признать Китай в качестве региональной державы не означает простого

одобрения одного лишь лозунга. Такое превосходство на региональном уровне

должно иметь и сущностное содержание. Откровенно говоря, в каком объеме и

где готова Америка признать китайскую сферу влияния, что необходимо сделать

в качестве составной части политики, направленной на успешное вовлечение

Китая в мировые дела? Какие районы, находящиеся в настоящее время за

пределами политического радиуса действия Китая, можно уступить в сферу

влияния вновь появляющейся Поднебесной империи?

В этом контексте сохранение американского присутствия в Южной Корее

становится особенно важным. Трудно представить себе, что без него

американо-японское соглашение в оборонной области будет существовать в

нынешней форме, поскольку Япония вынуждена будет стать более независимой в

военном плане. Однако любое движение в сторону корейского воссоединения,

вероятно, разрушит основу для продолжения американского военного присутствия

в Южной Корее. Воссоединенная Корея может счесть необходимым отказаться от

американской военной защиты; это фактически может стать ценой, которую

потребует Китай за то, что он всем своим авторитетом поддерживает

объединение полуострова. Короче говоря, урегулирование США своих отношений с

Китаем неизбежно непосредственным образом скажется на стабильности отношений

в области безопасности в рамках американо-японо-корейского "треугольника".

И в заключение следует кратко остановиться на некоторых возможных

обстоятельствах, которые могут привести к созданию будущих политических

союзов; более полно этот вопрос будет рассмотрен в соответствующих главах. В

прошлом на международные дела оказывала влияние борьба между отдельными

государствами за господство на региональном уровне. Впредь Соединенные

Штаты, вероятно,

[72]

должны будут решать, как справляться с региональными коалициями,

стремящимися вытолкнуть Америку из Евразии, тем самым создавая угрозу

статусу Америки как мировой державы. Однако будут или не будут такие

коалиции бросать вызов американскому господству, фактически зависит в очень

большой степени от того, насколько эффективно Соединенные Штаты смогут

решить основные дилеммы, обозначенные здесь.

Потенциально самым опасным сценарием развития событий может быть

создание "антигегемонистской" коалиции с участием Китая, России и, возможно,

Ирана, которых будет объединять не идеология, а взаимодополняющие обиды.

Такое развитие событий может напоминать по своему размеру и масштабу

проблему, которая однажды уже была поставлена китайско-советским блоком,

хотя в этот раз Китай, вероятнее всего, будет лидером, а Россия - ведомым.

Чтобы предотвратить создание этого блока, как бы маловероятно это ни

выглядело, США потребуется проявить геостратегическое мастерство

одновременно на западной, восточной и южной границах Евразии.

Географически более ограниченную, но потенциально даже более важную

проблему может представлять собой китайско-японская "ось", которая может

возникнуть вслед за крушением американских позиций на Дальнем Востоке и

революционными изменениями во взглядах Японии на мировые проблемы. Такой

блок может объединить мощь двух чрезвычайно продуктивных народов и

использовать в качестве объединяющей антиамериканской доктрины некую форму

"азиатчины" ("asianism"). Однако представляется маловероятным, что в

обозримом будущем Китай и Япония образуют такой альянс, учитывая их прошлый

исторический опыт; а дальновидная американская политика на Дальнем Востоке,

конечно же, должна суметь предотвратить реализацию подобных изменений.

Существует также возможность - хотя и маловероятная, но которую нельзя

полностью исключить - серьезной перегруппировки сил в Европе, заключающейся

или в тайном германо-российском сговоре, или в образовании

франко-российского союза. В истории есть подобные прецеденты, и каждая из

этих двух возможностей может реализоваться в случае, если остановится

процесс европейского объединения и произойдет серьезное ухудшение отношений

между Европой и Америкой. Фактически в случае

[73]

реализации последней из упомянутых возможностей можно представить, что

произойдет налаживание взаимопонимания между Европой и Россией с целью

выдавливания Америки с континента. На данной стадии все эти варианты

представляются невероятными. Для их осуществления понадобились бы не только

проведение Америкой крайне неправильной европейской политики, но и резкая

переориентация основных европейских государств.

Каким бы ни было будущее, разумно сделать вывод о том, что американское

главенство на Евразийском континенте столкнется с различного рода волнениями

и, возможно, с отдельными случаями насилия. Ведущая роль Америки

потенциально не защищена от новых проблем, которые могут создать как

региональные соперники, так и новая расстановка сил. Нынешняя мировая

система с преобладанием Америки, снятием "угрозы войны с повестки дня"

стабильна, вероятно, только в тех частях мира, в которых американское

главенство, определяемое долгосрочной геостратегией, опирается на

совместимые и родственные общественно-политические системы, связанные

многосторонними рамками.

[74]

ГЛАВА 3

ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ ПЛАЦДАРМ

Европа является естественным союзником Америки. Она разделяет те же

самые ценности; разделяет главным образом те же самые религиозные взгляды;

проводит ту же самую демократическую политику и является исторической

родиной большинства американцев. Прокладывая путь к интеграции

государств-наций в коллективный надгосударственный экономический и в

конечном счете политический союз, Европа указывает также направление к

образованию более крупных форм постнациональной организации, выходящей за

узкие представления и деструктивные эмоции, характерные для эпохи

национализма. Это уже самый многосторонне организованный регион мира (см.

схему на стр. 75). Достижение успеха в области политического объединения

этого региона может привести к созданию единой структуры, объединяющей 400

млн. человек, которые будут жить в условиях демократии и иметь уровень

жизни, сравнимый с тем, который существует в Соединенных Штатах. Такая

Европа неизбежно станет мировой державой.

Европа также служит трамплином для дальнейшего продвижения демократии в

глубь Евразии. Расширение Европы на восток может закрепить демократическую

победу 90-х годов. На политическом и экономическом уровне расширение

соответствует тем по своему существу цивилизаторским целям Европы,

именовавшейся Европой Петра, которые определялись древним и общим

религиозным наследием, оставленным Европе западной ветвью христианства.

Такая Европа некогда существовала, задолго до эпохи национа-

[75]

Рисунок. Европейские организации

[76]

лизма и даже задолго до последнего раздела Европы на две части, в одной

из которых господствовало американское влияние, в другой - советское. Такая

большая Европа смогла бы обладать магнетической привлекательностью для

государств, расположенных даже далеко на востоке, устанавливая систему

связей с Украиной, Белоруссией и Россией, вовлекая их во все более крепнущий

процесс сотрудничества с одновременным внедрением в сознание общих

демократических принципов. В итоге такая Европа могла бы стать одной из

важнейших опор поддерживаемой Америкой крупной евразийской структуры по

обеспечению безопасности и сотрудничества.

Однако прежде всего Европа является важнейшим геополитическим

плацдармом Америки на Европейском континенте. Геостратегическая

заинтересованность Америки в Европе огромна. В отличие от связей Америки с

Японией, Атлантический альянс укрепляет американское политическое влияние и

военную мощь на Евразийском континенте. На этой стадии американо-европейских

отношений, когда союзные европейские государства все еще в значительной

степени зависят от обеспечиваемой американцами безопасности, любое

расширение пределов Европы автоматически становится также расширением границ

прямого американского влияния. И наоборот, без тесных трансатлантических

связей главенство Америки в Евразии сразу исчезнет. Контроль США над

Атлантическим океаном и возможности распространять влияние и силу в глубь

Евразии могут быть значительно ограничены.

Проблема, однако, заключается в том, что истинной европейской "Европы"

как таковой не существует. Это образ, концепция и цель, но еще не

реальность. Западная Европа уже является общим рынком, но она еще далека от

того, чтобы стать единым политическим образованием. Политическая Европа еще

не появилась. Кризис в Боснии стал неприятным доказательством - если

доказательства все еще требуются - продолжающегося отсутствия Европы как

единого организма. Горький факт заключается в том, что Западная Европа, а

также все больше и больше и Центральная Европа остаются в значительной

степени американским протекторатом, при этом союзные государства напоминают

древних вассалов и подчиненных. Такое положение не является нормальным как

для Америки, так и для европейских государств.

[77]

Положение дел ухудшается за счет снижения внутренней жизнеспособности

Европы. И легитимность существующей социоэкономической системы, и даже

внешне проявляемое чувство европейской идентичности оказываются уязвимыми. В

ряде европейских стран можно обнаружить кризис доверия и утрату

созидательного импульса, а также существование внутренних перспектив,

которые являются как изоляционистскими, так и эскапистскими, уводящими от

решения крупных мировых проблем. Не ясно, хочет ли даже большинство

европейцев видеть Европу крупной державой и готовы ли они сделать все

необходимое, чтобы она такой стала. Даже остаточный европейский

антиамериканизм, в настоящее время очень слабый, является удивительно

циничным: европейцы сетуют по поводу американской "гегемонии", но в то же

время чувствуют себя комфортно под ее защитой.

Три основных момента явились когда-то политическим толчком к

объединению Европы, а именно: память о двух разрушительных мировых войнах,

желание экономического оздоровления и отсутствие чувства безопасности,

порожденное советской угрозой. К середине 90-х годов, однако, эти моменты

исчезли. Экономическое оздоровление в целом было достигнуто; скорее

проблема, с которой все в большей степени сталкивается Европа, заключается в

существовании чрезмерно обременительной системы социального обеспечения,

которая подрывает ее экономическую жизнеспособность, в то время как

неистовое сопротивление любой реформе со стороны особых заинтересованных

кругов отвлекает европейское политическое внимание на внутренние проблемы.

Советская угроза исчезла, тем не менее желание некоторых европейцев

освободиться от американской опеки не воплотилось в непреодолимый импульс к

объединению континента.

Дело объединения Европы все в большей мере поддерживается

бюрократической энергией, порождаемой большим организационным аппаратом,

созданным Европейским сообществом и его преемником - Европейским Союзом.

Идея объединения все еще пользуется значительной народной поддержкой, но ее

популярность падает; в этой идее отсутствуют энтузиазм и понимание важности

цели. Вообще, современная Западная Европа производит впечатление попавшей в

затруднительное положение, не имеющей цели, хотя и благополучной, но

неспокойной в социальном плане

[78]

группы обществ, не принимающих участия в реализации каких-либо более

крупных идей. Европейское объединение все больше представляет собой процесс,

а не цель.

И все же политические элиты двух ведущих европейских стран - Франции и

Германии - остаются в основном преданными делу создания и определения такой

Европы, которая может стать действительно Европой. Таким образом, именно они

являются главными архитекторами Европы. Работая вместе, они смогут создать

Европу, достойную ее прошлого и ее потенциала. Однако у каждой стороны

существуют свои собственные, в чем-то отличные от других представления и

планы, и ни одна из сторон не является настолько сильной, чтобы добиться

своего.

Это положение предоставляет Соединенным Штатам особую возможность для

решительного вмешательства. Оно делает необходимым американское участие в

деле объединения Европы, поскольку в противном случае процесс объединения

может приостановиться и постепенно даже пойти вспять. Однако любое

эффективное американское участие в строительстве Европы должно определяться

четкими представлениями со стороны Америки относительно того, какая Европа

для нее предпочтительнее и какую она готова поддерживать - Европу в качестве

равного партнера или младшего союзника, а также определиться относительно

возможных размеров как Европейского Союза, так и НАТО. Это также потребует

осторожного регулирования деятельности этих двух основных архитекторов

Европы.

ВЕЛИЧИЕ И ИСКУПЛЕНИЕ

Франция стремится вновь олицетворять собой Европу; Германия надеется на

искупление с помощью Европы. Эти различные мотивировки играют важную роль в

объяснении и определении сущности альтернативных проектов Франции и Германии

для Европы.

Для Франции Европа является способом вернуть былое величие. Еще до

начала второй мировой войны серьезные французские исследователи

международных отношений были обеспокоены постепенным снижением центральной

роли Европы в мировых делах. За несколько десятилетий холодной войны эта

обеспокоенность превратилась в недовольство "англосаксонским" господством

над Западом, не

[79]

говоря уже о презрении к связанной с этим "американизации" западной

культуры. Создание подлинной Европы, по словам Шарля де Голля, "от Атлантики

до Урала" должно было исправить это прискорбное положение вещей. И поскольку

во главе такой Европы стоял бы Париж, это в то же время вернуло бы Франции

величие, которое, с точки зрения французов, по-прежнему является особым

предназначением их нации.

Для Германии приверженность Европе является основой национального

искупления, в то время как тесная связь с Америкой необходима для ее

безопасности. Следовательно, вариант более независимой от Америки Европы не

может быть осуществлен. Германия придерживается формулы: "искупление +

безопасность = Европа + Америка". Этой формулой определяются позиция и

политика Германии; при этом Германия одновременно становится истинно

добропорядочным гражданином Европы и основным европейским сторонником

Америки.

В своей горячей приверженности единой Европе Германия видит

историческое очищение, возрождение морального и политического доверия к

себе. Искупая свои грехи с помощью Европы, Германия восстанавливает свое

величие, беря на себя миссию, которая не вызовет в Европе непроизвольного

возмущения и страха. Если немцы будут стремиться к осуществлению

национальных интересов Германии, они рискуют отдалиться от остальных

европейцев; если немцы будут добиваться осуществления общеевропейских

интересов, они заслужат поддержку и уважение Европы.

Франция была верным, преданным и решительным союзником в отношении

ключевых вопросов холодной войны. В решающие моменты она стояла плечом к

плечу с Америкой. И во время двух блокад Берлина, и во время кубинского

ракетного кризиса(*) не было никаких сомнений в непоколебимости Франции. Но

поддержка, оказываемая Францией НАТО, в некоторой степени умерялась из-за

желания Франции одновременно утвердить свою политическую самобытность и

сохранить для себя существенную свободу действий, особенно в вопросах,

относящихся к положению Франции в мире или к будущему Европы.

------------

(*) В советской литературе это событие известно под названием

карибского кризиса. - Прим. ред.

[80]

Есть элемент навязчивого заблуждения в том, что французская

политическая элита все еще считает Францию мировой державой. Когда

премьер-министр Ален Жюпе, вторя своим предшественникам, заявил в мае 1995

года в Национальном собрании, что "Франция может и должна доказать свое

призвание быть мировой державой", собравшиеся в невольном порыве разразились

аплодисментами. Настойчивость Франции в отношении развития собственных

средств ядерного устрашения в значительной степени мотивировалась точкой

зрения, что таким образом Франция сможет расширить свободу действий и в то

же время получить возможность влиять на жизненно важные решения Америки по

вопросам безопасности западного альянса в целом. Франция стремилась повысить

свой ядерный статус не в отношении Советского Союза, потому что французские

средства ядерного устрашения оказывали в лучшем случае лишь незначительное

влияние на советский военный потенциал. Вместо этого Париж считал, что свое

собственное ядерное оружие позволит Франции сыграть роль в процессах

принятия весьма опасных решений на высшем уровне во время холодной войны.

По мнению французов, обладание ядерным оружием укрепило претензии

Франции на статус мировой державы и на то, чтобы к ее голосу прислушивались

во всем мире. Оно ощутимо усилило позицию Франции в качестве одного из пяти

членов Совета Безопасности ООН, обладающих правом вето и являющихся ядерными

державами. В представлении Франции британские средства ядерного устрашения

были просто продолжением американских, особенно если учесть приверженность

Великобритании к особым отношениям и ее отстраненность от усилий по созданию

независимой Европы. (То, что ядерная программа Франции получила значительную

тайную помощь США, не влечет за собой, как полагают французы, никаких

последствий для стратегических расчетов Франции.) Французские средства

ядерного устрашения также укрепили в представлении французов положение

Франции как ведущей континентальной державы, единственного подлинно

европейского государства, обладающего такими средствами.

Честолюбивые замыслы Франции на мировой арене также проявились в ее

решительных усилиях продолжать играть особую роль в области безопасности в

большинстве франкоязычных стран Африки. Несмотря на потерю после долгой

борьбы Вьетнама и Алжира и отказ от обширной

[81]

территории, эта миссия по поддержанию безопасности, а также

сохраняющийся контроль Франции над разбросанными тихоокеанскими островами

(которые стали местом проведения Францией вызвавших много споров испытаний

атомного оружия) укрепили убеждение французской элиты в том, что Франция

действительно продолжает играть роль в мировых делах, хотя на самом деле

после распада колониальной империи она по сути является европейской державой

среднего ранга.

Все вышесказанное подкрепляет и мотивирует претензии Франции на

лидерство в Европе. Учитывая, что Великобритания самоустранилась и, в

сущности, является придатком США, а Германия была разделенной на протяжении

большей части холодной войны и еще полностью не оправилась от произошедших с

ней в XX веке событий, Франция могла бы ухватиться за идею единой Европы,

отождествить себя с ней и единолично использовать ее как совпадающую с

представлением Франции о самой себе. Страна, которая первой изобрела идею

суверенного государства-нации и возвела национализм в статус гражданской

религии, тем самым совершенно естественно увидела в себе - с тем же

эмоциональным пафосом, который когда-то вкладывался в понятие "la patrie"

(Родина), - воплощение независимой, но единой Европы. Величие Европы во

главе с Францией было бы тогда величием и самой Франции.

Это особое призвание, порожденное глубоко укоренившимся чувством

исторического предназначения и подкрепленное исключительной гордостью за

свою культуру, имеет большой политический смысл. Главное геополитическое

пространство, на котором Франция должна была поддерживать свое влияние -

или, по крайней мере, не допускать господства более сильного государства, -

может быть изображено на карте в форме полукруга. Оно включает в себя

Иберийский полуостров, северное побережье Западного Средиземноморья и

Германию до Центрально-Восточной Европы (см. карту XI). Это не только

минимальный радиус безопасности Франции, это также основная зона ее

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: