ГЕОПОЛИТИКА И ГЕОСТРАТЕГИЯ

Использование американского глобального главенства должно тонко

реагировать на тот факт, что в международных отношениях политическая

география остается принципиально важным соображением. Говорят, Наполеон

как-то заявил, что знание своей географии есть знание своей внешней

политики. Однако наше понимание значения политической географии должно

адаптироваться к новым реалиям власти.

Для большей части истории международных отношений фокусом политических

конфликтов являлся территориальный контроль. Причиной большинства

кровопролитных войн с момента возникновения национализма было либо

удовлетворение своих национальных устремлений, направленных на получение

больших территорий, либо чувство национальной утраты в связи с потерей

"священной" земли. И не будет преувеличением сказать, что территориальный

императив был основным импульсом, управляющим поведением государства-нации.

Империи также строились путем тщательно продуманного захвата и удержания

жизненно важных географических достояний, таких как Гибралтар, Суэцкий канал

или Сингапур, которые служили в качестве ключевых заслонок или замков в

системе имперского контроля.

Наиболее экстремальное проявление связи между национализмом и

территориальным владением было продемонстрировано нацистской Германией и

императорской Японией. Попытка построить "тысячелетний рейх" выходила далеко

за рамки задачи по воссоединению всех немецкого-

[51]

ворящих народов под одной политической крышей и фокусировалась также на

желании контролировать житницы Украины, равно как и другие славянские земли,

чье население должно было предоставлять дешевый рабский труд имперским

владениям. Японцы также страдали навязчивой идеей, заключавшейся в том, что

прямое территориальное владение Маньчжурией, а позднее важной

нефтедобывающей Голландской Ост-Индией было существенно важно для

удовлетворения японских устремлений к национальной мощи и глобальному

статусу. В аналогичном русле веками толкование российского национального

величия отождествлялось с приобретением территорий, и даже в конце XX века

российское настойчивое требование сохранить контроль над таким нерусским

народом, как чеченцы, которые живут вокруг жизненно важного нефтепровода,

оправдывалось заявлениями о том, что такой контроль принципиально важен для

статуса России как великой державы.

Государства-нации продолжают оставаться основными звеньями мировой

системы. Хотя упадок великодержавного национализма и угасание

идеологического компонента снизили эмоциональное содержание глобальной

политики, в то время как ядерное оружие привнесло серьезные сдерживающие

моменты в плане использования силы, конкуренция, основанная на владении

территорией, все еще доминирует в международных отношениях, даже если ее

формы в настоящее время и имеют тенденцию к приобретению более

цивилизованного вида. В этой конкуренции географическое положение все еще

остается отправной точкой для определения внешнеполитических приоритетов

государства-нации, а размеры национальной территории по-прежнему сохраняют

за собой значение важнейшего критерия статуса и силы.

Однако для большинства государств-наций вопрос территориальных владений

позднее стал терять свою значимость. В той мере, в какой территориальные

споры остаются важным моментом в формировании внешней политики некоторых

государств, они скорее являются не стремлением к укреплению национального

статуса путем увеличения территорий, а вопросом обиды в связи с отказом в

самоопределении этническим братьям, которые, как они утверждают, лишены

права присоединиться к "родине-матери", или проблемой недовольства в связи с

так называемым дурным обращением соседа с этническими меньшинствами.

[52]

Правящие национальные элиты все ближе подходят к признанию того, что не

территориальный, а другие факторы представляются более принципиальными в

определении национального статуса государства или степени международного

влияния этого государства. Экономическая доблесть и ее воплощение в

технологических инновациях также могут быть ключевым критерием силы.

Первейшим примером тому служит Япония. Тем не менее все еще существует

тенденция, при которой географическое положение определяет непосредственные

приоритеты государства: чем больше его военная, экономическая и политическая

мощь, тем больше радиус, помимо непосредственных его соседей, жизненных

геополитических интересов, влияния и вовлеченности этого государства.

До недавнего времени ведущие аналитики в области геополитики

дебатировали о том, имеет ли власть на суше большее значение, чем мощь на

море, и какой конкретно регион Евразии представляет собой жизненно важное

значение в плане контроля над всем континентом. Харольд МакКиндер, один из

наиболее выдающихся геополитиков, в начале этого века стал инициатором

дискуссии, после которой появилась его концепция евразийской "опорной

территории" (которая, как утверждалось, должна была включать всю Сибирь и

большую часть Средней Азии), а позднее - концепция "сердца" Центральной и

Восточной Европы как жизненно важного плацдарма для обретения доминирования

над континентом. Он популяризировал свою концепцию "сердцевины земли"

знаменитым афоризмом:

Тот, кто правит Восточной Европой, владеет Сердцем земли;

Тот, кто правит Сердцем земли, владеет Мировым Островом

(Евразией);

Тот, кто правит Мировым Островом, владеет миром.

Некоторые ведущие германские политические географы прибегли к

геополитике, чтобы обосновать "Drang nach Osten" (стремление на Восток)

своей страны, в частности адаптацию концепции МакКиндера Карлом Хаусхофером

применительно к германским стратегическим потребностям. Более

вульгаризированный отголосок этой концепции можно уловить в подчеркивании

Адольфом Гитлером по-

[53]

требности немецкого народа в "Lebensraum" (жизненном пространстве).

Некоторые европейские мыслители первой половины этого века предвидели сдвиг

геополитического баланса в восточном направлении, при этом регион Тихого

океана, в частности Америка и Япония, должен был превратиться в преемника

Европы, вступившей в пору упадка. Чтобы предупредить подобный сдвиг,

французский политический географ Поль Деманжон, как и прочие французские

геополитики, еще перед второй мировой войной выступал за более тесное

единство европейских государств.

Сегодня геополитический вопрос более не сводится к тому, какая

географическая часть Евразии является отправной точкой для господства над

континентом, или к тому, что важнее: власть на суше или на море. Геополитика

продвинулась от регионального мышления к глобальному, при этом превосходство

над всем Евразийским континентом служит центральной основой для глобального

главенства. В настоящее время Соединенные Штаты, неевропейская держава,

главенствуют в международном масштабе, при этом их власть непосредственно

распространена на три периферических региона Евразийского континента, с

позиции которых они и осуществляют свое мощное влияние на государства,

занимающие его внутренние районы. Но именно на самом важном театре военных

действий земного шара - в Евразии - в какой-то момент может зародиться

потенциальное соперничество с Америкой. Таким образом, концентрация внимания

на ключевых действующих лицах и правильная оценка театра действий должны

явиться отправной точкой для формулирования геостратегии Соединенных Штатов

в аспекте перспективного руководства геополитическими интересами США в

Евразии.

А поэтому требуются два основных шага:

• первый: выявить динамичные с геостратегической точки зрения

евразийские государства, которые обладают силой, способной вызвать

потенциально важный сдвиг в международном распределении сил и разгадать

центральные внешнеполитические цели их политических элит, а также возможные

последствия их стремления добиться реализации поставленных целей; точно

указать принципиально важные с географической точки зрения евразийские

государства, чье расположение и/или существование имеют эффект катализатора

либо для более

[54]

активных геостратегических действующих лиц, либо для формирования

соответствующих условии в регионе;

• второй: сформулировать конкретную политику США для того, чтобы

компенсировать, подключить и/или контролировать вышесказанное в целях

сохранения и продвижения жизненных интересов США, а также составить

концепцию более всеобъемлющей геостратегии, которая устанавливает

взаимосвязь между конкретными политическими курсами США в глобальных

масштабах.

Короче говоря, для Соединенных Штатов евразийская геостратегия включает

целенаправленное руководство динамичными с геостратегической точки зрения

государствами и осторожное обращение с государствами-катализаторами в

геополитическом плане, соблюдая два равноценных интереса Америки: в

ближайшей перспективе - сохранение своей исключительной глобальной власти, а

в далекой перспективе - ее трансформацию во все более

институционализирующееся глобальное сотрудничество. Употребляя терминологию

более жестоких времен древних империй, три великие обязанности имперской

геостратегии заключаются в предотвращении сговора между вассалами и

сохранении их зависимости от общей безопасности, сохранении покорности

подчиненных и обеспечении их защиты и недопущении объединения варваров.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: