Особенности синергетической картины мира

Синергетикой называют междисциплинарное направле­ние научных исследований, в рамках которого изучаются взаимопереходы порядка и хаоса, понимаемые как процес­сы спонтанной самоорганизации и дезорганизации. Синер­гетика, выступающая как своеобразное интеллектуальное движение, интегральное направление современной есте­ственнонаучной и социально-гуманитарной мысли, срав­нительно молода. Можно, однако, полагать, что у нее бла­гоприятные перспективы развития, ибо она отвечает на весьма глубокие духовные запросы жизни и значительно расширяет наши возможности постижения природного и социального бытия. Сущность бытия, исходя из позиций синергетики, видится не как статичное, незыблемое его оп­ределение, а как глубинная характеристика его становле­ния, связывающая моменты устойчивости и изменчивости, упорядочения и разрушения прежнего порядка.

Синергия - это совместное действие множества элемен­тов или участников определённого процесса, ведущее либо к сохранению в главном существующей его организации при наличии внешних и внутренних «возмущений», либо к появлению значимого нового качества путем расшатывания старого и установления нового порядка через самоорганиза­цию системы. Иными словами, синергия может быть креа­тивна, созидательна, причем созидание, как правило, сопря­жено с разрушением. Синергетика в чем-то схожа с диалек­тикой. Нужно, однако, учесть, что привычное понимание диалектики связано с утверждением, что источником разви­тия является не столько единство противоположностей, сколько их борьба. Синергетика же, не отрицая противоре­чивости развития и, насколько это возможно, учитывая борьбу противоположных сил, тенденций, акцентирует вместе с тем созидательный потенциал именно совместного действия, объединяющего различные стороны и элементы, усилия и импульсы, взаимоотношения которых могут и не иметь характера борьбы.

Важную роль в становлении синергетики сыграли рабо­ты Ильи Романовича Пригожина (1917-2003), бельгийского ученого русского происхождения, который исследовал тер­модинамику неравновесных процессов. Эти исследования показали, что в состояниях, далеких от термодинамическо­го равновесия, могут возникать самоподдерживающиеся упорядоченные структуры. Пригожин установил фунда­ментальную роль нестабильности в мировом бытии, спо­собность хаотических совокупностей материальных объек­тов к самоорганизации. Термин «синергетика» ввел немец­кий ученый Герман Хакен (р. в 1927), изучавший когерент­ное лазерное излучение как самоорганизующийся процесс и тоже пришедший к выводу, что в неравновесной открытой системе (получающей энергию извне) в результате флукту- аций (случайного отклонения физической величины от ее среднего значения) и конкуренции между различными кол­лективными движениями составляющих эту систему эле­ментов утверждается упорядоченное состояние. Состояние это описывается одним или несколькими параметрами по­рядка. Такая система может состоять из огромного количе­ства элементов, но их поведение подчиняется немногочис­ленным параметрам порядка, что означает весьма значи­тельное уплотнение информации о состоянии системы и протекающих в ней процессах. Данное ее уплотнение, или сжатие, не является лишь результатом реализации нашего субъективного намерения, вытекающего из стремления к удобству описания сложной системы, а имеет вполне объек­тивную основу. Подобное сжатие информации производит сама природа, и это становится почти наглядным в тех слу­чаях, когда система изменяет свое макроскопическое состо­яние, как это имеет место, например, при фазовых перехо­дах (изменение агрегатного состояния, переход в состояние сверхпроводимости). В каждом из таких переходов доста­точно отчетливо выделяется управляющий параметр, и ког­да он достигает критического значения, система в целом сравнительно быстро переходит в новое макроскопическое состояние.

Первоначально синергетика выступала как область есте­ственнонаучного исследования, в котором, как принято считать, нет места ссылкам на духовные побудительные причины происходящих изменений. Однако и Пригожин, и Хакен, создатели синергетики, будучи гуманитарно образо­ванными людьми, имеющими весьма широкий кругозор, дали немало указаний на то, что развиваемые ими идеи мо­гут оказаться значимыми, плодотворными также и в сфере познания человеческого бытия. Ведь синергетика, в одном из своих многочисленных определений, выступает как нау­ка о сложном, а нам нелегко указать на что-либо более слож­ное, нежели жизнь человека и общества. К сущностным ха­рактеристикам жизни вообще относятся неравновесность, нелинейность, бифуркационный (взрывной и раздваива­ющийся) путь развития с повышенной чувствительностью к флуктуациям на его развилках. Все эти понятия являются, как известно, ключевыми для синергетики. Если же специ­фическая задача синергетики видится в исследовании про­цессов самоорганизации, взаимосвязи моментов порядка и хаоса в реальных процессах развития, то и здесь, несомнен­но, социально-культурное и личностное бытие открывают нам немало поучительного. Тем не менее перенос идей из одной области исследования в другую всегда непрост; обыч­но он вносит элемент метафоричности, концептуальной нестрогости, который не обязательно является негативным, но во всяком случае требует повышенного внимания.

Линейные взаимодействия и равновесные процессы наи­более просты в изучении, но и в природе, и в обществе они встречаются довольно редко. Равновесное состояние систе­мы характеризуется устремленностью к такой степени по­коя, которая соответствует прекращению изменений, или безжизненности. Все живое неравновесно, ибо жйзнь под­держивается благодаря изменениям; жизнь обеспечивается притоком извне вещества, энергии и информации, преобра­зованием их живым существом, изменением им самого себя и, насколько это ему доступно, окружающей среды. Устой­чивость здесь сущностно процессуальна, динамична и отно­сительна; она достигается благодаря изменениям как во внутреннем мире индивида, так и во внешних условиях его бытия. Сложная упорядоченность жизненных процессов отдельного существа или сообщества живых существ под­держивается благодаря тому, что в окружающей среде по некоторым параметрам нарастает неупорядоченность - за счет использования нужных для жизни веществ и выведе­ния шлаков, расходования полученной извне энергии. Ди­намический макропорядок, характеризующий функциони­рование и развитие системы в целом, сопрягается с вариа­тивным, во многом хаотическим протеканием процессов на микроуровнях системы. В свою очередь, хаос способен спонтанно, самопроизвольно порождать ту или иную упо­рядоченность, а предпосылкой возникновения порядка из хаоса является, как известно, неравновесность системы. Имеет место, таким образом, взаимная обусловленность по­рядка и хаоса, их неразрывная взаимосвязь.

С приближением управляющего параметра к критиче- * скому значению состояние системы становится неустойчи­вым; в ней начинают происходить различные процессы, охватывающие множество элементов и образующие те или иные конфигурации. Некоторые из этих конфигураций вскоре затухают, другие же нарастают. Иногда такие конфи­гурации сосуществуют и даже подкрепляют друг друга; во многих случаях они вступают в отношение конкуренции, и какая-то одна из конфигураций побеждает остальные, по­давляет их. Амплитуды нарастающих и побеждающих кон­фигураций, характеризующие устанавливающуюся органи­зацию системы, Хакен как раз и называет параметрами по­рядка. Данные параметры описывают макроскопическую структуру системы. Принципиальное значение для синерге­тики имеет тот факт, что параметры порядка определяют поведение не только нарастающих, но и затухающих кон­фигураций, характеризуя динамику системы в целом, при­чем как вблизи точки потери устойчивости, так и на удале­нии от нее. В свою очередь, сами эти параметры порядка вы­ражают совместное, или кооперативное, поведение множе-. ства элементов, входящих в состав системы, как если бы эти элементы действовали на основе консенсуса. Такой подход к описанию изменения состояния систем доказал свою эф­фективность прежде всего в физике. Однако, как отмечает Хакен, он может быть применен к системам самой различ­ной природы, в которых совместное действие большого ко­личества элементов производит макроскопические, каче­ственные изменения.

Нелинейность процессов, взаимодействий означает от­сутствие строго пропорционального соответствия между действующей причиной и вызываемым ею следствием, а также возможную неоднозначность, вариативность самих этих следствий. Неравновесные, нестационарные процессы, как правило, нелинейны, а это означает, что для них харак­терна, с одной стороны или на одних стадиях изменений, нечувствительность к некоторым сравнительно сильным воздействиям, а с другой стороны или на других стадиях - повышенная чувствительность к относительно слабым воз­действиям, имеющая место в зоне, так сказать, резонанса или на стадии кризиса, где возможны резкие, скачкообраз­ные переходы системы в некоторое новое устойчивое состо­яние. Каждый конкретный неравновесный и нестационар­ный процесс характеризуется определенным набором таких возможных состояний, в которых система обретает устой­чивость и ее изменения становятся предсказуемыми. В со­стоянии же неустойчивости система находится, так сказать, на распутье, ее будущее не предопределено; даже незначи­тельные случайные воздействия могут круто изменить ее путь, подтолкнуть ее к одному из возможных в принципе, но строго не предзаданных направлений дальнейшего дви­жения.

Неравновесность, как подчеркивает Пригожин, создает возможность появления уникальных событий или явлений, складывающихся в результате цепи в чем-то непредсказуе­мых и в целом необратимых изменений. В «жизни» подоб­ных систем этапы относительной устойчивости сменяются стадиями бифуркации, или резкого, как бы взрывообразно- го преобразования состояния и направленности изменений. Одни из таких преобразований ведут к повышению степени упорядоченности, другие - к нарастанию беспорядка, дегра­дации системы, снижению уровня ее сложности. Скатыва­ние к хаосу, дезорганизация явления есть разрушение преж­него порядка; но разрушение, как правило, затрагивает лишь определенные стороны бытия - тотальная деградация и полное уничтожение порядка невообразимы. Как уже от­мечалось, гибель одних форм порядка создает предпосылки для спонтанного возникновения других его форм. Утвер­дившийся в результате распада ранее существовавшей сис­темы хаос содержит в себе новые элементы и новые воз­можности, отличающиеся от тех, которые характеризовали прежнее состояние. Один из наиболее важных выводов си­нергетики состоит в том, что динамический хаос содержит в себе возможности самоотрицания и восхождения к некото­рому порядку.

Картина мира, складывающаяся под влиянием синерге­тики, качественно отличается от прежней, или классиче­ской, которая утверждала неизменность первоначал при­родного бытия, а также устойчивость законов, выражаю­щих упорядоченность мироздания. Синергетика, напротив, подчеркивает фундаментальную роль хаоса, из которого естественным образом может возникать порядок, а также временный, относительный, условный характер всякого утвердившегося порядка. Если классическая картина мира считалась построенной в согласии с требованиями челове­ческого разума, логического мышления, то новое миропо­нимание требует определенного пересмотра ранее утвер­дившихся критериев рациональности.

Бытие как жизнь

Современное теоретико-мировоззренческое осмысление бытия природы требует основательных естественнонауч­ных знаний и результативно осуществляется, как правило, философски мыслящими творцами новой науки. Однако проблема бытия требует и собственно философской ре­флексии, новые пути которой стали прокладываться еще в XIX в., притом нередко в форме полемики с гегелевским панлогизмом. В знаменитой формуле Декарта «Я мыслю, следовательно, я существую» центральное место занимало мышление, понимаемое как внутренняя осознанная дея­тельность, удостоверяющая сначала свое собственное, а за­тем и всякое другое бытие. Не слишком доверяя мышле­нию, которое многократно ошибалось, многие современ­ные философы подчеркивают фундаментальную значи­мость всего человеческого внутреннего опыта, а не только рациональных его компонентов, видя в нем исходное бы­тие, совпадающее с непосредственным переживанием людь­ми собственной реальности. Современный аналог декартов­ской формулы мог бы звучать примерно так: «Я живу, пере­живаю свое бытие в мире, следовательно, существует жизнь - моя и мира».

А. Шопенгауэр

Немецкий философ Артур Шопенгауэр (1788-1860), учение которого явилось одной из важнейших предпосылок «философии жизни», дал во многом нетрадиционный, не­типичный для философии Нового времени ответ на вопрос, чем же является подлинная действительность? Яростно и не всегда корректно критикуя философское учение Гегеля, он утверждает первичность воли по отношению к разуму и во­левое начало бытия в целом. При этом он исходит из мысли Канта о приоритете практического разума по отношению к разуму теоретическому. Но прежде чем будут в полной ме­ре использованы возможности, заключенные в этой посыл­ке, Шопенгауэр, опять-таки в согласии с Кантом, утвержда­ет, что весь существующий для познания внешний мир есть представление познающего его субъекта. Пространство и время - это общие субъективные формы представления, ко­торые, правда, находятся между собой в противоречии. В пространстве возможно сосуществование разных вещей, но не разных состояний одной и той же вещи. Эти разные состояния выражают временную последовательность фаз ее бытия. Соединение данных двух форм представления ре­альности производится интуитивным рассудком. При этом обнаруживается действие всеобщего закона причинности, определяющего последовательность состояний вещей во времени и в пространстве. Тем самым создается картина ма­териальной действительности, соединяющая простран­ственную и временную определенность вещей.

Разум, по Шопенгауэру, есть способность отвлечения (абстрагирования) и образования понятий, а также их при­менения в рассуждениях в соответствии с законом достаточ­ного основания, устанавливающим необходимую взаимо­связь и взаимообусловленность явлений. Открываемые посредством разума истины связывают суждения, почерп­нутые из мира явлений, с чем-то, отличающимся от него, но более глубоким. Разум, наука имеют дело с внешностью бы­тия, с явлениями, но они не способны проникнуть в его глу­бинные области, постичь «вещи в себе». На основе опериро­вания понятиями невозможно убедительно решить вопрос о сущности бытия. Для решения этого вопроса нужно вый­ти за пределы представлений. Наука, ограниченная система­тизацией и переистолкованием нашего внешнего чувствен­ного опыта, неспособна это сделать. Правда, наука дает ука­зание на существование подлинных глубин бытия, ибо она оперирует понятием силы, хотя природа эмпирически обна­руживаемых сил остается необъясненной.

Вот здесь-то и выявляется продуктивность кантовского тезиса о примате практического действия над познанием.

? Реальные человеческие поступки, по утверждению Шопен­гауэра, направляются не разумом, а волей. Если бы человек был доступен нам только как внешняя вещь, то его действия во многих случаях были бы совершенно непонятными j Но каждый из нас есть вещь в себе, доступная самонаблюде­нию, которое и указывает на волю как основу наших действий. Воля есть внутренняя суть человека, его характер. Движения Нашего тела - это опредмеченные акты воли. Итак, в себе мы обнаруживаем, в качестве глубинной сущ­ности, волю, которая, правда, действует через мотивы, свя­занные с конкретными внешними условиями, и в этих внешних проявлениях она подчиняется закону достаточно­го основания. Сама же по себе воля свободна.

Такое же волевое начало Шопенгауэр усматривает и в живой природе, и в характере сил, действующих в неорга­ническом мире. Отсюда он заключает, что единственная и всеобъемлющая вещь в себе - это воля. Но это означает, что воля находится вне пространственных и временных разли­чений, т.е. не может быть расчленена на части и выступает как единая мировая воля. Последняя внерациональна и вне- моральна, ибо разум принадлежит к «внешности» бытия, а мораль основана целиком на разуме. Мировой воле безраз­лична судьба отдельных индивидов; она движима лишь стремлением быть, самореализоваться. Отдельные вещи, существа, суть индивидуации (единичные обособления из всеобщего) мировой воли, сталкивающиеся между собой, страдающие и обреченные на гибель. Только в акте состра­дания мы обнаруживаем глубинное внутреннее родство друг с другом благодаря общему началу бытия - мировой воле. Познание сущности бытия указывает на тщетность всяких индивидуальных устремлений, Неустранимость вы­зываемых ими страданий. Это познание достигается не на основе понятийных построений и рассуждений, а интуи­тивным путем через творческое прозрение, которое родственно художественному озарению.

Итак, Шопенгауэр отбрасывает точку зрения Гегеля как несостоятельную и обращает внимание не на понятийно-познавательное объяснение всеобъемлющего бытия, а на особое значение таящихся в глубинах мироздания внепоня- тийных, иррациональных его сторон, открываемых внут­ренним опытом интуитивного человеческого самопостйже- ния. В этом смысле учение Шопенгауэра есть один из основ­ных истоков современной иррационалистической филосо­фии, представленной, в частности, некоторыми разновид­ностями «философии жизни».

( Утверждение иррациональности глубинного бытия - это реакция на. чрезмерную самоуверенность философского ра­зума, имеющего дело с воображаемой действительностью и выстраивающего ее на основе умозрительных посылок, тог­да как реальная жизнь далеко не во всем разумна и схемати­зируема. Как бы иллюстрируя кантовское учение об антино- мичности чистого разума, Шопенгауэр противопоставляет гегелевской философии тождества бытия и мышления свою онтологическую конструкцию, утверждающую внеразум- ность, несоизмеримость с мыслью глубинной основы бы- гия. Гегель нарушил кантовский запрет на умозрительную онтологию, а Шопенгауэр показал, что гегелевская онтоло­гическая схема ничуть не более убедительна, чем та, которая построена на совершенно противоположных основаниях.

Ф. Ницше

В противовес классическому рационализму в конце XIX в. складывается «философия жизни», утверждающая жизнь в качестве самозначимой реальности, подлинного бытия. Одним из первых представителей этого течения был Фридрих Вильгельм Ницше (1844-1900), который пред­принял радикальную критику ценностей западной культу­ры. Всю историю западной культуры Ницше истолковал как восхождение и развертывание нигилизма, концентрирован­но выраженного в словах «Бог мертв».

Осмысливая учение Ницше, немецкий философ М. Хайдеггер (1889-1976) отмечал, что тезис о смерти Бога означа­ет, по существу, отрицание сверхчувственного мира вооб­ще. Бог здесь выступает лишь как привычное наименование высшей сферы бытия, понимаемой как подлинная действи­тельность, из которой исходят животворящие импульсы, созидающие окружающий нас мир вещей и событий и обо­гащающие человека высшими ценностями и смыслами бы­тия. Реальное историческое движение Европы, по Ницше, осуществлялось таким образом, что эта ориентация на трансцендентные, запредельные, потусторонние ценности постепенно ослабевает1_Сверхчувственный мир утрачивает свое значение в жизни людей и заменяется авторитетом личной совести, человеческого разума} Потусторонняя цель вечного блаженства преобразуется в установку на достиже­ние земного счастья.

Прежние ценности обесценились, небеса опустели, и это означает, что нужны новые ценности. Радикальная пере­оценка ценностей, предпринятая Ницше, направлена про­тив привычных оснований всей современной ему культуры - против христианства с его проповедью сострадания и забо­ты о слабых, против ханжеской буржуазной морали, против такой организации жизни, которая сковывает человеческие инстинкты, естественные побуждения, ослабляет волю к са­моутверждению.

В противовес ценностям, объявленным Ницше устарев­шими и пагубными для человеческого бытия, Провозглаша­ется самоценность жизни, понимаемой как напряженный процесс становления, самореализации всего существующе-

См.: Хайдеггер М. Время и бытие / М. Хайдеггер. М., 1993; Хайдег­гер, М. Слова Ницше «Бог мертв» // Вопросы философии. 1990. № 7.

го, как проявление инстинкта роста, власти, накопления сил, упорства в достижении целей. Все многообразные фор­мы жизни выступают, по Ницше, как модификации уни­версальной воли к власти, пронизывающей природное и че­ловеческое бытие. Вещи, индивидуальные живые особи, че­ловеческие личности - это лишь сгустки силы, динамиче­ские центры борьбы за самоутверждение.

Подлинной ценностью объявляется все то, что усилива­ет жизнь, способствует ее возрастанию, обогащает ее твор­ческие проявления. Пагубно же то, что стесняет жизнь, за­глушает естественные побуждения, первичные жизненные инстинкты, поддерживает хилое в ущерб сильному. Живот­ные испорчены, если они утратили свои инстинкты и пред­почитают вредное полезному. «Высшие чувства», «идеалы человечества», «христианские ценности» - все это, как утверж­дает Ницше, - симптомы порчи человеческой породы, ос­лабления и деградации воли к власти. Обычный, массовый человек, как полагает этот автор, едва ли возвышается над животными. Естественный отбор вовсе не способствует вы­живанию самых одаренных особей; все необыкновенное, яркое и талантливое вызывает у окружающих зависть и озлобление. Наиболее одаренные личности не боятся опас­ностей, часто рискуют собой и обычно рано гибнут, не ос­тавляя потомства. В результате естественного отбора выжи­вают посредственности. В человеке соединены два начала - твари и творца. Тварь низменна и не заслуживает жалости. Просто человек - это всего лишь животное. Сверхчеловек - это творец, отличающийся мощной жизненной силой, мо­гучими инстинктами.

Осуществление подлинных ценностей жизни, прираста- ние бытия через ничем не ограничиваемую реализацию во­ли к власти - таково по Ницше, призвание сверхчеловека. В красноречивых выразительных текстах этого автора мож­но найти самые разные характеристики сверхчеловека - от «белокурой бестии», так полюбившейся нацистам, до утверж­дения высокой ответственности человека за свои деяния и подчеркивания исторической миссии людей, принявших господство над землей. Тексты Ницше специфичны, едва ли понравятся тем, кто знаком с философской традицией и ис­пытывает уважение к строгой и доказательной форме миро­воззренческого размышления. Категоричность и дерзость суждений Ницше, яркая и броская фразеология, но вместе с тем и нередкое отсутствие системности в использовании ба­зовых понятий дают повод рассматривать Ницше как ори­гинального, талантливого литератора, однако едва ли убеждают в его философском глубокомыслии и мировоз­зренческой ответственности. Соловьев писал о «гениальной психопатии, выраженной в увлекательной лирической про­зе Ницше»¹. -

Проблемы, которые решал Ницше, важны, однако мно­гие из предложенных им решений недостаточно продуманы с точки зрения их практической результативности. В целом показательна общая иррационалистическая тенденция предпринятого Ницше переистолкования бытия, а также очевидная концентрация его мыслительных усилий на проблемах человеческого бытия. Науку в целом Ницше оце­нивает очень невысоко, признавая лишь ее полезность в плане приспособления к условиям жизни. Превращение по­нятия «жизнь» и сопряженного понятия «воля к власти» в основополагающие определения бытия делает эти понятия размытыми, нечеткими и многозначными. Ницше утверж­дает субъективность всякой истины, зависимость ее от чело­веческой воли.

В. Дильтей

Немецкий мыслитель Вильгельм Дильтей (1833-1911), будучи видным представителем «философии жизни» и ос­новоположником «понимающей психологии», придержи­вался более привычных, академических форм философ­ствования. Правда, и он проявлял повышенный интерес к субъективному началу исторического бытия.

Дильтей находил малопродуктивной ориентацию фило­софии на образцы строгости и научности построений, кото­рые выработаны естествознанием. Последнее отправляется от фактов опыта, фиксируемых внешними чувствами, и лишь с большим трудом, используя изощренные приемы экспериментирования, логической и математической обра­ботки данных, продвигается к искомым обобщениям, кото­рые все равно остаются гипотетическими и часто обнаружи­вают свою несостоятельность. Таким путем, полагал Диль­тей, невозможно постичь подлинное бытие, обладающее достоинством непосредственной очевидности и достовер­ности.

Более плодотворными в этом плане, по убеждению Дильтея, являются образцы гуманитарного знания, заим­ствованные из наук о духе, имеющих дело с реальностью, непосредственно данной в человеческом переживании и притом представляющей для нас неоспоримую и приори­тетную значимость. Науки о духе обращены к человеческой жизни, которая исходна по отношению ко всякому раз­мышлению и систематическому исследованию. Она изна­чально открыта человеческому самопостижению, и надо лишь избегать искажения, деформации этого первичного и прозрачного для понимания опыта переживания бытия. Вместо выработанных естествознанием приемов объясне­ния внешнего, чуждого духовной сущности человека при­родного бытия, науки о духе апеллируют к непосредствен­ному пониманию внутренних чувственно-эмоциональных человеческих состояний, смысл которых очевиден и вклю­чен в целостность нашего бытия.

Душевная жизнь представляет собой непрерывную и ди­намичную цельность, не исчерпываемую мышлением. Жизнь как исходная и беспредпосылочная данность должна быть постигнута, исходя из нее самой; в своих основаниях она внеразумна, бессознательна и не поддается всеобъемлю­щей рационализации. Природу мы объясняем, а душевную жизнь понимаем. Все формы организации общественной жизни и все культурные системы (религия и церковь, наука и искусство, семья, хозяйство, право, государство) основы­ваются, по утверждению Дильтея, на живой связи между людьми и неотделимы от их непосредственных пережива­ний. Переживание целостно и непосредственно, оно не нуж­дается в разложении на составные части как предваритель­ном условии понимания и даже как бы препятствует такому разложению. Оно есть для нас подлинная реальность, то внутреннее бытие, исходя из которого можно истолковать также и внешнее бытие, окружающий нас реальный мир. Эта непосредственная данность и целостность нашего внут­реннего бытия предшествует любым абстракциям, систе­мам понятий. Всякое понимание продуктивно не потому, что оно получает четкое понятийное выражение, а благода­ря достижению непосредственной сопричастности с жизнью. Мы обычно понимаем больше, чем знаем, а пере­живаем больше, чем понимаем.

Правда, эта непосредственная данность и осмысленная открытость духовного бытия может стать проблематичной, когда мы обращаем внимание на жизнь других людей, в том числе и тех из них, которые представляют иные историче­ские эпохи и культуры. Но и в этом случае имеется принци­пиальная возможность понимания человеческих переживаний путем уяснения вызвавших их обстоятельств и мысленного помещения самого себя в аналогичные условия. Духовная жизнь другого человека открыта моему «вчувствованию». Здесь, однако, мы вступаем в смутную область внешнего опыта, где все уже не столь очевидно, лишено непосред­ственной достоверности. Тем не менее нашему пониманию доступны памятники материальной культуры, язык другого народа, его мифы, его искусство и другие духовные творе­ния, в которых выражена психическая жизнь этих людей, объективирована их духовная сила. В событиях истории и творениях культуры человеческая духовность встречает всегда нечто подобное и понятное ей. Человек не противо­стоит истории, а скорее сам он и есть история, в которой раскрывается его сущность.

А. Бергсон

Французский мыслитель Анри Бергсон (1859-1941) - один из наиболее ярких представителей «философии жиз­ни», известен как последовательный критик формально-ло- гической рациональности. Тем не менее его рассуждения, доказывающие ограниченность понятийно-логической формы знания и преимущества интуитивного постижения бытия, выстроены весьма последовательно и сочетают прекрасный литературный стиль изложения с хорошим знанием современной ему науки.

Бергсон констатирует, что за видимым разнообразием философских позиций скрываются два разных способа по­знания вещей. Первый предполагает изучение вещи извне - путем ее расчленения или символического изображения. Данный путь обеспечивает получение знания, ограниченно­го его соотнесенностью с выбранной точкой зрения на изу­чаемое. Второй способ, наоборот, состоит во вхождении во внутреннюю сущность вещи путем интуиции, как бы при­писывающей этой вещи некие состояния души и через ду­ховное сродство с ними постигающей вещь в целом и абсо­лютно, а не относительно. Так, можно дать внешнее описа­ние человеческой личности, хотя оно не охватывает все то, что она есть сама по себе; но человека можно понять изнут­ри, на основе расположения, позволяющего духовно слить­ся с другим и целостно постичь его суть, недоступную ника­кому анализу.

Метафизика, по Бергсону, притязает на интуитивное постижение сути бытия в целом. Она, конечно, использует понятия, поскольку они вообще нужны для строгого мыш­ления, осуществляющегося в науках, на которые она опира­ется. Но метафизика должна освобождаться от жестких, догматических понятий и использовать только такие поня­тия, которые, как пишет Бергсон, способны принять усколь­зающую форму интуиции. Есть по крайней мере одна ре­альность, которую мы схватываем изнутри, и это - наша собственная личность. Она - не вещь, а процесс, разворачи­вающийся во времени. В нашей личности есть и своеобраз­ная кора, затвердевшая поверхность, характеризующая восприятия материального мира, сгруппированные в пред­меты. Есть также двигательные привычки и схемы деятель­ности. Они, однако, не составляют наше «Я», которое, как мы интуитивно ощущаем, есть непрерывность истечения, последовательность уникальных событий, перетекающих одно в другое.

Исходная посылка философии Бергсона состоит в том, что подлинная реальность есть изменчивость. Для созна­тельного существа существование состоит в изменении. На­ша интуиция побуждает заключить, что изменение это сов­падает с временем, которое не есть пустое дление или толь­ко субъективная форма восприятия предметов нашего опы­та, а выступает как постоянное творение нового. Внешняя, непосредственно данная нашему духу реальность есть под­вижность, изменчивость.

Классики античной философии считали, что неизменное выше, чем изменчивое. Современная наука, как констатиру­ет Бергсон, начинает прозревать, что именно изменчивость есть подлинная реальность. Эта субстанциональная по сво­ему статусу реальность духовна и представляет собой исте­чение сознания, деятельности, свободы.

Первоначальный порыв жизни переходит от одного по­коления живых организмов к другому, следующему за ним. Развитие жизни - отнюдь не линейный и однонаправлен­ный процесс; скорее это взрыв и последующее дробление первоначального порыва, происходящее в силу сопротивле­ния со стороны неодушевленной материи, в которой дан­ный порыв распространяется и в которую он внедряет неоп­ределенность и свободу. В свою очередь действие материи приводит к образованию относительно устойчивых и опре­деленных форм существования (вещей). Устойчивость - это остановка в развитии. Отдельные живые организмы от­носительно устойчивы и потому не самоценны. Абсолютно значим только сам жизненный порыв. Будучи духовным, он заключает в себе множество разнообразных возможностей. Этот порыв увлекает материю на путь организации, мате­рия же замедляет и раздробляет движение.

Духовность - это движение вперед. В мире человеческо­го бытия она ведет к творению такого нового, которое несо­измеримо с исходными посылками и не вытекает из них. Те же представления, которые вращаются в круге исходных по­сылок, предопределяющих выводы, идут в направлении к материальному, к вещам, имеющим устойчивую опреде­ленность. Показательна в данном отношении, как отмечает Бергсон, слабость или неубедительность дедукции в приме­нении к проблемам психологии или морали. Казалось бы, именно в области духовных явлений наш ум должен чувствовать себя особенно свободным и способным к сущ­ностному постижению. На деле же именно здесь он останав­ливается и испытывает крайние затруднения при попытках получить убедительные новые выводы. Наоборот, в геомет­рии, астрономии, физике, словом, везде, где мы имеем дело с внешними для нас вещами, логическая дедукция оказыва­ется вполне дееспособной и результативной.

Дело в том, что дедукция как мыслительная операция со­образуется с особенностями материи, а последняя как бы поддерживается пространством. Равным образом и индук­ция основывается на том, что одинаковые причины ведут к одинаковым следствиям. Геометрия - идеальная форма та­ких упорядоченных рассуждений. Математический поря­док, по Бергсону, указывает на перерыв, остановку творче­ского опыта. Материя в целом представляется ему неким понижением до уровня протяженности того, что по сути есть время; она есть переход свободы в необходимость. Но материальные вещи не могут сами поддерживать свое суще­ствование; самопроизвольно они, как считает великий ин­туитивист, только разрушаются. Значит, их созидание идет в направлении, противоположном чисто физическим про­цессам, т.е. имеет нематериальный характер. Невеще­ственное, духовное начало бытия является подлинной тво­рящей силой, или жизненным порывом. Пути его разверты­вания непредзаданы, ^запрограммированы и не имеют фиксированной конечной цели. В этом обнаруживается творческий и вместе с тем иррациональный характер, жиз­ненного порыва. Жизнь есть непрекращающееся и непредопределенное творение нового.

Мир материальных тел и протяженностей принадлежит к внешней, поверхностной стороне бытия. Материя пассив­на, ибо в ней жизненный порыв дробится и окостеневает во множестве конкретных предметов. Присущая им упорядо­ченность бытия, утвердившаяся в результате ограничения, свертывания жизненного порыва, составляет материал для познавательных усилий нашего интеллекта. Интеллект, ра­циональное познание есть поиск подобия, подведение ново­го под старое, отыскание единообразия и закономерности в мире установившихся «твердых» тел. Благодаря интеллекту, возможны приспособительные действия в мире ставшего, фабрикации искусственных предметов и орудий покорения природы. Человек как физическое тело связан со множе­ством других телесных форм бытия, и доставляемые интел­лектуальным познанием сведения об их свойствах имеют неоспоримую практическую значимость, помогают людям обустроиться в мире. Но познавательные возможности ин­теллекта ограничиваются областью дискретного, в котором угасло пламя жизни.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: