|
Позитивизм. Постпозитивизм. Герменевтика
О. Конт
Вопрос о познании человеком мира так или иначе затрагивается во всех философских учениях прошлого и наших дней. Познание направлено на выработку надежных, достоверных знаний, однако весьма непросто .определить, что такое знание. Многими философами признается существование, наряду с приобретенным знанием, также и врожденного знания. Наряду с отчетливыми знаниями, выразимыми в понятиях, существует неявное и нечетко осознаваемое знание. Если считать необходимым признаком знания его истинность и связывать последнюю с логической убедительностью и фактической достоверностью, то как следует относиться к религиозным, этическим истинам, к художественной правде?
Философские концепции познания весьма многолики. Некоторые из них уже обсуждались в предыдущих главах данной книги. Эту главу мы начинаем обсуждением позитивистской линии или традиции, оформившейся в XIX в. Связана она с акцентированием достоверности и ценности научного («положительного», или позитивного) знания, имеющего, как утверждают позитивисты, важные преимущества не только перед обыденным, неспециализированным и нестрогим знанием, но и перед умозрительными философскими построениями или же религиозными догмами. Предпринятая еще Шопенгауэром массированная атака на человеческий разум, приведшая к утверждению внеразум- ности основ мироздания, не могла не насторожить мыслителей, испытывавших доверие к науке, с оптимизмом наблюдавших ее стремительное развитие и возлагавших на нее основные мировоззренческие надежды. Философы, ориентированные на образцы научности, предлагавшиеся современным им естествознанием, не могли также симпатизировать гегелевским натурфилософским импровизациям. Им оставалось поэтому заключить, что конкретные, положительные науки в тенденции обладают мировоззренческой самодостаточностью и не нуждаются ни в какой внешней для них философии. Такую точку зрения на соотношение философии и науки отчетливо выразил французский мыслитель Огюст Конт (1798-1857), основоположник позитивизма.
Своей главной заслугой Конт считал открытие закона, которому подчиняется весь ход развития человеческого ума в различных сферах его деятельности. Закон этот состоит в том, что каждая из важнейших человеческих идей, каждая из отраслей нашего знания проходит последовательно три теоретических состояния: состояние теологическое, или фиктивное; состояние метафизическое, или абстрактное; состояние научное, или положительное. Этому соответствуют три исключающих друг друга вида философии, или три общие системы воззрений на совокупность изучаемых явлений. Первая (теологическая) представляет собой необходимый отправной пункт развития ума, который, как бы на стадии детства, стремится к абсолютному познанию и воображает, будто явления производятся прямым и постоянным действием сверхъестественных факторов.
Теологическую стадию открывает фетишизм, одушевляющий окружающие предметы и приписывающий им собственную волю к действию. Затем, на смену ему приходит политеизм, отнимающий у объектов собственную активность и приписывающий множественным божественным силам управление миром. Высшей ступенью теологической стадии является монотеизм, утверждающий единственное сверхприродное Божественное начало мироздания. В метафизическом состоянии человеческий ум заменяет божественных управителей абстрактными силами или сущностями, самостоятельно производящими все наблюдаемые явления. Объяснение последних сводится к отысканию соответствующей им сущности. Предельное развитие метафизического мировоззрения, по Конту, состоит в подведении всех разнообразных сущностей под единую великую первосущность и причину всех явлений (природу). Метафизическая стадия представляет собой лишь модификацию теологического миропонимания и переходную ступень к третьей, высшей и окончательной стадии - позитивной.
Положительная философия, по Конту, состоит в признании подчиненности всех явлений неизменным естественным законам, открываемым наукой на основе изучения-и установления точных фактов. Положительные науки не стремятся, ввиду бессмысленности этого занятия, утвердить некие первопричины или абсолютные сущности явлений, а скрупулезно изучают все обстоятельства возникновения явлений, связывают между собой выявленные факты и стремятся подвести их, в качестве частных случаев, под возможно меньшее число фактов, в идеале - под единственный фундаментальный факт, каковым выступает, например, в механике явление тяготения.
Мы не знаем, что такое притяжение само по себе, но нам этого и не нужно знать, ибо вполне достаточно установить общий закон, которому подчиняются все факты притяжения тел друг к другу, что и сделал Ньютон.
Конт считал, что вся область научного исследования может быть разделена на математику, астрономию, физику, химию, биологию и социологию. Науки здесь располагаются в порядке восхождения от абстрактных ко все более конкретным явлениям и, соответственно, в.порядке возрастания сложности решаемых познавательных задач. Переход от теологической стадии ко второй - метафизической и от нее к третьей - позитивной совершается в разных науках неодновременно и, в общем, происходит тем позже и тем труднее, чем сложнее и конкретнее изучаемые данной наукой явления.
Особое значение Конт придавал предпринятому им обоснованию необходимости разработать социологию, призванную завершить последовательность положительных наук. Благодаря построению научной социологии и вытеснению из области познания общественных явлений теологических и метафизических объяснений, полагал он, удастся впервые поставить всю философскую систему на прочное основание, достичь однородности наших понятий о явлениях. Наука при этом окончательно приобретет положительный характер, и далее ей останется лишь бесконечно развиваться по твердо установленному пути, приобретая все новые факты и формулируя их обобщения.
Такое нормальное развитие науки сопровождается, однако, отраслевой дифференциацией умственного труда, создающей определенные неудобства для постижения положительного мировоззрения во всей его полноте. Поэтому, как полагал Конт, существующее разделение научного труда должно быть усовершенствовано, и, наряду с основными положительными науками, полезно образовать еще одну науку, которая бы изучала общие положения всех наук и сводила их в единую систему, основанную на минимальном числе общих принципов в строгом соответствии с правилами положительного метода. В этом видел Конт назначение позитивной философии в общей системе положительных наук, считая, что достижение данной системой зрелости позволит преобразовать на позитивных началах всю деятельность обучения и воспитания людей, изгнав из нее теологические и метафизические предрассудки, а также заложить прочную научную основу позитивных общественных преобразований, необходимую для предотвращения кризисных явлений, хаотических процессов в социальной жизни.
Гегелевская всеобъемлющая умозрительная схема саморазвития абсолютной идеи оказывается при этом просто отброшенной в качестве болезненного проявления метафизических наклонностей человеческого ума. Правда, и самому Конту не удалось вполне уберечься от метафизических соблазнов. Чисто умозрительной и очень плохо обоснованной фактами является его исходная идея относительно неизменности универсальных законов, устанавливаемых наукой, а равно и сопряженные с ней идеи неизменности человеческой природы и первичности социальной статики по отношению к социальной динамике. Недоумение вызывает сконструированная Контом религия «Великого существа», понимаемого как совокупное человечество в лице лучших его представителей, притом уже умерших. Присвоенное Контом право составлять перечень ранее живших богоподобных представителей «Великого существа» превращало его не только в защитника положительной науки, но и в верховного жреца новой религии объединенного человечества, упорядочивающего, в соответствии с разработками положительной философии, мысли и чувства людей.
Во второй половине XIX в. позитивизм получил широкое распространение в различных странах. Одной из наиболее популярных его разновидностей стало учение английского философа Герберта Спенсера (1820-1903). Свою задачу он видел в создании синтетической философии, объединяющей положения и выводы всех наук на основе идеи эволюции. В процессе эволюции, полагал он, происходит интеграция материи, на место относительной неопределенности, несвязанной однородности ее элементов появляется большая определенность, согласованность разнородности. Устанавливающееся в ходе развития равновесие действующих сил затем вновь нарушается, и возникает необходимость его восстановления в новой форме. Прогресс в природе и в обществе предполагает всеобщую дифференциацию как отрицание прежней однородности, а также возрастание организованности и определенную ритмичность протекающих процессов.
Хотя наши знания вытекают из опыта, для их получения нужны некоторые идеи, составляющие их предпосылку. Поскольку понятие материи, по Спенсеру, основывается на учете действия сил, главной предпосылочной идеей науки является «закон постоянства силы». Этот закон недоказуем, и природа сил нам неизвестна; мы можем исследовать лишь их проявления. Подобные представления он распространяет и на область общественных явлений, в том числе и на сферу образования. Поскольку прогресс неодолим, то задача образования усматривается им в том, чтобы подготовить индивидов к продуктивному участию в грядущей, более совершенной жизни. Содержание образования, как полагает Спенсер, должно вооружить человека всем необходимым для самосохранения и успешного поддержания жизни. Для этого нужно прежде всего освоить научные знания о работе человеческого организма и психики, столь важные с точки зрения сохранения и укрепления здоровья. Вообще все учебные предметы должны давать положительные знания. В плане воспитания полезен здоровый эгоизм, дополняемый альтруизмом.
На смену позитивизму Копта и Спенсера вскоре приходит новая его разновидность, представленная прежде всего учением австрийского физика, философа-идеалиста Эрнста Маха (1838—1916), который внес определенный вклад в развитие механики и подготовил почву для положительного восприятия идей теории относительности, созданной физиком-теоретиком А. Эйнштейном (1879-1955). Собственно философские воззрения Маха связаны с утверждением, что элементы, из которых состоят тела, не являются чем-то принципиально иным, нежели наши ощущения. В одной связи данные элементы образуют физический мир, а в другой - выступают как фрагменты психической действительности. Сами по себе эти элементы нейтральны, то есть не являются ни чисто физическими (объективными), ни чисто психическими (субъективными). Наука должна просто описывать элементы и связи между ними, не допуская ссылок на то, что недоступно нашим ощущениям, нашему непосредственному опыту. В частности, Мах полагал, что из естествознания нужно исключить представления об атомах, поскольку атомы не воспринимаются нашими органами чувств.
Столь радикальный эмпиризм не мог надолго стать популярным, и когда физика в начале XX в. выработала новое теоретическое объяснение исследуемой ею реальности, взгляды Маха утратили популярность. Тем не менее позитивизм как определенное умонастроение продолжал существовать, а в форме неопозитивизма он, начиная с 20-х годов прошлого века, становится на несколько десятилетий одним из ведущих направлений западной философии.
Л. Витгенштейн
В конце XVII в. Кант сформулировал, в качестве исходного в философском исследовании, вопрос: «Что я могу знать?». Развернутое обсуждение им этого вопроса, предпринятое в «Критике чистого разума» на основе творческого синтеза идей эмпиризма и рационализма, открыло перед философией новые перспективы развития. В начале XX в. философы вновь вынуждены были обратиться к вопросам о возможностях человеческого познания, о сущности и жизненной значимости феномена знания. Актуализация проблемы познания была вызвана резким усложнением научно- познавательной деятельности, специализированной на получении систематических достоверных знаний, и необходимостью заново осмыслить, что значит знать что-либо, чем знание отличается от мнения или предрассудка?
Поскольку особое внимание к науке было отличительной чертой философии позитивизма, неудивительно, что обсуждение вопроса о знании осуществлялось в тесной связи с идеями этой философии. Правда, влияние позитивизма
Конта и Спенсера к тому времени было существенно ослаблено обнаружением устарелости предпринятых ими «синтетических обобщений» научных данных, претендовавших притом на полную неувядаемость. Не выдержала испытания временем и более поздняя, махистская разновидность позитивизма. Ощущалась настоятельная потребность в модернизации позитивизма.
Первые шаги в этом направлении были предприняты в рамках аналитической философии, исследовавшей языковые средства выражения знания и сосредоточившей внимание на проблеме значения отдельных слов, целостных; высказываний и их систем. У истоков аналитической философии стоял английский философ Бертран Рассел (1872-1970), крупный специалист также в области математики и логики. Большое влияние на развитие обновленного позитивизма (неопозитивизма) оказал опубликованный в 1921 г. «Логико-философский трактат» австрийского философа и логика Людвига Витгенштейна (1884-1951), в котором была осуществлена аналитическая критика языка и применена к решению философско-познавательных проблем совершенная техника логического исследования, ранее успешно использованная Расселом при переосмыслении оснований математики. В 1923 г. оформляется так называемый «Венский кружок», объединивший усилия специалистов в логике, философии, математике, социологии. Взгляды, сходные с идеями этого «кружка», развивались и другими исследователями в Германии, Польше и т.д. Возникновение неопозитивизма представляло собой определенный ответ на реально существовавшую потребность самоопределения гносеологической мысли первой половины XX в.
В «Логико-философском трактате» Витгенштейна предпринята разработка концепции идеального языка науки, который, по существу, отождествляется здесь с мышлением. Исходные элементы этого языка - имена объектов. Значения их растолковываются через пояснения и обнаруживаются в употреблении, в контексте предложений. Только предложения имеют смысл, ибо они выражают факты. Знаки представляют имена, будучи чувственно' воспринимаемыми символами. Во избежание ошибок, связанных с подменой значений слов, нужно подчинить знаковый язык строгой логической грамматике. При этом значение знаков никак не связано с логическим синтаксисом, или правилами соединения знаков. Неважен и конкретный способ обозначения, избранный нами. «И такова вообще ситуация в философии - единичное всякий раз оказывается неважным, но возможность каждого единичного открывает нам что-то, относящееся к сути мира»1.
Мир определяется Витгенштейном как «все, что происходит», или как «целокупность фактов, а Не предметов»; «мир - это факты в логическом пространстве»2. События в мире не зависят друг от друга. Из существования или несуществования одного события нельзя заключить о существовании или несуществовании другого.
С помощью знаков -мы создаем картину фактов, представляющую определенную ситуацию в логическом пространстве. Такая картина подобна мерилу, накладываемому на действительность. Она может быть правильной либо неправильной. Пространственная картина изображает все пространственное, цветовая - все цветовое. То, что во всякой картине должно быть общим с действительностью, дабы она вообще могла служить изображением, как подчеркивает Витгенштейн, есть ее логическая форма.
Никакой априори истинной картины не существует. Для того чтобы заключить об истинности картины, ее нужно сопоставить с действительностью. Возможность всех сравнений, всей образности нашего языка основывается на логике изображения. Пример изображения фактов - иероглифическое письмо.
Образ есть модель действительности. Предложение изображает некоторую ситуацию. Понимая предложение, я знаю изображенную в нем возможную ситуацию. Так предложение показывает свой смысл: как обстоит дело, если оно истинно.
Витгенштейн стремится четко определить сферу, в пределах которой возможны ясные, недвусмысленные высказывания. В авторском предисловии к «Трактату» отмечается, что замысел его состоит в проведении границы мышления, или, точнее говоря, границы выражения мысли, ибо для ограничения мышления мы должны были бы обладать , способностью мыслить по обе стороны этой границы, т.е. иметь возможность мыслить немыслимое. Такая граница может быть проведена только в языке.
Витгенштейн категорически заявляет, что философия не является одной из наук, и слово «философия» должно обозначать нечто, стоящее под или над, но не рядом с науками. Цель философии он усматривает в логическом прояснении мыслей, толкуя философию не как учение, а как деятельность, в результате которой достигается ясность предложений. При этом «все, что вообще мыслимо, можно мыслить ясно. Все, что поддается высказыванию, может быть высказано ясно»[83].
Выполненный в аскетически суровой афористической форме «Трактат» Витгенштейна впечатляет своими атаками на философию. Здесь утверждается, что большинство предложений и вопросов, толкуемых как философские, не ложны, а бессмысленны, ибо они лишены фактического содержания. На такие вопросы невозможно точно, по-научному строго ответить, ибо они не соответствуют логике языка. Логика же «заполняет мир; границы мира суть и ее границы»[84].
Казалось бы, философии вынесен окончательный приговор, не подлежащий обжалованию. Однако здесь же мы встречаем слова о том, что «смысл мира должен находиться вне мира. В мире нет ценности - а если бы она и была, то не имела бы ценности»[85]. Высшее, замечает Витгенштейн, не выразить предложениями.
Высказывая в предисловии к «Трактату» уверенность в полной и завершенной истинности сформулированных в нем мыслей, убежденность в окончательности поставленных проблем, он тут же замечает, что вторая сторона его работы состоит в указании на то, сколь мало дает решение таких проблем. Заключают же этот фундаментальный для логического позитивизма трактат следующие слова: «Мои предложения служат прояснению: тот, кто поймет меня, поднявшись с их помощью - по ним - над ними, в конечном счете признает, что они бессмысленны. (Он должен, так сказать, отбросить лестницу, после того как поднимется по ней). Ему нужно преодолеть эти предложения, тогда он правильно увидит мир. О чем невозможно говорить, о том следует молчать»[86].Эти весьма многозначительные высказывания лишают нас права приписывать философской позиции Витгенштейна, Свойственной раннему периоду его творчества, жесткую однозначность и прямолинейность. Мир логических высказываний для него отнюдь не тождественен жизненному миру человеческого бытия. Так, «субъект не принадлежит миру, а представляет собой некую границу мира»1. На одной и той же странице «Трактата» мы встречаем утверждения: «Тайны не существует», а далее - «в самом деле, существует невысказываемое. Оно показывает себя, это - мистическое». Самым важным Витгенштейн считал не собственно логическое, а именно философско-мировоззренческое содержание своего «Трактата». Невыразимое в строгих понятиях является самым важным в жизненном отношении.
Конечно, не все философы, разрабатывавшие проблематику логического позитивизма, могли позволить себе такую непоследовательность. Но все они были, как правило, действительными исследователями. Заблуждаясь, они нередко сами же способствовали обнаружению своих ошибок и, в меру сил, стремились их преодолевать.
Одной из трудных для логического позитивизма являлась проблема верификации, или установления истинности научных утверждений. С точки зрения неопозитивизма, эмпирический базис науки составляют совершенно достоверные протокольные высказывания, фиксирующие чистый чувственный опыт субъекта познания. Осмысленными и, соответственно, допустимыми в науке признаются лишь те высказывания, которые могут быть верифицированы, т.е. сведены к протокольным предложениям. Однако выяснилось, что такую процедуру можно осуществить лишь в очень немногих случаях, а большинство научных положений, имеющих общий характер, верифицируется лишь косвенно, через связь с другими утверждениями, допускающими проверку.
В 30-е годы Витгенштейн отходит от своей прежней позиции, декларированной в «Логико-философском трактате». В посмертно изданной работе «Философские исследования» он отмечает, что его первая книга («Трактат») содержала серьезные ошибки. Осознав, что прежняя его гносеологическая установка опиралась на чрезмерные и неконструктивные упрощения, он переключился на изучение реального, живого, а не искусственно сконструированного языка с целью выявления действительно используемых людьми механизмов мышления. Язык понимается им теперь как игра, правила которой обнаруживаются в ее проявлениях.
Логическое требование кристальной чистоты и прозрачности идеального языка с его атомарными предложениями как образами фактов, абсолютно точными терминами и однозначными по смыслу высказываниями разительно не совпадает с реальным употреблением языка. Поэтому на первый план выдвигается контекстуальное рассмотрение значений слов и предложений, исходящее из того, что истина конкретна. Язык признается органичной формой социальной жизни. Вместо значений языковых форм, утверждает теперь Витгенштейн, нужно говорить об их применении. Существует необозримое множество способов употребления элементов языка в повседневной речевой практике, и никакая искусственная языковая логическая схема не может служить универсальным критерием оценки совершенства языка.
Концепция «Логико-философского трактата» излагает лишь одну из языковых игр - описание фактов. В действительности существует много таких игр, или ограниченных форм языка, и всякая подобная игра включена в контекст человеческой деятельности, которую она обеспечивает. Примеры языковых игр: отдавать приказы или выполнять их, распевать хоровые песни, просить, благодарить, проклинать, приветствовать, молить. В языке, как и в жизни, нет ничего совершенно простого и неизменного.
Тезис об игровой природе языка получает развитие в выдвинутой Витгенштейном теории «семейных сходств».
• Так, исходя из того, что значение слова совпадает с его употреблением в игре, можно попытаться выяснить значение слова «игра». При этом обнаруживается, что слово это объединяет в себе очень разные значения, в рамках эмпирически фиксируемого диапазона которых одни игры схожи между собой по одним признакам, а другие - по другим, и объединяет их лишь общее словесное обозначение.
Понимание, по Витгенштейну, представляет собой чисто языковой процесс, определяемый контекстом языковой игры и не содержащий никаких психических компонентов. Поэтому у разных людей понимание одной и той же ситуации может совпадать. Он утверждает, что сознание в целом вполне адекватно описывается как языковой феномен, являющийся частью более широкого, жизненного контекста языковых игр. Языковая практика представляет собой следование некоторым правилам, которые по своей природе социальны. Правила эти доступны всем и часто не нуждаются в обосновании, тем более в научном, поскольку множество практик осуществляется бессознательно. Тем не менее все они являются столь же правомерными частями языка, как и научные положения.
Витгенштейн подчеркивает, что язык как средство общения, в принципе, не может быть частным достоянием обособленного индивида. Если бы человек сам присваивал имена своим ощущениям, то значения своих слов понимал бы только он один. Любой опыт, включая и опыт сознания, есть языковая игра. Язык пронизывает всю человеческую практику. Попытки говорить о чем-либо в нашей жизни безотносительно языка, а потом искать связь соответствующего явления с языком (например, связь слова и ощущения, высказывания и факта, сознания и языка) лишена смысла, ибо они не имеют применения в обыденной речи. Никакой мысли, скрытой за языком, не существует.
Для науки характерно требование приводить основания, доказывать высказываемые положения. Но во многих языковых играх мы ограничиваемся простыми утверждениями, принимаемыми на веру. В целом же язык - это инструмент, необходимый для осуществления человеческой деятельности, а вовсе не формальная структура, в рамках которой протекают обособленные процессы понимания, интерпретации и создания значений. Нашему пониманию предшествует согласованность в формах жизни, практики. Понимание - это тоже своего рода языковая игра, правила которой совпадают с правилами нашего поведения.
При решении предельно широких, мировоззренческих проблем мы, как правило, наталкиваемся на трудности, коренящиеся в языковой практике. Язык изобилует специфическими ловушками. Так, использование языковой формы существительных побуждает искать (а иногда и придумывать) соответствующие им предметы, хотя слова эти могут означать и свойства, притом разнородные, и отношения между предметами. Гипостазирование абстракций, т.е. приписывание им самостоятельного бытия, наполняет философские рассуждения решением псевдопроблем.
Философское исследование понимается поздним Витгенштейном не как умозрительное конструирование абстрактных схем, а как работа по прояснению нашего языка, поскольку он является вербализованным интеллектом, функционирующим в реальных жизненных связях людей. Продемонстрированные Витгенштейном образцы работы в стиле лингвистической философии ориентируют не на создание идеальных, формализованных языков, а на разработку позитивных аспектов реальной языковой деятельности. Никаких масштабных теоретико-мировоззренческих проблем здесь решать не предполагается.
К. Поппер
Австрийский философ, логик, социолог Карл Поппер (1902-1994), в противовес логическому эмпиризму неопозитивистов, разработал концепцию критического рационализма, которая лежит у истоков постпозитивизма - гносеологического направления, пришедшего на смену позитивизму.
Поппер считает неубедительными суждения неопозитивистов о том, что данные опыта (факты, протокольные суждения) имеют самостоятельное и абсолютное познавательное значение, в силу которого они могут служить средствами верификации (проверки) научной теории. С точки зрения Поппера, чистый опыт, или непосредственная чувственная достоверность, лишенная какой бы то ни было примеси теоретических исследований, является фикцией. Реальный опыт возможен лишь в свете той или иной концептуальной догадки или теории, и не существует никакого феноменального языка (языка эмпирических описаний), противостоящего теоретическому языку.
Универсальные теоретические суждения, к получению которых стремится наука, не могут быть выведены из ограниченной, конечной совокупности единичных фактографических суждений. Фундаментальные теоретические положения, выступающие как всеобщие теоретические суждения, не возникают и, в принципе, не могут возникнуть индуктивным путем. Процесс их появления не поддается логической реконструкции, является внерацио- нальным.
В силу универсальности базовых теоретических положений их верификация путем сопоставления с опытом неэффективна, ибо ее выводы всегда будут лишь вероятностными. Полное подтверждение опытом таких положений невозможно, а частичное - неубедительно. Абсолютного критерия истины не существует. Непротиворечивость суждений тоже не гарантирует устранения произвольных измышлений, которым можно придать весьма стройный вид. Не имея шансов установить неопровержимую истину, мы, оставаясь на почве науки, можем стремиться лишь к тому, чтобы наши суждения сохраняли связь с реальностью, а для этого нужно прежде всего устранять из них ложь и заблуждение.
Значит, критерий оценки научности теоретических утверждений должен быть изменен. Поскольку невозможна окончательная и исчерпывающая их верификация, характеризующая совпадение их следствий с опытом, нужно осуществить обратную проверку, а именно отыскать возможность их опровержения, фальсификации. Такая возможность имеется благодаря тому, что всякое универсальное суждение существования может быть обращено в суждение несуществования. Например, утверждение «все лебеди белы» можно обратить в утверждение «не существует черных лебедей». И если удастся открыть опытным путем хотя бы одного черного лебедя, то первоначальное универсальное суждение будет опровергнуто.
Поппер подчеркивает, что научное значение имеют только те теории, которые допускают, в принципе, опровержение. Нефальсифицируемые теории оказываются вместе с тем и неверифицируемыми, ибо они так сконструированы, что их правильность невозможно поставить под сомнение. Здесь, как полагает Поппер, проходит линия демаркации (линия границы) между наукой и вненаучными, например религиозными или идеологическими утверждениями. Метод науки состоит из проб и ошибок, выдвижения догадок и, после соотнесения их с данными наблюдений, отбрасывания тех из них, которые не подтвердились. Этот метод составляет основу всякого развития. Так, в живой природе каждый организм есть своеобразная проба, и если она успешна, то у нее есть потомство, ошибки же устраняются.
Тем самым на смену эмпиризму неопозитивистов приходит более взвешенная гносеология, утверждающая самостоятельное познавательное значение научной теории, в свете которой становятся различимыми и эмпирические факты определенного рода. Правда, Поппер не дает рационального объяснения основополагающего процесса возникновения теории или хотя бы акта ее выбора из некоего ряда возможных вариантов. Такой выбор является результатом методологического решения, связанного определенным образом с философской, мировоззренческой позицией исследователя. Опыт, с точки зрения гносеологической концепции Поппера, становится способом деятельности познающего субъекта, обеспечивающим практическую реализацию его миропонимания. При этом допускается возможность иного, альтернативного истолкования исследуемой реальности и, соответственно, выдвижения других теорий изучаемых объектов. Логику же научного открытия (а именно так называется основная работа Поппера по теории познания) критический рационализм не разъясняет.
Итак, если логический позитивизм концентрировал внимание на формальной структуре систем научного знания и анализе языка науки, то постпозитивистская гносеология направляет свои усилия на осмысление реального процесса научного познания, исследует историю науки. Устраняется характерное для логического позитивизма противопоставление эмпирических фактов как «атомов» научного знания вероятностным, проблематическим, теоретическим их обобщениям. Преодолевается и пренебрежительное отношение к философии, принижение ее познавательных возможностей и общей ее роли в человеческом познании. Наконец, уже отмеченная Поппером и детально исследованная его преемниками в рамках установок постпозитивизма возможность конкуренции научных теорий и неизбежность смены теоретического изображения изучаемых явлений подталкивают к выводу о том, что процесс научного познания не сводится к простому количественному приращению знаний, а соединяет моменты поступательности и прерывности, скачкообразности, качественных изменений
Т. Кун
Закономерности развития науки, соотношение эволюционной и революционной стадий этого развития, изменение характера научного мышления в связи с возникновением новых теорий были подвергнуты обстоятельному исследованию американским философом Томасом Куном (1922- 1995). В книге «Структура научных революций» он рассматривает «нормальную науку» как период господства в профессиональном научном сообществе определенных правил, образцов и стандартов исследовательской практики - всего того, что излагается в нынешних учебниках, а прежде, до того как подобные учебники стали общераспространенными, содержалось в классических трудах ученых, положивших основу определенной традиции в науке.
Членов научного сообщества, по Куну, объединяет парадигма. Определение ее является непростым делом. Кун различает два аспекта понятия «парадигма». Первый аспект самого понятия характеризует «дисциплинарную матрицу», которая выражает принадлежность ученых к определенной научной дисциплине и составлена из набора упорядоченных элементов. Этот набор включает используемые исследователями символические обобщения, аппарат логических и математических формул, нужных для решения задач. Такие обобщения внешне напоминают законы природы, хотя они не являются абсолютно жесткими и допускают частичные исправления. Сюда входят и компоненты, названные Куном метафизическими и характеризующие реальность, с которой имеет дело исследователь, онтологические и эвристические модели, аналогии и метафоры, использование которых представляется предпочтительным. Наконец, дисциплинарная матрица включает в себя ценности и установки, общность которых сплачивает научную группу, считающую себя ответственной за разработку тех или иных проблем и реализацию связанных с этим задач, включая подготовку учеников и преемников. Вторым аспектом парадигмы, по Куну, является совокупность общепринятых образцов научной деятельности, выступающих в учебниках как решения определенных значимых задач.
На стадии «нормальной науки» осуществляется деятельность по решению познавательных задач, имеющих характер своеобразных головоломок, с помощью которых как бы проверяется мастерство и упорство исследователей. Успешное решение таких головоломок пополняет массив дисциплинарного знания. Правда, парадигма не может полностью гарантировать решение всех возникающих познавательных проблем. Тем не менее простое появление фактов, не согласующихся с принятыми теориями, не ведет автоматически к отрицанию этих теорий, как это следовало из модели развития науки, предложенной Поппером. Развитие науки характеризуется устойчивостью в изменениях, и ломка парадигмы может быть вызвана лишь такими аномалиями, которые до основания потрясают здание научной дисциплины. В науке, как и в сфере производства, радикальная смена используемых инструментов осуществляется нечасто и только в силу чрезвычайных обстоятельств.
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|