К чему призывают нас святые? 12 глава

Ушаков также увеличил ход и, «употребив старание и искусство», отрезал от капудан-паши два передовых турецких корабля. Этим маневром он лишил возможности «крокодила морских сражений» Гассана охватить русские фрегаты или взять их на абордаж.

Оказавшись отрезанными от основных сил своего флота, головной турецкий корабль, «не дожидаясь никакого сигнала, с великой торопливостью без бою поворотил оверштаг» и ушел на ветер». С «Берислава» и «Стрелы» на следующий за ним неприятельский корабль было удачно брошено несколько брандскугелей (зажигательных бомб) и ядер, в результате чего и он повернул на ветер. Таким образом, оба передовых турецких корабля стали спешно покидать поле боя. Не остановили их и ядра, пушенные по ним с капудан-пашинского корабля, который, в свою очередь, был вытеснен «Св. Павлом» из своего боевого порядка и в пылу сражения оказался борт в борт с русскими фрегатами.

«Дрался он с чрезвычайным жаром, – писал позднее Ушаков, – но Всевышний нам сим положением и победою вспомоществовал, и, уповаю, в корабле его, по видимости, должно быть столько пушечных пробоин, что скоро сосчитать нельзя». Не выдержав атаки, капудан-паша был вынужден оставить поле боя. Примеру флагмана последовали и остальные турецкие корабли. Турецкий флот, получив большие повреждения, стал спасаться бегством. Первая «генеральная баталия нашего флота» на Черном море завершилась победой.

В отличие от побед Лиманской эскадры, сражение при Фидониси не имело существенного влияния на дела всей кампании, но оно было примечательно в другом. Впервые в открытом морском сражении малочисленный русский флот одержал победу над значительно превосходившими силами противника. Это сражение явилось началом конца турецкого владычества на Черном море и, вместе с тем, началом расцвета российского военно-морского искусства.

Еще перед началом сражения Ушаков верно заметил, что «капудан-паша к бою учреждает флот свой словесными наставлениями», из чего следовало, что турецкий адмирал на сигналы и своих капитанов не надеется. Значит, анализировал Ушаков, стойкость турецкого флота в бою, определяет поведение флагмана. Из этого следовало, что главный удар необходимо наносить по флагманскому кораблю противника, в результате чего будет нарушена вся его система управления, а экипажи кораблей деморализованы. Но для решения этой задачи классическое линейное построение не совсем подходило. Необходимы были нестандартные решения. И Федор Федорович их нашел. Именно после Фидониси он писал: «В рассуждении нерегулярного неприятеля нельзя соблюсти всех правил эволюции: иногда нужно делать несходное с оною, не удаляясь, однако, главных правил, если возможно»[234].

Начальствуя только авангардом, Федор Ушаков в действительности руководил боем всего флота, и его личная храбрость, выдающиеся качества командира привели Черноморский флот к очень важной первой победе. При отсутствии потерь с обеих сторон успех Ушакова в этом сражении следует считать победой духовной, в которой христианское самоотвержение исполнило силой воинское искусство. Вера в жизнь вечную, несомненное упование на помощь Божию – вот что было решающим в действиях Ф. Ф. Ушакова в этом бою.

И, конечно же, люди – русские моряки, бесконечно преданные своему командиру. Воздавая должное их мужеству, в донесении к М. В. Войновичу Ушаков писал: «...все находящиеся в команде вверенного мне корабля «Св. Павла» господа обер-офицеры и нижних чинов служители, каждый по своему званию, определенные от меня им должности, исправляли с таким отменным старанием и храбрым духом, что за необходимый долг почитаю отнесть им всякую за то достойную похвалу...»[235].

Позднее, обращаясь уже к самому Г. А. Потемкину, говоря ему об истоках победы в сражении, Ушаков отмечал: «…желая и имея верную надежду на Бога, с помощью Его оную выиграть, я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей. Они стреляли в неприятельские корабли не часто и с такою сноровкою казалось, что каждый учится стрелять по цели, снаравливая, чтоб не потерять свой выстрел… Наипокорнейше прошу Вашу Светлось удостоить команды моей служителей, наградить каким-либо малейшим знаком милости, они во всем словам моим бессомненно верят и надеятся, а всякая их ко мне доверенность совершает мои успехи»[236].

В полной противоположности Ушакову вел себя во время сражения командующий флотом контр-адмирал М. И. Войнович. Вместо содействия своему авангарду он занял позицию стороннего наблюдателя, однако, в донесении князю Потемкину затемнил подлинную картину событий, приуменьшив заслуги своего младшего флагмана и возвеличив свои.

Будучи человеком чести и поборником справедливости, Ушаков опротестовал это донесение, обратившись прямо к Потемкину. Говоря о своей всегдашней учтивости к начальству и честном исполнении своего долга, Федор Федорович писал: «Чрез сии верные мои заслуги, равно и всегдашнюю добропорядочную службу надеялся я заслужить, к сведению Вашей Светлости, подтверждение доброго о себе мнения; его одного только усердно ищу и желаю; но, милостивейший государь, гонимое меня здесь чрез Его Превосходительство Марка Ивановича несчастие никогда не оставляет, и ни чрез какие всевозможные отменные мои старания милости и справедливого по заслуге моей его к себе расположения изыскать не могу; о поведении же моем, о обращениях, о содержании подкомандующих и о всех исполнениях долга службы, о оказуемой всегдашней ко всем учтивости, беспрерывном к начальству отменном моем почтении шлюсь вообще на всех, кто только меня знают, ибо с самого моего малолетства привык к почитанию и уважению командующих; все начальствующие во флоте, с кем я служил, и по них прочие обстоятельно знают меня с хорошей стороны, и ото всех по заслуге моей был счастлив и имею хорошие аттестаты»[237]. В этой связи он высказал свое недоумение по поводу наветов Войновича, оскорбляющих его честь и достоинство, и, ссылаясь на «всегдашние болезни», подал прошение об отставке.

Главнокомандующий разобрался в обстоятельствах дела и тактично принял сторону Ушакова. За победу над турецким флотом у острова Фидониси Ф. Ф. Ушаков был награжден орденом Св. Владимира 3-й степени. А за проявленную при этом храбрость – орденом Св. Георгия 4-го класса (однако в списках кавалеров ордена Св. Георгия 4-го класса Ф. Ф. Ушаков не числится).

Турки также поспешили рапортовать о своей победе. По Константинополю был распущен слух, будто русские корабли ушли от них и что один российский корабль поврежден и вытянут на берег для починки.

Однако конфиденциально капудан-пашинский маджунжи (посланник) сообщил султану, «что их морская сила теперь не в состоянии действовать против Российского флота и его огня: сего ради капудан-паша отступил от Очакова к Румелийским берегам, а сюда не возвратился для того, дабы Российский флот не завладел всем морем»[238].

Невеселые вести приносили в Константинополь и приезжавшие с Черного моря корабельщики, которым вскоре дано было повеление: ни о чем касательно потерь турецкого флота не говорить. А прибывшую 22 июля сильно поврежденную бомбардирскую шлюпку тихонько ночью оттащили в Терсану (в адмиралтейство).

Действия российского флота и слухи о потерях турок на Черном море привели в трепет все Анатолийское и Румелийское побережье Турции. Синопские жители меж собой даже говорили о том, что если «россияне будут к ним, то они не намерены обороняться».

В страхе пребывал и сам султан вместе со своим министерством, «опасаясь черноморских следствий». На основании этого русский осведомитель в Константинополе предположил, «что если бы на сей случай несколько кораблей только показались у устья, то непременно турки на все согласились»[239].

4. ОЧАКОВ

После сражения у Фидониси турецкий флот «в весьма худом состоянии» пришел в Варну и Каварну, однако без своего предводителя, местонахождение которого никто не знал. Капитаны кораблей подписали прошение к султану о позволении вернуться им в Константинополь по причине невозможности зимовки в черноморских гаванях. При этом они «жаловались на тиранский поступок капудан-паши, который после случившегося им несчастия в Кинбурнском лимане многих невинно смертию казнил»[240].

Ходатайство турецких капитанов поддержали и женщины в Константинополе. Они подали султану свое прошение, жалуясь на капудан-пашу за гибель своих мужей. Султан, сокрушаясь о поражениях своего флота, принял поистине соломоново решение: женщинам во время его выезда на улицах не находиться, а капудан-паше зимовать в черноморских портах. К нему было послано несколько чиновников с запечатанным фирманом, что дало основание предположить, о намереньях Порты лишить его головы. Но и на этот раз Гассан-паша остался цел, хотя всем уже стало ясно, что его флотская карьера подходит к закату.

Сознавая это, и более опасаясь за посрамление своего имени, нежели смерти, Гассан-паша намеревался разблокировать Очаков, осажденный русскими войсками 28 июня. Ровно через месяц со всем своим флотом, состоящим из 15 линейных кораблей, 10 фрегатов, 10 шебек, 12 кирлангичей и 22 других более мелких судов, он подошел к острову Березань, высадив на берег 400 человек для защиты крепости.

Потемкин, опасаясь покушений капудан-паши, вывел всю гребную флотилию в пролив за Очаков, чтобы сдержать турок в случае их нападения. Черноморский же флот, шедший к Очакову, был задержан встречными ветрами и был вынужден вернуться в Севастополь. Капудан-паша в это время, растянув свой флот от острова до берега, не доходя до него 12 миль, остался в таком положении, разослав в море часть своих судов для ведения разведки.

Тем временем осадные работы вокруг Очакова продолжались. Екатеринославская армия, расположившись в трех с половиной верстах от крепости, охватила ее кольцом от западной до восточной стороны. Главная квартира находилась на правом крыле. Для противодействия вылазкам турок из крепости 18 августа, под прикрытием двух егерских батальонов, по всей линии расположения пяти их редутов открылись осадные работы. По завершении сооружения двух батарей на правом крыле была заложена еще одна на левом.

Это не смутило осажденных. 27 августа турки произвели вылазку на батарею левого крыла. Неприятельская пехота бесстрашно бросилась на батарею, завязав жаркий бой с егерями, который с великим упорством продолжался более четырех часов. Турки дрались отчаянно, но, потеряв много людей, принуждены были укрыться в крепости, оставив за крепостными стенами 500 человек убитыми. Россияне потеряли убитыми и ранеными 152 человека. В числе последних находился и генерал-майор М. И. Голенищев-Кутузов.

После происшедшего турки не показывались в поле до 6 сентября. За это время на правом крыле была заложена новая параллель, а к 1 сентября окончено сооружение шести новых батарей, что вынудило турок пойти на очередную вылазку. Нападение было отбито без особого урона для русских войск, не считая того, что бомбой разорвало несколько зарядных ящиков и ранило 26 человек. В ответ 7 сентября со всех российских батарей был открыт огонь по крепости для того, чтобы воспрепятствовать осажденным восстановить укрепления.

В это время неприятельские канонерские лодки и бомбарды, стоявшие в Березани, снялись с якоря и с пальбою пошли к берегу. Навстречу им двинулась русская гребная флотилия, которая во взаимодействии с береговыми батареями заставила турок вернуться обратно.

Таким образом, осажденные были лишены поддержки с моря. 11 сентября россияне заложили еще две батареи на левом крыле. Но осада велась вяло. Крупные силы русских войск находилась в бездействии. А Очаков оставался в неприятельских руках, что подавало надежду осажденным на скорое избавление.

Намерение турок деблокировать Очаков подтвердилось и донесениями из Константинополя. Князь Потемкин, ознакомившись с ними, приказал отделить от Черноморского корабельного флота небольшую эскадру и направить ее к берегам Анатолии, где снаряжались суда, предназначенные для перевозки войск к Очакову. Выбор пал на капитан-лейтенанта Д. Н. Сенявина, который 16 сентября с пятью крейсерскими судами вышел из Севастопольской бухты и 19 сентября подошел к Синопу. Его отряд захватил одно судно, нагруженное припасами, а другое после упорного сопротивления разбилось о подводный камень и затонуло вместе с командой.

Ободренный успехом, Сенявин продолжил свое плавание вдоль Анатолийского берега и на рассвете 22 сентября подошел к главной цели своего похода – городу Вонне, где, по предположениям, и должна была снаряжаться экспедиция в Очаков. Сбив пушку, с мыса открывшую огонь по русским судам, Сенявин сжег встретившееся ему судно с пенькой и лесом. К вечеру на берегу сжег магазин (склад), уничтожив множество турок, защищавших его.

Не найдя при Вонне ожидаемого каравана, Сенявин продолжил поиски вдоль побережья. На рассвете 25 сентября, встав на шпринг, он атаковал четыре неприятельских судна, стоящих под берегом возле города Керасунды, одно из которых было уничтожено, а остальные взяты в плен.

Позднее из Турции пришло донесение, касаемое похода Сенявина. В нем сообщалось: «На азиатском берегу повсюду почти все суда сожжены россиянами и сколь скоро появятся они... жители высылают им провизии и проч., и проч., только чтоб по городу не стреляли»[241].

6 октября капитан-лейтенант Сенявин вернулся в Севастополь и был удостоен благодарности князя Потемкина. Последний в своем донесении на высочайшее имя писал о Сенявине: «Исполнив с успехом возложенное на него дело, разнесши страх по берегам Анатольским, сделав довольные поражения неприятелю, истребив многие суда его, положив ему препону в перевозе войск и возвратясь с пленными и знатною добычею»[242]. Орден Св. Георгия 4-го класса был наградой Дмитрию Николаевичу.

А меж тем осада Очакова продолжалась. 10 октября с батарей и гребной флотилии по крепости был открыт сильный огонь, чтобы сделать пролом в стене, выходящей к берегу. Но внезапная буря, разметав суда, сорвала замысел главнокомандующего.

Турки, пользуясь беспорядком во флотилии, произвели по ней сильный обстрел. Галера № 6 была пробита бомбой и взорвана. Погибли ее командир и двадцать один человек нижних чинов, ранено двенадцать. На прочих судах убиты капитан 2 ранга Н. И. Киленин и девять матросов, ранено двадцать три человека. Тем не менее, все неприятельские батареи в крепостном окопе были сбиты. Пожар, случившийся в городе, уничтожил огромный магазин с продовольствием и ряд строений.

21 октября капудан-паша, пользуясь попутным ветром, который, с другой стороны, удерживал российскую гребную флотилию от противодействия, успел отправить от Березани несколько судов к очаковской крепости, доставивших туда 1 500 человек подкрепления. Случившееся на следующий день безветрие не позволило прорвавшимся турецким судам выйти в обратный путь. Все они были уничтожены гребной флотилией. Одновременно открыли огонь и осадные орудия, что привело к разрушениям и пожарам в крепости.

Несмотря на стесненное положение, осажденных все же ободряло близкое присутствие капудан-паши и побуждало их к отчаянной обороне. Желая выбить турецкий флот из Березани, Г. А. Потемкин послал предписание Черноморскому флоту выступить из Севастополя и идти к Очакову. Из-за противных ветров российский флот только к 9 ноября смог подойти к крепости, но, к сожалению, уже не застал на месте неприятельского флота. Суровость наступающей зимы заставили капудан-пашу 4 ноября по повелению султана отплыть в Константинополь.

Отбытие турецкого флота лишило Березань его главной защиты, в связи с чем главнокомандующий русской армией 7 ноября отрядил для захвата березанской крепости отряд казаков полковника А. А. Головатого. Запорожцы своим мужеством оправдали доверие князя Потемкина. Дружно устремившись к острову на своих «дубах» (казацких лодках), они выдержали огонь батарей и, бросившись в воду, стремительным ударом опрокинули неприятеля. Захватив береговую батарею, казаки развернули ее орудия на крепость, с которой турки не переставали стрелять картечью.

После первых успехов запорожцев Потемкин дал повеление нескольким фрегатам идти к острову. Следом отправились канонерские лодки во главе с бригадиром И. М. де Рибасом. Осажденные, ужаснувшись грозного вида наступающих судов, прекратили огонь своих батарей и сдались на милость победителя.

А в Константинополе продолжали рассуждать о перспективах войны. Султан, призвав к себе муфтия, решил ему высказать все, что наболело в душе. Он долго сокрушался по поводу неудачной кампании, считая ее проигранной, с иронией отзывался о присвоенном ему титуле «победоносного». Муфтий, решив успокоить своего повелителя, говорил о том, что и той славы предостаточно, что ничего не потеряно и что если Аллаху угодно, то будущая кампания будет удачнее.

Вскоре прибыл в Константинополь Гассан-паша. Вся его эскадра, состоящая из 27 судов разной величины, была «в таком худом состоянии, что три военных корабля потонули при самом входе в канал, а остальные крайне повреждены и расстреляны». По собственному признанию, капудан-паша потерял 54 судна, а остальные оставил в Черном море. Но, как с иронией говорили в Диване, «он не уточнил под водой или в портах...». Потеря в людях составила 29 тысяч человек[243].

К удивлению многих, султан принял его достаточно дружелюбно. В беседе с Абдул-Гамидом Гассан-паша всю вину за неудачную кампанию свалил на верховного визиря, что дало повод всем говорить о том, что последний может лишиться головы. Капудан-паша же был во всем оправдан. При Порте на него была надета шуба, а он, со своей стороны, пообещал, что на собственные деньги восстановит весь флот.

Вопреки ожиданиям Гассан-паши, как только корабли вошли в адмиралтейство, экипажи разбежались, поклялись, что никакая сила уже не заставит их пойти на службу. Претерпевшие множество бед матросы разнесли повсюду о том известия, и теперь стало практически невозможно набрать новых людей для предстоящей кампании.

Для успокоения народа в Константинополе был распущен слух, будто бы российская армия сняла блокаду Очакова и отошла в Херсон и Елисаветград, где князь Потемкин основал свой лагерь. О том же возвещали и муллы в мечетях. Но никто в городе этому не верил, зная, что все делается только для того, чтобы убедить народ идти на войну. В самой же Порте со страхом ожидали известий о взятии Очакова.

Приступ крепости откладывался из-за сильных бурь, в результате которых было прервано сообщение флота с берегом. Наступившие холода замедлили осадные работы. Этим воспользовались осажденные в Очакове турки, которые, потеряв с уходом капудан-паши последнюю надежду на их вызволение, решили прорываться сами, совершив 11 ноября внезапную вылазку на устроенную на левом крыле брешь-батарею.

В эту ночь генерал-майор С. П. Максимович по собственной непредусмотрительности не выставил пикеты и стал первой жертвой разъяренных турок. Раненный пулей, он был изрублен ятаганами. При нем же погибли ужасной смертью еще три штаб- и обер-офицера и 15 человек нижних чинов. Подоспевший резерв выдержал натиск неприятеля, и, перейдя в штыки, вытеснил турок с батареи, загнав их снова в крепость. На поле боя осталось лежать 70 оттоманов, среди которых были и два аги (почетный османский титул предводителя войск).

После отчаянной вылазки двухтысячного отряда турок стало ясно, что они будут драться до последнего. Поэтому Потемкин решил готовиться к штурму крепости. 1 декабря был, наконец, составлен план приступа. Суть плана состояла в одновременном штурме шестью колоннами Гассан-пашинского замка, нагорного окопа и крепости. Штурм должен был сопровождаться артиллерийской поддержкой с устроенных осадных батарей. При захвате орудий на турецких укреплениях надлежало разворачивать их в сторону противника. При занятии города предписано было щадить женщин и детей.

Приготовления были окончены в ночь на 6 декабря. И вот в 7 часов утра при 23-градусном морозе полки пошли на штурм. «Окруженные отовсюду смертью турки дрались как львы», – писал очевидец. Через шесть часов ожесточеннейшего сражения «все покорилося русскому мечу». Очаков пал.

В результате штурма была уничтожена значительная часть гарнизона, достигающего вместе с жителями города 25 тысяч человек. Первые сутки от мертвых тел войскам не было прохода. И город казался жилищем мертвецов. До 10 тысяч трупов было предано земле. В плен взято более четырех тысяч, включая 283 чиновника, среди которых находился трехбунчужный Гуссейн-паша и Тефтердар Ибрагим-эфенди. Среди убитых были найдены янычар-ага Осман и двухбунчужный Селим-паша. Урон победителей не был столь велик. Но ощутима была потеря офицеров, которые подавали пример храбрости нижним чинам. Общие потери русских войск убитыми и ранеными составили 147 офицеров и 2 720 нижних чинов[244].

Взятия очаковской крепости все ожидали с большим нетерпением. Медлительность приписывали неумению Потемкина взяться за дело. Тогда как Румянцев поражал турок за Прутом, армия Потемкина вяло передвигалась в направлении Очакова. Бездействие русских войск из-за опасения главнокомандующего потерять людей при штурме дало возможность туркам под руководством опытного французского инженера де Лафита Клавье (который в 1784 году передал русским агентам план черноморских укреплений) зна­чи­тель­но возвысить и укрепить очаковские бастионы, а также подкрепить гарнизон свежими силами.

А. В. Суворов еще весной предлагал Потемкину штурмовать Очаков, и сам брался за исполнение этого плана, но главнокомандующий ему воспретил, что впоследствии привело к неудачному штурму 27 июля, произведенному Суворовым с большими потерями. Но все случилось так, как оно случилось. Потемкин был победителем.

До Константинополя весть о потере Очакова дошла 10 декабря через курьера, посланного от измаильского паши. Известие привело Порту в крайнее уныние. Никто не хотел верить происшедшему. Для выяснения ситуации тайно от народа к Очакову был послан кирлангич. Случившийся в ту же ночь сильный пожар, охвативший здания Порты, канцелярию, архивы и визирьские покои, откуда находившийся там капудан-паша смог выбраться только через окно, был принят всеми как «нещастливое предзнаменование».

22 декабря в Босфор вернулся посланный к Очакову кирлангич, капитан которого объявил, что увидев над крепостью российский флаг, далее идти не посмел. Капудан-паша, внимательно выслушав донесение, грозно сказал, что тому, очевидно, почудилось, и велел осудить его на каторгу, перед чем подвергнув бедолагу истязаниям: пятьюстами ударами палок по пяткам. Лишь в конце зимы правоверные узнали о потере Очакова.

Меж тем весть о победе русских войск давно гремела по всей России!

«Герои русские, примите песнь мою:

Я ваши подвиги геройские пою.

Я буду почитать вовек ваш прах священный,

Монархине, сынам Отечества любезный,

Она с героями сплетает вам венец

За то, что храбры вы, что славен ваш конец»[245].

5. КАМПАНИЯ 1789 ГОДА

Победы Черноморского флота в первый год войны и взятие Очакова положили начало победоносному шествию русских войск вглубь оттоманских владений и значительно подорвали решимость турецких правителей продолжать войну. Реиз-эфенди по этому поводу с отчаянием говорил: «Все идет худо. Уверяют нас, что у немцов (австрийцев. – Авт.) и у русских нелутче, но что мы тем выиграем? У нас нет денег, войск мы не можем набрать столько, как в прошлую кампанию. Хотя б Швеция продолжила войну с Россиею, нам из того не может быть иной прибыли как только, что Русский флот не пройдет в Архипелаг. Ежели Пруссия и Англия за нас вступятся. Что из того прибыли, хотя бы они и войну объявили; все сие для их выигрыша, а не для нашего: нам из того никакого добра не воспоследует. Они могут разорить друг друга, но мы между тем погибаем»[246]. И то была чистая правда.

Порта не знала, чем и как продолжить предстоящую кампанию. Несмотря на строгие повеления, посланные в Архипелаг, и проклятия греческого патриарха, никто не хотел идти во флот. Работы по восстановлению флота, которые капудан-паша начал на свои деньги, шли из рук вон плохо. В войсках началось дезертирство. А в первый день нового 1789 года в Константинополе начался бунт янычар, десять месяцев не получавших жалованья. Тем не менее, прусский и английский послы уверяли Порту в необходимости продолжения войны. Они предлагали решить ее участь несколькими ударами и на блистательных победах заключить выгодный мир.

В этой обстановке 7 апреля 1789 года скончался 27-й султан Османской империи Абдул-Гамид I. На престол взошел его 28-летний племянник Селим III. Известный русский дипломат князь Виктор Павлович Кочубей в своем исследовании о состоянии Османской империи писал о нем: «Принц сей преисполнен многих качеств, редких в оттоманском монархе. Он честолюбив... хотя скуп и корыстолюбив, как все турки, но не имеет жадности предшественников своих... Ревность его к благу империи есть также для земли сея необыкновенная... Но все хорошие расположения и свойства сии весьма теряют своего весу, когда помыслить о невежестве его, о непостоянстве и слабости нрава, кои непрерывно мысли его переменяют»[247].

Его восшествие на престол состоялось 13 апреля. Оно происходило в великой Гидинской мечети с подобающей восточной пышностью. Очевидец событий писал: «При входе султана в храм ревностные молитвенники кричали свои восклицания к великому пророку, прося от него долгожительной жизни новому их самодержцу и щастливого успеха во всех его предприятиях»[248].

Уже 16 апреля султан имел в Диване большой совет, на котором решено было «продолжать войну с величайшей живостью». Следующим его шагом стало снятие грозного Гассана с должности капудан-паши и назначение его очаковским сераскиром с повелением во что бы то ни стало вернуть Очаков. Гассан-паша пообещал исполнить данное повеление и за свой счет собрать дополнительно к приданному ему корпусу еще семь тысяч человек, чем приобрел милость нового государя. Одновременно и верховный визирь должен был начать военные действия на Дунае.

На Черное и Белое (Мраморное) море снаряжались две эскадры. Беломорской эскадре была поставлена задача уничтожить отряд российских арматоров в Архипелаге. Капудан-пашою же был назначен юный Гуссейн, с которым султан еще совсем недавно вместе воспитывался в серале. О нем говорили, что «он столь же знающ и опытен в мореплавании, как и в военной науке, и о выходе великого флота неусыпно старается». Более объективно оценил Гуссейна В. П. Кочубей: «Едва зная читать и писать, как и все серальские чиновники, он горд столько же, сколько и они, но с весьма легкими понятиями и большою деятельностью. Он вздумал скоро о себе, что нет искуснее его адмирала, так как и то, что флот турецкий согласно с мыслями сераля не имеет себе подобного... Он считал, что еще более прославиться может, померяясь с державою, коей успехи столь туркам тяжелы»[249].

5 мая на большом совете султан «с великим красноречием» говорил об ошибках прошедшего правления, обещая своим старанием их поправить. Он также выразил намерение выехать в Адрианополь, дабы его повеления к армиям скорее доходить могли, что было принято с большим воодушевлением. Однако мать султана Валиде, любя сына, опасалась, «чтоб он не потерял свой жизни, знав его неустрашимость и малое понятие о войне»[250].

Селим III в ободрение своих подданных обнародовал фирман, в котором пообещал, что «он или лишится своего трона, или отомстит России за Очаков»[251]. Однако с деморализованным войском и гарнизонами было трудно переломить ход событий. При полном запустении государственных и хозяйственных дел поднять боевой дух войск было практически невозможно.

В то же время на северной стороне Черного моря, преодолевая неменьшие трудности, готовился к новой кампании российский Черноморский флот. Перед ее открытием князь Потемкин-Таврический решил произвести перестановку в командном составе флота и поручить главную его силу Ф. Ф. Ушакову, человеку, по мнению главнокомандующего, куда более достойному и знающему, нежели граф Войнович. В письме Екатерине II он писал: «Долг справедливости требует всеподданнейшего засвидетельствования пред Вашим Императорским Величеством о ревностной и отличной службе состоящих во флоте Черноморском: бригадира флота капитана Ушакова, офицера весьма искусного и храброго, которого и приемлю удостоить в контр-адмиралы»[252].

Производство в чин состоялось 14 апреля, и в тот же день Федор Федорович получил под свое начальство корабельный флот, базирующегося в Севастополе. А контр-адмирал М. И. Войнович был переведен Потемкиным на береговую должность – старшим членом Черноморского адмиралтейского правления и командующим всеми морскими силами Черного моря вместо отправленного в отставку Н. С. Мордвинова.

Не простым оказался этот год для Ф. Ф. Ушакова. Оставаясь под непосредственным командованием со стороны своего недоброжелателя графа Войновича, он постоянно испытывал притеснения со стороны последнего.

Неприязненные отношения между адмиралами начались практически сразу же после их знакомства в Херсоне, когда оба они были командирами строящихся кораблей. По непонятным для Ушакова причинам, уже тогда тот его невзлюбил. Когда Ушакова хвалили за отличия в службе, Войнович, не скрывая, возмущался этому. На все попытки первого наладить деловой контакт и дружеские отношения, второй, при внешней приязненности, пытался, при любом удобном случае, всячески опорочить его.

Инцидент после сражения при Фидониси окончательно расстроил их отношения. Отбыв в Херсон, для исправления своей новой должности, Войнович попытался приставить к Ушакову своего человека и определил к нему флаг-капитаном капитана 1 ранга И. Т. Овцина. Понимая, что военная обстановка требует дружных и согласованных действий командования, а также строгой субординации, Ушаков, смиренно перенося все притеснения, тем не менее, опротестовал это назначение, обратившись 12 июля к Потемкину.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: