Сделай Сам Свою Работу на 5

К чему призывают нас святые? 6 глава





Надо себе представить, что чувствовал Ф. Ф. Ушаков при проходе мимо франко-испанского флота. О чем думал он, вглядываясь в подзорную труду, рассматривая бастионы крепости, по которым три года назад он ходил, хорошо знал их защитников, в том числе и коменданта крепости генерала Джорджа Эллиота…

За две недели дошли до Англии. Затем, практически без остановок, дошли до Копенгагена. Простояв там десять дней, исправляя повреждения и пополняя запасы, 23 июня эскадра Сухотина вышла в Балтийское море, где через четыре дня встретила эскадру вице-адмирала В. Я. Чичагова, следовавшую по тому же маршруту в Средиземное море. Став на якорь, моряки сутки общались друг с другом, делясь опытом и впечатлениями. Там-то и познакомился Федор Федорович с молодым и очень важным командиром флагманского корабля «Константин» – Николаем Семеновичем Мордвиновым. Он на девять лет был младше Ушакова, но чин капитана 2 ранга получил на год раньше. Ушакову, как и многим другим офицерам, было ясно, что большая должность и высокий чин в столь раннем возрасте, являлись следствием заслуг его отца – адмирала Семена Ивановича Мордвинова, так как никаких собственных заслуг, кроме знатного происхождения, Николай Семенович к тому времени не имел.



Придя 2 июля на Кронштадтский рейд, корабли эскадры Сухотина были построены в линию для встречи императрицы, которая на следующий день намеревалась посетить главную базу флота. С раннего утра на горизонте показалась императорская яхта «Нева». Не долго ей командовал Федор Ушаков, но все же ему приятно было вновь увидеть этот небольшой, богато украшенный парусник. Волнительной была и торжественность момента: не каждый раз из похода тебя встречает сама императрица!

Пробыв два часа в городе, Екатерина II, взойдя на яхту, направилась на рейд в сторону эскадры, которая приветствовала свою государыню орудийным салютом. Как и четырнадцать лет назад Федор Федорович с восторгом смотрел на нее. Но теперь он был уже не молодой мичман, а старший офицер – командир грозного линейного корабля.

Наградой доблестным офицерам флота стала встреча с Родиной, по которой они изрядно стосковались. Хотя, как вскоре выяснилось, командир императорской яхты за переход от Кронштадта до Петергофа получил из рук императрицы бриллиантовый перстень, а его офицеры – золотые табакерки и часы…



Таким образом, завершилась эта непростая экспедиция. И хотя за время этого похода не было отмечено ни одного случая, когда бы русским военным кораблям пришлось применять оружие, сама экспедиция, равно как и экспедиции Борисова, Палибина и Чичагова, явила собой важный прецедент в мировой политике. Флот стал действенным инструментом внешней политики России. Екатерина II заставила признавать свои интересы на морях и уважать Андреевский флаг.

Политика вооруженного нейтралитета, впервые провозглашенная русской императрицей, имела далеко идущие последствия. Ее основные положения о праве нейтральных государств на свободную торговлю впоследствии составили стержень международного морского права.

С уходом эскадры Сухотина из Средиземного моря между воюющими державами началось ожесточенное сражение за Гибралтар. Для штурма приморской крепости атакующая сторона решила применить плавучие батареи французского инженера де Арсона. Их особенность заключалась в том, что орудия на них располагались с одной стороны, а с другой для удержания судна на ровном киле укладывались мешки с песком. Необычной была и обшивка борта, расположенного под углом 45 градусов для рикошета ядер противника. Толщина обшивки составляла 3 фута (0,92 м). На эти плавучие батареи союзники возлагали особые надежды. Однако кроме плавбатарей перед Гибралтаром они держали до 350 судов с 4 900 орудиями, около 200 осадных пушек и 33-тысячный корпус войск.



Для усиления обороны крепости генерал Д. Эллиот приступил к постройке знаменитой галереи, высеченной прямо в скале, увеличил число плавучих батарей и заграждений, установил рогатки в местах, удобных для высадки десанта. В результате этих мер союзникам так и не удастся овладеть крепостью. Знаменитый штурм, начавшийся 13 сентября 1782 года окончился для франко-испанских сил неудачей: все 10 плавбатарей были взорваны и потоплены, что, в конечном счете, привело к снятию блокады[82].

Неудача франко-испанской экспедиции против Гибралтара в значительной степени повлияла на взгляды военных теоретиков и флотоводцев. С того времени в европейских военно-морских кругах стало утверждаться мнение о нецелесообразности штурма приморских крепостей силами флота.

Впоследствии это мнение с блеском будет опровергнуто Федором Федоровичем Ушаковым – живым свидетелем описываемых событий. И, конечно же, опыт обеих противоборствующих сторон пригодится ему в 1798–1799 годах при принятии решений о блокаде и штурме крепости Корфу.

По возвращении в Кронштадт капитан 2 ранга Федор Ушакова, в отличии от большинства других офицеров, разъехавшихся по домам, получил новое назначение, и оно косвенно было связано с только что закончившимся длительным плаванием. Походы русских эскадр в Средиземное море, и стоянки наших кораблей в южных портах выявили дотоле почти не известное отечественным мореплавателям зло – морского червя.

В иностранных флотах для защиты подводной части корпусов от разрушающего действия червя применяли обшивку из медных листов. Так первым английским кораблем, обшитым медью в 1761 году стал 32-пушечный фрегат «Алерт». Но стоимость меди была высокой, поэтому Адмиралтейств-коллегия решила попытаться использовать для этой цели белый металл, бывший, по ее мнению, «столь же способным, но дешевле».

Чтобы сравнить качество обшивок были выстроены два совершенно одинаковых фрегата «Проворный» и «Св. Марк». Командиром первого фрегата, обшитого белым металлом, 29 июля был назначен капитан 2 ранга Федор Ушаков, «дабы оную пробу произвесть надежнее и с большою точностью»[83]. Вторым опытным фрегатом такой же конструкции, но обшитым медью, командовал капитан-лейтенант Козьма Обольянинов – соратника Ушакова по рыбинской экспедиции. Для объективности к ним определили капитана 1 ранга П. И. Ханыкова. Перед командирами фрегатов и старшим на борту была поставлена задача произвести сравнительные испытания «при всяких ветрах.., поворотах и лежании на якоре».

15 августа оба фрегата вышли из галерной гавани Петербурга и встали на рейд Невы, где еще раз сравнили нагрузку, наклон мачт и выровняли деферент. Через неделю они перешли в Кронштадт и 25 августа вышли в море, взяв курс на Ревель. На этом переходе П. И. Ханыков находился на «Св. Марке», а обратно 6 сентября он пересел на фрегат Ушакова. Как оказалось, разницы между фрегатами не было, практически, никакой при незначительном преимуществе «Св. Марка», о чем капитан 1 ранга Ханыков 15 сентября доложил Адмиралтейств-коллегии[84].

Результаты испытаний послужили основанием для практического внедрения медной обшивки в Российском флоте. Она стала постепенно вводиться на кораблях балтийской постройки. На остальных же судах, прежде всего черноморских, вплоть до начала XIX века единственным средством от обрастания днища служила дополнительная обшивка толщиной в полдюйма.

По окончании кампании Федор Ушаков сдал фрегат и, скорее всего, был отпущен в «домовой» отпуск.

Подводя итог его семилетней службы на Балтике, можно с уверенностью говорить, что он стал опытным моряком. За это время Ф. Ф. Ушаков дважды побывал на Средиземном море, еще не зная, что в будущем оно станет полем его ратной славы.

 

«НОГОЮ ТВЕРДОЙ ВСТАТЬ ПРИ МОРЕ»

 

1. БОРЬБА ЗА КРЫМ

 

Приближаясь к описанию деяний выдающегося русского флотоводца, коими он прославил наше Отечество, и обессмертил свое имя, важно понять, что происходило тогда в далеком «Полуденном крае»; какие силы скрестили шпаги, и каков был главный противник России, кого, в конечном итоге, одолел святой праведный воин Федор Ушаков.

Со времени первой русско-турецкой войны времен Екатерины II основным соперником России продолжала оставаться Османская империя. Она представляла собой политическую общность, включавшую в себя более шестидесяти народов, в том числе славянских, многие из которых были насильно включены в состав этого образования. Эти народы существенно различались между собой как по уровню социально-экономического и политического развития, так и по своей этноконфессиональной принадлежности. Поэтому государственное единство Турции обеспечивалось исключительно аппаратом насилия. Отсутствие устойчивых экономических связей между отдельными районами империи, языковые и культурно-бытовые преграды, религиозная рознь – все это серьезно ухудшало перспективы сохранения османского государства как исторически единого организма и, в конце концов, привело к глобальному кризису.

В сложившихся обстоятельствах нарастало стремление наиболее развитых стран Европы, прежде всего Англии, Австрии и Франции, усилить свое экономическое и политическое влияние на Востоке. Россия, имея свои интересы в этом регионе, также не могла оставаться в стороне. В результате переплетения интересов в Черноморско-Средиземноморском регионе между ними образовался тугой узел противоречий, вошедший в последствии в историю дипломатии под названием «восточного вопроса». Разрешение восточного вопроса на том этапе стало одной из основных задач внешней политики России, а ее приоритетными направлениями – Юг и Юго-Запад. Главная цель – собирание русских земель в исторических границах.

Памятуя о том, что турки никогда «не ставили себе в стыд» отказываться от своих собственных слов и постановлений, трактуя их по своему усмотрению, русская императрица, резонно рассудила, что «снисхождение турков отнюдь не убеждает» и что «полезнее всегда было, когда говорили с ними сильным тоном»[85].

Противоречия между Россией и Турцией начались сразу после заключения мира. Яблоком раздора вновь стал Крым. После объявления татарской независимости в 1772 году в Крыму не прекращались брожения, в результате которых (не без участия Порты) татары избрали себе нового хана – Девлет-Гирея, правление которого усилило противостояние между двумя державами. Турция пыталась вновь поставить Крым под свою зависимость, что, в свою очередь, вызвало противодействие со стороны России, которая в 1776 году «нашла себя вынужденной необходимости, предохраняя высочайшее свое достоинство и желая возвратить императорскому своему двору разрушенное ныне равенство в трактатном положении обеих империй, обратиться к взаимству и указать, следуя примеру Блистательной Порты, ввесть свои войска в Перекоп, как место третьей, ни той, ни другой стороне не принадлежащей области, о чем 3 декабря специальной декларацией было объявлено Порте»[86].

Решительные действия российского кабинета охладили пыл турок. В тех обстоятельствах «как по недостатку денег, так и по робости войска» турки были не в состоянии противодействовать России. К тому же в этот период Турция вела войну с Персией, а потому ограничилась лишь ответом на декларацию, наполненную обидами и упреками в адрес российской стороны.

Екатерина II, воспользовавшись таким обстоятельством, не замедлила предпринять меры к укреплению своих позиций в Крыму. 17 декабря 1776 года туда прибыл генерал-поручик А. В. Суворов и вступил во временное исполнение обязанностей командующего корпусом вместо генерала А. А. Прозоровского.

Правильность решений русской императрицы подтвердило и шифрованное сообщение из Константинополя от А. С. Стахиева, в котором говорилось: «...движение победоносных наших войск Порту приводит в изумление и что она нимало не готова отсюда дать подпору Девлет-Гирею, да и не примечаю еще никаких действительных к тому здесь при­го­тов­ле­ний, хотя в публике тем и громко угрожают. Мои каналы постоянно продолжают уверять, что она нимало не в состоянии с нами в войну вступить, пока оная с персиянами продолжается; но притом опасаются здесь народного бунта, есть ли здешние партизаны из Крыма сюда прогнаны будут»[87].

Нерешительность Турции, а также нестабильная ситуация в Крыму и на Кубани подтолкнули российскую сторону к еще более энергичным действиям. Четко отслеживая настроения в татарской среде, Екатерина II решила поддержать выдвижение одного из татарских лидеров – Шагин-Гирея, человека, «ду­шев­­но познающего цену дарованной Отечеству его вольности». В январе 1777 года она писала: «Вместе с занятием Перекопа сочли Мы за нужно приняться и за беспосредственное между татарами установление особливого благонамеренного общества, по сей причине и надобно было подвинуться известному калге Шагин-Гирей султану во внутрь Кубани при отряде войск Наших под командою бригадира (И. Ф.– Авт.) Бринка. Сие движение произвело два действия: первое, калга султан от Едичкульской орды и несколько других родов с радостию принят и торжественно объявлен уже самодержавным и ни от кого не зависимым ханом, в котором качестве он, быв от Нас признан, имеет скоро вступить в Крым, где есть много ему преданных людей, для установления там своей власти и изгнания по возможности прежнего хана Девлет-Гирея, чем вольность и независимость татар сами собою могли бы установиться и утвердиться по силе и словам мирного трактата»[88].

О действиях россиян незамедлительно стало известно верховному визирю через письмо Девлет-Гирея, в котором тот сообщал, «что в Крыму разнесся слух, якобы великое число российского войска, по предъявлению одних двадцать тысяч человек, а других без означения количества, идет противу Крыма и всех татарских областей... что несколько сот человек оного войска показалися как на кубанской стороне, так и у Перекопа и что Шагин-Гирей, подкрепляем бригадиром Бринком с некоторым числом войска, показался на кубанской границе, объявляя, что он сделан татарским ханом по взаимному установлению между обеими империями, почему и принуждает татар себе покориться, препровождая своею декларациею»[89].

Ознакомившись с донесением Девлет-Гирея, верховный визирь пришел в ярость и велел отписать в Крым: «Вашей светлости, почтительнейшим султанам, начальникам и каждому истинному татарину известно да будет: что таковые Шагин-Гиреевы речи содержат явную ложь и клевету. Блистательная Порта издавна не перестает престерегать все, что подлежит к духовному повиновению крымцев и татар... В таких обстоятельствах возможно ли думать, чтоб Блистательная Порта могла опробовать такой развратный Шагин-Гиреев поступок, которого и самой подлейший человек не может сделать и который при том противен трактатным постановлениям»[90]. Но это было все, на что оказалась способна некогда грозная Османская империя.

10 марта 1777 года А. В. Суворов однимиманеврами своих войск рассеял неорганизованное воинство Девлет-Гирея, что позволило Шагин-Гирею войти в Крым, где 29 марта он был провозглашен ханом.

С радостным известием из Крыма были посланы депутаты к обоим высоким дворам, представив им священные макзары (грамоты), в которых сообщалось: «Божиею всесильною помощию... избрали и приняли мы в ханы щастливейшего Шагин-Гирей хана и подчинили себя его власти, возведя на ханский трон»[91].

Русская императрица с почтением приняла посланцев из Крыма и в своем поздравлении Шагин-Гирею отписала: «Мы, будучи уверены, что татарская область возможет под вашим бодрым и благоразумным управлением, скоро и прочно утвердиться на будущие времена в присвоенных ей драгоценнейших преимуществах вольности и независимости гражданской и политической, которыя Мы с своей стороны всегда и всячески могуществом Нашим покровительством охранять и защищать будем...»[92].

Турецкая сторона обошлась с крымскими депутатами менее снисходительно: их арестовали и отправили на остров Родос в ссылку. А российскому посланнику объявили, что Шагин-Гирей, возведенный на ханство при помощи российских войск, никогда не будет признан Портой в своем достоинстве, и выдвинули новые обвинения в нарушении мирного трактата.

Узнав об этом, Екатерина II резонно заметила: «Избрание Шагин-Гирея на ханство учинено не в присутствии, а в близости войск Наших, но сие обстоятельство в тогдашнем положении дел на Крымском полуострове не только не было предосудительно вольности избирающих голосов, но паче и даровало еще оную татарам... Пребывание же Наших войск в Крыму есть вынужденное самою Портою, как то ей в свое время письменною Декларациею объявлено было... Сами татары просили нас публичным макзаром об оставлении войск Наших на некоторое время в Крыму для утверждения и обеспечения вольности их, из развалин пособием Нашим восстановленной. Но доколе турки не признают торжественно пред светом Шагин-Гирея законным и самодержавным ханом, а татар всех вообще областию от империи Оттоманской совсем отделенною, вольною и независимою, до тех пор не дозволит Нам благоразумие вывести войска Наши из Крыма и Мы не поступим на то, несмотря ни на какия вопреки усилия»[93].

Стало очевидно, что за усиление своего влияния в Крыму предстоит упорная борьба, к которой готовились с обеих сторон. Порта, умудренная в коварстве, решила взорвать ситуацию изнутри. В Крым были засланы лазутчики, подстрекавшие единоверцев к возмущению. Злые семена раздора падали на благодатную почву. «Сего народа вероломство, шаткость, на всякие пакости склонность», как всегда, сыграли свою решающую роль. 5 октября взбунтовались бишлеи – личная гвардия хана, которых он хотел переодеть в прусские мундиры и организовать по европейскому типу. Бахчисарай был захвачен племянником хана Селим-Гиреем, а к турецкому султану отправлены депутаты с просьбой о помощи.

24 декабря на генеральном совете при Порте решено было поддержать бунтовщиков и начать военные действия против Шагин-Гирея. При этом капудан-паша Джезаирли Газы Гассан-паша – будущий главный противник Ушакова, осердясь на миролюбивую партию, начал громко заявлять о необходимости ведения войны против самой России. Боясь «неприятных следствий», совет был «скоропостижно» прерван, и во дворце созвали собрание, на котором высшее мусульманское духовенство подало султану письменное представление. Произнеся хвалу всевышнему и его наместнику на земле, муфтий зачитал текст документа, поднесенного Абдул-Гамиду.

В переводе это звучало так: «Вследствие при Кайнарджи заключенного мирного трактата Крым совершенно должен остаться независимым: а как Шагин-Гирей хан недостойный своего имени, с помощью российского войска войдя в Крым, нарек себя ханом и от стороны своих сообщников с депутатами прислал сюда печатями утвержденные макзары, чиня между тем насильствия и убиения бедным мусульманам, пекущимся о благе своего Отечества, кои, препадая к подножию престола Его Султанова Величества, просят по единоверию его помощи, которую по закону они имеют право требовать»[94].

На совете духовенством была выдана фетва (письменное заключение по юридическим вопросам, вынесенное на основе Шариата муфтием) следующего содержания: «Шагин-Гирей, отторгнувшись от правоверия, противу желания верных мусульман пронырством своим имяновал себя ханом и следует на истребление оных и закона, о чем неоднократно чинены были представления; чего ради и издана сия фетва в народ, чтоб каждый мусульманин для искоренения бунтовщика и отступника веры с совершенною своею ревностию крови своей не щадил»[95].

Вышенаписанное одобрил анатолийский кадилескер (высший духовный судья в Анатолии) в разговоре со своим румелийским коллегой.

Таким образом, Порта развязала себе руки и начала интенсивные военные приготовления. Для поддержки крымских мятежников решено было направить туда восемь кораблей под командованием Гаджи Мегмет-аги, названного крымским сераскиром и 20 тысяч человек сухопутного войска. А для комплектования флота указано привести в Константинополь до четырех тысяч дульциниотов, так как служивших на флоте азиатских матросов признали к такой службе неспособными.

Янычарскому аге приказано было с 36 ортами янычар (36 тысяч человек) идти в поход к Днестру и Дунаю. На соседнем с Кинбурном острове Березань велено сделать укрепления. Был объявлен набор и в сухопутную армию, которой уже предстоящей весной надлежало быть у Измаила.

Турецкая военная машина была запущена, но ее «гнилой» механизм постоянно давал сбои. Турецкое войско то разбегалось от несносного снабжения, то устраивало погромы, грабежи и насилия. Дело дошло до того, что Порте пришлось отдать повеление женщинам не выходить на улицы во время прохода войск, а войскам не задерживаться в населенных пунктах. Между морскими и сухопутными турецкими начальниками Гассан-пашою и Джаныклы Али-пашою (или Гаджи Али Джаныклы-паша) начались разногласия. А войска тем временем не хотели переправляться в Крым.

В трудной ситуации Шагин-Гирей сумел организовать своих сторонников и в письме к генерал-фельдмаршалу П. А. Румянцеву-Задунайскому аргументировано дал отпор оттоманским измышлениям о происходящих в Крыму событиях.

«Вся причина их тяжбы, – писал он, – выходит единственно из злобствования, что в самое то время, когда Порта имела всю лучшую уже удобность совершенно поработить и завладеть татарскою областию подобным образом, как учинила она с прочими державами, тогда врожденным Ее Императорскаго Величества человеколюбием и споспешествованием подвигов вельмож российских народ татарский получил от ига ее (Порты. – Авт.) совершенное избавление, а потому и не отстает она стараться в надеянии, что успеет временем в своих внутренних скрытых намерениях, или же, подобным настоящему возмущению, доведет татарскую область до крайнего падения и тем исполнит свое мщение, ибо есть ли все те державы, кои суть магометанской религии и не есть в подданстве Порты, грешат против своего закона, то великому множеству мусульман должно быть злоключиму.

...Впрочем, всему свету известно, что татарские султаны предались в подданство Порты отнюдь не по убеждению религии и закона, но единственно избегая опасности от соседних сильных держав и в надеянии на защиту сил оттоманских»[96].

В 20-х числах декабря российские войска наголову разбили крымских бунтовщиков под предводительством Селим-Гирея в районе урочища Сары-Абыз и загнали их в горы. Из пяти отправленных на Черное море турецких фрегатов и не нашедших способа подойти к Суджуку, три в Кызыл-Таше были взяты Шагин-Гиреем в плен, а четвертый разбило штормом у мыса Такла, недалеко от Керченского пролива.

Несмотря на неудачи, в начале следующего 1778 года турки продолжали наращивать свои военные усилия против сторонников Шагин-Гирея и одновременно попытались предпринять дипломатические шаги для оправдания своих действий и обвинения российского двора в нарушении мирных договоренностей. Так, 29 января реиз-эфенди разослал английскому, австрийскому, французскому и неаполитанскому посланникам сообщения о том, что российский двор своими поступками в Крыму выводит Порту из терпения.

Но, как видно, реиз-эфенди оказался недальновидным политиком, потому как английский посол тотчас уведомил Стахиева о поданной записке и конфиденциально сообщил, что, по его надежным сведениям, Порта намерена будущею весною вывести в Черное море до 36 кораблей, чтобы захватить Кинбурн.

– Оные бесстыдные наветы Порты и очевидная поспешность в ополчениях, – ответил откровенностью на от­кро­вен­ность Александр Стахиевич, – по моему скудоумному понятию, ясно доказывают, что злонамеренная партия ослепила султана тем, что если Порта усилит ополчение и продолжит неприятельские поиски под предлогом вспомогания единоверцам, может усугубить требование уступок в трактате.

Походив в раздумье по комнате, Стахиев добавил:

– Чем далее, тем осязательнее проникаю я, что Порта не думала никогда с нами мир утверждать по Кючук-Кайнарджийскому трактату, почитая оный себе несносным, а особливо третий и одиннадцатый артикулы, и, пока могла, волочила его исполнение до собирания сил. А теперь ее министерство, не видя более к тому препятствий, старается только объяснить народу свои злые замыслы с оборонительной стороны для заграждения себя от возмущений в случае неудачи[97].

В начале 1778 года из Синопа в Крым были направлены восемь судов с сухопутным войском под командованием двух сыновей Джаныклы Али-паши. Но, подойдя к крымскому берегу, они были встречены артиллерией и «приведены в такой беспорядок, что не токмо к берегу пристать не могли, но и между собою так запутались, что одно утоплено, а у другого руль отбит, остальные же шесть с великим уроном одно за другим в Синоп возвратились и уверяют, что в Крыму ни одного из бунтовщиков не осталось, но все разбежались, покинув Селим-Гирея»[98]. Столь печальное известие привело в ярость Али-пашу, и он, не вдаваясь в долгие разбирательства, велел повесить первых двух капитанов. Висеть бы на рее и третьему, по имени Хаммамджи Оглу, но он оказался хитрее своих собратьев и вовремя сбежал.

Вскоре Джаныклы Али-паша получил письмо от Селим-Гирея, в котором тот сообщал, что находится на мысе Ахтиар и может продержаться там не более 15 дней, после чего помощь ему уже вряд ли понадобится, и он вынужден будет оттуда удалиться[99].

При поддержке российских войск Шагин-Гирей восстановил свою власть от Еникальского (Керченского) пролива через Кафу до Бахчисарая. А остатки бунтовщиков были загнаны вместе с семьями на гору Аюдаг (Медвежья гора). Шагин-Гирей потребовал от них прекращения сопротивления, на что те и согласились. К марту 1778 года с мятежом в Крыму было покончено. Бывшие мятежники обратились к Шагин-Гирею с раскаянием.

Российский резидент в Крыму А. Д. Константинов с удовлетворением доносил А. В. Суворову на Кубань: «Имею честь возвестить Вашему высокопревосходительству об окончании настоящего в Крыму мятежа, в котором раскаялись татары, потерявшие многое число народа и бесчисленное количество скота и имений. Теперь пали они к ногам своего законного властителя, прося единственно пощады и прощения в их беззаконном заблуждении, предают себя в непосредственную власть и волю Шагин-Гирея-хана и, отдав в руки его все свое оружие, отдают к наказанию и начальных возмутителей, отрекаются от прошений, посланных к Порте, кои сочинены единственным насилием и наглостию означенных зачинщиков бунта»[100].

Доволен был и сам крымский хан. Пригласив к себе Константинова на кофе, Шагин-Гирей, с легким акцентом говоря по-русски, отметил:

– Пособием Ее Императорского Величества татарские народы пришли в прежнее нам повиновение.

– То матушка-императрица почла за долг свой вступиться за сохранение независимости татарской, – учтиво ответил Константинов.

– Однако, – продолжал Шагин-Гирей, – начальные виновники разврату и столь мерзостным деяниям нагрузили на корабли награбленное и сами на оных уехали, так что казна татарская пуста.

Выдержав паузу, крымский хан спросил:

– Не соблаговолит ли Ее Величество оказать финансовую помощь в подкреплении завоеваний независимости ханства Крымского?

Андрей Дмитриевич заверил хана в благосклонности российского двора к его персоне и пообещал содействовать в финансовой поддержке.

А тем временем Порта продолжала военные приготовления, лицемерно заявляя о своем «искреннем» желании сохранения мира. Распалив свое воображение скорым возвращением Крыма, она уже не могла остановиться. Для уточнения состояния российских морских и сухопутных морских сил капудан-паша 15 февраля отправил в Крым на 18-весельном канчебасе пять чаушей с двумя своими людьми, знающими русский язык.

К Джаныклы Али-паше был послан капуджи-баша с султанским указом о немедленной переправке его войск в Крым. В самом же Крыму Порта намеревалась поднять восстание под предводительством Девлет-Гирея, которому также было послано повеление отправиться в Очаков и оттуда тайно пробираться на Крымский полуостров. Для поддержки Али-паши и Девлет-Гирея к 20-м числам марта в Черное море было отправлено 22 судна, шесть из которых были линейными кораблями[101].

В Константинополь продолжали стекаться войска, которые добавляли хлопот властям и местным жителям. Так привезенные из Смирны на торговом французском судне 400 солдат и матросов учинили в городе «превеликие озорничества»: одному англичанину отрубили руку, голландцу переломили спину, а четырех греков застрелили. Продолжая бесчинства, они убили янычарского офицера и с ним двух янычар. Для усмирения воинов ислама пришлось четырех зачинщиков задавить. Но ни погромы новобранцев, ни их нежелание воевать не убавили желания у Порты силой возвратить себе Крым.

17 марта султан призвал к себе духовенство, кегея Порты, реиз-эфенди и капудан-пашу на приватное собрание, где намеревался обсудить план действия относительно Крыма.

Начиная беседу, один из представителей духовенства предложил:

– Что если через третью персону, исключая русских, объявить Шагин-Гирею, что Порта снисходит на крымскую независимость и по халифскому закону взять с него и всех первенствующих лиц предложенное обязательство, что будут они иметь к Порте некоторое законное уничижение и покорность без всякого о том сообщения российскому двору и что никогда не будут они просить помощи русских.

Капудан-паша, обращаясь к султану, истово возразил:

– Подло иметь дело с тем, кто отрекся от Закона и погубил столько мусульман. Должно его, варвара, наказать оружием Вашего Величества! Войска у нас теперь все в готовности и правоверные мусульмане за Закон не преминут оказать свою храбрость.

Представители духовенства, со своей стороны, заметили адмиралу:

– Капудан-паша! Коли так, то Вам и должно идти предводителем войска.

– Капудан-пашу из столицы не отпущу. – Вмешался в спор сам султан. – Для некоторых обстоятельств он нужен мне здесь.

Испрося разрешения султана, духовенство вновь вступило в разговор:

– Если капудан-паша не может оставить столицу, кто ж тогда возглавит войско?

– Храбрее Джаныклы Али-паши, который только ожидает повеления Его Величества, нам не сыскать. – Заметил адмирал. – Мне кажется, что для таких войск, как татары он весьма способен. Разве вы его не почитаете добрым слугой Отечества?

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.