К чему призывают нас святые? 19 глава

– На все воля Аллаха, влекущая государей наших и государства их к соединению, поставляющая против необыкновенного зла ограду необыкновенную.

Сделав небольшую паузу и допив чашечку кофе, реиз-эфенди с жаром продолжил свою речь:

– Вы знаете, господин посланник, что не только Мекку и Медину хотят разорить эти варвары, но еще и намерены восстановить в Иерусалиме жидов?! Я полагаю, что такое зло отвратить может лишь тесный союз великих держав, с помощью которого мы сможем загнать французов в их прежние пределы. Что же касается до российской эскадры, – взглянув на российского посланника, заметил реиз-эфенди, – то можете быть уверены, что она будет принята наравне с нашей и о предохранении каждого человека, особенно от язвы, примем мы все меры, какие только начальник ваш признает нужными. А потому мы бы хотели, чтобы эскадра ваша прибыла сюда до заключения трактата.

Последняя фраза заставила Томару задуматься:

– О присылке эскадры прежде договора уверить не могу. Однако, думаю, через месяц Порта может предупредить командиров крепостей на Черном море о возможном прибытии российских военных кораблей[400].

После трехчасовой беседы не осталось сомнений в том, что в скором времени силы новой коалиции обрушатся на французов. Подтверждением тому явилось и согласие мусульманского духовенства на заключение союза с иноверцами, как не противоречащее магометанскому закону.

К этому времени Павел I получил известие о захвате французами острова Мальта. Он был вне себя от ярости. Наполеон не мог не знать о покровительстве Павла Мальтийскому ордену. 1 января 1797 года Павел I учредил в России католическое приорство Мальтийского ордена. А 4 января с орденом был заключен сепаратный трактат, по которому тот получал в России значительные права и денежные доходы. Намерение мальтийских кавалеров втянуть российского императора в орбиту своих интересов было вполне объяснимо. На глазах рушилась старая Европа, а вместе с ней и мальтийские приорства, что вело к сокращению доходов и падению могущества ордена. Потому-то и решили мальтийские рыцари прибегнуть к покровительству православного царя, а заодно и подкормиться за счет простодушного монарха.

К их несчастью, ситуация ухудшалась быстрее, чем они предполагали. Перепуганные угрозой французского вторжения великий магистр ордена Фердинанд Гомпеш 10 апреля 1798 года писал Павлу I: «Беспрестанными происшествиями и переменами... приведен я и весь Орден мой в положение весьма критическое. Лишение многих командорств... и наконец молва о ужасных вооружениях (французов. – Авт.) и о предстоящей опасности принуждают принять меры к ополчению в такое время, когда не достает к тому способов; все сие давно бы меня сокрушило, есть ли бы не ожидала меня надежда на многомощную защиту Вашего Императорского Величества и милостивейшее покровительство Ваше... Вашего Императорского Величества ознаменованное великодушие как лично на меня, так и на весь Орден мой подают утешительную надежду, что Ваше Величество не покините нас в толь великой опасности и премудростию Вашею изыщете к спасению нашему способы, зависящие от могущества Вашего, тем скорее, чем ближе мы к нещастию»[401].

Легковерный император клюнул на эту уловку, намереваясь «способствовать деньгами помянутому ордену для сохранения его древней собственности в Средиземном море, для ограждения его от нападения французов»[402]. Сам же Гомпеш после захвата французами Мальты вывез с острова полтора миллиона ливров золотом и множество драгоценных вещей, «похищенных из скарба»[403].

Не дожидаясь сообщений о прошедшей конференции между российским посланником и реиз-эфенди, 25 июля Павел I подписал рескрипт на имя вице-адмирала Ушакова, которым повелевал: «По получении сего имеете вы со вверенною в команду вашу эскадрою немедленно отправиться в крейсерство около Дарданеллей... буде Порта потребует помощи, где бы то ни было, всею вашею эскадрою содействовать с ними, и буде от министра Нашего получите уведомление о требовании Блистательной Порты вашей помощи, то имеете тотчас следовать и содействовать с турецким флотом противу французов, хотя бы то и далее Константинополя случилось»[404].

4 августа, находясь вблизи Севастопольского рейда с вверенной ему эскадрой, Федор Федорович получил высочайшее повеление и был рад вновь послужить Отечеству в ратном деле. Сборы были недолгими. 12 августа эскадра Черноморского флота, состоящая из шести лучших кораблей, семи фрегатов и трех авизов (всего 792 орудия) под командованием вице-адмирала Ф. Ф. Ушакова снялась с якоря и покинула Севастополь, взяв курс на Босфор. А вслед за ней летел очередной указ Павла I от 7 августа, в котором император сообщал Ушакову о желании Блистательной Порты вступить с Россией в тесный союз и о ее просьбе о помощи «противу зловредных намерений Франции, яко буйного народа, истребившего не токмо в пределах своих веру и Богом установленное правительство и законы... но и у соседственных народов, которые по несчастию были им побеждены или обмануты вероломническими их внушениями...». Павел I повелевал Ушакову, дойдя до Константинопольского пролива, остановиться и ждать повелений российского посланника В. С. Томары, который по просьбе Порты должен направить русскую эскадру туда, где будет нужна ее помощь.

Не решенным оставался вопрос о заключении самого союзного оборонительного договора, так как у российского посланника не было на то полномочий. Потому речь шла лишь о предварительных условиях. Тем не менее турецкая сторона была готова принять российскую эскадру и до подписания договора, ибо быстрое продвижение Бонапарта в Египте и укрепление французами Венецианских островов не оставляли им другого выбора. А султан беспрестанно спрашивал через своих министров у российского посланника: «Скоро ли российская эскадра сюда придет?»[405].

13 августа полномочие на заключение договора тайным советником В. С. Томарой было подписано и уже находилось на пути к Константинополю вместе с проектом самого договора. Главной целью этого договора Павел I определил «оборону целости владений Его Султанского Величества и сохранение государства Его от всяких властолюбивых или других вредных против него замыслов французского правления»[406].

Тем временем, российская эскадра при порывистом северном ветре 23 августа подошла к Константинопольскому проливу и встала на якорь в ожидании повелений от В. С. Томары. Федор Федорович и предположить не мог, что одного его приближения к Босфору будет достаточно, чтобы Порта объявила войну республиканской Франции. В 3 часа пополудни 23 августа «по древнему обыкновению» турки совершили обряд заточения французского посланника в Семибашенный замок. Отличие от прежних подобных церемоний состояло лишь в том, что при следовании французской миссии к Едикулю народ сопровождал их ругательствами и проклятиями[407].

В полдень 25-го числа вся российская эскадра при попутном северном ветре и ясной погоде вошла в Константинопольский канал и встала на якоре в Буюк-Дере напротив дома российского посланника. Встречали русские суда на удивление дружелюбно. Василий Степанович вспоминал, что «публика более еще ею (эскадрою. – Авт.) обрадована, нежели я полагал». А Федор Федорович в своем донесении Павлу I отмечал: «...Блистательная Порта и весь народ Константинополя прибытием вспомогательной эскадры бесподобно обрадованы, учтивость, ласковость и доброжелательство во всех случаях совершенны»[408].

Российские корабли были окружены разного рода фелюгами с любопытствующими местными жителями. Всем хотелось посмотреть на столь грозную силу, сокрушившую некогда их знаменитых адмиралов Гассан-пашу и Кючук-Гуссейна. И все надеялись лично увидеть русского «Ушак-пашу». Не удержался от соблазна и султан, который в тот же день объехал эскадру инкогнито. При этом он сам, придворные и гребцы на шести лодках были «в боснякском одеянии»[409].

Первым к Ушакову прибыл драгоман адмиралтейства с фруктами и цветами. На другой день к нему явился драгоман Порты и от имени султана поздравил русского адмирала с благополучным прибытием и в знак уважения и благодарности поднес ему табакерку, богато украшенную алмазами. Вместе с подарками Ушакову была вручена декларация Порты «О свободном плавании русских военных и торговых судов через проливы, о взаимной выдаче дезертиров и содействии санитарным мерам во избежание распространения заразных болезней», на чем лично настаивал русский адмирал.

А между тем народ и турецкое правление не переставали удивляться русским морякам. Более всего их поразила строгая дисциплина на кораблях эскадры. Влиятельный турецкий вельможа Юсуф-ага на собрании у нового визиря Юсуф-Зея-паши даже заметил, что «12 кораблей российских менее шуму делают, нежели одна турецкая лодка». Глядя на русских матросов, присмирели и турецкие морские служители, что было весьма удивительно для обывателей, ибо они не помнили случая, чтобы «здешние матрозы при нынешнем вступлении своем столь кротки были, не причиняя жителям никаких по улицам обид»[410].

Федор Федорович, опасаясь нарушить местные обычаи, запретил было своим матросам на кораблях, стоящих на рейде близ домов, петь песни, но турки вдруг сами обратились с просьбой разрешить им петь как и прежде. Прошение приятно удивило вице-адмирала и, к общему удовольствию публики, он дозволил матросам продолжать песнопение[411].

28 августа состоялась конференция с участием турецкой, российской и английской сторон, на которую был приглашен и вице-адмирал Ушаков.

Каждая из сторон, вступая в войну, преследовала свои цели. Англия, прежде всего, стремилась сокрушить Французскую республику, не допустить ее войска в Индию и добиться полного господства на Средиземном море. Турция, получив неожиданный удар от бывшего союзника – Франции, решила с помощью коалиции вытеснить войска Бонапарта из подвластных ей владений в Египте и укрепить свое положение на Балканах и Северо-Восточном Средиземноморье. Королевство Обеих Сицилий планировало обезопасить себя от вторжения французской армии.

На этом фоне решение Павла I о вооруженном участии России в новой коалиции не обусловливалось внутренней или военной необходимостью. Побудительные причины этого решения носили, скорее, идеологический и политический характер. Павел I решил выступить «против похитителей престолов», «за спасение тронов и алтарей». В связи с чем он впоследствии напишет: «Мы единственно ту цель предполагаем, чтоб привести Францию в приличные пределы и, отняв охоту и средства беспокоить других, как расширением завоеваний, так и вкоренением заразы, обеспечить сколько возможно как соседей ея, так и вообще спокойствия Европы»[412].

По предварительным договоренностям из русских и турецких кораблей должна быть составлена соединенная эскадра, которой надлежало действовать в Архипелаге, Венецианском заливе и возле Александрии. Но всех, несомненно, интересовало мнение знаменитого русского адмирала, перед которым турки преклонялись.

Федор Федорович, понимая ответственность, которая на него ложится, твердо заявил:

– Считаю, что, не теряя времени, необходимо следовать соединенными эскадрами к островам Венецким и по прибытии туда, атаковать французов во всех пунктах твердой земли со стороны Албании.

Уловив по выражениям лиц турецких сановников удовольствие от услышанного, Ушаков продолжил:

– Думаю, было бы целесообразно при сближении эскадр к островам, объявить обывателям оных о соединении сил российских с турецкими и английскими для освобождения их от ига французов. Проект такого обращения, как мне известно, уже приготовлен нашим посланником.

Российский посланник, присутствовавший при этом, подтвердил слова Ушакова и зачитал обращение:

«Его Величества Императора и Самодержца Всероссийского вице-адмирал и кавалер Ушаков – командующий эскадрою государя своего, с эскадрою Блистательной Порты соединенною приглашает обывателей островов Корфу, Занте, Кефалонии, Св. Мавры и других прежде бывших Венецких воспользоваться сильною помощью соединенного оружия государя своего и Его Величества султана для извержения несносного ига похитителей престола и правления во Франции и для приобретения прямой свободы, состоящей в безопасности собственной и имения каждого под управлением, сходственным с верою, древним обычаем и положением их страны, которое с их же согласия на прочном основании учреждено будет»[413].

Зачитав обращение, Томара добавил, что отправление соединенной эскадры в Архипелаг и к Ионическим островам потому необходимо, что, по его глубокому убеждению, французы своей экспедицией в Ост-Индию вводят всех в заблуждение. Мнение российского посланника всех заинтриговало.

– Что вы имеете в виду? – Спросил английский посланник Спенсор Смит.

– Из перехваченных французских бумаг явственно следует, что экспедиция Бонапарта из Египта в Ост-Индию чрез Аравийские пустыни и моря, на которых французы не имеют ни одной лодки, есть предлог, внушаемый для удержания Порты от крайней решимости, для отвращения соединения ее с великими дворами, кои в жребии Египта мало интересуются.

– Вы так считаете? – Вновь засомневался англичанин.

– Талейран и Бонапарт в письмах к П. Рюффеню (фран­цуз­ско­му посланнику в Турции) и в прокламациях твердят об Ост-Индийской кампании, и все в это поверили. На самом же деле Директория готовит революцию в Морее и накапливает войска на Венецианских островах. Следовательно, цель и умысел французов есть в империи Оттоманской. Египет же по истреблении беев, надеются они держать учреждением нового правления и малым числом войск, что под шум падения сей империи в Европе и было бы возможно[414].

Расклад Томары еще более утвердил турок в их собственных подозрениях, и на конференции определено было присоединить к российской эскадре равномерную турецкую и, разделив их на три части, одну отправить в крейсерство между островом Родос и берегом для охраны острова Кандия и Архипелага. Двум другим отрядам предназначалось следовать в Адриатическое море для защиты албанского берега и одновременно для освобождения Ионических островов.

О всех предпринимаемых мерах решено было уведомить контр-адмирала Горацио Нельсона, одержавшего 21–23 июля (1–3 августа) знаменитую победу над французским флотом в Абукирском сражении.

Федор Федорович нашел себя обязанным лично известить Нельсона о своих планах и поздравить его с победой. В письме к нему Ушаков отмечал: «По прибытии в Константинополь узнал я славную и знаменитую победу вашу, одержанную при реке Ниле... С признательным удовольствием от истинного моего к особе вашей почтения, с таковою совершеннейшею победою поздравить вас честь имею и в той надежде, что скоро буду иметь удовольствие находиться в близости с вами, а, может быть, и вместе действовать против неприятеля. Заочно рекомендую себя в ваше благоприятство и дружбу, которую я приобресть от вас постараюсь»[415].

30 августа в Бебекском дворце прошла очередная конференция новых союзников, на которой были подтверждены первоначально определенные цели, с той лишь разницей, что к Родосу решено было послать только по два фрегата с каждой стороны и 10 канонерских лодок для усиления английской эскадры, крейсирующей у египетских берегов. Обеспечение соединенной эскадры до подписания союзного договора турецкая сторона взяла на себя. Порта отправила также во все подвластные владения Средиземного моря специальные фирманы о содействии российско-турецкому флоту.

Через два дня вице-адмирал Ушаков по желанию Порты осмотрел назначенную в поход турецкую эскадру, адмиралтейство и арсенал, где сделал ряд замечаний. Побывал Федор Федорович и на новом линейном корабле, прибывшим 6 сентября из Синопа под командованием вернувшегося из ссылки Сеит-Али, похвалявшегося когда-то заковать «Ушак-пашу» в цепи и получившего ранение с первым же выстрелом русского флагманского корабля в сражении у мыса Калиакрия. На флагманском турецком корабле русскому адмиралу была показана примерная артиллерийская стрельба, результаты которой, к удовольствию турок, были похвально отмечены.

Двухнедельное пребывание в Константинополе российской эскадры оставило у жителей самое благоприятное впечатление. Они только и говорили что о строгой дисциплине и послушании российских моряков. Особым уважением прониклись турки к вице-адмиралу Ушакову. Бывший тогда при Дарданеллах Осман-эфенди не преминул благоприятно отозваться Порте о русском адмирале по поводу его «приятного обхождения» с начальствующими там как морскими, так и сухопутными чинами[416].

8 сентября, «дав туркам опыт неслыханного порядка и дисциплины», российская эскадра снялась с якоря и при благополучном ветре направила свой путь к Дарданеллам, к месту соединения с турецким флотом[417]. Очевидец так запечатлел это событие: «В проходе ее каналом и мимо столицы берега и домы наполнены были обоего пола зрителями. Проходя эскадру турецкую, салютировал господин вице-адмирал Ушаков капитан пашинскому флагу (сам капудан-паша находился в это время под Видином. – Авт.) 17-ю выстрелами. Бешикташу, где Его Величество Султан присутствовать изволил, 31-м выстрелом при кричании матросами ура и при игрании на трубах и барабанном бое. Топхане (адмиралтейству. – Авт.) – 15-ю и Зимнему Дворцу – 21-м выстрелом же. На что с эскадры ответствовало ему было 17-ю, а от Топханы 15-ю выстрелами. Прочие же военные корабли и фрегаты отдавали только одному султану честь ружьем, барабанным боем, игранием на трубах и кричанием ура»[418].

10 сентября российская эскадра благополучно соединилась с турецкой, состоящей из четырех линейных кораблей, шести фрегатов, четырех корветов и 14 канонерских лодок, под командованием вице-адмирала Кадыр-бея. Кадыр-бей, командовавший в начале последней войны с Россией 54-пушечным кораблем «Макдем-Бахри» («Морской счастливый пришелец») на Черном море, считался человеком благонравным и уступчивым. Именем султана Порта повелела ему почитать российского вице-адмирала «яко учителя»[419], что, по существу, определяло главенствующее положение Ушакова в соединенной эскадре.

Со своей стороны Ф. Ф. Ушаков также проявил к турецкому морскому начальнику необходимую учтивость, что, несомненно, способствовало налаживанию тесного взаимодействия и вселяло надежду на успех предприятия. В очередной реляции В. С. Томары к российскому императору по этому поводу отмечалось: «Благоприятство обеих начальников флота, взаимные их похвалы друг другу и добрый успех хотя в малом деле, но согласным подвигом обоюдных войск приобретенный, приняты правлением за большую победу»[420].

Для связи между адмиралами и в помощь Ф. Ф. Ушакову Порта определила к нему переводчиком Александера Кальф-Оглу, которого наделила и распорядительными полномочиями в средиземноморских владениях Турции, а на корабль Кадыр-бея для тех же целей прибыл лейтенант Егор Метакса[421].

К этому времени сведения результатах переговоров и о предложенном Ушаковым плане кампании уже долетели до Петербурга и были одобрены императором. В своем указе на имя Ушакова от15 сентября он писал: «Распоряжением Вашим и соглашением с турецкими чиновниками в рассуждении соединенного содействия быв довольны, за что изъявляем Вам Наше благоволение»[422].

На основании договоренностей 14 сентября к Родосу были отправлены четыре фрегата (из них два русских «Св. Михаил» и «Казанская Богородица») и 10 канонерских лодок под общим командованием капитана 2 ранга А. А. Сорокина. А 20 сентября соединенная эскадра тремя колоннами направилась к берегам Мореи. Тем временем в Константинополе продолжились переговоры о заключении Союзного оборонительного договора.

Они начались с того, что 13 сентября на конференции в Бебеке стороны обменялись полномочиями. Столь важное дело, как заключение договора, Порта поручила анатольскому кадилискеру (второе лицо в иерархии мусульманского духовенства после муфтия, выполняющего функции верховного судьи) Сеид Ибрагим-бею и реиз-эфенди Атыф Ахмету. Россиян представлял тайный советник Василий Степанович Томара. Получив из рук российского посланника «полную мочь», реиз-эфенди с удовольствием заметил:

– Соединение сил наших и последствия предполагаемого союза могут и в самом деле переменить вид Европы[423].

Однако с первого дня турки стали проявлять непредвиденную медлительность. Поводом к тому послужило, по мнению российского посланника, весьма несущественное обстоятельство. Оба полномочные высокопоставленные сановники, «напоенные ненавистью противу французов», не довольны были кратким заглавием в проекте договора, представленного российской стороной.

– Договор никакой вражды к французам не представляет! – заявил реиз-эфенди и, бесцеремонно взяв текст проекта, сам написал заглавие трактата, по его понятию, более точное.

Василий Степанович, как человек мудрый, не стал возражать, тем более что это не касалось сути вопроса. Конференции решено было проводить два раза в неделю по понедельникам и четвергам. А до момента заключения договора Порта «взяла лучшие меры для продовольствования эскадры», что исходило из явного желания турок угодить российскому императору и «обласкать вице-адмирала (Ф. Ф. Ушакова. – Авт.), которым все весьма были довольны»[424].

На последующих конференциях Порта, с одной стороны, показывала свое явное удовольствие поддержкой России, но с другой, наблюдая за успехами соединенной эскадры в районе Венецианских островов, опасалась, как бы Россия не предприняла усилий к присвоению себе тех же островов. Василий Степанович пытался убедить турок в обратном.

– Предмет замысла французов есть не война, а завоевание, – говорил Томара, – так и цель союза нашего не есть простая помощь, но сохранение царствующего дома и правления империи Оттоманской. Первое оружие французов, – продолжал Василий Степанович, – есть разврат подданных предъявлением мнимой свободы, что, однако ж, не мешает им угнетать народы, все брать и ни за что не платить. Поэтому союз с Портой не нужен России для одной только морской экспедиции против французов, а нужно уверение о сохранении целости империи Оттоманской[425].

В результате длительной и напряженной дипломатической работы 23 декабря 1798 года между Россией и Турцией был заключен Союзный оборонительный договор[426] и подписаны 13 статей секретного сепаратного соглашения, с восьмилетним сроком действия[427].

Давая оценку этому неординарному в мировой истории событию, известный историк XIX века А. В. Висковатов писал: «В один миг взаимные опасения исчезли, вековая вражда была забыта, и Европа увидела с изумлением, что в то время, когда не заживлена была рана, нанесенная Турции отторжением от нее Крыма, когда свежи были развалины некогда грозного Очакова и не замолкли рассказы о кровопролитных штурмах Измаила и Анапы, два народа, бывшие почти в беспрерывной между собою вражде, и разнствующие один от другого и правилами Веры, и языком, и обычаями, вступили между собою в тесный союз против нарушителей общего спокойствия»[428].

На фоне начавшихся активных боевых действий на Средиземном море, вторая антифранцузская коалиция была оформлена и другими двусторонними договорами союзных держав. Подобные договоры были заключены между Россией и Королевством Обеих Сицилий (18 декабря 1798 года)[429], между Турцией и Англией (25 декабря 1798 года)[430] и между Турцией и Королевством Обеих Сицилий (10 января 1799 года)[431]. Между Россией и Англией оставался в силе договор 1795 года. Вместе с тем, 10 февраля 1797 года Павел I дал повеление о продлении срока действия русско-английской конвенции 1793 года до 25 марта 1801 года[432]. Кроме того, 18 декабря 1798 года в Петербурге между сторонами был заключен Запасной (субсидный) договор по случаю войны с Францией[433]. В остальных случаях функционирование и боевое использование коалиционных сил осуществлялось на основе отдельных договоренностей и соглашений.

ПРОТИВНИКИ И СОЮЗНИКИ НА МОРЕ

1. ФЛОТ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ФРАНЦИИ

Французский флот времен революции представлял собой печальное зрелище: анархия и разруха – вот те слова, которыми можно коротко охарактеризовать его состояние. Причем, все это происходило в то же самое время, когда французская армия победным маршем шествовала по Европе, когда революционный пыл и боевой дух французского войска, были столь сильны, что плохо одетые и голодные французы громили и гнали сытые, хорошо обмундированные и отлично вооруженные армии своих противников. Ничего подобного нельзя было сказать о состоянии и боевых качествах французского флота, которые были значительно ниже таковых качеств английского и русского флотов. Прекрасные корабли и быстроходные фрегаты гибли, зачастую не оказывая даже сколько-нибудь стойкого сопротивления противнику. Французский адмирал Журьен де-ла-Гравьер в своих воспоминаниях отмечал: «Удар, нанесенный государственному управлению революцией, отозвался сильнее всего на его морском ведомстве»[434].

Что же случилось с некогда мощным флотом, на кораблях которого незадолго до революции с честью раз­вевались флаги грозного бальи Сюффрена, адмиралов де Грасса, де Эстена, Латуш-Тревилля, Ла-Мотт Пике и Гишена?

Оценивая состояние дореволюционного флота Франции, известный исследователь вопросов морской стратегии А. Т. Мэхэн писал в одном из своих трудов: «Французский флот обладал обширной и превосходной материальной частью и после своих действий в войну 1778 года составлял гордость нации и предмет ее упований»[435]

Подобно Мэхэну высказывался русский военно-морской теоретик профессор Н. Л. Кладо. Он заметил, что «в начале девяностых годов, ее (Франции) флот состоял из 80-ти линейных кораблей и 70-ти фрегатов, прекрасной постройки, легких на ходу, сильно вооруженных, с прекрасным личным составом, как нижних чинов, так и офицеров, много поработавших над такти­ческой стороной своего оружия, имевшим за собой удачный опыт предыдущей войны. Теперь были все шансы за то, что как были перед этим французы искусны в обороне, также искусны они окажутся и при нападении. Сюффрен это достаточно показал. Не могли умереть его идеи среди такого состава офицеров, каковым обладал тогда французский флот»[436].

И действительно, к началу девяностых годов XVIII столетия французский флот представлял собой внушительную силу. В его боевом составе числилось до 300 лучших в мире военных судов, составлявших девять эскадр. Береговые службы успешно справлялись со снабжением и ремонтом флота. Хозяйственная часть морского ведомства, организованная Кольбером, была в свое время значительно улучшена Шуазелем.

Французский флот был хорошо организован, имел четкую морскую стратегию и руководствовался теоретически продуманной тактикой. Здесь уместно будет еще раз сослаться на Журьен де-ла-Гравьера, который говорил по этому поводу: «Наши морские постановления были изложены с такой гениальной предусмотрительностью и полнотою, которые, казалось, должны были навсегда охранить их от малейшего прикосновения»[437].

Личный состав флота был хорошо укомплекто­ван и обучен. В 1789 году плавсостав насчи­тывал около 91 тысячи человек. При этом корпус флотских офицеров состоял примерно из полутора тысяч человек. Орудия кораблей флота, коих насчитывалось более 30 тысяч стволов, обслуживались специально подготовленными матросами-комендо­рами, сведенными в 81 роту[438].

Комплектование флота матросами и офицерами происходило согласно кодексу маршала Кастри, изданного в 1786 году. Этот кодекс дополнил и усовершенствовал систему Кольбера, установленную еще указом 1689 года.

Матросы набирались из жителей приморских областей. Существовала так называемая «морская перепись» и люди, внесенные в эту перепись, призывались на службу по мере надобности и по своему порядку номеров в списке, при чем было предусмотрено, чтобы члены одной и той же семьи не призывались одновременно, чтобы не лишать семью всех работников. В перепись вносились все обитатели приморских областей, достигшие 18-летнего возраста и избравшие добровольно профессию моряка-рыбака, матроса и т.п. Были установлены пенсии для инвалидов и привилегии для людей, записанных в морскую перепись. Весь этот вопрос был основательно разработан. В обмен на неко­торые преимущества и привилегии, государство требовало почти пожизненной военной службы от людей, внесенных в морскую перепись. Благодаря этой системе комплектования, флот был обеспечен настоящими моряками, привыкшими с детства к морю и лишениям, связанным с мор­ской жизнью.

Корпус офицеров комплектовался двумя способами из числа воспитанников, обучавшихся в Морских корпусах, а затем продолжавших свое морское образование на кораблях, по которым они распи­сывались по окончании курса в корпусе. В корпусы при­нимались лишь дети дворян. Кроме этого источника, существовал другой: aspirants volontaires de la Marine (добровольные морские волонтеры). К зачислению в aspirants допускались дети капитанов коммерческих судов, арматоров, купцов и вообще людей средней и высшей буржуазии. Aspirants производили в чин унтер-лейтенанта, в то время как воспитанники производились непосредственно в лейтенанты. Унтер-лейтенанты назначались преимущественно на брандеры, транспорты и фрегаты и могли быть произведены в лейте­нанты лишь за особые отличие. Затем существовали корпус корабельных инженеров и корпус ревизоров.

Как видно, вопрос комплектования флота личным составом представлял собой стройную систему, был хорошо продуман и обеспечивал флот отличными матросами и комендорами. Этот состав был правильно обучен, дисциплинирован и руководился началь­никами, знающими море, преданными службе и правильно понимавшими принципы морской стратегии и тактики. Словом сказать, флот Франции к началу революции представлял собой отличный инструмент политики государства, на который мог с надеждой взирать ее народ, и которого боялись его враги.

Однако, революционное движение 1789 года, начавшееся в Париже, не могло остаться без влияния на умы рабочих военных портов, матросов и офицеров флота. В результате революционного влияния превосходная морская организация стала стремительно распадаться.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: