Самоубийство социализма. 21.08.2008

Кажется, в конце 1986 года (возможно, в начале 1987-го) Егор Лигачев встречался с деятелями советской культуры. Он объяснил, что партия пересмотрела свои методы работы с ними. «Теперь нашими методами будут уважение и убеждение», — заявил главный идеолог КПСС. Произнося слова «уважение и убеждение», он заметно поперхнулся. И тут же с нажимом добавил: «Я подчеркиваю – партия сама разобралась, сама пересмотрела».

Много позже и с не меньшим отвращением члены горбачевского Политбюро научились выговаривать словосочетание «идеологический и политический плюрализм». Как трудно давались им эти мудреные и подозрительные иностранные слова! И как непохожи они были на инициаторов Пражской весны 1968 года!

Те в юности были ярыми сталинистами. Это были люди поколения войны со сформированным войной сознанием. Они с подозрением относились к предыдущему коминтерновско-народнофронтовскому поколению сталинистов, многие представители которого после войны склонялись к «буржуазному парламентаризму». Поэтому партийный молодняк с энтузиазмом воспринял сталинскую чистку конца 40-х годов (об этом пишет Зденек Млынарж в своих воспоминаниях «Холодом веет из Кремля»). Но к концу 60-х выяснилось, что они не утеряли веры в тот самый коммунизм, при котором «не будет специального аппарата принуждения», веры во временность сталинизма. И они искренне решили, что время диктатуры закончилось. И начали с того, к чему разлагающаяся советская партноменклатура с отвращением пришла, лишь когда советская империя стала на глазах разваливаться. Вот такие сталинисты-идеалисты.

В 1921 году Ганька Мясников, настоящий уральский разбойник, проникнутый чисто пугачевской классовой ненавистью, убийца (летом 18-го он по собственному почину похитил и расстрелял легально проживавшего в Перми советского гражданина Михаила Романова и был удостоен выволочки за самоуправство от самого Дзержинского), – так вот, этот страшный человек обратился через газету «Правда» к Ленину со страстным воззванием: раз мы выиграли гражданскую войну, мы должны теперь дать полную свободу слова и печати всем, от анархистов до монархистов. Ленин ответил: мы не самоубийцы. Не удовлетворившись этим ответом, Ганька организовал одну из первых подпольных оппозиционных коммунистических групп в советской России, за что и оказался в тюрьме ГПУ.

Не приживались на российском асфальте такие цветки. У перестроечной номенклатуры идеализма не было и в помине. Было желание сохранить власть и конвертировать ее в собственность перед лицом очевидной агонии системы. Просто эту собственность приходилось брать с довеском в виде «идеологического и политического плюрализма». А вот «социализма с человеческим лицом» уже никто не предлагал даже в виде довеска. Номенклатура совершенно верно определила, что запроса на социалистическую идею в советском обществе не было.

Реформаторский социализм еще мог иметь в СССР какую-то перспективу, если бы реальную демократизацию начал Хрущев. Но после двадцатилетия застоя реформировать было уже нечего. Все сгнило. А вера в коммунистические идеалы сменилась всеобщим конформизмом, прагматизмом и цинизмом.

Можно гадать, что было бы, если бы рядом оказался хоть один удачный пример «подлинно демократического социализма». Но дряхлеющая номенклатура никому не дала сделать то, на что была уже неспособна сама. Гнусная старческая ревность. Вот только убив Пражскую весну, социализм марксистско-ленинского толка совершил самоубийство. К 90-м годам социалистическая идея в СССР была мертва, потому что она была раздавлена гусеницами советских танков в Праге в августе 1968 года.

В августе 91-го всего за три дня вдруг обнаружилось, что великая советская держава не нужна никому. Встать грудью на ее защиту не стремились ни чиновники, ни солдаты, ни их генералы. Такое уже было. Очевидцы Февральской революции из самых разных политических лагерей констатируют, что для подавления восстания в Петрограде хватило бы пары надежных боеспособных батальонов. «Дело было в том, — писал монархист Шульгин, — что во всем этом огромном городе нельзя было найти нескольких сотен людей, которые бы сочувствовали власти». А социал-демократ Суханов добавлял: «Но где был царизм? Его не было. Он развалился одним духом. Строился три века, а сгинул в три дня».

Недалеко упали. 02.03.2009

Твой папа — просто фашист.
Михаил Борзыкин

Илья Мильштейн благодушно отнесся к недавно высказанной рядом наших VIP-граждан идее уголовно преследовать за отрицание победы СССР в Великой Отечественной войне: мол, у наших элит просто перемкнуло мозги, а на основании закона, предложенного гражданином Шойгу, все равно никого посадить будет нельзя. Получается, что инициатива вполне безвредна в силу полной нелепости и заслуживает лишь грустной иронии, столь свойственной г-ну Мильштейну.

Куда уместнее, на мой взгляд, едкий сарказм Александра Подрабинека: «Отрицаешь революцию или русско-японскую войну — в лагерь. Сомневаешься в подвиге Ивана Сусанина — под суд. Не признал пришествие Иисуса Христа — в тюрьму...». Вот куда логически ведет последовательное установление государством неких обязательных оценок исторических фактов, в которых запрещается сомневаться. Это чисто идеологические запреты. И на выходе всегда будет запрет подвергать сомнению сегодняшние действия власти.

Идеологические запреты неизбежно ведут к инквизиции. Под какими бы благовидными предлогами они ни вводились – хоть ради противодействия очевидному злу, хоть чтобы оградить чьи-то чувства, которые могут быть больно задеты. Боюсь, мы станем свидетелями трагикомического зрелища, как наша правящая элита поднимет на щит лозунг не раз осмеянной ею политкорректности. Как опять же справедливо пишет г-н Подрабинек, Россия вообще-то Запад не любит, но всегда готова копировать с него все самое худшее. И наша официальные и полуофициальные лица уже радостно ссылаются на европейский опыт уголовного преследования за отрицание Холокоста.

Соответствующие статьи европейских кодексов карают не за одобрение Холокоста (мол, правильно делали, что уничтожали, надо было больше) и не за призывы его повторить, а именно за отрицание того, что целенаправленное массовое уничтожение евреев по принципу их этнической принадлежности имело место. И эти статьи реально работают – как в Турции реально работает закон, карающий за утверждение, что в Османской империи имел место геноцид армян.

Люди, отрицающие Холокост, действительно есть. Одни, совершенно в духе отечественных поклонников «великого прошлого», сводят все к «перегибам на местах» либо оспаривают общепринятые оценки числа жертв. Другие утверждают, что истребление евреев не носило исключительного характера и потому считаться геноцидом не должно. Есть и такие, кто говорит, что никаких газовых камер в нацистских лагерях не было, а миф о них создан с легкой руки мировой сионистской закулисы, чтобы детей пугать. За подобными высказываниями, как правило, скрывается антисемитизм, а то и сочувствие к нацизму как системе. Однако отношение к таким людям — дело личной брезгливости каждого отдельного человека, а не уголовного кодекса. И подобные нормы носят антиправовой характер. Их еще можно объяснить потрясением, которое испытало европейское общество после войны. Но сегодня они выглядят анахронизмом – как если бы мы взялись поддерживать научную истину, сжигая на кострах за отрицание того, что Земля круглая.

Большая часть нашей либеральной общественности предпочитает этого тихо не замечать. С одной стороны, срамно оказаться как бы в одной компании с антисемитами. С другой стороны, признавать изъяны в западной демократии не хочется. Да и не наша это проблема. Ведь нашим-то доморощенным отрицателям Холокоста репрессии вряд ли грозят. На их стороне не только «поддержка и энтузиазм миллионов», но и симпатии многих представителей правящего класса.

Ну а теперь о том, что касается непосредственно нас. Про людей, утверждающих, что Сталинградской битвы не было совсем, а Берлин на самом деле брали войска Республики Гондурас, я действительно не слыхал. Да даже если такие люди и есть, они не представляют опасности ни для кого кроме самих себя – тут я согласен с Ильей Мильштейном. Зато и за рубежом, и у нас в стране есть люди, которые оценивают роль СССР во Второй мировой войне и ее результаты не так, как хотелось бы некоторым представителям нашей правящей элиты. Люди, которые считают, что сталинский режим сильно помог гитлеровскому в развязывании войны, даже поучаствовал в этом деле. Что кроме массового героизма советских людей, защищавших свою родину, на этой войне было много что еще, включая чудовищное пренебрежение тогдашней правящей элиты к жизни собственных сограждан. Что действия освободителей от фашизма в ряде случаев мало отличались от действий тех, от кого они освобождали. Что некоторым народам в результате этой войны СССР принес не меньше зла, чем блага.

Вот в этих-то людей и метят инициаторы нового закона. Их гнев вызывают в первую очередь политики соседних государств, утверждающие, что их народам советская армия принесла не освобождение, а новое порабощение. СМИ уже тиражируют отклики на инициативу неких ветеранов: за то, как показывают войну в нынешних фильмах, не то что сажать — вешать надо.

Что имеют в виду наши официальные лица, когда произносят заклинания о недопустимости пересмотра итогов Второй мировой войны? В части распространения военного, политического и идеологического контроля советского государства на ряд сопредельных территорий эти итоги уже пересмотрены историей. Нет не только того контроля, но и самого советского государства. Что касается оценки нацизма как безусловного зла, эту оценку не ставит под сомнение никто за исключением совсем уж маргинальных политических групп. Но нашим временщикам надо другое: признание роли СССР безусловным благом. За отрицание этого они и собираются уголовно преследовать. И независимо от того, будет ли принят закон, следует ожидать усиленного шельмования тех, кто «не по-нашему» интерпретирует историю, «неправильно» расставляет акценты, обращает внимание на «не те» факты и т.д.

Наш правящий класс состоит не только из примитивных держиморд с «переклиненными мозгами». У него есть и свои интеллектуалы, подводящие теоретическую базу под действия первых. А база эта такова: для поддержания национального самосознания необходима система исторических мифов, не подлежащих сомнению и поддерживаемых в том числе и репрессивной силой. Основной принцип этой системы: твое государство всегда и во всем было, есть и будет право. Лишняя же информация непосвященным противопоказана.

Это логика Великого Инквизитора. Это логика того самого фашизма. Я же отказываюсь признать победившей фашизм страну, в которой не только распространены фашистские настроения в низах, так сказать, на бытовом уровне, но и верхи предлагают фашистские по сути законы – под предлогом уважения памяти тех, кто отдал жизнь в борьбе с фашизмом. Что может быть кощунственнее по отношению к их памяти?

К сожалению, инициатива г-на Шойгу уже привела к негативным последствиям, причем раньше, чем можно было бы ожидать. Руководство партии «Яблоко» выступило с предложением ввести уголовное преследование за отрицание факта массовых репрессий в советский период нашей истории и за попытки их оправдания. Эта инициатива была поддержана рядом известных и авторитетных в либеральной среде правозащитников. О таком блестящем результате вряд ли даже мечтали самые отъявленные сторонники восстановления авторитаризма и тоталитаризма в России.

Первое, что пришло мне в голову: это попытка «обыграть» идею Шойгу, показать ее опасность, предостеречь от введения государственных идеологических запретов. Попытка напугать медведя, по-медвежьи зарычав. Но ведь медведь не испугается и закрывать пасть не начнет. Он все равно рычит громче. Не только потому, что он физически сильнее, но и потому, что для него это естественнее. В результате же и другие обитатели нашего леса начнут рычать по-медвежьи. И у меня есть все основания предполагать, что рык требующих пресечь очернение нашей истории будет слышнее. Так что если предложение «Яблока» — пиар-розыгрыш, это просто глупость.

Если же это не розыгрыш, а всерьез, то это уже не глупость, а измена. Полная сдача демократических идейных позиций. И это уже не вопрос выбора тактической линии. Это вопрос абсолютно фундаментальный для либеральной общественной модели. Потому что демократия предполагает, что права человека гарантированы всем, в том числе и тем, кто эти права отрицает, а не только «демократам». Потому что демократическое правовое государство не дает «правовых оценок» истории, как это предлагается сделать в заявлении политсовета «Яблока». Государство устанавливает обязательные для всех оценки истории только в обществе тоталитарном, которое идеологическая обслуга путинского режима политкорректно именует «обществом повышенной мобилизации».

Представьте себе на секунду немыслимое: предложение «Яблока» реализовано. Подумали ли уважаемые правозащитники, поддержавшие это предложение, о том, какие люди будут осуществлять его на практике? О том, как путинские прокуроры, следователи и судьи будут вменять обвиняемым «косвенное оправдание массовых репрессий» — новую ипостась «объективного содействия классовому врагу» и «умысла на подрыв и ослабление» из памятников советского правотворчества? Как людей будут сажать за выражение сомнения в подлинности каких-то исторических документов или за отрицание преступного характера большевистского режима?

Противоречащий принципам правового государства запрет на отрицание Холокоста, возможно, и не смертелен для в целом здорового организма европейской демократии. Но подумали ли наши правозащитники о том как будет работать аналогичный идеологический запрет и к каким он приведет последствиям в стране с глубоко укоренившейся привычкой к насилию над политическими оппонентами? В стране, для большинства населения которой политическая свобода не стала еще абсолютной ценностью? В стране, в которой законы всегда истолковываются, исходя из целесообразности, в угоду текущим настроениям начальства? Подумали ли они о том, какой спусковой механизм они приводят в действие?

По счастью, реализация предложений руководства «Яблока» в ближайшее время нам не грозит. А вот что грозит однозначно, так это дальнейшая дискредитация демократических ценностей. Ибо озвученные предложения лишают демократов их по сути единственного неотразимого аргумента в споре с людьми, демократию и права человека отрицающими: возможности сказать «мы не такие». И теперь оппонентам демократов еще легче будет внушать колеблющимся: никаких прав человека нет и никогда не было, всегда прав не тот, кто прав, а тот, у кого больше прав. Последняя пиар-акция руководства партии «Яблоко» неизбежно ведет к дальнейшему сужению и без того нешироких возможностей постепенного изживания сталинизма в российском обществе. Независимо от того, глупость это или измена.

Тиран и поклонница. 21.07.2009

Когда в прошлый четверг на «Эхе Москвы» по горячим следам обсуждали убийство Натальи Эстемировой, первый же дозвонившийся в студию слушатель назвал ее деятельность «полным самоуправством», поскольку эта деятельность «шла вразрез с политикой государства». Получается, что самоуправство – это не произвол государственных структур, а попытки граждан этому произволу воспрепятствовать. Нельзя мешать государству решать свои задачи, даже если оно решает их при помощи несправедливости, жестокости и беззаконного насилия. Впрочем, понятие беззакония тут вообще неприменимо, ибо в такой системе координат все, что делает государство, и есть закон.

Подобное архаичное отношение к власти очень широко распространено в российском обществе. Немало интеллектуалов считает его важнейшей отличительной чертой «русской цивилизации», чуть ли ни ее сутью и даже предметом национальной гордости, возвышающим нас над испорченным индивидуалистическим Западом.

На самом деле в русской исторической традиции было и другое, прямо противоположное: нельзя молиться за царя-ирода. Указанная же черта – наше историческое проклятье, позорная болезнь «русской цивилизации». Она способна заражать даже ярых борцов с пережитками средневековья, порождая таких мутантов, как «классовое правосознание» и «революционная целесообразность».

Человек, звонивший на «Эхо Москвы», тяжело болен. Болен настолько, что заставить его прозреть не может даже мученическая смерть праведника, что уж говорить о словесных аргументах. Бог с ним. Я не о таких, как он. Я о тех, кто, казалось бы, должен иметь иммунитет к «вирусу целесообразности». О некоторых не совсем отдельных представителях либеральной общественности. То есть о людях, для которых в силу самой их идеологии понятие «право» должно быть несовместимо со всевозможными приставками типа «классовое» или «суверенное».

Вот, например, Юлия Латынина. Между прочим, постоянный автор «Новой газеты», той самой, в которой сотрудничали и Анна Политковская, и Наталья Эстемирова. Сколько страсти вложила она за последние пару лет в создание образа Рамзана Кадырова как эффективного менеджера, сумевшего в невероятно тяжелых условиях упорядочить беспорядочный произвол и террор российской армии. Установить в Чечне пусть и не соответствующие нашим утонченным представлениям о праве, но все же твердые правила. Дать каждому чеченцу возможность выбора: либо подчиниться этим правилам и выжить, либо не подчиниться и погибнуть.

В каждом латынинском слове о Рамзане чувствовалось искреннее восхищение. Даже тем, как он убирает всех, кто оказался у него на пути, будь то его принципиальные противники или соперники из собственной стаи. Это восхищение представителя пресыщенной культурной элиты умирающей империи перед свежей, брутальной жизненной силой варвара.

Как человек цивилизованный, Юлия Латынина вроде бы и не приветствовала расправы. Но в том, как она комментировала убийства таких людей, как Мовлади Байсаров и Руслан Ямадаев, присутствовала некая снисходительность. Ведь сами-то они чем занимались? Что же касается участников вооруженного сопротивления, то тут она могла себе позволить прямо выразить радость по поводу того, что они оказываются «в подвалах Центороя, а не в Гааге». И ей казался вполне оправданным принцип коллективной ответственности, применяемый кадыровцами к семьям боевиков, то есть насилие и жестокость по отношению к людям, которые сами лично с оружием в руках против Кадырова не сражаются.

Тогда почему сегодня ее так возмущает убийство Натальи Эстемировой? Почему «одно дело, когда сжигают дома боевиков, другое дело, когда убивают правозащитника, который об этом говорит»? Почему если «первое можно объяснить политической необходимостью», то «второе ничем и никогда объяснить нельзя»? Не потому лишь только, что раньше мучили и убивали людей, чужих для Латыниной, а вот сейчас убили человека, причисляемого ею к своему «тейпу»?

Дело, разумеется, не в личном, а в позиции, в которой Юлия Латынина отнюдь не одинока. Позиция эта заключается в том, что сегодня Рамзан Кадыров – наименьшее зло. Что, укрепляя собственную власть, он решает объективные исторические задачи. Железной рукой обуздывает клановую вольницу и консолидирует растерзанное войной чеченское общество. Тем самым создает предпосылки для формирования национального государства. Средневековыми методами вытаскивает свой народ из средневековья. А главное – поддерживая видимость лояльности Москве, обеспечивает ему возможность элементарно выжить. Такой чеченский Иван Калита. Исторически-прогрессивная личность. А на издержки процесса можно и глаза закрыть ради дела.

Такой подход основан на признании того несомненного факта, что поддерживать видимость лояльности Москве и удерживать вооруженное сопротивление на приемлемом для Кремля уровне может только Кадыров, причем только теми методами, каковыми он это и делает, то есть похищениями людей, пытками, бессудными казнями, насилием над семьями боевиков. Из этого делается вывод: если «тонтон-макуты» чеченского Петена не будут выборочно сжигать дома родственников партизан, Чечню опять будут бомбить напропалую. Короче, не трогайте Кадырова, а то чеченскому народу будет хуже. Тот, кто нападает на Кадырова, подыгрывает зловещей кремлевской «партии третьей чеченской войны» и сталкивает Чечню в очередную пропасть.

Именно этот вывод напрашивается из последних статей Андрея Пионтковского. И то, что он называет Анну Политковскую и Наталью Эстемирову праведницами, лишь усиливает это впечатление. Ведь так он как бы отделяет их от нас грешных, живущих в мире реальной политики и жестокой целесообразности. В мире, в котором лишь блаженные могут не принимать методов, диктуемых логикой антипартизанской войны, а кадыровский режим является исторической формой выживания чеченского народа.

Разумеется, не нам, не сумевшим ни предотвратить, ни остановить чеченскую войну, поучать чеченцев, как их народу теперь выживать. Не нам упрекать их в покорности и прислужничестве отвратительному режиму. Но вот молиться за царя-ирода не обязательно. Это как минимум.

Я не знаю, кто отдал и кто исполнил приказ об убийстве Натальи Эстемировой. Российская колониальная политика взрастила чудовищ во всех вовлеченных в конфликт лагерях. В любом случае, гибель правозащитницы вновь показала: российско-кадыровская Чечня без похищений, пыток и расправ существовать не может. Система, способная существовать только на похищениях, пытках и убийствах, права на существование не имеет. И никакой целесообразностью ее существование оправдано быть не может.

Я не утверждаю, что самостоятельная Ичкерия была лучше. Я не возьмусь сказать, какая Чечня сможет быть другой, как к ней прийти и что для этого надо сделать после того, что с Чечней уже сделали за последние 15 лет. Я лишь знаю, чего нельзя не делать, чтобы просто оставаться порядочным человеком. Нельзя не говорить при каждом удобном случае: российско-кадыровской Чечни не должно быть. Это как минимум.

Сами с усами. 06.08.2009

Не могу отмахнуться как от малозначительного курьеза от иска внука Сталина к «Новой газете» о защите чести и достоинства его дедушки. Железобетонная нравственная глухота и садомазохистские комплексы, поразившие как государственную элиту, так и значительную часть рядовых граждан создают в обществе ситуацию такого кафкианского абсурда, что удовлетворение этого иска вполне возможно. И эпизод этот логично укладывается в целую цепочку шагов, предпринятых в последнее время различными государственными и общественными учреждениями. Шагов, направленных на ползучую реабилитацию сталинского режима с использованием в том числе административных и судебных рычагов для подавления несогласных.

Это прежде всего пресловутый «закон Шойгу». Если отбросить словесную шелуху о недопустимости оправдания нацизма и умаления роли СССР в победе над ним, то суть этого закона в возможности судебного преследования за любое осуждение каких бы то ни было связанных с войной действий сталинского режима, равно как и за любое оправдание каких бы то ни было действий его противников.

Это и создание комиссии по фальсификации истории в интересах кремлевского режима. Ее цель – отнюдь не проверка достоверности тех или иных сведений (например, подлинности постановления Политбюро об уничтожении пленных польских офицеров), а борьба с оценками исторических событий, вредными с точки зрения правящей клики.

Это и истерическая реакция на резолюцию Парламентской ассамблеи ОБСЕ со стороны нашего как бы парламента, упорно не желающего знать, что сталинский режим нес людям такое же зло, как гитлеровский, а в 1939 году выступил его прямым соучастником в развязывании мировой войны.

Самое смешное, что наши как бы депутаты как бы и правы. С научной точки зрения сталинский и гитлеровский режимы отождествлять действительно нельзя. Более того, они заслуживают несколько разной исторической и моральной оценки.

В смысле всеобъемлющего контроля государства над человеческой личностью режимы были абсолютно одинаковы. Встречающееся среди правых либералов мнение, будто гитлеровский режим оставлял отдельному человеку несколько большее пространство свободы, так как допускал хоть и ограниченную государством, но все же частную собственность, опроверг сам Гитлер, заявивший: «Нам не нужно социализировать заводы, ибо мы социализируем людей». И все же различия между двумя режимами более чем существенны.

Во-первых, они умертвили разное количество людей. Официально признанное число жертв политических репрессий сталинского режима (около 4 миллионов арестованных и около 800 тысяч расстрелянных) скорее всего несколько занижено, но не на порядок. В нацистских же лагерях только евреев было уничтожено в несколько раз больше. А уничтожались в них, как известно, далеко не только евреи.

Во-вторых, эти два тоталитарных режима имели принципиально разную идеологическую базу. Идеология сталинского режима представляла собой причудливую смесь идей, которые можно определить как человеконенавистнические (они обосновывали право государства на неограниченное насилие над человеком), и идей, которые в современной терминологии можно отнести к так называемым общечеловеческим ценностям (да-да, и пусть национал-патриотические поклонники Сталина подавятся от злости). Нацистская идеология была свободна от этих слабостей. В ней не было ничего кроме апологии звериного начала в человеке, культа насилия и жестокости, утверждения превосходства и преобладания одних над другими. То есть это человеконенавистническая идеология в чистом, незамутненном виде.

Разумеется, вся тоталитарная, изуверски-жестокая практика сталинского режима находилась в прямом и полном противоречии с проповедывавшимися им же идеалами свободы, справедливости и гуманизма. Много и правильно написано и сказано о том, какое разрушительное действие оказал сталинский режим на общественную нравственность, на человеческие души, сколь ущербным был выращенный им «хомо советикус», приученный думать одно, говорить другое, а делать третье. И все же многие люди, сумевшие в тоталитарном кошмаре сохранить веру в добро, получили свое представление о нем через официальную советскую систему воспитания. Сталинский режим проделал колоссальную разрушительную работу в душах, но что-то и сохранял, культивировал. Гитлеровский режим только разрушал.

То есть можно сказать, что со всемирно-исторической точки зрения сталинский режим по сравнению с гитлеровским был меньшим злом, гитлеровский был еще хуже. Именно так, ибо сказать, что сталинский режим был лучше, уже нельзя. Потому что понятие «лучше» к таким режимам неприменимо. С точки зрения ограниченного и несовершенного земного суда, оба режима, счет жертв которых в любом случае идет на миллионы, являются людоедскими и преступными. И ставить их на одну доску абсолютно правомерно.

То, что насильник и убийца проповедует гуманистические ценности, с точки зрения человеческого правосудия не делает его меньшим преступником. А простые смертные не обязаны думать о всемирно-исторической роли того или иного режима. Тем более те из них, кто попал под тоталитарный каток. И для граждан балтийских государств, оказавшихся между этих двух огней, было далеко не очевидно, который из них большее зло. Их выбор зачастую определялся тем, от которого из двух режимов пострадали они и их близкие. Далеко не все из тех, кто сделал выбор в пользу Германии, защищали свои классовые привилегии или надеялись использовать приход немцев, чтобы «разобраться со своими жидами». Равно как не все, сделавшие выбор в пользу СССР, горели желанием перестрелять «классово чуждых». И автоматически осуждать, как и автоматически оправдывать что тот, что этот выбор в равной степени несправедливо.

Разумеется, наши как бы депутаты тоже люди и тоже не обязаны постоянно думать о всемирно-историческом. Так они и не думают. И если кто-то решил, что их возмущение европейской резолюцией продиктовано столь возвышенными помыслами, он сильно ошибся. Их задача куда более земная и практическая: утвердить принцип неподсудности собственного государства.

Казалось бы, зачем правящей клептократии реабилитация сталинизма? По-настоящему любить не опереточный (гламурный, по определению некоторых) сталинизм телеящика, а подлинный, исторический сталинизм она не может. Ей глубоко чужд его суровый спартански-аскетический дух (всамделишный, а не имитационный, в отличие от всего созидаемого нынешним режимом). Но дело в том, что еще сильнее новорусская элита не любит антисталинистов. Не любит за отстаиваемую ими политическую модель, в которой власть связана в своих действиях по отношению к гражданам, а главное – им подсудна, поскольку в этой модели права человека считаются выше прав государства. Сталинизм представляет для нынешних временщиков ценность как пример системы, основанной на принципиальном отрицании подобного понимания прав человека. Идеальный пример самой суверенной демократии в мире.

Потому-то прикремлевские идеологи и пропагандисты и стараются доказать если не превосходство сталинской системы над всеми остальными, то хотя бы ее приемлемость для общества и историческую оправданность. Была достойная сожаления жестокость, но она была вынужденной, диктовалась суровой необходимостью. Были и ошибки, но не было преступлений. В общем, было, конечно, и плохое, но хорошего было больше.

Фактически мы возвращаемся к «взвешенной» оценке личности Сталина, сформулированной еще в постановлении ЦК КПСС 1956 года о «преодолении культа личности». Не папа римский, но и не преступник. Выдающийся руководитель, сыгравший в целом важную позитивную роль. А отдельные нарушения социалистической законности не могли изменить самый гуманный и демократический характер советского государства. Это постановление считалось официальной позицией партийного руководства вплоть до перестройки. Постсоветская элита так и не продвинулась дальше уровня сознания советской партноменклатуры.

Первый пакт трагедии. 20.08.2009

В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана.

Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.

Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: