Сказание о просвещенном авторитаризме. 30.01.2008

Каждый, джунглей жизнь кто знает,
Утверждает: крокодилов добрых не бывает.
Но я верю, что в Южной Америке,
Мне роднее, чем сын первородный,
И любим мной почти до истерики,
Крокодил живет общенародный.
Ест людей лишь по постановлениям,
Только с ордером рвет и терзает.
Потому-то в слезах умиления
Его каждый раз вновь избирают.

Из советского самиздата 70-х годов

Недавно на «Гранях» был опубликован отклик Ирины Павловой на первый в этом году номер журнала «Эксперт», вышедший под шапкой «Россия. Пять веков империи«. Статья анализирует искания поклонников путинизма, претендующих на выработку для него некоей идейно-теоретической базы. Искания эти, похоже, завершены. Придворные мудрецы наконец-то обрели своих духовных отцов в лице Уварова, Леонтьева Первого, Победоносцева. Разум и душа самих правителей вряд ли отягощены подобными изысками. Но несомненно, что путинский режим как магнитом притягивает людей, черпающих вдохновение из копилки наиболее консервативной (я бы сказал, реакционной) политической мысли XIX века. Очевидно также, что режиму это нравится, он готов их использовать, брать на вооружение их разработки, хотя сам предпочитает некоторые вещи вслух не проговаривать.

Ирина Павлова убедительно показывает, что столь модная сейчас в пропутинских кругах имперская идея направляется теоретиками режима не столько вовне, сколько внутрь страны – для обоснования недопустимости и невозможности в России демократии и правового государства по западному образцу. Россия может быть только империей – иначе она будет колонией. Следовательно, отдельная личность должна быть подчинена делу имперского строительства, а власть должна быть авторитарна.

Итак, как говорится, маски сброшены. Путинизм питается соками от имперско-самодержавных корней. К сожалению, статья содержит пассаж, в значительной степени обесценивающий этот точный и актуальный анализ. И свидетельствует он о том, что не только консерваторы (о чем справедливо пишет г-жа Павлова), но и некоторые либералы тоже не выучили уроки истории. Автор как бы оправдывается перед консерваторами:

«Приверженцы демократии не против авторитарного правления для России, учитывая ее размеры и масштаб проблем. Но они за авторитаризм, который направляет страну по пути к правовому государству, свободе и демократии, а не к диктатуре. Они за авторитаризм, культивирующий западные ценности, а не отказывающийся от них».

Интересно, что те самые либеральные интеллигенты, которые так любят попрекнуть народ его патриархальной тягой к царю-батюшке из русских сказок, часто сами тайно или явно мечтают о некоем просвещенном авторитаризме, который осуществляет прогрессивные реформы, открывает двери для буржуазного развития, способствует созреванию недостаточно зрелого гражданского общества и создает тем самым предпосылки для становления правового государства.

Один такой прогрессивный автократ, способствовавший развитию гражданского общества и капитализма, был красивый романтический герой в эполетах, со шпагой и на коне (не то что лубочный Царь Горох, который «только по блинам»). Он обошелся Европе в полтора десятилетия опустошительных войн, в которых погибли многие сотни тысяч человек. Если он и создал к чему-то предпосылки, так это к мощному общеевропейскому феодально-абсолютистскому откату после Венского конгресса.

Через три с половиной десятилетия его племянник начал с массовых репрессий. Только в ходе государственного переворота сверху а-ля Ельцин-93 было убито несколько тысяч человек и несколько десятков тысяч арестовано (его великий дядя хотя бы переворот провел бескровно – разогнали депутатов прикладами и все). Закончил он катастрофической для Франции войной с Пруссией. Кстати, один из его соратников прямо обещал «двинуть вперед прогресс при помощи террора и коррупции». С коррупцией еще лучше получалось у латиноамериканских каудильо.

Не лучше дело и с так называемым «просвещенным абсолютизмом» XVIII века. «Философ на троне» Фридрих II превратил Пруссию отнюдь не в философский салон, а в казарму. Екатерина II довела российское крепостничество до уровня древнеримского рабовладения.

Не бывает просвещенного авторитаризма. А в России, которой почти всегда безраздельно владело широкое лицом начальство, тем паче. Благодушный русский начальник Трепов, по-отечески выпоровший оглохшего при задержании на митинге несогласных политзаключенного, – это еще самый либеральный, «прогрессивно-реформаторский» вариант.

В России любой авторитаризм всегда будет иметь самодержавно-черносотенную морду (или держиморду). Потому что это природная физиономия российской бюрократии. Она может иной раз по какой-то своей надобности надеть либеральную европейскую маску. Но маска эта держится на ней плохо и недолго. Быстро съезжает набок.

Советская либеральная интеллигенция любила Париж и Цветаеву. Свободно ездить в Париж и читать Цветаеву ей не давала злая коммунистическая партноменклатура и поддерживавший ее тупой «гегемон», которому в жизни не надо было ничего кроме винного магазина и который с подозрением и раздражением относился ко всякому, кому нужно было что-нибудь другое. Но пришла перестройка и явила миру новых прогрессивных номенклатурщиков, которые заговорили на языке западных ценностей, и оказалось, что они тоже очень любят Париж. Для интеллигенции это явилось таким культурным шоком, что о Цветаевой как-то не вспомнили и, что еще существенней, проглядели принципиальную деталь: эти люди с самого начала любили не Париж, а Куршевель.

И интеллигенция безоглядно бросилась помогать им проводить либеральные реформы, то есть приватизировать в свою пользу богатства страны. Предоставила свои лучшие интеллектуально-теоретические силы, от экономистов до культурологов. Ну как было не помочь этим симпатичным, европейски ориентированным ребятам? И грех было при этом не «кинуть» противного красно-коричневого гегемона. За то, что при совдепии не хотел посодействовать свободному перемещению людей и идей через границы. Но чтобы этот гегемон не загнал опять всех назад в совок, нужен был «просвещенный авторитаризм». Может быть случайное совпадение, но именно в этот момент номенклатуре он тоже понадобился.

Что и говорить, либеральная маска здорово помогла тогда номенклатуре. Но когда передел собственности в основном совершился, она перестала быть нужна. И из-за нее немедленно выглянула до боли знакомая азиатская рожа душевладельцев, кормленщиков и опричников. А либеральная интеллигенция через поддержку бонапартистского переворота 1993 года попала прямиком в путинский паханат.

Высокое пушкинское «правительство у нас единственный европеец» обратилось гримасой офисного быдла, точно почувствовавшего своим классовым чутьем, что ходить строем, служить империи и кормить ее своим мясом будет стадо голодных и грязных свиней, а чистенькие, прикормленные, кондиционированные свиньи будут при волках империи работать подпасками (полицаями), реализуя либеральный принцип «государство для гражданина». Тут ведь вопрос в том, для какого гражданина. Нашумевшая тирада про звероподобный народ, независимо от ее происхождения, есть кривое зеркало либеральных мечтаний о просвещенном авторитаризме. И со всех интернет-форумов это зеркало хохочет над нами.

Осень средневековья. 21.02.2008

«Крик Путина: «Нельзя поощрять сепаратизм!» – это голос из звериного средневековья».

Вадим Белоцерковский

Идея права народов на самоопределение, вошедшая в международное право только в середине прошлого века, родилась намного раньше. Первыми выдвинули ее поднявшие мятеж против своего законного испанского короля нидерландские сепаратисты. В 1576 году собравшиеся в Генте делегаты 17 провинций, обосновывая свое право отказать в повиновении Испании, провозгласили: «Не народ создан для государя, а государь для народа. Если государь поступает с гражданами как с рабами, то перестает быть государем и становится тираном».

Разумеется, в XVI веке и речи не могло быть, чтобы подобные идеи легли в основу международного права. Правящая элита феодальной Европы считала народы имуществом государей, которое можно наследовать, завещать, дарить, при случае – отобрать у более слабого владельца. Утверждать право на самоопределение пришлось нидерландским боевикам-гезам, в чьих незаконных вооруженных формированиях участвовал известный Тиль Уленшпигель. Не помогли испанцам зачистки, проводившиеся карателями герцога Альбы, прозванного Кровавым. Нидерланды стали независимыми. И идея права на самоопределение продолжала жить. В конце XVIII века она была развита и усилена в Декларации независимости США.

Тем не менее в XIX веке в международных отношениях в Европе господствовал провозглашенный Венским конгрессом принцип легитимизма, признававший приоритет «исконных» прав государей над правами народов. Боязнь подорвать эти нормы международного права помешала Александру I встать на защиту подвергавшихся жесточайшим зачисткам со стороны турецких властей грекам. При этом восставшей Элладе симпатизировало буквально все российское общество – что называется, от крайне левых до крайне правых. Конечно, по разным мотивам: одни – исходя из имперских интересов, другие – из сочувствия борьбы за свободу.

Греки все равно освободились от турецкого владычества – при поддержке не России, так Англии. Англичане вовремя сообразили, что в конце концов независимость греки отвоюют, а выиграет от этого тот, кто успеет им помочь. Правда, принцип легитимизма не был отменен. Его просто проигнорировали в угоду политической целесообразности. Но и Россия кое-чему научилась: она начала гораздо более решительно оказывать поддержку составлявшим неотъемлемую часть Османской империи сербским и болгарским сепаратистам.

Первая попытка закрепить право на самоопределение в качестве международной нормы оказалась также неудачна. Хотя переговоры о мирном урегулировании после Первой мировой войны формально велись на основе предложений американского президента Вудро Вильсона, выступавшего за самоопределение народов, но на практике лидеры великих держав нарезали новые границы в Европе исходя из своих прагматических «геостратегических» интересов. Да и не был включен принцип самоопределения ни в Устав Лиги Наций, ни в тексты мирных договоров между победителями и побежденными договоров. Это стало одной из предпосылок Второй мировой войны.

Организация Объединенных Наций, казалось бы, учла ошибки своей предшественницы. Право на самоопределение было записано еще в документах антигитлеровской коалиции, на базе которой и была создана ООН. Принцип этот получил развитие в принятых Генассамблеей ООН Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам (1960 г.) и Пакте о гражданских и политических правах (1966 г.). Однако, как справедливо пишет Вадим Белоцерковский, международно-правовые документы так до сих пор и не дали четкого ответа на вопрос, какой принцип и в каких случаях должен главенствовать: право на самоопределение или также закрепленное в этих документах право государств на сохранение своей территориальной целостности.

Такая неопределенность была оставлена сознательно, чтобы иметь возможность действовать все по той же политической целесообразности, чтобы в нужный момент вынимать из рукава нужную карту. Причем правящие круги великих держав (у каждой из которых была куча скелетов в собственном шкафу) молчаливо согласились в качестве общего правила считать принцип территориальной целостности «старшим».

Вся эта двойственность отражает продолжение исторической борьбы двух начал. Одно начало феодальное. Оно предполагает принадлежность народов господствующим элитам в лице государства (даже если это государство имеет современное парламентское устройство). Другое начало – гражданское, правовое, предполагающее, что у народа не может быть владельца, даже если это не феодальный князь, а другой народ. Это начало предполагает, что не народы принадлежат территориям, а территории принадлежат живущим на них народам.

Не существует Европы (Запада) вообще. Есть Европа герцога Альбы, а есть Европа Тиля Уленшпигеля. Есть Европа Меттерниха, а есть Европа Ярослава Домбровского и Джузеппе Гарибальди (право на самоопределение – это, кстати, не только право на отделение, но и право на воссоединение, за что боролся против своих феодальных владетелей итальянский народ). Да, сегодня противоречия между этими двумя европейскими системами ценностей в значительной степени смягчились и разрешаются, как правило, не картечью. Но лишь потому, что за века борьбы Уленшпигели и Домбровские приучили своих Меттернихов хотя бы с тарелки есть. Меттернихи же нашли себе способных продолжателей в лице путинской клептократии, еще неученой, а потому особо наглой. И Чечню ей продал не Запад вообще, а именно Запад Меттернихов. Пусть хоть эти молодые позабавятся так, как западные Меттернихи по дряхлости уже не могут.

Беда многих наших либералов-западников в том, что они либо не замечают наличия этих «двух Европ», либо не могут определиться, с какой же из них они сами. Отсюда их попытки просто уйти от дилеммы: либо мы признаем приоритетность права народа на самоопределение по отношению к территориальной целостности государства, либо мы признаем право государства удерживать за собой территорию любой ценой вплоть до последнего живущего на ней албанца, чеченца, курда, то есть признаем право на геноцид. Кстати, подобная непоследовательность большинства участников движения против чеченской войны – одна из главных причин его слабости. Позиция тех, кто выкрикивал «закатать Чечню в асфальт!», выглядела более цельной. Они-то от дилеммы не уходили.

Когда сегодня западные лидеры невнятно бормочут: «Косово не должно стать прецедентом», – это брюзжит старая, беззубая Европа Меттернихов, желающая сохранить за собой возможность действовать исходя из политической целесообразности, то есть применять двойной стандарт. Россия Бенкендорфа-Дубельта-Путина не брюзжит. Она не только кричит из своего феодального средневековья, но и пытается кусаться. Но Россия – неотъемлемая часть Европы. Поэтому кроме путинского МИДа есть еще и другая Россия – демократическая. И эта Россия должна открыто сказать: Косово должно стать прецедентом. Началом нового этапа революции в системе международного права, которая покончит с феодальными нормами и исключит применение двойного стандарта.

Должно быть четко установлено как общее правило: право на самоопределение выше территориальной целостности. После этого можно рассматривать каждый конкретный случай индивидуально. Да, случай с Абхазией далеко не однозначен. Решение абхазской проблемы невозможно без решения проблемы беженцев. Но есть «чистые» случаи – Южная Осетия, Карабах. И Приднестровье чистый случай. Или у кого-то есть сомнения, что если бы не вмешательство генерала Лебедя (кстати, несанкционированное), то молодой молдавский национализм, агрессивный и нетерпимый, как почти все молодые национализмы, учинил бы там такую же бойню, какую позже учинили российские колониалисты в Чечне?

Именно демократическая Россия должна сказать: путинский режим неспособен защитить права всех этих народов в силу своей феодально-средневековой сути. Их права для него – не более чем разменная карта в «большой игре». Только демократическая Россия обеспечит реализацию прав этих народов. И отпустит наконец Чечню.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: