Сделай Сам Свою Работу на 5

Часть вторая. Чувственные эксперименты в искусстве быть человеком





Знание во плоти

Тело верит в игру, которую ведет: изображая горе, оно рыдает. Оно не является тем, что исполняет, оно не хранит прошлого — оно разыгрывает прошлое, воскрешает его. «Телес-ное знание» — это не то, чем человек владеет и чем может кичиться, — это сам человек

[Bourdieu P. 1990:73].

До сих пор мы рассматривали различия между клубами и окружающей их повседневной жизнью. Теперь же я хочу рассмотреть, каким образом опыт клаббинга выходит из клубов в проникает в привычный мир. Такие попытки уже предпринимались, но были не вполне успешны, так как академики пытались сделать из клаббинга еще одну область знаний. С. Рэдхэд с соавторами попробовали предать клаббингу политический оттенок, превратив его в форму протеста, однако со временем стало ясно, что это не так [Redhead et al. 1993]. С. Торнтон сделала из него пространство потребления, что практически не имеет отношения к опыту как таковому [Op. cit. 1995]. Б. Мaлбон сосредоточился на опыте, но не смог выйти за рамки клубной среды [Op. cit. 1999].

Мои информанты были твердо убеждены, что клаббинг оказал сильное влияние на их жизнь и что это влияние не улетучивается с окончанием вечеринки. Я занялся поисками системы, которая укрепила бы это убеждение и объяснила, почему опыт клаббинга может считаться разновидностью передаваемого знания. Знание, порождаемое клаббингом, создается в тот момент, когда изменяется чувственное состояние человека. Эта эмпирическая перемена расширяет границы чувственной панорамы клабберов и выводит их за рамки собственных социальных привычек, эмоциональных ограничений, страхов, тревог и укоренившихся взглядов на мир, в который они погружены. В это знание нужно вжиться — им невозможно поделиться. Оно не улетучивается, когда люди покидают клубную среду, — оно со временем укрепляется в теле и на некоторых уровнях видоизменяет связь тела с обыденным миром. Этот непростой процесс; он происходит инкрементально; он может в любое мгновение оборваться, а привычный мир выступает как враждебная сила, непрерывно преуменьшающая истину клубного опыта. В данной главе я намерен исследовать социальную, биологическую и когнитивную основу, поддерживающую существование знания, чтобы иметь возможность изучить способы влияния клаббинга на жизни людей, когда прекращают действовать наркотики, заканчиваются танцы и исчезает похмелье.





Габитус

Несмотря на то, что П. Бурдье признавал существование габитуса, он не сделал ни единой попытки обнаружить его телесные основы или когнитивные механизмы, позволяющие столь серьезно воздействовать на жизнь людей. Определение П. Бурдье родилось под влиянием работ блестящего французского социолога М. Мосса, показавшего, что тело — это культурный продукт, созданный и сформированный обществом, в котором оно суще-ствует, как сказано ниже:

Туземки имели особую походку… выработанную в молодости: вертлявое покачивание бедер, кажущееся нам неуклюжим, но приводившее в восторг маори. Матери обучали дочерей этому навыку, называемому onioni. Я слышал, как мать говорила девочке: «Ha! Kaore koe e onioni» («У тебя не выйдет onioni»), когда та бросила тренировать свою походку

[Mauss M. 1979:102].

Разные культуры имеют разные телесные техники и традиции, передаваемые, как в приведенном выше примере, открыто, посредством указаний, или скрыто, через заимствование и часто через имитацию определенных физических традиций. М. Мосс считал, что различные телесные техники, используемые в определенной культуре, принимают участие в формировании габитуса этой культуры. П. Бурдье расширил принадлежащую Моссу идею габитуса, связав телесную сферу, описываемую Моссом, с идеологической структурой культуры. Согласно его формулировке, габитус — это телесный аспект социальных отношений и культурной традиции, основанной на непререкаемых, принимаемых как должное идеях общества.



Само понятие о габитусе довольно расплывчато, его трудно определить. Габитус вплетен в ткань культуры, однако культура редко его выделяет. Им живут, но о нем нечасто говорят; он содержится в том, как люди занимают пространство, в их социальном взаимодействии, в их физическом положении в мире. Габитус общества — это физическая и эмоциональная демонстрация правил и идеологического облика общества, воплощенная как в отдельных личностях, так и в группах. Это телесная реальность отношений между полами и общественными классами, особенностей взаимодействия и морали.

Габитус культуры — глубоко эмоциональная концепция, хотя этот его аспект был очень мало исследован. Простейший пример действия этого аспекта габитуса — чувство вины. Мы чувствуем вину, нарушая законы своего общества, и, что еще удивительней, мы чувствуем вину, даже когда нарушаем общественные законы, с которыми больше не согласны на идеологическом уровне. Вот вам пример, приведенный моей информанткой, с ко-торой мы заговорили о ее взглядах на секс:

— Разумом я понимаю, что в сексе нет ничего стыдного, что моя сексуальность принадлежит мне, что единственный моральный принцип, в который я верю относительно секса, основы-вается на открытом и честном согласии между людьми. Но у меня не сразу получилось воплотить эту идею в реальность, потому что, хотя я и верила в неё и рассказала бы тебе о ней, я не всегда это чувствовала, и прошло немало времени, пока мои чувства не пришли в соответствие с мыслями.

— Ты можешь привести мне пример?

— Наверно, лучший пример — это анальный секс. Сейчас я по-настоящему наслаждаюсь им, но было время, когда мне от него было не по себе. Я казалась себе грязной и даже немного шлюховатой, и мне от всего этого было некомфортно, хотя я знала, что в нем нет ничего дурного. Я знала, что это не аморально, и все же долгое время я ощущала какую-то аморальность. Я казалась себе грязной девчонкой, и это по-своему возбуждало, но в то же время было очень тупо, так как эти чувства не соответствовали моим идеям, и это меня раздражало. Мне казалось, что я предаю себя, потому что я не считаю, что секс — это грязь, и сейчас я просто трахаюсь, как мне нравится — чувство вины исчезло. Я делала это достаточно долго и начала получать от этого позитивные переживания; это доставляет мне удовольствие. Мне и моему партнеру это нравится. Он не считает это грязным, странным или каким-нибудь в этом духе, поэтому мне комфортно. Я осо-знаю, что это нормально, и мои чувства перестали мне противоречить.

Эта цитата иллюстрирует связь между телом и окружающими его общественными суждениями. С одной стороны мы имеем анальный секс — общественное табу, грязную, аморальную вещь, указывающую на определенные качества занимающегося им человека. С другой стороны мы имеем анальный секс — приятную сексуальную практику, совершающуюся с согласия обоих сторон, всего лишь один из множества вариантов сексуального акта. Моя информантка смогла изменить свои взгляды на секс, но чтобы освободиться от инстинктивного ощущения, навязанного габитусом в качестве формы чувственной морали, пронизывающей ее плоть, ей понадобилось гораздо больше времени. Эта телесная мораль подрывала ее взгляды на секс и бурлила внутри неё, настаивая: «Хорошие девочки не дают трахать себя в задницу». Только позитивный опыт позволил е мыслям воссоединиться с чувствами. Этот пример говорит о степени проникновения общественных суждений в физическое существо человека. Они живут внутри как физические, умственные и эмоциональные концепции, а простое изменение взглядов на определенный вопрос обычно бывает только первым шагом в процессе изменения, которое в конце концов должно стать частью человека в качестве новой, проверенной чувствами идеологией.

П. Бурдье устанавливает связь между разнообразными телесными техниками и телесной практикой, которую общество навязывает людям и внедряет в идеологическую систему и которая воплощается как в индивидуальной, так и в групповой практике. Как пишет об этом сам П. Бурдье:

Установление некоторого состояния, сопровождающего определенный вид условий существования, порождаетгабитус — систему стойких, передаваемых черт поведения, упорядоченные структуры, предрасположенные функционировать как упорядочивающие структуры, то есть как принципы, создающие и организующие практики и представления, которые могут быть адекватно адаптированы к результату без определения конечной цели и специальных операций, необходимых для их достижения

[Bourdieu P. 1990:53].

Получается, что в основном определенному чувственному, социальному и эмоциональному отношению к миру нас учат особые практики (способы поведения). Так, например, плакать дозволено ребенку, но не всегда дозволено взрослому, в особенности мужчине. Так заведено не во всех социумах: в Египте я видел плачущих мужчин, тронутых песней, однако они плакали по-мужски — вместо того чтобы отнять у них возможность плакать, общество научило их плакать по-мужски.

Эти телесные явления есть часть принадлежащего человеку чувственного опыта бытия-в-мире, который содержит связи с системой взглядов общества. В исследованном Бурдье обществе кабилов взгляды на маскулинность выражались в особом мужском наборе телес-ных практик. П. Бурдье объясняет:

Использование рта: мужчина должен есть всем ртом, от души, в отличие от женщины, которая должна использовать только губы и есть равнодушно, сдержанно и осторожно. Теперь о скорости: достойный мужчина должен есть не слишком быстро, без жадности и обжорства и не слишком медленно — подобные действия являются уступкой природе

[Op. cit. 70].

Усваивая телесные практики, мужчина учится вести себя как мужчина, чувствовать себя мужчиной и демонстрировать окружающим свою мужественность. Женская телесная практика у кабилов противоположна мужской, что создает две альтернативные формы тела, два способа бытия-в-мире, в данном случае отражающие взгляды общества на пол. Впоследствии эти тела становятся рациональным фундаментом для всего ряда убеждений, знаков и идеологических взглядов, связанных с полом, так как позволяют им найти отражение в практике.

Все общества создают такие телесные формы. Факторы, определяющие их структуру, отражают иерархию общества, экономическую диспропорцию в нем, представления о религиозной вере и другие отличительные признаки, действующие в общественной сфере. Для простоты в книге я везде использую термин «габитус», однако нужно понимать, что, с точки зрения современной терминологии, мы говорим о habiti — множестве вариантов габитуса, отражающих различие между классами, этническую принадлежность, пол и возраст. Я использую термин «габитус», так как чувственно-социальный опыт, получаемый в клубной среде, обнажает габитус и раскрывает его «упорядочивающую структуру» вне зависимости от того, каким габитусом обладает человек.

Следующий аспект габитуса, который исследует П. Бур-дье, — это собственная логика переживаемых практик. Это не обязательно рациональная форма логики — это скорее чувственная, социальная и эмоциональная логика, пронизывающая разные виды практики, и, как замечает П. Бурдье:

Идея практической логики, «логики в себе», не подверженной критической оценке или проверке логикой, — это терминологическое противоречие, не совместимое с логической логикой. Это парадоксальная логика — логика всей практики или даже практические соображения… Логика, которая, как и любая практическая логика, может быть понята только в действии, в движении, которое скрывает ее, делая бесконечной. Это создает аналитику серьезную проблему, которая может быть решена лишь посредством обращения к теории логической логики и практической логики. Профессионалы от логоса предпочитают, чтобы практика подкрепляла некоторые размышления, желательно логические

[Op. cit. 92].

Проблема состоит в том, что когда кто-то вроде меня пытается разобраться с практиками, он склонен представлять их слишком аккуратно и логично, так как это необходимо, чтобы написать о них книгу и выглядеть умным. Клаббинг нелогичен, но нелогичен и привычный мир. Габитус просто дает возможность считать что-то более логичным, чем что-то другое, наполняя это что-то ощущением социальной и моральной значимости, отрицаемой клубной жизнью. Получается, что в клаббинге мы ищем разрушения габитуса, имеющего собственную социальную и эмпирическую логику, вытекающую из разницы между социальной логикой, управляющей некоторыми сторонами досуга, и логикой повседневной жизни. Логика клубной практики радикально отличается от логики повседневной практики. Она существует вопреки этой практике и вопреки чувственным параметрам, установленным габитусом.

Одна из проблем теории П. Бурдье заключается в том, что она не в состоянии объяснить перемену. Казалось бы, телесные структуры габитуса должны устанавливать на уровне подсознания такой контроль над людьми, который последовательно укоренял бы в них определенные принимаемые на веру допущения, управляющие общественным взаимодействием. Несмотря на это, люди ценят в клубной середе возможность взаимодействовать друг с другом иначе. Принимаемые на веру допущения, управляющие этими взаимодействиями, в корне меняются, причем обычно к лучшему, так как люди воспринимают эти взаимодействия более позитивно и открыто. Вернемся к идеям П. Бурдье о логике практики: тела изменяются, и в процессе этого изменения слабеет и разжижается логика, обычно управляющая действиями отдельных личностей и общества.

Связь между телом и культурой не настолько всеобъемлющая и определенная, как утверждает П. Бурдье, — она подвержена изменениям. Чувственный потенциал плоти открыт для манипуляций, он может прийти в несоответствие с эмоциональным и чувственным параметрам габитуса. После этого габитус перестает быть непререкаемой основой жизни тела, так как люди усваивают альтернативные практики. Однако, говоря о практике и противоположной практике, следует опасаться взгляда на телесные конструкции как на противоборствующие идеологии. Некоторые тусовщики могут считать клаббинг актом сопротивления, однако для остальных такой же или подобный опыт является наградой, которую они дают себе за то, что служат частичкой капиталистической сис-темы, рок-н-ролльной моделью успеха: кокаин, шампанское и «крошки в дизайнерской одежде». Обе точки зрения основаны на мнении, что в клубе вы чувствуете себя совершенно иначе, чем в других социальных пространствах, и находитесь в царстве измененной телесной практики, позволяющей вам перешагнуть границу ощущений повседневной жизни.

 

Пример 1

Этот пример позаимствован из превосходной книги M. Коллина Altered States, рассказывающей историю клубов и экстази 1. Я выбрал его, потому что он относится к началу употребления экстази в этой стране, ещё до того, как этот наркотик вошел в историю и контекст, повлиявший на отзывы людей об его эффекте. В сущности, он сфокусирован на свойстве наркотика избавлять людей от телесного каркаса габитуса, что дает им возможность по-другому почувствовать мир.

В общем, я съел эту маленькую волшебную таблеточку, и я — хуяк! Это был желтый гамбургер 2, на вкус как перец, и меня от него просто размазало. До этого я много слышал об экстази. Ко мне подходит парень, с которым мы раньше часто выпивали в пабе, а сейчас он в чертовой оранжевой футболке, в бандане со смайликом и без половины зубов рассказывает мне, как отлично провел время на Кингс Кросс. Я думаю: три месяца назад ты был… со мной в «Thomas A’Beckett» 1, мы пили пиво; интересно, почему я тебя некоторое время не видел. Я помню этот желтый бургер, я съел его, прошелся, и у меня появилось это чувство, от кончиков пальцев ног до макушки головы, будто горящее ракетное топливо, и я испугался, потому что раньше никогда не был под кайфом — я мог выпить три пинты пива, но не знал, как действует экстази. Я помню, как буквально лез на стену, но мне было не за что ухватиться, и я просто медленно скользил вниз. Я бегал по этому чертову месту в футболке наизнанку, вопя «Это охрененно!», потому что я разобрался в своих ощущениях, а все вокруг кричали «Псих!» и аплодировали — это было офигенно. Ко мне подошла девушка и сказала: «Правда, было бы не здорово, если бы весь мир был в экстази?» Она потела, я просто пи?сал по?том, я не понимал, что происходит, в голове было только: «Да, ты совершенно права, милая». И это было совсем на меня не похоже. Я вышел оттуда утром и весь день просидел в машине в Пекаме, просто наблюдая за людьми — моя карма изменилась, я не мог поверить в то, что произо-шло с моим телом. У меня на руке есть татуировка: большой синий лев и надпись MFC 2; я раньше ходил на игры «Милл-волла», когда они ещё были в «Дене» 3, мне приходилось драться со всякими уродами, я как-то назвал парней паками 4 — мартышка видит, мартышка делает — в «Ден» ходил неандерталец, он был запрограммирован на это. Экстази полностью изменило мою жизнь. До этого если я видел, как вы идете по улице, и вы были из южного Лондона, а я — из северного Лондона, мы бы, скорее всего, затеяли драку, хотя это полная чушь, но мы все так жили, и я не знал лучшего. Если под одной крышей собирались ребята с востока, юга, запада и севера Лондона, драка была неизбежна. Вы, нахрен, молились, чтобы случилось чудо, но в восьмидесятые чудес не было. Единственным чудом был волшебный наркотик

[Collin 1997:121–122].

Экстази и «установка и обстановка» клубной среды создали социо-чувственное состояние, лишившее прежние взгляды парня эмоциональной основы и сделавшее их ненужными. Он освободился от тела, в плоти которого хранились эти взгляды, и больше не мог с ними согласиться. Привычный мир не признает значения этого мощного позитивного опыта, так как откровение родилось под действием наркотика, однако оно было настолько важным, что привело к пересмотру молодым человеком восприятия самого себя и своего мира и изменило его жизнь. Избавив свое тело от упорядочивающей логики габитуса, и тем самым отклонившись от «программы», он заново установил чувственно-социальную связь между собой и миром, изменив таким образом собственный взгляд на мир. Однако от обыденного габитуса не так-то просто отделаться — он возвращается, чтобы наполнить тело старыми обычаями, позами и эмоциональными откликами, берущими начало в окружающем нас социальном мире. Взгляды, формируемые экстази, могут прочно закрепиться только после изменения социальной среды. Так как клаббинг, в сущности, является альтернативной социальной ареной, имеющей собственный социальный кодекс и социальные структуры, сопутствующие такому опыту, он мо-жет укрепить новое видение мира.

История габитуса

В работе Н. Элиаса (1998) наибольшее внимание уделено исторической перспективе конструирования и сохранения габитуса 1. Элиас исследует постепенный процесс создания «цивилизованного тела»: в его работе отслеживается сформировавшее габитус современного мира движение от совершенно свободного и неконтролируемого тела средневековья, открыто проявлявшего свои «настроения», «желания» и «страсти», к управляемому и манерному телу эпохи ренессанса и последующих эпох. Он утверждает, что, с точки зрения материализованных ограничений, налагаемых на наши эмоциональные и сексуальные чувства, тело является объектом постоянно возрастающего социального контроля. Н. Элиас объясняет:

Ограничения преобразуются в самоконтроль… Наиболее животные из человеческих действий постоянно исключаются из сферы совместной социальной жизни людей и окутываются чувством вины… Регулирование подсознательной и эмоциональной жизни посредством самоконтроля становится всё более стабильным и всеобъемлющим

[Elias N. 1998: 49].

Прогресс цивилизации изменил восприятие людьми самих себя, а также восприятие других людей и отношение к ним. Это имело как позитивную, так и негативную стороны. Позитивная сторона заключаются в том, что в обществе стало больше порядка и меньше насилия. В связи с работой Элиаса Ч. Шиллинг утверждает:

В отличие от средневековья, характеризовавшегося насилием и отсутствием запретов в поведении, ренессанс установил долгосрочную тенденцию роста эмоционального контроля и положил начало созданию различных правил управления телом

[Shilling C. 1993:154].

(Сейчас люди гораздо сильнее ограничены физиче-ски и эмоционально, чем в Средние века.) Негативная сторона состоит в том, что у нас появляется проблема, так описанная Н. Элиасом:

Если бы кто-то попробовал вывести простейшую формулу главной проблемы развития цивилизации, он мог бы сказать, что это проблема человеческого поведения, направленного на удовлетворение базовых животных потребностей в общественной жизни…

[Elias N. 1998b:236].

Это рождает ситуацию, в которой

…битва… переместилась на поле… настроений и страстей, которые больше не могут открыто проявляться в отношениях между людьми, но которые не менее яростно борются внутри человека против его доминирующей части

[Op. cit. 1982:242]

Итак, мы попали в ситуацию, когда наши тела и эмоции настолько сильно контролируются как внешними, так и внутренними ограничениями, что не осталось социальной среды, в которой мы могли бы проявлять свои желания. Вместо этого они кипят внутри нас, делая наше чувственное восприятие мира неинтересным и унылым. Мы начинаем проявлять свое недовольство миром и отдаляемся от управляющих им обычаев. Этот опыт прекрасно описан О. Мирбо в книге «Сад пыток»:

Ты обязан изображать уважение к людям и обычаям, которые кажутся тебе абсурдными. Ты всю жизнь трусливо держишься за моральные и общественные традиции, которые не признаешь, презираешь и считаешь необоснованными. Именно постоянное противоречие между твоими идеями и желаниями и мертвыми формальностями и бессмысленными притязаниями цивилизации делает тебя печальным, беспокойным и неуравновешенным. В этом невыносимом конфликте ты полностью теряешь радость жизни и перестаешь чувствовать себя индивидуальностью, так как свободное проявление твоих способностей постоянно подавляется, ограничивается и контролируется. Это отравленная смертельная рана цивилизованного мира

[Mirbeau O. 1989:50].

Н. Элиас утверждает, что этот процесс серьезно повлиял на нашу манеру взаимодействия с другими людьми, так как он «обуздывает эмоции в пользу хорошо просчитанного и прекрасно отретушированного поведения во время общении с людьми» [Elias N. 1983:111].

Подготовка к жизни в обществе стала более сложной, так как установленные правила укрепили наше самосознание и внимание к внешней стороне жизни, что в свою очередь сделало нас более сдержанными и расчетливыми.

После того как открытое проявление эмоциональной жестокости и страсти сделалось неприемлемым, общественное взаимодействие стало более макиавеллевским, предоставив людям альтернативные, более осторожные, но не менее болезненные для адресата способы высвобождения эмоций. Этот аспект «процесса цивилизации» помогает замаскировать и контролировать злобу и жестокость, но не ведет к их исчезновению. Из телесных противоборств они превращаются в «противостояния умов». Самый яркий пример — «офисный задира», который может годами вести с окружающими психологическую войну. Мои информанты говорили о привычном мире не как о «цивилизованном» мире — скорее, как о «мелочных драках за власть» и «бредовой офисной политике». Скрытые формы силы, пришедшие на место открытого напора и плотской сущности насилия, действуют подобно пытке водой: постоянное как-кап-кап, со временем становящееся все более невыносимым.

Тем не менее я согласен с мнением Н. Элиаса о том, что тело в современном мире стало более контролируемым и управляемым, и этот процесс очень важен для понимания опыта клаббинга. В предыдущей главе мы видели, как социальные нормы клаббинга заставляют усомниться в этих правилах. Чувственные рамки, посредством которых габитус управляет процессом процесс цивилизации, были разрушены и заменены гораздо более чувственным и экспрессивным опытом, оживляющим наш взгляд на мир, делая его менее пресным. Наше место в мире изменяется: мы переходим на иной чувственный уровень, имеющий собственные нормы общественного поведения. Н. Элиас признавал важность досуга: досуг дает людям возможность пренебречь телесными ограничениями привычного мира, пока мы полностью не состоимся как культура досуга:

Поиск волнующих впечатлений… в моменты отдыха является дополнением контроля и ограничения открытой эмоциональности в повседневной жизни. Человек не может воспринимать одно без другого.

[Elias N. 1986:66].

Одним из наиболее важных элементов клаббинга является отсутствие насилия в клубах; корни этого явления скрыты в процессе цивилизации, однако оно позволяет клубным тусовщикам освободиться от ограничений, дать волю своим чувствами раскрыть себя в альтернативной социальной форме. Это, в свою очередь, дополняет процесс цивилизации, так как дает нам возможность экспериментировать с сильными ощущениями чувственного удовольствия (наркотики), эмоциональным самовыражением (танцы) и общественным самовыражением (демонстрация сексуальности и наряды) — без ограничений эти опыты становятся асоциальными. Эти опыты служат платформой для новых социальных образований, формирующихся на основе альтернативной чувственной базы. Клубы существуют на грани процесса цивилизации и габитуса. Они вмещают и выражают общественные идеи, основанные на желании быть среди людей и чувствовать, что ты свободен взаимодействовать с людьми и подавать себя так, как тебе нравится. У тебя есть возможность на ночь занять «нецивилизованное» тело: ты можешь ухмыляться как дурак, слишком громко смеяться, потеть на танцполе, безоглядно флиртовать, говорить незнакомцам доброжелательную хрень, чувствовать себя сексуальным, чувственным и веселым. Все эти опыты создают чувственную альтернативу действующим в привычном мире внешним и внутренним ограничениям нашего общества. Жизнь на полную катушку позволяет нам на время забыть о непререкаемых идеях, наполняющих нашу жизнь страхом и тревогой, однако это не имеет никакого значения, если мы не можем взять эти знания с собой в жизнь вне клуба.

Индивидуальные тела

Теории П. Бурдье (1977, 1990) и Н. Элиаса (1978) позволяют нам взглянуть на изменяемую клаббингом систему социальных взглядов. Сейчас же я хочу изучить воздействие клаббинга на индивидуумов, из которых образуется толпа. Передо мной снова стоит проблема нахождения системы, в соответствии с которой я мог бы классифицировать эти эффекты, так как воздействие клаббинга тонко и едва заметно. В поисках этой системы я решил остановиться на исследованиях нейрокогнитивности, в частности на работах А. Дамасио Descartes’ Error and the Feeling of What Happens (1994) и Ж. Леду Emotional Brain (1999).

А. Дамасио исследует взаимосвязь между телом, эмоциями и сознанием. Занимаясь вопросами социальной среды, в которой важную роль играют измененные состояния сознания, я посчитал уместным выбрать теорию сознания, на которую можно было бы ссылаться. С понятием об измененном состоянии сознания приходится обращаться очень осторожно, так как от него исходит псевдосверхъестественный душок, отвлекающий нас от того факта, что мы в данном случае говорим о людях, выбравшихся из своих домов, чтобы повеселиться. Сознание изменяют любые наркотики, в том числе сигареты и алкоголь, однако именно психоделики, в особенности LSD, способствовали распространению даже самых радикальных состояний сознания в качестве формы досуга. Вообще, некоторые воззрения на кислоту, бытовавшие сразу после ее появления, сейчас кажутся архаичными и весьма наивными, так как они настаивали на квазидуховной, а не социальной интерпретации опыта.

В большинстве теорий измененное сознание рассматривается как чисто ментальное явление, однако работа А. Дамасио позволяет нам выработать альтернативный подход к его причинам и последствиям. Дамасио создал более материалистическую модель сознания. Он приводит сильные доказательства телесной основы сознания, используя структуру, которую он называет «протоэго», хранящуюся в мозгу схему тела, устанавливающую принципы восприятия мира. «Протоэго» — это клейкая, мясистая эмотивная структура, методично выстраивающая наше восприятие мира посредством создания базы сенсорных данных, предназначенной для упорядочения наших взглядов на мир. Однако мы не подозреваем о «протоэго» — его мощное влияние распространяется на бессо-знательном уровне, поэтому мы внезапно можем загрустить, почувствовать себя счастливыми или безумными, даже не зная причины возникновения этих состояний. Как утверждает Ж. Леду, мозг обрабатывает информацию о мире двумя способами:

Воздействие памяти на восприятие является примером того, что ученые когнитивного направления называют нисходящей обработкой — ей противоположно известное как восходящая обработка построение восприятия на основе обработки ощущений

[LeDoux J. 272].

Идея восходящей обработки важна, так как позволяет нам рассмотреть динамику клаббинга в чувственном пространстве, избежавшем контроля габитуса, и уловить существование альтернативных взаимоотношений между нами самими и созданной культурой идеологической сферой. Культура стремится контролировать обе формы обработки. Она контролирует символическую сферу, которую мы постигаем сверху вниз через манипуляции со знаками, и телесную сферу восходящей обработки, воспринимаемую через габитус, сливая эти два способа восприятия в единое культурное целое.

Моя персональная точка зрения, выходящая за рамки тезиса А. Дамасио, состоит в том, что «протоэго» — это биологический механизм, на который опирается габитус. Он позволяет обществу формировать тело и закладывает фундамент для нашего восприятия социального мира, тем самым навязывая нам практики, посредством которых мы взаимодействуем с ним. Клаббинг изменяет «протоэго», а следовательно, и габитус, позволяя нам по-новому посмотреть на свой мир. Однако мы говорим о клаббинге, а не о великом духовном прозрении, поэтому многие люди смотрят на изменение восприятия с долей скептицизма. Ограничения привычного мира сдерживают и отвергают его как глупое и нерациональное. И все же мне удалось обнаружить определенные эмоциональные модальности, сопротивляющиеся воздействию привычного мира, отказываясь воспринимать всерьез его и его систему убеждений, несмотря на то что любая культура требуют серьезного отношения к себе. Собственная культура начинает казаться людям все более комичной и абсурдной, они все чаще игнорируют ее требования, ее общественные и моральные притязания, ее решимость продолжать действовать так, как будто люди все еще верят в нее. Они переживают альтернативный опыт, делающий требования культуры чувственно несостоятельными. Они не собираются бороться с культурой — они с удовольствием используют ее структуру, чтобы получить желаемое, и всего-навсего хотят, чтобы их оставили в покое, предо-ставив их жизнь с особенными чувственно-социальными связями и убеждениями им самим. Тело, через которое люди воспринимали культуру, изменилось, и они стали смотреть на нее иначе.

Эмоциональная память

Клаббинг накладывает отпечаток на систему эмоциональной памяти человека. Память о клаббинге — это не столько память о фактах, относящихся к клаббингу, сколько эмоциональная модальность, на бессознательном уровне формирующая отношение людей к миру. Самое явное этому подтверждение можно найти в ра-боте швейцарского психолога Э. Клапареда. По словам Ж. Леду, Клапаред столкнулся с исключительным случаем амнезии: пациентка не была в состоянии вспо- мнить даже самого Клапареда и их предыдущие встречи. Во время одного из осмотров он приблизился к пациентке и протянул ей руку, а когда та взяла ее, внезапно уколол женщину булавкой и удалился. Когда он вернулся, она не помнила ни его имени, ни его предыдущих визитов, однако не стала здороваться за руку и попятилась от него. Несмотря на то что сознательно она не помнила его, предшествующий опыт укола булавкой сохранился как эмоциональная память об их прошлой встрече и сформировал ее телесную и проксемическую позиции и эмоциональное отношение к нему. Ж. Леду так резюмирует эту ситуацию:

Сейчас кажется, что Клапаред обнаружил у своей пациентки функционирование двух различных систем памяти: одна занималась формированием доступных сознательному воспроизведению воспоминаний об опыте, другая действовала вне сознания и контролировала поведение без явного указания на старый опыт

[Op. cit. 181].

Действия пациентки указывают на существование дуальной системы памяти, однако мы должны быть очень осторожны, когда применяем эти системы получения знаний к клаббингу. У клабберов функционируют обе системы, хотя свойственный клубам высокий уровень алкогольного и наркотического опьянения может затруднить воспроизведение явных, сознательных воспоминаний. На ум приходит старая поговорка: «Если вы помните шестидесятые, значит, вас там не было».

Социоэмоциональная память о клаббинге может со временем проявиться так же, как телесные техники клаббинга. Воспоминания о клаббинге — это эмоциональная память о приятных ощущениях и яркой жизни, это улыбка, на секунду появляющаяся на лице тусовщика, когда вы упоминаете клаббинг и наркотики, даже если он завязал с этим несколько лет назад. С социальной точки зрения вы можете смотреть на клаббинг как на антипод Клапареда: вместо того чтобы быть уколотыми чьей-то булавкой, люди, особенно друзья, сближаются чистой силой удовольствия, которое они делили, привязываясь друг к другу на телесном уровне.

Э. Клапаред демонстрирует, что эмоциональная память порождает бессознательные действия и отношение к миру, формирующие способ восприятия на эмоциональном уровне. Эта неосознанная эмоциональная реакция важна, так как является первичной, телесной структурой знания, впоследствии упорядочивающей наши фактические знания. Это происходит потому, что они несут в себе эмоциональную память о предыдущих столкновениях человека с «объектами» их мира, определяя физическую и эмоциональную позицию по отношению к этим объ-ектам посредством бессознательных телесных меха- низмов.

Эмоции устанавливают между нами и миром связь на интуитивном уровне, эмоциональная реакция на «объ-ект» помещает этот «объект» в наши головы и связывает с ним чувства срочности и неотложности, систематизирующие нашу реакцию на него. Она выносит «объект» на передний план и «придает пикантность» нашему опыту взаимодействия с ним, делая его частью наших тел, а следовательно, частью наших умов заявляет: «Эмоции легко вытесняют из нашего поля зрения житейские события, но неэмоциональные события… не способны с легкостью отвлечь наше внимание от эмоций: обычно недостаточно пожелать прекращения беспокойства или де-прессии». Наша эмоциональная связь с миром неразрывна; степень умственного переживания, вызываемого объектом, зависит от силы эмоций, которые он затрагивает [LeDoux J. 1999:19].

А. Дамасио также исследует фоновые эмоции:

Для фоновых эмоций требуется особый термин, потому как названия и определения не входят в традиционное обсуждение эмоций. Когда нам кажется, что человек «напряжен», «раздражен», «уныл», «полон энергии», «печален» или «весел», не произнося ни слова для объяснения этих состояний, мы обнаруживаем фоновые эмоции. Мы обнаруживаем фоновые эмоции в едва уловимых деталях: в положении тела, в скорости и характере движений, в малейших изменениях частоты и быстроты движения глаз, в степени напряжения лицевых мышц

[Damasio A. 1999:52].

Источники фоновых эмоций обычно кроются внутри. Процесс регуляции самой жизни, так же как открытый или скрытый длительный внутренний конфликт, ведущий к продолжительному удовлетворению или подавлению стимулов и мотивации, может вызвать фоновые эмоции.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.