Трансформационные оболочки

Одежда меняет ощущения тела. Идет ли речь о комфорте уютных повседневных вещей или о фетишистском притяжении кожи, латекса и меха, одежда воздействует на тело, по-новому очерчивая его контуры в мире. Проведенный Хебдигe [Hebdige D. 1979] анализ панк-стиля в одежде и его особое внимание к символике затмевают то, что для меня было важнейшим аспектом образа панка. Когда я лет двадцать тому назад переживал панковский период, мои ирокез, кофта-сетка, ботинки Doctor Martensмодифицировали мое тело, превращая его в тело панка. Они служили мне доспехами, одновременно притягивали взгляды и защищали от них, даря уверенность в себе. Это была всеобъемлющая и глубоко чувственная эстетика, а не просто набор поддающихся расшифровке символов. Необычный внешний вид смущает людей, потому что они не могут решить, как к тебе относиться. Одежда стимулировала меня иначе вести себя на людях; я чувствовал себя более весомым в мире. Сейчас я ношу совершенно другую одежду, но она оказывает на меня тот же эффект. Наряжаясь для выхода в свет, люди совершают акт телес-ной трансформации, благодаря которому могут шутливо демонстрировать свой публичный образ и окружающий его символический каркас. Я не считаю, что мои эксперименты с панковской внешностью имели хоть какое-то отношение к протесту. Во всяком случае, сам я этого не ощущал. Скорее, эти эксперименты были связаны для меня со стремлением расширить границы. Я представал перед миром в разных обличиях: то трансвестита-гея, то крутого сукиного сына, хотя на самом деле не был ни тем, ни другим. Однако благодаря практике переодевания я научился по-разному воспринимать взгляды окружающих, и это сказалось на формировании моего чувственного ландшафта, отложилось в телесной памяти, благодаря чему я перестал бояться выделиться из толпы. С возрастом юношеская потребность быть замеченным пошла на убыль, но переодевания по-прежнему доставляли мне удовольствие, только теперь я наряжался больше для себя, с целью оказать воздействие не столько на окружающих, сколько на самого себя, изменяя посредством одежды восприятие собственного тела.

Итак, вызываемые одеждой ощущения стали более важными: удобство днем, нарушение приличий ночью. Одни материалы сменялись другими: шелк, кожа, резина, поливинилхлорид. Но, должен сказать, я никогда не считал себя актером фетиш-сцены. Я надевал платья, но никогда не выглядел женственно. Я носил вещи ярких кислотных цветов, но не потому, что хотел быть замеченным, а потому, что они мне нравились и меня не пугало внимание окружающих, что и позволяло их надевать. Если я и сопротивлялся чему-то, то лишь мнению о том, будто одежда серьезна и определяет человека, а не просто служит способом повеселиться.

Я упомянул о двух женщинах на вечеринке Arc, разодетых так, что они не могли с удобством ни стоять, ни сидеть. И при том они отлично себя чувствовали в черных резиновых корсетах, туфлях на пятидюймовых каблуках и крохотных мини-юбках. Они не искали партнеров. По правде говоря, у меня сложилось впечатление, что они были любовницами. Они нарядились для себя и друг для друга и, несмотря на дискомфорт, предстали соблазнительными созданиями. Я говорю «создания», потому что понятие объективизации унижает людей. Оно позволяет им быть лишь набором знаков, воспринимаемых окружающими. Я же имею в виду чувственный подъем, сопровождающий превращение в сексуальное создание, сокровенность опыта, а не его внешний символизм. Я мог бы «декодировать» их одежду как символы власти или согласия с предлагаемым масс-медиа образом сексуальной женщины, как субкультурное заявление, но я не стал этого делать, поскольку страсть моя к этим женщинам — не просто носившим наряды, но и наслаждавшимся ими — была искренней. Мне гораздо сильнее хотелось восхищаться, нежели анализировать.

Вывод

Особенности одежды часто интерпретируют как культурные символы, однако в клубах подобные словесные структуры расплываются и нередко замещаются более точной и эмоционально окрашенной лексикой. Одежда может делать людей соблазнительными, открытыми, же-ланными, аппетитными, шикарными, холодными, сексуальными, игривыми, веселыми, изящными, страстными, незаметными, эксцентричными и красивыми. Эти термины отражают непосредственный эмоциональный и чувственный отклик на созданный кем-либо образ. Данный отклик в потоке настоящего устраняет дистанцию наблюдения, наличия которой требует символический анализ. Такая реакция на костюм убедительна в силу своей непосредственности; она проносится сквозь вас, направляет ваш взгляд, пробуждает эмоции притяжения или отталкивания. Я видел, как яркие образы одновременно возбуждали и тревожили людей.

Ношение такой одежды требует некоторой смело- сти, но есть множество клубов, где люди могут набраться уверенности в себе, оставаясь в сравнительно безопасной среде. Важно не только то, какой наряд вы носите, но и то, как вы его носите, поскольку он становится продолжением вашей плоти. Манера держаться должна сочетаться с вашей одеждой. Вы должны чувствовать ее по-настоящему своей, но при этом вещи способны трансформировать вас, подчеркивая различные стороны вашей личности. Предметы одежды могут быть сексуальными, забавными, причудливыми, шикарными, красочными или комфортными, шуточными или серьезными. В любом случае они должны доставлять людям удовольствие, а в клубах еще и разжигать в них желание веселиться, и это ощущение глубоко укореняется в человеческом теле.

Наркотики

Ни наркотики, ни даже алкоголь не являются причинами фундаментальных пороков общества. Если нас действительно интересуют корни наших проблем, то следует проверять людей не на наркотики, а на глупость, невежество, алчность и жажду власти.

П. Дж. О’Рурк

Наркотики, может быть, путь в никуда, но это, по крайней мере, живописная дорога.

Аноним

Наркотики, к которым я отношу все одурманивающие вещества, включая алкоголь, играют очень важную роль в порождении чувственно-социальных сдвигов, отличающих клубную среду от иных форм общественного пространства. С появлением в Великобритании экстази резко изменилось отношение жителей страны к удовольст-виям и наслаждению. Этот процесс не всегда прост. Наркотики как инструменты оказываются бесполезны, если входят в привычку или используются для укрепления пораженных комплексами эго, а также для полного ухода от реальности. Опрошенные мною информанты понимают это, хотя и ценят свой наркотический опыт. Они полагают, что он привнес в их жизнь нечто важное и открыл доступ к альтернативным формам знания.

В настоящей главе я собираюсь исследовать именно такие формы знания, ведь они представляют собой взгляд, противоположный нынешней упрощенческой риторике, клеймящей наркотики. Сторонники последней обычно считают употребляющих наркотики людей за-блудшими жертвами коварного зелья, а не активными творцами собственных жизней, исследующими свои отношения с миром, в ходе чего создаются не идеи, а, скорее, жизненные практики. Я говорю о социальном взаимодействии людей, об их осознанном восприятии мира и границах удовольствия в нем, об их способности познавать и воспринимать свою жизнь с альтернативных эмоциональных позиций. Они проверяют на прочность чув-ственно-социальные рамки габитуса, дабы испытать то, что лежит за их пределами, но лишь в том случае, если полученные благодаря использованию наркотиков знания удается направить обратно в русло трезвой будничной жизни.

Осуществить такую переброску непросто, и мои информанты прибегали к ней главным образом в сетях общественных отношений, сотканных в процессе потребления наркотиков. Если мы будем рассматривать наркотики как социальные рычаги, а не просто как источники впечатлений, то сможем лучше понять как позитивное, так и негативное их влияние на современный мир. В данной главе я сосредоточусь на таких наркотиках, как алкоголь, экстази, кокаин, амфетамин, марихуана, а также (в меньшей степени) на галлюциногенах вроде LSD, потому что это наркотики, наиболее часто принимаемые в ситуациях общения. Среди моих информантов не было потребителей героина или крэка 1, так как это не компанейские наркотики. Героин склоняет к изоляции, а клуб, полный крэк-торчков, может из-за параноидальных взглядов и взрывных эмоций быстро превратиться из уютного веселого местечка в сущий дантов ад. Героин и крэк разрывают социальные сети, вместо того чтобы открывать их для новых общих впечатлений, поскольку в силу вызываемой ими зависимости жажда наркотика становится для его потребителей важнее окружающих людей.

Потребление наркотиков — не новость для человечества. Многие культуры давно взяли на вооружение их способность искажать реальность, чтобы осуществлять социальные ритуалы и набираться духовного опыта. Однако на Западе наркотикам никогда не придавалось какого-либо общественного или религиозного значения, в результате чего их потребление ограничивалось областью светского и противозаконного «подполья». Такое отвержение усугубляет многие проблемы, связы-ваемые с использованием наркотиков, так как их потребители либо создают собственные структуры, либо отчуждаются от общественной среды, в которой они существуют.

Отношения моих информантов с наркотиками менялись по мере того как они взрослели и набирались опыта. Это позволило мне изучить долгосрочные модели потребления наркотиков, трансформировавшиеся в процессе жизни информантов. Сами наркотики, особенно-сти их применения, связываемые с ними ожидания, а также их воздействие на прочие аспекты жизни информантов — все это со временем модифицировалось. Клабберы подходили к наркотикам с разных сторон, чтобы получать широкий спектр впечатлений, а не просто кайфовать, доводя наркотический опыт до максимального предела. Так они тоже делали, но ощущения постепенно притуплялись, и они начинали все больше ценить не сами наркотики, а общение с окружающими под их воздействием. Они полагали, что именно с этим связана истинная роль наркотиков в их жизни.

«Всяк мудак любит drug»

Одна из главных проблем состоит в том, что из-за повсемест-ного распространения наркотиков их употребление стало считаться социально приемлемым

[Плант 2001].

Все опрошенные мной информанты, кроме одного, так или иначе принимали наркотики. Для некоторых из них клаббинг неразрывно связан с употреблением наркотиков, являющихся основополагающим элементом соответствующего опыта. Они признают потенциальную опасность наркотиков, но все же высоко ценят то, что они предлагают, равно как и строящиеся на них переживания. Большинство информантов находят наркотический опыт в целом положительным и рады тому, что когда-то открыли для себя и принимали наркотики, пусть даже сейчас перестали это делать. Такая позиция явно расходится с общепринятым взглядом на употребление наркотиков, который разделяют, наравне с прочими, власти и медики. Для них наркотики — это «бич», «чума» и злейший враг человечества, против которого ведется «война», а всякое предположение о том, что они предлагают нечто ценное, решительно отвергается. Потребители со все возрастающим цинизмом воспринимают как отдельные заявления властей касательно наркотиков, так и их позицию по данному вопросу в целом. Так, М. А. Ли и Б. Шлейн пишут об этом в связи с марихуаной, но их доводы справедливы и для многих других «развлекательных» наркотиков:

Покурив марихуаны, вы немедленно осознавали, сколь сильно восприятие реальности вашим телом отличается от официальных описаний правительственных агентств и средств массовой информации. Тот факт, что травка не является, как нам пытаются внушить, большой страшной букой, есть не-опровержимое свидетельство того, что власти либо утаивают правду, либо не понимают, о чем говорят. Сохранение нелегального статуса марихуаны доказывает, что ложь и (или) глупость — краеугольные камни правительственной политики

[Lee M. A., Shlain B. 1992:129].

Имеющиеся статистические данные противоречивы. Институт исследований алкоголя и здоровья приводит сведения о том, что наркотики так же подвержены влиянию моды, как и что-либо другое. В 1995 году британ-ские подростки занимали первое место в Европе по потреблению наркотиков. В 1999 году наркотики, казалось, начали терять свою привлекательность, по мере того как экстази выходил из моды, а правительственная пропаганда запугивала людей. Однако, как сообщил все тот же институт в 2000 году, в результате того что экстази перестал развлекать и стал казаться опасным, начался уверенный рост алкоголизма среди молодежи, особенно девушек. Британская нация по-прежнему ищет свой хит, и колесо наркотической моды не собирается останавливаться.

Главная причина, по которой я готов согласиться с тем, что наркотики влились в мейнстрим нашей культуры, вытекает из отношения людей к ним. Наркотики более не ассоциируются с небольшой группой бунтарей, лиц вне закона и изгоев общества. Они перестали быть уделом богемы и художников или сломленных личностей, ведущих ужасное существование и отчаявшихся найти выход. В них даже не заметно протеста, хотя их нелегальное положение может укрепить чей-то престиж в глазах молодых людей. Этот фактор исчезает по мере взросления, а их незаконный статус скорее воспринимается как «приглашение пошалить» или как «заноза в заднице», а не в качестве повода для контркультурного заявления.

Наркотики оказались вплетены в социальную и эстетическую ткань нашей культуры. В частности в ночном телевизионном эфире иногда отпускаются «исключительно укуренные», как говорят мои информанты, шуточки и используются «глючные» визуальные эффекты. Вот мнение одного из них:

Как вы думаете, почему шоу «Clangers» показывают в четыре часа утра? Дело тут не только в ностальгии. Оно нравится обдолбанным типам, которые только вернулись с вечеринки и чьи мозги все еще кипят. В выходные можно заметить, как меняется сетка вещания: популярные программы начинаются, когда закрываются пабы. Их показывают для алкоманов, а с приближением рассвета эфир становится менее пьяным и более нарковским. Это телевизионный отходняк для торчащей нации, а каналы знают свой рынок и обслуживают его. Разумеется, сами они никогда в этом не признаются, но удивляться их политике не приходится, если учесть, сколько наркоты потребляется в шоу-бизнесе и масс-медиа. Им-то, конечно, известно, как угодить братьям-наркашам

(мужчина, 31 год, тринадцать лет опыта).

Это высказывание позволяет предположить, что средства массовой информации относятся к проблеме с изрядной долей лицемерия. Пока какое-то из них осуждает наркотики, другое стремится угодить неравнодушной к ним части населения. Свидетельства употребления наркотиков обнаруживаются всюду, от Королевской оперы до парламента. Наркотики пользуются спросом во всех социальных, экономических и этнических группах (я встречал дилера, который поставлял коноплю благодарным пенсионерам в дом престарелых), хотя существуют различия, связанные с типами наркотиков и особенностями их потребления.

Клубные наркотики

В этом разделе я собираюсь кратко рассмотреть каждый из клубных наркотиков по очереди, дабы изучить их сходства и различия, а также роль в порождении тех или иных типов опыта.

Алкоголь

После недолгой и неполной потери алкоголем статуса главного «горючего» веселых вечеринок в конце 1980-х и начале 1990-х годов, он вновь стал моден в клубной среде. Надо сказать, что слухи о его кончине были, безусловно, преувеличенными, и за пределами покоренной экстази рейв-арены он всегда оставался самым популярным среди британцев наркотиком. Большинство из нас впервые знакомятся с состоянием интоксикации именно благодаря алкоголю. Он же позволяет нам обнаружить в себе способность в определенной обстановке менять собственные ощущения. Это самый «социально приемлемый» из всех наркотиков. Некоторые резко отвергающие наркотики люди могут даже расстроиться, если вы откажетесь выпить с ними, посчитав это антиобщественным выпадом. Дело в том, что к наркотикам часто относят лишь незаконные одурманивающие вещества, что позволяет пьющим людям не считать себя наркоманами. Исследования, предметом которых являются наркотики, зачастую игнорируют алкоголь. При установлении взаимосвязи между легкими и сильнодействующими наркотиками алкоголь оставляют вне поля зрения, используя в качестве примера легкого наркотика коноплю. Идея о том, что с алкоголя начинается знакомство с измененными психическими состояниями, и он служит мостиком к постижению на телесном уровне других форм наркотического опьянения, бросает вызов общественному мнению.

Как уже было показано, социальная атмосфера ночной жизни в Великобритании резко изменилась с появлением рейва и экстази, отдалившись от общественных моделей, на которых строятся питейные заведения. Спирт-ное во многом было интегрировано в систему, будучи легко доступным и терпимым (кроме тех случаев, когда его связывали с насилием и алкоголизмом). Законы о торговле выпивкой приводили к тому, что клубы закрывались в два часа ночи, а пабы — в одиннадцать вечера. В результате создавалась ситуация, когда клубный опыт во многом состоял в поиске места, где можно продолжать пить, а не в стремлении к чему-либо новому и даже не в желании продолжать танцевать. Поэтому подавляющее большинство клубов представляли собой скорее продолжение пабов, нежели совершенно отличное от них пространство, предлагающее радикально иной опыт. В подтверждение своих слов приведу мнение информанта:

Не думаю, что можно связывать те старые пивные клубы с современной клубной культурой; они были чем-то совершенно иным. С появлением экстази клубы как будто перешли в новое измерение, в них стало гораздо меньше насилия. Пятничная и субботняя перспектива «нажраться и подраться» отравляла атмосферу. Юные клабберы не представляют себе, как далеко шагнули клубы, как сильно они изменились. Раньше я нередко оказывался в заведениях, где все были пьяны, и думал: «Блин, я не хочу тут оставаться, здесь можно нарваться на неприятности»

(мужчина, 25 лет, восемь лет опыта).

Хотя теперь в клубах снова пьют, но делают это иначе, поскольку посетители часто смешивают с алкоголем другие наркотики. Такая практика химических экспериментов вышла из моды, когда экстази достиг пика своей популярности, а он плохо сочетается с большими порция-ми выпивки. А вот кокаин и спид дружат с алкоголем. Об этом говорит один мужчина:

Выпивка и спид очень хорошо сочетаются друг с другом. Можно выпить очень много и не почувствовать той слабости и тоски, которые способны охватить вас под воздействием одного только алкоголя.

Мнение, что алкоголь и кокаин дополняют друг друга, подтверждается суждением другого мужчины:

Мне нравится пропустить пару бутылочек пивка, будучи под коксом. Это славное сочетание: выпивка кажется мягче, и потом, мне нравится запивать кокаин пивом, потому что эта смесь приятна на вкус.

Высвобождаемая обоими этими наркотиками энергия весьма существенно модифицирует опыт потребления спиртных напитков. Она снижает депрессивные свойства алкоголя и позволяет пьющим людям чувствовать себя бодрым до самого утра. Обычно первыми клуб покидают именно те посетители, которые ограничиваются алкоголем. Примерно в два или три часа ночи наступает момент, когда они отключаются, в то время как неравнодушные к химическому допингу клабберы все еще прыгают на танцполе. Какое-то время одним из самых популярных клубных напитков был коктейль из водки и Red Bull, который на вкус хуже микстуры от кашля, но зато снабжает организм кофеином и таурином. Оба эти соединения являются стимуляторами, которые сдерживают угнетающие свойства алкоголя, хотя отнюдь не так эффективно, как наркотики класса А 1.

Возвращение в клубы алкоголя сделало клаббинг более приемлемой практикой для многих людей, особенно тех, кто избегал клубов из-за их ассоциации с наркотиками. В то время как в прежних экстази-ориентированных заведениях пьющим личностям часто становилось не по себе (порой там не было даже бара), в современных клубах они могут чувствовать себя как дома. Существует определенная разница в «качестве» отрыва между теми клубами, где основным возбуждающим средством является алкоголь, и теми, где используются другие наркотики. Эта разница объясняется, во-первых, различиями воздействия тех или иных наркотиков, а, во-вторых, особенностями социальных моделей поведения, связанных с их употреблением. Вот как пишет об этом М. Макдональд:

Состояние опьянения неодинаково определяется в разных культурах. Значение опьянения в них не совпадает, а вызываемое алкоголем поведение является скорее культурным феноменом, нежели вопросом неизбежного или естественного следствия попадания в кровь этанола… Опьянение — это усвоенное поведение

[McDonald М. 1994:13].

Это довольно любопытная культурологическая кон-струкция, однако я не нашел в тексте реальных доказательств того, что люди по-разному пьянеют в зависимо-сти от их места жительства. Я предпочитаю высказаться более умеренно: культуры действительно создают различные модели наркотического опыта, но лишь в рамках параметров физиологического воздействия конкретного препарата. Модели употребления спиртных напитков следует отличать от моделей опьянения. Поведение одурманенных людей кажется на удивление сходным в самых разных культурах, между которыми, однако, сохраняются коренные отличия в восприятии и оценке такого поведения. Социальные модели, связанные с употреблением алкоголя в Великобритании, сформировались так давно, что почти перестали меняться. Это подчеркнуто гендерные, главным образом мужские, поведенческие модели, отражающие представления о классе, вкусе и социальных приличиях. Д. Жефу-Мадьяну в книге Alcohol, Gender and Culture показывает, что к пьющим женщинам относятся более строго, чем к пьющим мужчинам [Gefou-Madianou D. 1992]. Употребление спиртных напитков, особенно в больших количествах, до сих пор считается преимущественно мужским занятием, и мужчины имеют своего рода разрешение на характерное «пьяное» поведение, тогда как женщины подобной роскоши не удостаиваются. В Великобритании социальная модель опьянения всегда одобряла растормаживающий потенциал алкоголя, но наше христианско-протестантское наследие внушало законодателям сомнения и страх перед такими изменениями в поведении людей. Как пишет М. Макдональд:

Когда мы осуждаем «наркотики», то говорим в первую очередь о предполагаемых угрозах общественному и нравственному порядку, угрозах, которые считаются медицинской проблемой и от которых отталкивается соответствующая научная доктрина

[Op. cit. 17].

Опьянение ассоциируется не только с хорошим времяпрепровождением, но также с распущенностью, насилием и саморазрушением. Образ светской выпивки всег-да был ближе к трезвости, нежели к опьянению. Это была модель самоконтроля и благопристойности, не предполагавшая потребности во временном отключении от реальности или в радикальном усилении удовольствия. Многие, конечно, игнорировали такие поведенческие модели, испытав благодаря употреблению алкоголя новое чувство свободы и обнаружив в себе иное социальное эго. Однако природа алкогольного воздействия в ко-нечном счете имеет депрессивный характер и не дает того всплеска энергии, с которым ассоциируются другие наркотики и который сам по себе может круто изменить восприятие мира человеком. Выпивка способна оторвать вас от реальности, познакомить с крайностями или помочь классно провести время, пока не наступит момент, когда все вокруг закружится каруселью, вы утратите координацию движений и перестанете понимать, что происходит. Одна женщина провела такую аналогию:

Другие наркотики ослабляют самоконтроль, но не так сильно, как это происходит под действием спиртного, так что вы продолжаете осознавать происходящее. Алкоголь как бы притупляет все острые края, чего экстази, спид или кокаин не делают. Они, напротив, усиливают ощущения, и вы гораздо дольше сохраняете бдительность и способность трезво рассуждать

(32 года, девять лет опыта).

Разница между употреблением спиртных напитков сейчас и их употреблением в эпоху, предшествовавшую широкому распространению незаконных наркотиков, обусловлена ролью стимуляторов. Если раньше наша нация использовала для отдыха депрессант, то теперь она, переходя в клубную среду, определенно ищет более бодрых ощущений. Клабберы не желают отключаться в два часа, им хочется веселиться всю ночь напролет, а алкоголь сам по себе скорее ограничивает такую перспективу.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: