В издательстве «Лотаць» и «Звезды гор» вышли из печати 27 глава

Кто же поймёт великую духовную миссию Н.К.? Только человек духа! Под этой «закулисностью», видимо, подразумевается или коммунизм, или «масонство». Но у меня дома хранятся четыре почтовых отправления с моими книгами, написанными на русском языке, которые я посылал в Россию и которые вернулись назад с пометкой «Non admis». Такая же судьба постигла и большинство книг Н.К. Но разве русским сознаниям не нужна красота духа? Шовинистам кажется греховным даже то, что кто-то хотя бы посмотрит в ту сторону.

8 ноября. Вторник. Утро

Гаральд и Блюменталь двенадцать дней назад уехали в Париж. Затем собирались ехать в Брюссель, где живёт сестра Гаральда, потом – в Брюгге к Тюльпинку и в Музей Рериха, и далее через Осло, Стокгольм, Хельсинки – домой. Блюменталь вернулся домой уже в воскресенье, до Брюсселя не добрался, почувствовал себя плохо. Гаральд продолжает путь. Вчера Блюменталь рассказал много нового. Со Шклявером я переписываюсь уже давно, но в своих письмах он неизменно сдержан. Блюменталь теперь характеризует его как светлую личность. Посетив его второй раз и прикоснувшись ближе к его душе, Блюменталь и Гаральд узнали от него многое, сердце его к ним раскрылось. Он им показал и Портрет Учителя, и перстень. Затем он сказал, что, может быть, семья Рерих в скором времени навсегда оставит «Урусвати». Куда же они могут направиться, об этом мы с Блюменталем вчера много говорили. Нам привиделось и Будущее. Стало быть, уже близки в мире радикальные перемены. И моё сердце опять взволновалось: успею ли я ещё ознакомить Е.И. со своей книгой. Я ведь не могу печатать её, не показав ей рукописи. Уж теперь мне следует всю иную работу отставить и думать единственно о своей книге. Хотя ныне столько трудностей, столько других обязанностей требует моих рук.

9 ноября

Вчера в Обществе был зачитан доклад К.Раудиве «Об отношениях между людьми». Затем, в музыкальной части, выступили А.Пуринь и Дзиркале-Ценне.

12 ноября

Вчера вернулся Гаральд. Тюльпинка ему не удалось встретить, хотя в Музей в Брюгге он попал. Репродукции с картин Музея нам всё же изготовят.

Позавчера я получил из Индии три письма: от Е.И., Н.К. и Ю.Н. о том, что в Обществе желательна группа людей – деятелей культуры, пусть бы даже они не имели связи с Учением. Они пришлют архив через 3-4 месяца. В скором времени мы получим чудеснейшие письма Е.И. Кроме книг Учения это, быть может, самое возвышенное, что даст наше столетие. Великая женственная красота, пронизанная могущественной мудростью сердца и глубокой радостью. Присуще им и истинно поэтическое чувство. Поэтому мы всегда читаем письма Е.И. как нечто евангельское. И в письмах Н.К. – царственный лейтмотив, удивительно широкий размах и глубокое знание человеческой души. Но у него большая часть содержания писем конкретного, делового характера. В последнее время особенно много он писал в связи с Монографией, отвечая в основном на вопросы Гаральда. Боюсь, как бы мы слишком не утруждали его, ибо есть проблемы, которые нам надо решать самим. Гаральд ведь пишет на одном дыхании, часто даже не обдумав хорошо. Но эту его горячность в Индии всё же уважают. Н.К., очевидно, отвечает быстро, ибо диктует своему секретарю.

17 ноября. Четверг. Утро

Сегодня мы передаём Президенту государства величественную картину Н.К. «Гималаи», как дар мастера Латвии. Только позавчера вечером мы это окончательно решили, с этой целью я созвал заседание правления. Это было давнишним желанием Н.К., но именно теперь момент мне кажется самым подходящим – к празднованию 20-летия Латвийского государства. Ещё вчера напечатали адрес, который вручим вместе с картиной. Нам сообщили, что Президент в связи с праздником занят, подарок вручим адъютанту. Осознал бы Президент всю возвышенность этого дара! Почувствовал бы он, что это не простой подарок, но великое благословение! Будем сознавать и мы всю громадную серьёзность и ответственность.

23 ноября

В пятницу, к государственному празднику, и у нас прошёл званый вечер. Выступали шесть артистов: Мадревич, Арнитис, Брауэр, Роберт Микельсон, Рейнвалд и Сухов. Их привезли с радио и после выступления увезли обратно. Они не успели даже ознакомиться с нашими картинами, но всё же у них осталось светлое впечатление от нашей атмосферы. Впервые у нас выступал и квартет, который исполнил концерт Баха для квартета. Мадревич надеется создать при Обществе квартет как постоянную единицу. После концерта Валковский выступил с прочувствованной речью о героическом пути становления Латвии и закончил пожеланием Е.И.: «Пусть Щит Света хранит милую Латвию!» В конце Аринь прочла мой доклад «Путь совершенствования согласно традициям древних латышей». Гостей было достаточно, жаль только, что мы не смогли пригласить кого-нибудь из официальных лиц, ибо, как водится, государственный праздник все где-то отмечали.

Мадревич дважды был у меня, и мы с Мисинь строили планы в области музыки. Мадревич на 26 марта следующего года снял в аренду зал оперного театра, где кроме него будут выступать литовский пианист Бацевич и оркестр оперы. Будет возвышенная музыка. Он предлагает провести концерт под нашим протекторатом, и чтобы мы взяли на себя <финансовую> гарантию. Последнее взял на себя лично Мисинь. Наши Руководители в Индии предлагают нам создать группу общественных деятелей. Об этом задумываемся мы уже давно, но это – самый трудный вопрос. Но теперь срок настал. Приехала и Ведринская.

А теперь о деле перерегистрации Общества. На днях позвонила мне барышня из Министерства: «Мне поручено сообщить Вам, чтобы Вы приспособили свой устав к названию Общества, то есть – надо его сильно сузить». Я ответил, что наш устав и так приспособлен, но знаю, что спорить с ней тщетно, потому сказал, что поговорю лично с руководителем отдела обществ Лепинем. Я сразу понял их дипломатический ход: намереваются превратить наше Общество исключительно в Общество нашего Музея, то есть – в содержателей и хранителей, и затем подчинить Камере искусств. Позавчера мы вместе с Валковским направились прямо к Лепиню. Странно – он нас встретил на этот раз нервно, довольно нетерпеливо, торопясь, не желая с нами даже толком говорить; ранее, наоборот, был даже «слишком вежлив».[126] Сказал, чтобы мы приспособили устав к нашей теперешней деятельности и подали в письменном виде. Я сказал, что устав приспособлен, что предвиденное в уставе мы отчасти уже реализуем, что, в конце концов, не понимаем, чего от нас хотят. Тогда Лепинь открыто сказал: «Вы являетесь Обществом Музея, и вам полагается содержать Музей, а не заниматься общекультурными делами». Мы сказали, что понятие «музей» понимаем как «музейон», который объединяет в себе девять муз. Но на этот раз Лепинь нас просто не слушал. Он ставил в упрёк нам и то, что целью Общества является содействовать дружбе и сотрудничеству между народами, а это компетенция Министерства иностранных дел. Разумеется, такое поведение Лепиня было для нас оскорбительным, и потому, наконец, Валковский ему резко ответил: «Так как мы не понимаем, чего от нас требуют, то пойдём к директору Янсону». Янсон нас принял, как всегда, вежливо. Когда мы рассказали о Лепине, Янсон сказал, что последний, очевидно, чего-то недопонял. В его намерениях вообще нет замысла ни сузить, ни ликвидировать нашу культурную деятельность. Он только желает спасти наше Общество от предубеждений и подозрений; пусть мы формально сузим цели Общества, чтобы не появлялось впечатления, что мы – интернациональное Общество, мы ведь сможем продолжать действовать в том же направлении, как раньше. Мы ответили, что понимаем его и согласны вычеркнуть вторую часть первого параграфа нашего устава, то есть, что нашей целью является содействие дружбе и сотрудничеству народов через интеллектуальное и культурное сближение Латвии с Литвой, Эстонией и другими народами. Он ответил также, что наши права слишком широки, например, зачем нам оперный театр? На это Валковский немедля ответил: «26 марта у нас будет концерт в оперном зале» и т.д. Мы согласились и слово «конгресс» («созывать конгресс») заменить на «съезд», но решили больше не уступать. Я заметил Янсону: «Жаль, что те, кто писал отзывы о нашем Обществе, не посещали наших вечеров, ибо никто, кто ближе прикоснулся к нашей атмосфере, не уходил, не почувствовав приподнятого настроения. С другой стороны, мы патриоты и любим Латвию, быть может, больше, чем некоторые другие, которые только на словах выражают свою любовь». Янсон нас успокаивал, поговорил с Лепинем и позволил на месте, в министерстве, изменить устав. Таким образом, вчера мы были в бюро перерегистрации. Первый параграф мы переиначили так: «Целью Общества Музея Рериха является: знакомить общественность с искусством и научной деятельностью Рериха, развивать сознание красоты, укреплять этику жизни и содействовать развитию всех культурных факторов Латвии ради её светлого будущего».

В параграфе о правах у нас ещё остаётся право «поддерживать связи с подобными Обществу организациями, обществами и учреждениями», так что, сузив цели, мы ничего существенного не потеряли.

Да, это была новая страница Армагеддона. Только теперь наш устав представят министру.

8 декабря. Четверг

Члены нашего Общества начали болеть. Трудно теперь многим, труднее всего чутким душам. Вайчулёнис мучается болями, несколько лет мужественно их терпел, наконец, в субботу пошёл в клинику, где ему сделали операцию. А ночью ушла его жена, которая болела раком. Она была симпатичным человеком, но в Обществе не состояла. Вайчулёнис воскресной ночью чувствовал уход жены. Но он и его дочь Аншевиц, как люди Учения, не вешают голову. Сегодня Вайчулёнису повторяют операцию. Чего только бедному человеку не приходится вытерпеть! Блюменталь уже несколько месяцев мучается болями под ложечкой и в сердце. Наконец, Е.И. написала, нет ли у него воспаления солнечного сплетения? Теперь Гаральд начал давать ему лекарства в связи с plexus Solaris[127], и боли начали затихать. Клизовский был в больнице, ему сделана небольшая операция, теперь он здоров. Ведринская сломала руку. Лицис мучилась какой-то неизвестной лихорадкой, высокой температурой. И Драудзинь часто хворает. Но кто же совершенно здоров? У Валковского депрессия ещё не совсем прошла. Не только ощущает давления, но ещё больше донимают нервные состояния жены. Сын был болен туберкулёзом, теперь уехал в школу. Гаральд стал нервным, или, точнее сказать, часто «нервничает». И для него напряжение слишком опасно. Мне очень тяжко было в ноябре, теперь, кажется, несколько легче. Даже писать я был не в силах, и доклад о Граале не продвинулся вперёд. Хотел бы я прочесть его ещё до праздников. Завтра в Обществе будет читать доц. Я.Силинь о «Некоторых особенностях латышского искусства», и демонстрировать изображения при помощи аппарата. Дале и Кундзинь обещали выступить в январе. Дале будет читать о космическом сознании.

Я получил все три почтовых отправления с письмами Е.И., всего около 950 страниц. Решили разделить на две части и первую часть печатать спешно, до конца января, чтобы доставить нашей Руководительнице неожиданную радость к её шестидесятилетнему юбилею, к 12 февраля. Спешность признали все, когда мы обсуждали в старшей группе, только возник тяжкий вопрос – где найти финансы? На Гаральда нагрузили неслыханный налог – истинное издевательство налогового департамента – 25.000 латов! В комиссии были и врачи, его противники, которые наконец нашли путь, как ему отомстить. Ибо ведь Ветра по радио уже говорил, что Гаральд зарабатывает в день по 500 латов. Когда врёт простой человек, то можно с ним судиться, но когда врут высшие чиновники, то надо терпеливо молчать. И у Мисиня большой налог. И главное – в скором времени будет готова Монография, которая потребует большой суммы. Как Гаральд всё это осилит? Разумеется, при обжаловании налог Гаральду снизят, но будет борьба. Наконец, один из членов Общества, кто-то из младших, обещал одолжить. Кроме того, предварительная подписка дала более 200 латов. Так везёт опять в новой работе. Старательно прочитываю заранее рукопись, конечно – в сердечном горении. Но что скажут наши господа цензоры? Здесь речь идёт и о церкви, и даже о конце света?!

Владыка разрешил в старшей группе читать «Надземное» (так пока переименована вторая часть). Я просил ещё дополнительных указаний, но не получил, и в это воскресенье начал читать в группе. Будем читать по воскресеньям. По четвергам читаем «Мир Огненный», третью часть.

В субботу Гаральд был у директора Янсона с просьбой дать разрешение на постоянное издательство «Угунс». Прошлой зимой не дали. Нельзя ведь ставить в качестве издателя своё имя, например, на книге о буддизме, нужно нейтральное название. В конце концов, Янсон частично пообещал, затем говорили об Обществе. Янсон сказал, что пусть не боятся за перерегистрацию, все будет хорошо, только немного пусть сузят устав. С Янсоном говорил и редактор «Валдибас Вестнесис»[128] Озолс (об этом его просил Гаральд), его жена немного интересуется Учением. Наконец, Янсон открыто спросил Гаральда: «Скажите мне ясно: Рерих – коммунист?» Но ведь тогда Рерих пребывал бы в России, развивал свою деятельность там и не жил как эмигрант. От того, что его план строительства культуры столь широк, о нём возникают всевозможные слухи.

Буцен был на приёме у Государственного канцлера и теперешнего министра Рудзитиса с целью рассказать об Обществе. Оказалось, что последний о нас довольно хорошо информирован. Спрашивал, что это за книга «Тайная Доктрина»? Буцен обещал подарить ему оба тома. Затем – мы слишком восхваляем женщину и нападаем на мужчин. Он знал и какие-то слухи о сроках, о гибели Англии, как об этом написано в «Письмах Махатм» и т. д. Наконец, пообещал поговорить с министром Берзинем. И сегодня я узнаю, что он действительно говорил, и Берзинь пообещал не препятствовать перерегистрации. Так приходится бороться.

И в Индии беспокоятся о нас. Сегодня я написал длинное письмо. При печатании Монографии возникли трудности с портретом Е.И. Текст был напечатан согласно <предвиденному> размещению на странице одного клише, но Н.К. его не захотел, это был фрагмент картины. Чтобы теперь приспособить портрет к оставленному месту в тексте, его надо немного по краям сузить. Я охотно перепечатал бы соответствующую страницу заново и дал репродукцию целиком, но это выйдет дорого, и пришлось уступить. Знаю, что эта репродукция намного важнее других. И если бы издателем был я, то долго бы не мудрил. На сердце тяжко – как это понравится в Индии? Гаральд чрезвычайно жертвует собой ради Общества.

9 декабря

Я.Силинь читал доклад о латышском искусстве, демонстрировал репродукции.

18-19 декабря. Воскресенье

В четверг, в узком кругу группы старших членов, мы обсуждали мотивы, по которым задерживают перерегистрацию Общества. Гаральд сказал, что одним из главных мотивов является отзыв Политического управления о докладе г-жи Крауклис на конгрессе, в котором она, несмотря на просьбы это место вычеркнуть, оставила мысль о борьбе женщины с мужчиной. После этого Крауклис выслушала много упрёков, но это было давно: г-жа Крауклис за это время сильно выросла. И хотя мне тоже когда-то пришлось испить из-за неё «горькие капли», но конфликты мы устранили и наши отношения уже давно полны любви. Поэтому так непонятно прозвучали упрёки Гаральда, что я излишне возношу Клизовского и Крауклис, что она избежала наказания и т. д. Всё это я отверг, ибо знаю, что Крауклис настрадалась, и к самому Гаральду она обращается гораздо чаще, чем к Клизовскому, и т.д. Клизовский и теоретически Учение знает лучше нас. Также совершенно зря повторять о сепаратизме Клизовского и его русофильских наклонностях. Вокруг Клизовского, быть может, собираются больше некоторые русские, и вообще, вопрос взаимоотношения русского и латышского языков был трудным ещё со времён д-ра Феликса Лукина, и неоднократно делались попытки его решить, но – безуспешно. Теперь, однако, я ощущаю единую семью и никакого сепаратизма не замечаю, зачем же опять ворошить в умах некоторые не очень значительные факты прошлого? Я удивлялся Гаральду: если он «старый дух», то зачем излишне задерживаться на прошлом, когда всё сознание следует обратить в будущее? Притом ведь невозможно событие, случившееся год назад, относить ко дню сегодняшнему. Ведь следует признавать развитие сознания и характера. Гаральд в последнее время был очень нервным, вроде как нетерпимым к аргументам другого человека. Но я понимаю его: всё это дело с Монографией измучило его. Он с тяжёлым сердцем думает – сможет ли оплатить расходы? И притом на него наложен чрезвычайный налог! Мисинь обещал сумму побольше, но и у него ныне затруднения. Вайчулёнис хотя и дома, но всё ещё страдает от болей. Потому я понимаю Гаральда, его великий огонь. И всё же надо ещё ему расти. Но и я желаю сжечь свои ошибки, чтобы больше не приходилось задерживаться из-за них.

Когда я думаю об Обществе и его членах, то ощущаю единение и дружбу, и всё же мне хотелось бы, чтобы было ещё больше тепла и любви друг к другу. И, кроме того, меня сильно, сильно печалит то, что в учреждении, где я работаю уже двадцать лет, среди коллег так мало этого могущественного и возвышающего человеческого чувства. И потому на ёлку в Государственной библиотеке, 18 декабря, я сочинил песню про Весть Любви. Опасался – не покажется ли, что я морализирую? И потому я просто удивился, когда услышал отовсюду восторги и просьбы раздать копии стихотворения.

31 декабря

Лучом чудесной красоты оказался наш Рождественский вечер у ёлки. Такое светлое тепло лучилось в сердцах друзей, я ощущал великое душевное горение и единение. Я часто был растроган дружескими чувствами членов Общества ко мне. И для меня не существует ни одного члена Общества, который был бы мне несимпатичен; если иногда и ощущаю в ком-нибудь нечто подобное человеческим слабостям, то за всем этим чувствую биение горячего сердца. 24 декабря Якобсон открыл вечер музыкальным сочинением. Затем Драудзинь читала молитвы, Аринь – выдержки из Евангелия от Иоанна, Ведринская – из «Криптограмм Востока». Потом я читал свою «Весть Любви», несколько приспособив концовку к нашему вечеру. Сердце безмерно звучало. Макаров проникновенно читал стихи, посвящённые Владыке. Валковский говорил о значении Праздника Света, прочёл поздравления. Это был вечер сияющих сердец.

На второй день Праздника ко мне приехали друзья: Гаральд, Валковский и Драудзинь, пришлось обсуждать вести, которые нас очень встревожили. Секретарша отдела печати будто бы рассказывала, что там «говорилось», что дело нашего Общества будет решать Кабинет Министров, что здесь слишком важная проблема, что может быть и ревизия, вновь всплывает этот вечный вопрос – «откуда берут большие средства?» Мы совещались – что же нам делать? Не пришло ли время обратиться к самому Президенту – письменно или, быть может, он примет нас на аудиенции? А что, если он спросит об Учении, кто написал его и т. д.? Если поставит вопрос о «мессианстве» Рериха, о чём в отзыве говорил Друва? Оказывается, что наш переделанный устав отослали по второму разу для заключения Друве, и он опять дал отрицательный ответ. Валковский выразил мысль, что при разговоре с Президентом можно сказать о связи Учения с Братством и т. д. Но я знаю, что могут возникнуть недоразумения, и вспомнил весь наш предыдущий опыт и даже стиль писем Стуре, с которыми он обращался к Президенту, который Е.И. признала нетактичным, а именно, что он в письмах говорил о некоем Высшем Руководстве. Время ещё не пришло. У всех религий был свой эзотеризм и экзотеризм, и хотя ныне раскрывается больше, чем раньше, всё же и теперь следует говорить по уровню сознания. В противном случае «семена, брошенные на камни», могут принести бедствие. С таким тяжеловатым чувством на сердце я за Праздники написал в Индию. Но в четверг опять воспрянули наши сердца. Упомянутая секретарша эти сведения, видимо, слышала от руководителя отдела обществ Лепиня, который открыто настроен против нас. Может быть, это были всего лишь его субъективные мысли? Ибо Янсон меня и Гаральда в четверг опять принял вежливо и рассеял наши опасения. Он сказал, что, хотя и получил второй отзыв, отослал наше дело чиновнику для перерегистрации, и затем представит министру для резолюции. Я спросил, не могут ли возникнуть ещё какие-то осложнения у министра? «Будьте спокойны, никаких осложнений не будет». Я поинтересовался, не полагалось ли бы нам самим обратиться к министру? – «Нет». Под конец, когда мы уходили, я ещё раз спросил: «Значит, мы можем войти в наступающий год со спокойным сердцем о нашем Обществе?» – «Да, можете войти со спокойным сердцем», – и Янсон улыбнулся. Я верю в его честность. Возможно, что эти мелкие чиновники ещё пытаются тянуть. Перед Праздником Буцен второй раз был у канцлера Рудзитиса, и тот вновь обещал поговорить с министром Берзинем. И редактор газеты «Валдибас Вестнесис» опять говорил с Янсоном. Мы сделали всё, что могли. Решили пока к Президенту не обращаться.

Верю, чувствую и знаю, что будущий год будет важным, чрезвычайным. Будет невиданное, ещё не испытанное напряжение. Но я желаю направить всё своё сознание на творчество и созидание. Как много невыполненного! Сердце так болит, когда обо всём этом подумаю. В последние дни я опять вернулся к бухгалтерии, которую ещё не довёл до конца. Здесь помощника нет. Но на следующей неделе всё же завершу и передам кому-нибудь из членов Общества. Кроме того, я несколько дней писал письма. Много было неотвеченных. Надеюсь, что с долгами старого года я более-менее управился. Как хочу, чтобы новые силы и ясность сознания сопутствовали мне в Новом году! Пусть и у моего друга всегда будет много силы, и пусть мои сотрудники станут вдвое бодрее и деятельнее! Верю.

6 января

Вчера в Обществе я прочёл свой поэтический труд об «Огненных крыльях». Затем читались письма Е.И. В последнее время мы решили каждое воскресенье с одиннадцати до часу проводить детские утренники, будут наши малыши иметь большую радость. Будет нечто похожее на воскресный детский сад. Об этой проблеме мы много думали. Это будет в известной степени группой Учения для маленьких детей. Был бы у них всё больший, растущий успех!

12 января. Четверг

Мой друг всё же написала письмо в Индию. Понимаю, что она желала мне только хорошего, знаю, что её очень беспокоит приостановка развития моего писательского таланта, что у меня нет времени даже прочесть книги о новых проблемах культуры. И всё же сердце ноет. Как-то она мне прочла черновик. Там местами ещё не хватало психологического обоснования. Может быть, теперь изложила с иным подходом? Я будто бы всё время отдаю Обществу, и его не остаётся для творческого труда. У меня будто бы нет помощников, особенно много времени пожирают мелкие дела. Но какой же толк говорить <об этом>, надо найти какое-то реальное решение. Дело с издательским фондом мне опять пришлось приостановить, частично своей медлительностью тормозит и Валковский. Знаю, что у него в последнее время какая-то психологическая тяжесть. Надеюсь всё это бухгалтерское дело в скором времени передать Макарову. Надеюсь найти среди молодых и других помощников. Лично меня скорее огорчает то, что я слишком мало делаю на благо Общества. Раньше массу времени забирало издание книг. Теперь у меня уже есть несколько опытных помощников. В последние месяцы творческой работе нередко мешают и психические давления. В некоторые дни бывает лучше, потом опять сижу часами с пером в руке, но в голове такая тяжесть, нет творческой прояснённости. Иногда с трудом просыпаюсь утром, иногда – усталость по вечерам. Но знаю, что во время Армагеддона иначе и быть не может, поэтому борюсь и храню бодрость. Знаю, что и моему другу очень трудно. Постоянная забота о детях, притом в теперешнем положении, сильно утомляет. Жертва женщины неизмерима. Тороплюсь всегда с работы домой, хотел бы хоть на час-другой облегчить <ей работу>. Служанку мы решили искать на февраль, я давно хотел нанять прислугу, но мой друг сильно боится долгов, а с нынешней зарплатой содержать служанку и найти квартиру попросторнее почти невозможно. Но знаю и то, что служанка окажется для моего друга известной тяготой, ибо она к делу не подходит просто, обязательно возникнет какое-то напряжение. Никогда у меня не было спокойно на душе относительно дома; если бы нашёлся для Эллы хороший помощник, было бы и мне спокойнее, и имел бы больше времени. Притом мы живём в двух комнатах, между которыми стеклянные двери. Никогда не бывает уединения и тишины. И сон у нас всех чуткий. Как-то стыдно о себе рассказывать. С этим надо самим как-то справляться. Перед Праздниками вышла моя антология «Благословение Любви». Перевёл философские труды Тагора, надо было напечатать осенью, не знаю, почему Эгле поторопился со вторым изданием «Горы»[129], хотя знал, что мои материальные условия нелегки? И ведь все эти работы делались для того, чтобы покрыть расходы моей зарубежной поездки. Но чего же я достиг? Не желаю себе никаких послаблений, не хочу жаловаться, лишь бы моему другу не было трудно, и лишь бы я смог сознательно справиться со своими обязанностями. Лишь бы моё Общество могло процветать. И лишь бы я мог творчески свершать ту работу, в которой – моё счастье. У Эллы болит сердце, что в Обществе есть люди, восторгающиеся идеей, но мало помощников. Да, свою кассовую книгу я предлагал многим, но все как-то уклоняются. И с этой работой можно справиться только в случае глубокой заинтересованности и интеллигентности. Надеюсь, что после регистрации поле нашей деятельности расширится и все смогут найти занятие согласно своим лучшим способностям. Надо бы больше углубиться в личные особенности и интересы каждого члена Общества, и так обрести полезных сотрудников. Немало и таких членов, которые ищут себе работу, но им трудно предложить нечто подходящее. Радуют те, у кого есть инициатива: один составляет индекс, другой размножает литографическим способом наши переводы, пишет доклады. Хотелось бы со всеми делиться.

Я благодарю за всю радость, я благодарю за всю боль. Но поверх всего нужно хранить твёрдость духа.

29 января. Воскресенье

15 января начались наши детские утренники, сегодня – уже третье воскресенье. Ведут их Грузинь и Якобсон. Грузинь преподаёт в рижском детском садике, у неё большой опыт. В детских глазах сверкает радость, радостно и нам. Ныне приходят 8-12 детей, у двоих родители не состоят в Обществе. Сегодня дети уже расселись за специально изготовленными столиками. Занимаются, как в детском саду. Хочу выпросить разрешение, тогда могло бы приходить и больше детей, чьи родители – не члены Общества. Моя Гунта часто мечтает о «поездке в Ригу». Приходят и дети Гаральда.

20 января министр Берзинь наконец поставил резолюцию о перерегистрации нашего Общества. Великолепно! И как же весь год мы заботились и боролись! Устав положено было получить уже в среду, но задержались, ибо Валковский предложил изменение, а именно – дополнить один пункт: «председателя и правление следует избирать на один год, то есть до следующего общего собрания членов». О необходимости этого дополнения в министерстве ни у кого не было ясности, потому они обратились к юрисконсульту. Если завтра не будет ответа юрисконсульта, то примут устав в неизменённом виде.

12 февраля Е.И. празднует свой шестидесятилетний юбилей. Потому мы уже в ноябре решили доставить ей приятную неожиданность: спешно напечатать первый том её писем и послать к юбилею. Набрать и отпечатать 32 печатных листа за полтора месяца было непросто, потому в печатне работали и в ночную смену. Наконец, 21 января вечером книга по почте отправилась в Индию, притом в чудном красном переплёте. Гаральд добыл очень красивую дорогую ткань пурпурного цвета, один экземпляр книги он подарил и мне. Огромное спасибо надо сказать и Мисинь, и чете Блюменталь, которые до поздней ночи читали корректуры. Первый и три последних листа оттиснули пока только вручную. Окончательно всю книгу приготовят для цензуры только после того, как придёт отзыв Е.И. Нечего и спешить, ибо разрешение распространять книгу дано только со следующего года, и Е.И. желает также, чтобы на титульном листе стоял 1940 год. Последнее всё же выполнить будет трудно, теперь на временном листе мы этот год поставили. Обо всём этом я ещё буду с Е.И. переписываться. Сегодня после долгого времени я написал длинное письмо, но о «Письмах» ещё не упоминал, может быть, они их ещё не получили. Кроме того, мы послали поздравительный адрес, на одном листе подписались друзья из Таллина и из Каунаса. Странно, что по дороге в Каунас письмо где-то «задержалось» на целую неделю (!) и каунасцы не успели переслать его Серафинене. Как же цвести и активно действовать культуре, когда всюду недоверчиво следят «цензоры»? Неспроста Н.К. в нескольких последних своих письмах повторяет и подчёркивает слова президента Латвии: «Латвия страна справедливости, и потому в ней не может быть притеснений». В этом повторении Н.К. – желание, чтобы это так в действительности и было! Поздравление подписали и члены Общества из Даугавпилса и Тукумса. Гаральд горячо заботился о репродукциях, поместил и две, что прислали из Праги для корректуры: «Преподобного Сергия» и «Ашрам». Кроме того, поместили и «Матерь Агни-Йоги», и «Матерь Мира». Наконец, мы отослали ещё один подарок – чудную расписанную вазу, которую изготовила наша Галичка, юная девушка, посещающая частную художественную студию.

С Новым годом Общество поздравил и посол в Вашингтоне А.Бильманис, под подписью добавил: «Тоже поклонник Рериха». Нам было радостно, ибо Бильманис из правительственных кругов. Где только не обнаруживаются доброжелатели!

В Шанхае образовался Комитет Пакта Рериха, руководят им Данилевский, Бонч-Томашевский и Зенкевич. Такое общество необходимо в качестве противовеса тёмному центру Батурина, который ныне нападает не только на Рериха, но и на Учение. Но насколько сам Томашевский наделён чувствознанием и тактом? Неудачной оказалась его книга на английском языке, где он затрагивает Братство и где поместил некий «Планетарный ультиматум». А теперь мы получили из Шанхая какое-то воззвание о распространении Учения и единении, которое подписали «Вестники Гауризанкара», с той же эмблемой («человеческими руками и ногами»), которую мне прислал Томашевский. Кто им дал право называться вестниками Высочайшего, ибо гора Гауризанкара в известной мере символизирует и Братство? В этом есть нечто ребяческое, но ведь работникам Культуры надо быть начеку относительно каждого своего шага.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: