Основные методические требования
живым людям, но не неодушевленным предметам», — безапелляционно заключает редактор. Сразу два надуманных ограничения: только людям и только живым. Хотя загляни редактор в толковый словарь русского языка, он увидел бы, что у глагола посвящать не одно, а три значения, среди которых и такое: «затратить на какое-либо дело, занятие и т.п.» и пример: «...ему лучше всего было посвятить себя кабинетным занятиям. Куприн».
Другой редактор в фразе Как оградить детей от инфекции?— подчеркивает слово оградить, ставя вопрос, видимо, потому, что приемлет только одно значение этого глагола, буквальное — обносить оградой, забывая о переносном — оберечь, предохранить, отделить от чего-нибудь.
Конфуз с более сложным случаем многозначности слова испытал хорошо знакомый автору редактор, который стал заменять в рукописях слово качественный (в значении «хорошего качества») словом доброкачественный или высококачественный. Свою правку он объяснял просто и убедительно: вещей, которые не обладали бы каким-либо качеством не бывает (плохим или хорошим — другое дело). «Нет, например, — рассуждал он, — бескачественной печати. Если автор хочет сообщить читателю, что печать высокого качества, то лучше, если он так и напишет: высококачественная печать, а не качественная печать, поскольку любая печать (и хорошая, и плохая) качественная, только в одном случае хорошего или высокого качества (доброкачественная или высококачественная), а в другом — низкого, плохого качества (низкокачественная)». И так он изгонял слово качественный много лет, что и заставило его засомневаться: так ли уж он прав, поступая подобным образом. «Может быть, — стал думать он, — слово качественный приобрело в речевой практике значение .Доброкачественный", а переиграть речевую практику невозможно». И лишь такое рассуждение побудило его заглянуть в толковый словарь. И оказалось, что даже в толковом словаре под редакцией Д. Н. Ушакова, составленном в середине прошлого века, слово качественный имеет и значение хорошего качества (пример: качественное определение объекта), и в сло-ВаРе С. И. Ожегова прямо написано: «качественный — ...2. Лучший, высокий по качеству (качественные стали)». Прав-
Глава 13. Анализ и оценка языка и стиля
да, в академическом Словаре русского языка (2-е изд. М., 1982) у слова качественный сделана помета разг., что говорит о не вполне обоснованном распространении слова в этом значении во все стили речи.
Вывод ясен: редактор обязан помнить о многозначности слова и дружить со словарями, памятуя ограниченность своих знаний.
Другая причина субъективности в правке и замечаниях — бездумное следование мнению какого-либо крупного авторитета, который свои пристрастия в языке с большой силой и убежденностью выдает нередко за объективную закономерность. Это исторический факт, что великие авторитеты в языке, выдающиеся художники слова порой становились гонителями вполне допустимых слов. Категорически следуя их мнениям, редактор неизбежно будет вносить хотя и не свои, но субъективные, не вызванные объективной необходимостью поправки.
К. С. Горбачевич в своей книге «Нормы современного русского литературного языка» (М, 1978) привел убедительные примеры воинственного, но малообоснованного, чисто субъективного неприятия слов некоторыми русскими писателями-классиками.
Л. Н. Толстой не любил слова зря и избегал его в своих произведениях, считал совершенно бессмысленным.
Безосновательную, чисто субъективную антипатию к некоторым словам (лексическую идиосинкразию, как определил ее критик А. Лейтес в статье «Возможности слова» /Лит. газ. 1965. 25 мая/) испытывают и писатели, а также авторы-ученые XX века. К. Федин осуждал слова киоск и боевитость, Б. Лавренев испытывал физическую ненависть к словам учеба (вместо учения) и зачитать (вместо прочесть или прочитать). Непримиримую враждебность к слову учеба испытывал и Ф. Гладков. К. Паустовский в «Книге скитаний» пишет о том, что «ко многим словам, таким, как поприветствовать, боевитый, я испытывал такую же ненависть, как к хулиганам».
Блок, например, решительно отверг слово принципиально. «Что значит — принципиально? Такого и понятия-то нет...».
Демьян Бедный в одном из стихотворений слово сберкасса приводил как образец «порчи языка».
1
13.1. Основные методические требования
Сергей Вавилов терпеть не мог вспомогательный глагол является. «О чем угодно можно сказать по-русски без „является"», — утверждал он.
Каждый писатель вправе не употреблять слов, которые ему не нравятся, но когда они на этой основе делают обобщающие декларации, то следовать им было бы явной ошибкой. Ибо нет слов плохих и хороших. Все дело в контексте. И если слово не противоречит само по себе законам языка, то объективно судить, хорошее оно или плохое в данном тексте, можно, лишь исходя из задач и специфики этого текста, из совокупности всех слов, употребленных в нем.
Вот почему редактору никак нельзя подчиняться даже таким авторитетам, как В. Г. Белинский, тем более что его стилистические замечания связаны с речевой практикой первой половины XIX века.
В. Г. Белинский справедливо писал, что «употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово, — значит оскорблять и здравый смысл и здравый вкус». В качестве примера он приводил слова утрировать и преувеличивать: «...ничего не может быть нелепее и диче, как употребление слова „утрировать" вместо „преувеличивать"».
Может быть, для своего времени Белинский и был прав. Может быть, тогда слово утрировать было равносильно преувеличивать, ничем от него не отличалось. Но сегодня это слово — уже синоним к слову преувеличивать и означает не просто преувеличивать, а преувеличивать грубо, упрощенно, нарочито подчеркивая что-то, выпячивая одну из сторон. И русский язык выиграл от того, что рядом со словом преувеличивать оказалось слово утрировать. Правда, уместно оно не везде, как книжное по окраске и не утратившее оттенка своего иностранного происхождения, но суть дела от этого не меняется.
Субъективность и односторонность оценки стиля особенно наглядно продемонстрировал А. Ф. Писемский, написавший А. Н. Майкову по поводу его стихотворений:
Дурочка - чудо, а Ребенок прелесть, только в первой употреблено одно слово неправильно «воркотня». Этого слова, во 1-х, я не слыхал, а если оно и есть, то может произойти только от слова ворковать, что значит нежничать, а не
Глава 13. Анализ и оценка языка и стиля
ворчать. К милому моему поэту я придирчив, как Покровский,- мне хочется, чтоб у него все было безукоризненно (Писемский А. Ф. Письмо к А. Н. Майкову. < 12 марта 1854 г.> // Писемский А.Ф. Письма. М.; Л., 1936. С. 62).
Если бы Писемский не полагался в критике только на свой словарь и свое языковое чутье, а проверил бы по словарю Даля, то увидел бы, что там слово воркотать, от которого образована воркотня, имеет и значенье «ворчанье». Так что А. Н. Майков вправе был употребить это слово.
Итак, не каждое высказывание тех, кто стал авторитетом в области слова, заслуживает равного доверия. Слепо следовать нельзя даже за крупным авторитетом.
Это не отменяет рекомендации, что ко многим суждениям о стиле выдающихся мастеров слова редакторам надо внимательно прислушиваться и опираться на эти суждения в своей работе.
Например, нельзя не следовать за великими в том, что следует ценить в стиле авторов.
Так, А. С. Пушкин особенно ценил в текстах П. А. Вяземского их своеобразие и остроту:
...за одну статью Вяземского в Телеграфе отдам три дельные статьи Московского i тника. Его критика поверхностна или несправедлива, но образ его побочных мыслей i их выражение резко оригинальны, он мыслит, сердит и заставляет мыслить и с важное достоинство, особенно для журналиста (Полн. собр. соч. Т. 13. С. 340).
С Пушкиным был солидарен и сам Вяземский, когда оценивал речь вице-президента Киевского отделения Библейского общества Орлова:
Я ее читал с отменным удовольствием: много неправильности в слоге, но всегда сила, всегда живопись, везде отпечаток ума бодрого и души плотной (Остафь-евский архив. Т. 1. С. 29).
О простительности незначительных погрешностей стиля при общей простоте и ясности слога писал в рецензии на книгу Н. Д. Телешова «За Урал...» И. А. Бунин:
От всей книжки веет такой неподдельной искренностью и простотой, что читатель легко прощает автору встречающиеся местами погрешности против синтаксиса (например: «едва входишь во двор, стоит на особом постаменте огромная чугунная пушка», стр. XVI) (Лит. наследство. Т. 84, кн. 1. С. 331).
Не чуждаться неологизмов призывал Вяземский:
/3. /. Основные методические требования
Я перевел в речи государя: esprit de parti - дух сообщничества. Слова этого у нас нет: тем лучше. Лучше в словах самовласничать, чем известному уже слову дать насильственное значение (Остафьевский архив. Т. 2. С. 65).
Нельзя не прислушаться к их осуждению стиля нейтрального, обезличенного. В художественном произведении он вызывал их неприятие. Например, И. А. Гончаров писал:
Писатель... думающий на одном, говорящий на другом, нейтральном языке,-невозможен (Лит. наследство. Т. 87. С. 22).
Любопытно, за что Л. Н. Толстой резко критиковал язык и стиль некоторых научных сочинений и художественных произведений. Он говорил Н. Н. Гусеву:
- Этот научный язык... Это - желание скрыть свое незнание, точно так же, как литературный язык - желание скрыть то, что нечего сказать (Гусев Н. Н. Два года с Л. Н.Толстым. С. 147).
Наукообразный стиль осуждал в письме к И. С. Тургеневу критик П. В. Анненков:
...Я прочел на досуге громадный том Вудке «История письмен». Он начинает ее с татуировки диких, находя в ней первый зародыш письменности и переходя через живопись мексиканцев, словоизображения китайцев, гиероглифы египтян и клины ассирян, доходит до первой азбуки финикийской - за 1000 лет до Рождества Христова. Картина усилий человечества дойти до азбуки - изумительная, но читать Вутке - это... то же, что кули с песком тащить на гору. Лет через 15 какой-нибудь новый Ренан расскажет книгу Вутке яснее и любезнее (Рус. обозр. 1898. Т. 51. Май. С. 25-26).
Суждения писателей-редакторов о том, как относиться к слову, более чем поучительны. В. Г. Короленко обобщал в одном из своих редакторских писем:
Слово - это не игрушечный шар, летящий по ветру. Это орудие работы: оно должно подымать за собой известную тяжесть. И только по тому, сколько оно захватывает и подымает за собой чужого настроения, мы оцениваем его значение и силу (Собр. соч. Т. 10. М., 1956. С. 395).
И. А. Гончаров проницательно выявлял значение языка в письме к одной своей корреспондентке:
...Язык - все. Больше всего языком человек принадлежит своей нации. <.„> Различие языков никогда не допустит до совершенного, интимного, искреннего сближения. Язык - не есть только говор, речь: язык есть образ всего внутреннего
Глава 13. Анализ и оценка языка и стиля
человека: его ума, того, что называют сердцем, он выразитель воспитания, всех сил умственных и нравственных - недаром сказано: le style c'est I'homme. Да, язык есть весь человек в глубоком, до самого дна его природы, смысле. Ему учатся не по тетрадям и книгам, в гостиной у папа и мама - а первый учитель кормилица с своими а/у, агу... и другими междометиями, потом нянька с своими прибаутками и сказками, затем куча товарищей и подруг (русских мальчиков и девочек), начиная с деревенских и до школьных сверстников, язык народа, купцов, мещан, язык ремесел, а затем уже обработанный, чистый, книжный или литературный язык в образцовых писателях. Стало быть, язык, а с ним русскую жизнь всасывают с молоком матери - учатся и играют в детстве по-русски, зреют, мужают и приносят пользу по-русски. Он то же для человека, что родной воздух (Лит. наследство. Т. 87. С. 15).
Многие русские писатели оставили в наследство всем литераторам, редакторам в том числе, высказывания о желательности простоты слога, близости его к народному языку. Чтобы не отклоняться от основной линии темы, приведу только свидетельство писателя А. И. Эртеля о словах Л. Н. Толстого по этому поводу, которые он слышал от Льва Николаевича в Москве:
Надо стараться писать так, чтобы меня понял даже китаец; «то, чего я достигну, стараясь писать так - это и будет самым лучшим изложением». То есть это не значит подделываться под китайца или под народ, но это значит брать предмет, стремясь к возможной, обусловленной самим предметом простоте (Эртель А. И. Письма. М., 1909. С. 274).
Так что прислушиваться к словам мастеров редакторам надо. Обязательно надо. Их опыт работы со словом драгоценен и по сути, и как образец неустанного труда. К. Федин писал:
Самое трудное для меня - работа над словом. Чем руковожусь я, предпочитая одно слово другому? Во-первых, слово должно с наибольшей точностью определять мысль. Во-вторых, оно должно быть музыкально выразительно. В-третьих, должно иметь размер, требуемый ритмической конструкцией фразы. Трудность работы состоит в одновременном учете этих трех основных требований. К ним надо прибавить два других, не менее сложных: в авторской речи надо избегать частых повторений одного и того же слова, нельзя употреблять изношенных, вульгарных, мнимо красивых слов.
О своей скрупулезной работе над стилем пишет и Л. Пантелеев (см.: Октябрь. 2001. № 8. С. 179—180). Из его рассказа
13.1. Основные методические требования
особенно ясно, какими тонкими и вдумчивыми должны быть анализ и оценка стиля редактором. Под напором редакторов Л. Пантелеев, например, вынужден был заменить слова сукин сын, которыми мысленно припечатывал герой «Пакета» своего конвоира («И все молчит этот Зыков, сукин сын»):
Сукин сын, конечно, очень скоро полетел к чертовой матери. Достойной замены ему я не нашел. В последующих изданиях рефрен этот звучит или так:
«И все молчит этот Зыков-подлец...»
Или когда редактором оказывалась особенно рьяная гувернантка - просто:
«И все молчит этот Зыков...»
Как ни смешно это звучит, а для автора исчезновение этого «сукина сына» было очень тяжелой утратой. Как я сейчас понимаю, понадобился он мне не только для ритма (и уж, конечно, не для того, чтобы «отвести душу», выругаться), а потому, что нагромождение «з-с-з-с-с-с-с-з-с-с» подчеркивало зловещий характер сцены и переживаний героя. Кроме того, и ботиночки как-то лучше поскрипывали» (с. 180).
Особенно полезны для редакторов письма великих русских писателей, содержащие замечания по присланным им рукописям. Превосходное знание ими родного языка и тонкий вкус делают эти редакторские по сути письма превосходной стилистической школой для редакторов и авторов. Как правило, замечания тяготевшего к редактированию А. П. Чехова или профессионально занимавшихся им М. Е. Салтыкова-Щедрина и В. Г. Короленко носили в основном объективный характер.
Приведу в качестве примера одно письмо А. П. Чехова литератору конца XIX века Н. А. Хлопову, приславшему Чехову для оценки свою пробу пера. Прочитав его рассказ, Чехов написал ему, что рассказ «хорош и, вероятно, пойдет в дело», но предупредил автора:
Если Вы рассчитываете на него как на серьезный шаг и дебютируете им, то в этом смысле, по моему мнению, он успеха иметь не будет. Причина не в сюжете, не в исполнении, а в поправимых пустяках - в чисто московской небрежности в отделке и в кое-каких деталях, неважных по существу, но режущих глаза.
Начать с того, что то и дело попадаются фразы тяжелые, как булыжник. Например, на стр. 2 фраза: «он заходил ко мне два раза в продолжение получаса». Или: «На губах Ионы появилась долгая, несколько смущенная улыбка». Нельзя сказать «брызнул продолжительный дождь», так, согласитесь, не годится фраза «появилась долгая улыбка» (Поли. собр. соч. и писем. Письма. Т. 2. С. 199-200).
Глава 13. Анализ и оценка языка и стиля
Редакторская субъективность проявляется также в том, что у редактора в борьбе за правильность речи порой просыпаются и утверждаются черты пуризма, он превращается в поборника речи дистиллированной, лишенной естественного своеобразия.
Редакторы-пуристы особенно боятся якобы грубых, а на самом деле народных слов. Любое отклонение от книжной речи воспринимается как недопустимое.
Доктор медицинских наук П. П. Кожевников в «Заметках редактора научной медицинской литературы» (Рус. речь. 1968. № 1) протестует против того, чтобы в печатные медицинские издания проникали такие вульгарные, как он их характеризует, слова, как «простыть, прыщи, плешь, помусолить, раздирать (кожу), врачиха, и другие. Опытному редактору их легко устранить» (с. 44). Никаких сомнений у П. П. Кожевникова, что устранять их нужно непременно, нет. Между тем ни слово прыщ, ни слово плешь к вульгарным не относятся. Толковые словари лишь слово плешь относят к просторечным, но не вульгарным. Устранять и заменять названные П. П. Кожевниковым слова надо не во всех случаях, а только в научной медицинской литературе, с которой он имел дело. В ней, действительно, подменять термины просторечными словами не годится.
Еще одна беда ожидает автора, когда редактор, чей словарь и знания лексики родного языка намного уступают словарю и знаниям автора, не признает за ним права пользоваться словами, которые редактору неизвестны. Такой случай со слов Т. Г. Габбе описала в своем дневнике Лидия Чуковская:
Туся [Т. Г. Габбе] рассказала мне подробно и изобразила в лицах безобразную сцену в Гослите между Мясниковым [главным редактором Гослитиздата], редакторшей и Самуилом Яковлевичем Маршаком. Редакторша сделала С. Я. замечания. Такие, например:
- Сапоги с подборами? Что за подборы? Такого слова нет. С. Я. потребовал Даля. Подборы нашлись.
- Все равно, мне как-то не нравится, - сказала редакторша. С. Я. сначала что-то уступал, потом взорвался:
- Это неуважение к труду! Я лучше возьму у вас совсем свою книгу!
- И возьмите! - крикнул Мясников.
13.1. Основные методические требования
Тут вмешалась Туся и стала успокаивать и улаживать. Жаль, в данном случае скандал мог бы быть победоносен (Чуковская Л. К. [Избр. соч.]: в 2 т. М. : Арт-флекс,2001.С289).
Итак, тот, кто критикует или правит текст стилистически, в большинстве случаев искренне стремится улучшить произведение, но если он при этом не умеет отделить справедливых, объективных требований от субъективных пристрастий, то на самом деле не столько улучшает стиль, сколько подчиняет его своему вкусу, делая удобным для собственного восприятия. С одной стороны, тут сказывается сила привычки, с другой — свои и чужие (под влиянием авторитетов) предрассудки.
Стать выше этих пристрастий и предрассудков, знать законы языка и критиковать текст, исходя только из них, а также из особенностей и задач контекста, — вот что необходимо редактору для полноценного анализа языка и стиля.
Третье требование — осторожно, осмотрительно пользоваться правилами и рекомендациями нормативной грамматической стилистики.Выдвигать это требование приходится по двум причинам:
1) потому, что некоторые редакторы пользуются правила ми и рекомендациями грамматической стилистики грубо прямолинейно, не сообразуясь с особенностями и задачами контекста;
2) потому, что язык произведения — вещь вообще чрез вычайно тонкая, и шаблонные действия могут его уродовать, а не улучшать.
Когда уже упоминавшийся доктор медицинских наук П. П. Кожевников в своих «Заметках редактора научной медицинской литературы» (Рус. речь. 1968/?/. № 1) приводит пример неудачно, в нарушение нормы, использованного местоимения:
Брумит описал больного, имевшего сужение пищевода, которое он связывал с лейшманиозом (с. 48), -
то он прав, спрашивая: «Кто он? — Брумит? Больной?» Ведь ближайшее к местоимению существительное больного, и формально, а также по закономерности восприятия он — больной. А значит, редактор вправе обоснованно требовать заме-
Глава 13. Анализ и оценка языка и стиля
ну местоимения, хотя читатель после недолгого размышления поймет, что он не больной, а именно Брумит. Впрочем, лучше не заставлять читателя размышлять по таким поводам, теряя время.
Но не всегда следует отказываться от местоимения по такой формальной причине.
Правилен ли, нуждается ли в исправлении такой текст:
Перед окном разбит палисадник, и на самой средней клумбе, под розовым кусточком, лежала собака и тщательно грызла кость. Софья Петровна увидала ее.
«Ее — получается кость»,— обязательно отметит редактор, знающий установленное нормативной грамматической стилистикой правило: местоимение заменяет ближайшее к нему существительное того же рода и числа.
Но будет ли он прав, если потребует от автора заменить местоимение существительным?
Нет, потому что иногда связь между местоимением и существительным определяется не формально (порядком слов), а когда другое прочтение невозможно, противоречит здравому смыслу. В таких случаях — а именно с одним из них мы имеем дело — никакой двусмысленности или неясности не возникает, читателю все ясно, и придираться к фразе можно лишь по формальному, некорректному здесь поводу.
Иван Сергеевич Тургенев, которому принадлежит эта фраза из «Муму» (лишь слово барыня мы для конспирации заменили Софьей Петровной), не считал зазорным употребить здесь местоимение, видимо, потому, что понимал: у читателя перед глазами собака, грызущая кость, а не кость в зубах у собаки, и местоимение ее всякий не задумываясь отнесет только к главной видимой «персоне». К тому же у Тургенева за процитированной выше фразой следует:
- Боже мой! - воскликнула она вдруг. - Чья это собака?
Конечно, в принципе лучше избегать всякой возможности двойного прочтения и избавляться от таких конструкций, но нет правил без исключения. Если при отказе от местоимения синтаксический строй фразы усложнится, фраза потеряет упругость, энергию, будет восприниматься хуже, а двоякое прочтение, как в нашем случае, маловероятно, вряд ли
13.1. Основные методические требования
стоит устранять незначительный и сомнительный недостаток ценой добавления другого, существенного.
Грамматическая стилистика обоснованно требует воспроизводить так называемый парный союз Не только, но ив полном объеме без пропуска или замены какой-либо из составных частей.
Но вот мы читаем у М. А. Булгакова:
Как видите, его терзает бессонница. Она мучает не только его, но его верного сторожа, собаку (Булгаков М. А. [Избранное]. М., 1973. С. 796).
Если следовать изложенной выше норме, то следовало поправить Булгакова:
Он мучает не только его, но и его верного сторожа, собаку.
Однако при этом образуется трудно произносимое сочетание «о и е» (подчеркнуто в примере), которое, возможно, и заставило Булгакова опустить «и», хотя, конечно, можно было использовать и другой вариант, дабы не нарушать норму:
Она мучает не только его, но и верного его сторожа, собаку.
Правда, в этом случае текст начинает звучать несколько напыщенно, торжественно патетически, что вряд ли здесь уместно, тем более что Булгакову присущ более спокойный тон вообще. Так что приходится согласиться с вариантом автора, хотя и с отклонением от стилистической нормы.
Редактор должен знать язык профессионально. Для него слова «владеть языком» означают не только совершенное знание лексики, фразеологии, норм синтаксиса, знание процессов языка, но и знание его теории, специально-языковедческие знания, поскольку редактору приходится решать на практике самые разнообразные речевые задачи. Успешно решить их можно, только опираясь на солидную теоретическую основу.
К сожалению, такой основы редактору часто не достает. Урывки же теоретических знаний, их поверхностное усвоение ведут во многих случаях к субъективным и произвольным решениям и рекомендациям.
Короче говоря, шаблонные решения при работе над языком противопоказаны. Одно и то же правило нормативной стилистики в одних случаях, при одних условиях применимо, а в других совершенно не подходит. Вот и получается,
Глава 13. Анализ и оценка языка и стиля
что редактору каждый раз приходится анализировать текст, прежде чем решать, нарушено в нем правило стилистики или нет.
В другом стихотворении того оке цикла, напечатанном в другом журнале, поэт... — написал автор. Нашелся редактор, который недрогнувшей рукой подчеркнул повтор слова другой как стилистический недостаток. Не оправданный в самом деле повтор одних и тех же слов, вызванный лишь тощеньким словарным запасом автора, делает текст менее выразительным и точным. Но в нашем тексте автор повторяет слово другой не от бедности словаря. Этим он старательно подчеркивает сходность одних и тех же явлений в творчестве поэта, несмотря на различие условий (и стихотворение другое, и орган печати другой). Такой повтор стилистически и логически оправдан, полезен, выразителен.
Можно привести десятки ярких примеров из произведений наших классиков с намеренными, художественными повторами слов. Лидия Чуковская, измученная неоправданными придирками редакторов, приводит их, в частности, в своей книге «В лаборатории редактора» (2-е изд. М., 1963. С. 139—142). Эти примеры очень полезно перечитывать редакторам, пользующимся арифметическими методами критики стиля.
Красочную картину общения автора с редактором по поводу арифметических редакторских замечаний нарисовал в письме к Л. Чуковской писатель Л. Пантелеев (см.: Октябрь. 2001. № 8. С. 178-179):
Немытый, замазанный лиловыми чернилами палец лихорадочно листает рукопись.
- Вот. Тут у вас на одной странице шесть раз употреблена частица «не».
- Где?
- Вот тут.
- Ну и что ж? Ведь это - не описка и не результат небрежности, этого требу ют и логика, и грамматика, и самый строй фразы...
- Да... Но все-таки... Если бы можно, я бы вас попросила убрать в двух или трех случаях.
И вот - неизвестно даже из каких соображений: из малодушия ли, из жалости или уже просто по привычке - начинаешь торговаться с этой миловидной ведьмой и наконец сторговываешься - убираешь одну частицу «не».
13.1. Основные методические требования
Стоит сунуть в рот палец... Редактор смелеет:
- Вот еще птичка... Позвольте, что тут такое? Ах да. Тут у вас в одном предло жении три сказуемых подряд. Так, по-моему, нельзя все-таки.
- Почему нельзя? Одного не хватило. Вот я и взял три.
- Не знаю. Я не встречала такого. Конечно, я не настаиваю, но если не труд но - подумайте, пожалуйста.
Свирепеешь, скрипишь зубами, сжимаешь кулаки, но сдерживаешь себя и обещаешь подумать. А вечером роешься в книгах - листаешь Аксакова, Бунина, Тургенева, Чехова - и выписываешь на отдельных листочках примеры из классиков, призванные поддержать твое злосчастное предложение с тремя сказуемыми.
Четвертое требование — осторожно следовать рекомендациям о необходимости стилистической однородности текста и о предпочтительности одного приема изложения перед другими.
Так, автор украинского учебника «Загальне редагування. Нормативни основы» (Общее редактирование. Нормативные основы» (Львов, 2001) 3. В. Партыко настойчиво рекомендует заменять любые слова другого стиля речи, чем стиль текста произведения. Опасность такой рекомендации в том, что редакторы, прямолинейно ей следующие, в стремлении достичь стилистической однородности текста заменой одних слов другими, могут обеднить текст, оскопить его, поскольку нередко к словам другого стиля автор прибегает для большей красочности и выразительности текста.
Конечно, когда в деловом тексте автор его безосновательно пользуется разговорно-просторечными словами, точно так же как в публицистическом или художественном автор злоупотребляет без стилистической цели канцелярскими штампами — это стилистический дефект, с которым надо бороться. Тут редактору на помощь должно прийти языковое чутье, языковый вкус, чувство меры. Если же он станет Устранять канцелярские штампы в деловом тексте только потому, что многие писатели справедливо объявили им войну в не деловых текстах, то он допустит ошибку. Точно так же, если он начнет изгонять просторечные слова из научного текста только потому, что они принадлежат к другому стилю речи.
Очень хорошую статью «В защиту делового штампа» (о полезности штампов в деловом тексте и их вредоносности
Глава 13. Анализ и оценка языка и стиля
в текстах не деловых) опубликовал в журнале «Русская речь» преподаватель из Харькова В. М. Богуславский (1968/?/. № 6. С. 33-38).
Цельность стиля, в том числе и в лексике, необходима. Об этом редакторское письмо А. П. Чехова к писателю И. Л. Леонтьеву (Щеглову):
...всю музыку Вы испортили провинциализмами, которыми усыпана вся середка [рассказа «Идиллия]. Кабачки, отчини дверь, говорит и проч.- за всё это не скажет Вам спасибо великоросс. Язык щедро попорчен... (Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Письма. Т. 2. С. 205).
Многие слова могут принадлежать к нескольким функциональным стилям, что также ограничивает рекомендацию 3. В. Партыко.
Другой автор, О. И. Слуцкий, рекомендует авторам (а значит, и редакторам) писать только короткими фразами, как более понятными. Это справедливо, но не всегда это лучший способ изложения. Отказаться вовсе от сложных, длинных предложений — значит отказаться от одной из возможностей речи, что не может не обеднять текст и не затруднять автору передачу сложной мысли, а то и делать эту передачу невозможной.
Сторонникам стилистической безличности текста полезно помнить высказывание Макса Вебера:
В каждом труде, достойном внимания, должна отражаться личность автора» (Вебер М. «Объективность» познания в области социальных наук и социальной политики // Культурология. XX век: антология. М., 1995. С. 572).
А рекомендации, подобные приведенным выше, как раз и могут привести к тому, что не дадут личности автора отразиться в его тексте.
Да, сложные фразы понять, как правило, труднее, чем простые, короткие. Социолог Ганнинг вычислил даже «индекс туманности», который равен
ПМ+2МП
где ПМ — среднее число слов в одном предложении, а МП — число многосложных слов на каждые сто слов. С помощью
13.2. Приемы устранения распространенных ошибок
этой формулы он определял «степень туманности» в различных изданиях (Эпштейн С. Большой бизнес и идеология // Коммунист. 1970. № 13. С. 113).
Такой, арифметический подход к тексту представляется однобоким и механистичным. Текст из коротких фраз может вполне поспорить по туманности с текстом из сложных фраз. Да и сложные фразы могут быть очень простыми по синтаксису и не менее понятными, чем простые короткие.
Пятое требование — знать приемы анализа, помогающие замечать типичные нормативно-стилистические ошибки и развивать эти приемы в навыки.Без таких навыков многочисленные, часто случайные, упущения в тексте и мелкие погрешности стиля будут проскальзывать в печать. Приемам, навыкам, помогающим замечать, а значит, и устранять типичные стилистические ошибки и погрешности, посвящен следующий подраздел главы.
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|