Глава 13. Анализ и оценка языка и стиля

Вот этого уже достаточно, чтобы сделать вывод: автор не чувствует неловкости повторяемых случайно одинаковых и однокоренных слов, снижающих качество стиля. Автор не слышит свой текст. Это, видимо, его слабое место. Надо быть начеку. Надо заставить текст звучать. Это нужно делать все­гда, но в данном случае особенно.

Беда, однако, в том, что редактор, случается, начинает подмечать типичную для автора стилистическую погрешность лишь к концу рукописи, и тогда ему приходится читать все сызнова, чтобы устранить эту погрешность везде и в ранее прочитанной части текста.

Иногда же редактор, поглощенный целиком решением других задач критики текста, вовсе не замечает некоторых типичных погрешностей и спохватывается, когда уже по­здно.

Другое дело, если типичные ошибки автора определены заранее, при оценочном чтении. Тогда при шлифовочном чтении ничего не будет упущено.

Но главное достоинство работы, начатой с определения особенностей языка и стиля произведения, конечно, в дру­гом. Вряд ли можно без специального анализа, без специаль­но поставленной цели по-настоящему понять источники со­вершенства и несовершенства авторского стиля, а значит, узнать, что же, собственно, надо делать автору и редактору, чтобы улучшить стиль. Тот, кто читал «Золотую розу» К. Па­устовского, уже не сможет забыть описанный там эпизод с рассказом писателя Андрея Соболя.

В 1921 г. Паустовский работал секретарем в одесской газете «Моряк». «Од­нажды,- рассказывает он, - Соболь принес в "Моряк" свой рассказ, раздерган­ный, спутанный, хотя и интересный по теме и, безусловно, талантливый.

Все прочли этот рассказ и смутились: печатать его в таком небрежном виде было нельзя. Предложить Соболю исправить его никто не решался. В этом отно­шении Соболь был неумолим - и не столько из-за авторского самолюбия... сколь­ко из-за нервозности: он не мог возвращаться к написанным своим вещам и терял к ним интерес.

Выручил редакцию «корректор, старик Благов, бывший директор самой рас­пространенной в России газеты "Русское слово", правая рука знаменитого Сыти­на». Он пришел поздно вечером к Паустовскому и предложил: «Вот что... Я все думаю об этом рассказе Соболя. Талантливая вещь. Нельзя, чтобы она пропала.

13.1. Основные методические требования

<„.> Дайте мне рукопись. Клянусь честью, я не изменю в ней ни слова. Я останусь здесь... И при вас я пройдусь по рукописи».

«Благов кончил работу над рукописью только к утру. Мне он рукописи не пока­зал, пока мы не пришли в редакцию и машинистка не переписала ее начисто

Я прочел рассказ и онемел. Это была прозрачная, литая проза. Все стало вы­пуклым, ясным. От прежней скомканности и словесного разброда не осталось и тени. При этом, действительно, не было выброшено или прибавлено ни одного слова...

- Это чудо! - сказал я. - Как вы это сделали?

- Да просто расставил правильно все знаки препинания. У Соболя с
ними форменный кавардак. Особенно тщательно я расставил точки. И аб­
зацы. Это великая вещь, милый мой. Еще Пушкин говорил о знаках препи­
нания. Они существуют, чтобы выделить мысль, привести слова в правиль­
ное соотношение и дать фразе легкость и правильное звучание. Знаки пре­
пинания - это как нотные знаки. Они твердо держат текст и не дают ему
рассыпаться».

Паустовский рассказал эпизод с Андреем Соболем для того, чтобы показать силу знаков препинания. А для нас этот эпизод интересен другим — редакторским талантом Благова, его умением увидеть языковые особенности произведения, понять, в чем сила и слабость авторского языка. Именно это позволило ему блестяще решить редакторскую задачу и дать, по словам самого Соболя, чудесный урок автору, который стал чувствовать себя «преступником по отношению к своим прежним вещам».

Такого рода разбор поучителен не только для оценивае­мой работы автора, но и особенно для его будущих работ.

Есть еще одна причина первого требования и еще одна польза от него.

Если редактору придется самому править авторский текст, то при соблюдении этого условия он лучше выполнит свою задачу, поскольку одно из требований к редакторской прав­ке — пользоваться не своими, а авторскими языково-стили-стическими средствами (иначе правка будет выглядеть как заплата другого цвета, как нечто чужеродное). Для того же, чтобы перевоплотиться в автора, овладеть его лексикой, синтаксисом, его стилем мышления и речи, требуется ис­следование этого стиля, определение его специфических особенностей.

Глава 13. Анализ и оценка языка и стиля

В умении определять манеру автора можно поучиться у В. П. Боткина, который писал П. В. Анненкову о стиле ис­торика Кудрявцева 07.03.1851:

Ловко охарактеризовали вы книгу Кудрявцева и тонко подметили ее хорошие стороны. С вашим мнением я с удовольствием соглашусь, но прибавлю только, что у автора в то же время есть какая-то странная неохота прямо высказывать свою мысль: он всегда подходит к ней исподтишка, помаленьку, выговаривает ее не вдруг. Такой процесс не столько служит для пользы читателя, сколько для личного удовольствия самого автора, который находится еще в медовом месяце истори­ческого изложения и, как любовник, не наговорится с своею любезной. Книга полу­чила от этого излишнюю длинноту, и длиннота лежит также и в мыслях, и в языке. Вас заинтересовало содержание, и вы этого не замечаете. Но надо желать, чтобы в следующих трудах автор приобрел более исторического стиля и определенности в исторических представлениях. Заметьте, какой мастер в этих отношениях Гранов­ский. Разумеется, Кудрявцев ученее и трудолюбивее его и оставит по себе более прочные следы; но в нескольких страничках, из которых состоит ученая деятель­ность Грановского, будет больше таланта, чем во всех книгах Кудрявцева, хотя книги его будут несравненно полезнее. Но мистицизм и некоторая романтическая туманность, лежащая в его сознании, много повредят ему в исторических трудах, потому что отдалят его от практического взгляда на людей и события. Да и мысли у него как-то все ложатся в немецкую, книжную форму. В книге его не чувствуется русского ума и русской манеры - так, как, например, чувствуется английский ум и английская манера в Маколее... я думаю, что надо стремиться к национальности и в науке (П. В. Анненков и его друзья. СПб., 1892. С. 566-567).

Разве не извлек бы Кудрявцев пользу из такого редактор­ского по сути разбора его стиля В. П. Боткиным? Разве не помог бы этот разбор В. П. Боткину, случись ему быть редак­тором сочинений Кудрявцева, при правке текста сохранить стилистические особенности автора?

Нужны ли еще доказательства справедливости первого требования к анализу языка и стиля?

Второе требование — избегать субъективности в стили­стических оценках, поправках, замечаниях.Одно из самых драгоценных редакторских качеств — умение отделить субъективные пристрастия от объективной необходимости стилистических исправлений в тексте. Беспристрастных к языку людей, пожалуй, не существует. И вот что нередко получается, когда автор не испытывает любви, допустим, к деепричастиям, а редактор их любит и охотно употреб-

13.1. Основные методические требования

ляет в собственных писаниях. Чуть отклонится автор от приятных редактору оборотов, как у редактора непременно возникнет острая потребность, прямо-таки непреодолимое же­лание подогнать авторскую речь под свой вкус. И притом с искренним ощущением: так лучше, так выразительнее, так проще и понятнее.

Показательно ироническое описание первого дня соб­ственной редакторской работы критиком Б. Сарновым в ста­тье «Разбойник Мерзавио и редактор» в сб. «Редактор и кни­га» (М., 1962. Вып. 3) (см. выше, в подразд. 1.3, с. 30). Б.Сар-нов объясняет случившееся с собой тем, что действовал под влиянием традиционного представления: «Ведь я редактор! Значит, я должен что-то вычеркивать, вписывать, править — одним словом, редактировать!» Правят, конечно, и по такой причине, но ведь желание заменить одно слово другим воз­никло стихийно, а не по сознательному намерению.

Субъективность многих стилистических поправок и при­страстий вполне объяснима. Любой человек, читая текст, нередко мысленно переделывает его, приспосабливая для себя, чтобы лучше понять и тем более запомнить. Ведь пси­хологически текст понимается благодаря тому, что сверты­вается в сокращенную и обобщенную схему, которая помо­гает усвоить общий смысл речи. При этом отдельные читатели воспринимают и понимают некоторые логико-синтаксичес­кие структуры лишь при дополнительной переделке. Редак­тору важно научиться понимать любые логико-синтаксичес­кие структуры и, если требовать отказа от какой-либо из них, то не потому, что она трудна для его, редактора, понимания, а потому, что не отвечает задачам издания или будет трудна Для читателя.

Но, к сожалению, мысленную переделку текста с целью приспособить его к собственному строю мыслей многие ре­дакторы воспринимают нередко как результат недостатков авторского стиля. А недостатки, разумеется, должны быть Устранены. Вот и возникает субъективная правка — передел­ка текста лишь по причине индивидуальных особенностей ^в°сприятия и мышления редактора: авторскую конструкцию °н заменяет конструкцией более для него привычной, более ^емУ приятной, слова непривычные и малознакомые — более близкими и знакомыми.

Глава 13. Анализ и оценка языка и стиля

Вот несколько таких невыдуманных поправок:

Кверху ногами, — пишет автор. Вверх ногами, — поправля­ет редактор. Ему представляется, что так лучше, понятнее.

Того и жди, — начинает фразу автор. Того и гляди, — «уточ­няет» редактор. Он привык к такому обороту и считает его более правильным.

Ошибки возникают под влиянием разнообразных причин, но обычнее всего — когда мысль опережает руку, — объясняет ав­тор.

«Обычнее всего? — недоуменно спрашивает сам себя ре­дактор. — А можно ли так писать?» И жирной чертой зачер­кивает слово обычнее, заменяя его словом чаще. Обычнее все­го — такого сочетания ему встречать не приходилось, и, хотя никаких нарушений законов языка тут нет, он исправляет его, применяя тот, в безошибочности которого уверен на все сто процентов. Так проще и надежнее.

В чаянии привести к единству, — выражает свою мысль автор, выбирая слово, характерное для своей манеры.

В надежде привести к единству, — исправляет редактор.

Так нелюбимые, незнакомые слова последовательно и неизменно замещаются словами привычными, любимыми, знакомыми.

У редактора и автора могут быть разные стили мышле­ния и речи. Например, автор пишет грамотно, ярко, точ­но, но с неторопливой обстоятельностью, многоречиво (случай историка Кудрявцева, см. выше), редактор же тяго­теет к лапидарному стилю, или автор красочен и живопи­сен, а редактору импонирует строгий, суховатый язык. Как быть? Единственный путь для редактора — преодолеть себя, критиковать автора не за манеру, а за неудачное ее исполь­зование. И ни в коем случае не переписывать, не перели­цовывать текст.

Иногда субъективность оценок стиля — от недостатка зна­ний у редактора и чрезмерной осторожности. Так, редактор порой забывает о многозначности слова и расценивает как ошибку употребление слова в значении, которое не совпада­ет с хорошо ему известным. Именно этим можно объяснить курьезное замечание редактора на полях одной рукописи воз­ле места, где автор сообщает о том, что маточному молочку посвящено много работ: «...посвящать работы можно только

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: