Преобразование влечений, редукция инстинктов, избыток влечений

Мы хотели бы проверить наш тезис на каком-либо примере и выбрали для этой цели агрессию. Фрейд в своей незаконченной теории психоанализа рассматривал ее как влечение к разрушению и смерти и говорил, что необходимым условием сохранения индивидуума является опосредованное мышечной системой выведение этого влечения вовне; но включение Супер-Эго фиксирует значительные дозы агрессивного влечения внутри Эго, что действует на последнее разрушающе. «Воздержание от агрессии вообще вредно для здоровья, — говорил он, — оно делает человека болезненным, страдающим».

Итак, Фрейд говорит здесь о фиксации квантов влечения в Эго, в другом месте — о превращении агрессии в страх. С этим влечением дело обстоит у человека так же, как и с любым другим: оно может менять свой облик, не имеет сезонной периодичности, как и половое влечение, напротив, оно постоянно. Подобно половому влечению, оно может входить в качестве компонента во многие другие потребности и мотивы поведе-

лия и тем самым не отличается от иных пластичных, перетекающих друг в друга, меняющих форму своего проявления фрагментов остаточного инстинктивного поведения у человека.

Влечение к агрессии совершенно очевидно связано с борьбой за выживание, и Фрейд очень правильно отмечал, что оно должно получить свою разрядку с помощью мышечной системы. В течение многих тысячелетий двумя важнейшими формами такой разрядки являлись тяжелая физическая работа и борьба групп людей между собой. В ранних небольших обществах между собой периодически сражалось малое количество людей. Тогда, вероятно, было больше мира, чем сейчас. Мы видим в современных государствах большие массы людей, для умиротворения которых содержатся значительные полицейские силы, а машины облегчают человеку труд. Оба основных канала, по которым в течение тысячелетий происходило отреагирование влечения к агрессии, а именно тяжелый физический труд, а также постоянные войны и всякого рода стычки, которые до изобретения огнестрельного оружия и тем самым легкого убийства, были довольно безобидными, ныне засорены (verstopft).

А что же произошло с этим влечением? Оно по-прежнему живо, но изменило формы своего проявления. Оно продолжает действовать, но уже в форме колоссального заряда социального раздражения, который грозит взорвать наше общество, освобожденное от физического труда. Это влечение превратилось в готовность испытывать всяческие страхи, приняло форму всеобщего недоверия, с которым люди относятся друг к другу. По всей очевидности, это и есть цивилизованная форма проявления агрессии, тот вид, который она принимает в условиях разгрузки психики и облегчения жизненных условий. Вполне вероятно, что имеет место уменьшение возможностей реагирования соответственно этому влечению, происходит накопление энергетического потенциала в этой области, влекущее за собой, как известно, снижение порогов раздражимости. В силу этого готовность к агрессии становится очень вероятной. Механизмы агрессии могут быть легко запущены. В любом случае можно считать твердо установленным, что с освобождением человека от физического труда, которое зашло так далеко, что люди стали избегать тяжелой и грязной работы, даже наиболее высокооплачиваемой, тесно связано развитие душевного переутомления, атмосферы страха и загнанности.

Этот пример можно рассмотреть в рамках некоторой более общей теории. Вместе с высвобождением интеллекта и моторики у человека имела место, видимо, редукция инстинктов, нечто вроде деградации хорошо организованных врожденных стереотипных форм поведения, которые мы называем инстинктами. Выражение «редукция инстинктов» не

означает и не подразумевает количественного уменьшения силы влечений, но призвано обозначать нечто другое, весьма важное в контексте антропологической теории. Будучи отделенными от моторики, наши витальные влечения приобретают форму чувств и аффектов; по крайней мере, эта внутренняя переработка стимулов так же важна, как и разрядка через действие. Во-вторых, комплексы инстинктов, которые у животных имеют четкую конфигурацию, у человека становятся пластичными, слабо дифференцированными, конвертируемыми (в терминологии Фрейда), они в высокой степени способны сливаться друг с другом. Именно поэтому К. Г. Юнг постулировал некое неспецифическое либидо как резервуар распределения инстинктов у человека. В таком случае инстинктивные компоненты в различных сочетаниях и переплетениях могут входить в состав любой деятельности.

Если взять, например, аффект ревности, то никто не может сказать, какие инстинктивные компоненты в него входят, что здесь любовь, что оскорбленная гордость, а что – инстинкт собственности или, по Парето, «инстинкт целостности» (см. прим. 3). Равным образом никто не может предсказать, останется ли этот аффект только достоянием внутреннего мира, или же он получит свое выражение в действиях и если да, то в каких.

К этому присоединяется другое базовое качество человеческих влечений, именно то, что эта сфера у человека хронически, без перерывов находится в состоянии активности и возбудимости. Именно это Макс Шелер называл избытком влечений. Иногда возникает впечатление, что целый ряд остаточных инстинктов (Instinktrisiduen) одновременно и постоянно борется за одно и то же поле выражения, а именно моторику, сферу действия. При этом они принуждаются к грандиозным упрощениям и слияниям, которые мы обозначаем как ревность, честолюбие, стремление к приобретательству, чувство долга и т.д. Вне всякого сомнения, обычаи, правовые установления и институты каждого общества являют собой грамматику, опираясь на правила которой наши влечения приобретают артикулированную форму. Может быть, как раз эти правила и суть великие упростители, которые порождают те грандиозные синтезы, с помощью которых самые разнообразные влечения переплавляются в определенные взгляды и убеждения (Gesinnungen). Правила не просто порождают эти синтезы, но поддерживают их извне. Если эти скрепы исчезают, то и сами взгляды и убеждения превращаются в цепь перемежающихся импульсов, эти последние заикаются и запинаются, так как утеряли общее средство коммуникации.

В начале работы мы говорили о взаимопереплетении внешнего и внутреннего в человеке; таким образом, на место психологии, изучаю-

щей человека изнутри, должна прийти психология, рассматривающая его с внешней точки зрения. Обобщенно говоря, если мы рассматриваем человека в качестве социального существа, то институты общества, как-то: формы социальности, производства, права, ритуалы — образуют грамматику и синтаксис и тем самым те выразительные формы, в которых должны существовать влечения и инстинкты человека. Дело выглядит так, как если бы весь репертуар институтов действовал как шлюз, пропускающий одни влечения и тормозящий другие. После того как американская социология провела полевые исследования в десятках примитивных обществ, каждое из которых представляет собой особый вариант человеческих возможностей, невозможно не видеть, что социологические (в том числе социально-психологические) и психологические идеи и методы должны взаимно обогащать друг друга, и только в этом случае становятся очевидными антропологические проблемы более высокого порядка. Вполне может быть, что наша мудрость заключает в себе много глупости, которую мы не можем увидеть и понять, но, в конечном счете, должны испытать на собственной шкуре. Я не могу отделаться от впечатления, что в современном обществе – как в его действительном устройстве, так и в его самоинтерпретации, характеризующейся большой дозой самодовольства, – определенные глубинные потребности человека работают вхолостую. В заключение мы попытаемся коротко обсудить эти проблемы и сформулировать две идеи, которые, как Мы подозреваем, вряд ли станут популярными.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: