Сделай Сам Свою Работу на 5

Великий князь и его советники 5 глава





Ни Яжелбицкий мир 1456 г., ни зимняя поездка Василия Темного и переговоры с ним в январе — феврале 1460 г. не привели к коренному улучшению новгородско-московских отношений. Это и понятно. Политические интересы великокняжеской власти и новгородского боярства были диаметрально противоположны. Идеалом новгородского боярства было сохранение своей «старины» — фактической независимости от великого князя, полновластия в своей «республике», огромных вотчин, сказочных богатств, политических амбиций. Все это плохо вязалось с усилением власти великого князя, с ростом авторитета Москвы, с задачами борьбы против ордынского ига и экспансии литовских великих князей. На Руси фактически складывались два основных политических центра со своими весьма разными программами.

В последние месяцы жизни Василий Темный сделал еще одну попытку договориться с боярством. 7 января 1462 г. в Новгород прибыли московские послы Федор Михайлович Челядня, Федор Александрович Белеутов и дьяк Степан Бородатый — ближайшие советники великого князя Василия. Переговоры шли две недели. Сразу после отъезда послов в Новгороде началось волнение. Летописец, близкий к правительственным кругам Новгорода (точнее, к владыке и его окружению), видел в посольстве «многое замышление» великого князя Василия Васильевича: «От многа замышления княжа, возмущахуся новгородцы и сътворше совет». На «совете», т.е., видимо, на вече, было решено послать в Москву архиепископа Иону «утолити княжий съвет и гнев»3. Из всего этого можно заключить, что московское правительство предъявило Новгороду какие-то требования и претензии. Оснований для недовольства у Москвы было достаточно — именно на рубеж 50—60-х годов XV в. приходится новое сближение Новгорода с Литвой.



Еще в 1458 г. новгородский посадник Иван Щока ездил к королю Казимиру просить «князя на пригород». В ноябре приехал присланный королем князь Юрий Семенович. Внук воинственного Ольгерда и тверской княжны Юлиании, дочери Александра Михайловича, старого врага Москвы, получил в управление Русу, Ладогу, Орешек, Корелу, Ям, половину Копорья, которыми и владел до августа следующего года4. Одновременно ухудшились отношения Новгорода с его «младшим братом» Псковом: новгородцы резко осудили переход псковичей в прямую зависимость от великого князя («взбуяшася псковици в нестройне уме»), а в конфликте Пскова с Орденом новгородские власти проявили явное сочувствие последнему и не захотели идти вместе с псковичами на «кровипролитие», т.е. на войну с немцами.



Посольство Челядни и Белеутова не привело к соглашению. На повестку дня встала посылка владыки к великому князю — крайняя мера новгородской политики, практиковавшаяся в особых, экстремальных случаях (вроде переговоров в Яжелбицах). Но владыка Иона не счел для себя возможным принять возложенную на него миссию: «Приспе архиепископу ин путь — к Божией десятине… архиепископ Иона, присвоився к Божии десятине, и не поеха к великому князю».

Нет сомнения, что сбор десятины только предлог для того, чтобы уклониться от ответственной и рискованной поездки в стольный град. Архиепископ, старавшийся лавировать между Москвой и новгородскими экстремистами (а возможно, и действительно не сочувствовавший антимосковским настроениям части новгородского боярства), видимо, не хотел себя компрометировать в глазах московских властей. Однако на московское правительство неприезд Ионы произвел, по свидетельству новгородского летописца, крайне отрицательное впечатление: в марте месяце великий князь Василий «нача… возмущатися от гнева на архиепископа Иону и на Великий Новгород, что к нему не поехал»5.

В свою очередь в Новгороде, в окружении самого владыки, росли антимосковские настроения: летописец, отражая эти настроения, оплакивает казнь серпуховско-боровских детей боярских, составивших заговор в пользу Василия Ярославича. В марте 1462 г., в канун смерти Василия Темного, Москва и Новгород находились в состоянии почти полного разрыва. Последовавший летом того же года конфликт со шведами, напавшими из Выборга на Орешек, новгородцы уладили своими силами, взяв перемирие на три года, до 15 августа 1465 г., без всякого, по-видимому, участия великокняжеской власти6.



Однако до окончательного разрыва дело не дошло. 22 декабря 1462 г. в Москву отправилось наконец новгородское посольство «о смирении мира». Вместе с владыкой поехали три посадника и двое от житьих: правящая верхушка Новгорода была представлена достаточно хорошо. Посольство «пребывше немало дний на Москве» и вернулось в Новгород только 9 февраля 1463 г. По словам летописца, и сам великий князь, и его брат Юрий, и митрополит Феодосий «архиепископу Ионе воздаша честь и послом Новгородским, посадником и бояром». Тот же летописец подвел итог переговорам: «А о блазнем миру не успеша ничто же, далече бо от грешных спасение»7. Московское правительство, по-видимому, отвергло новгородский проект соглашения, продолжая настаивать на своих требованиях, на своем «многом замышлении». Переговоры в Москве, как и прошедшей зимой в Новгороде, не привели ни к чему.

Помимо выполнения условий Яжелбицкого договора одним из важнейших московско-новгородских противоречий были отношения с Псковом. В зимнем походе 1456 г. новгородцы обратились за помощью к псковичам, и те, «древних времен не поминая, что псковичам новгородцы не помогали ни словом, ни делом ни на кую же землю», послали в поход против великого князя «силу псковскую»8. Впрочем, эта помощь опоздала: новгородцы были уже разбиты и просили мира в Яжелбицах. За последующие годы в московско-псковских и новгородско-псковских отношениях произошли принципиальные изменения. С 1460 г. внешняя политика Пскова, в том числе по отношению к Новгороду, целиком контролируется Москвой. Вместо новгородско-псковского союза, направленного эвентуально против Москвы (в 1456 г. псковичи с почетом приняли на свой стол князя Александра Чарторийского — убежденного врага Москвы, зятя Шемяки), был заключен московско-псковский союз на основе признания Псковом верховной политической власти Москвы.

Одна из важнейших задач великокняжеской власти — защита Псковской земли от нападения Ордена. Московско-новгородские отношения вплетаются в сложную ткань отношений с Псковом и Орденом. Уже в 1461 г. новгородцы отрицательно отнеслись к московско-псковским переговорам с Орденом, и соглашение о перемирии на 5 лет с участием новгородской стороны удалось заключить с большим трудом9. Еще более негативную позицию Господин Великий Новгород занял во время очередного конфликта Пскова с Орденом в 1463 г.

По словам новгородского летописца, «псковичи, мнимая наша братья… по своему невидинью и неразумию и величанию» начали войну с Орденом («то же кровипролитие»), используя помощь великого князя, «а опришь своего брата старейшего Великого Новгорода веданья»10. Новгородцы обвинили псковичей в нарушении перемирия с Орденом («того же лета поидоша к немцам с князя великого воеводою, князем Федором Юрьевичем Низовским») и отказались участвовать в походе московско-псковского войска. Таким образом, по представлению новгородцев инициатива новой войны целиком исходила от Пскова. Однако Псковская летопись рисует совсем другую картину. По ее сведениям, 21 марта 1463 г. орденские войска подошли к псковскому Новому городку (построенному в миновавшем году на «обидном месте», т.е. на месте спорном, но отнюдь не на чужой земле) и начали обстреливать его из пушек, «а иная сила немецкая начала воевати и жещи псковские исады» (рыболовные угодья). Эго было началом очередного нападения Ордена на Псков. Войска же великого князя, присланные по просьбе псковичей, прибыли во Псков только 8 июля, когда военные действия уже были в полном разгаре11. Думается, что нет оснований отвергать точные и развернутые свидетельства Псковской летописи и приписывать Пскову инициативу нападения на орденские земли. Однако новгородский летописец достаточно выразительно показывает, что правящая верхушка Новгорода резко отрицательно относится к псковичам, к «мнимой» своей «братье», и особенно к псковской ориентации на Москву. Так старый конфликт Новгорода с Москвой дополняется его новым конфликтом с Псковом.

Один из аспектов этого конфликта — позиция, занятая Псковом по отношению к новгородскому архиепископу. В том же 1463 г., когда новгородцы демонстративно отказались от помощи Пскову в борьбе с Орденом[10], псковичи, по словам новгородского летописца, «хлеб отъяша домовный святой Софии и отца своего, архиепископа владыки Ионы, и свой злой норов обнажиша»12. Как объяснил псковский летописец, акция псковичей была ответом на отказ новгородцев помочь в борьбе с Орденом: «…псковичи отняша землю и воду владычню; отняша же сего ради, что псковичи много биша челом новгородцем и владыке, дабы помогли псковичем противу немець; они же не помогаша ни словом, ни делом»13.

Еще более существенно, что отказ Новгорода от участия в походе 1463 г. — прямое и очень серьезное нарушение буквы и духа Яжелбицкого договора, фактический отход от военно-политического союза с великим князем, т.е. попытка выхода из политической системы Русской земли, возглавляемой Москвой. Прямое следствие и продолжение этой открытой антимосковской политики новгородских верхов — летнее посольство новгородцев в Литву.

По словам новгородского летописца, посол Олферий Васильевич Слизин был отправлен «к королю в Литву о княжи возмущении еже на Великий на Новгород Ивана Васильевича». Новгородские власти, таким образом, прямо обратились к королю за помощью в борьбе против великого князя. Однако дело этим не ограничилось. Из Новгорода в Литву отправилось и другое посольство — Микиты Леонтьева. Он ехал к князю Ивану Андреевичу Можайскому (бежавшему в Литву в 1454 г.) и к князю Ивану Дмитриевичу Шемячичу (бежавшему туда же в 1456 г.) с прямым призывом «побороть по Великий Новгород от князя великого». И, по словам летописца, оба князя «имашася побороть, како Бог изволи»14.

Итак, 1463 год — принципиально важная веха в московско-новгородских отношениях. Новгород открыто обратился к злейшим врагам великого князя — королю и нашедшим у него пристанище активным участникам феодальной войны — с прямым призывом к борьбе против Москвы. Кратковременный период московско-новгородского компромисса, достигнутого в Яжелбицах, можно считать исчерпанным. Противоречия между великим княжеством Русской земли, перераставшим в единое государство, и боярской республикой, пытавшейся любой ценой продлить свое существование, оказались слишком глубокими и непримиримыми. Новые традиции феодальной централизации оказались принципиально не совместимыми со старыми традициями феодального полцентризма. Однако полного разрыва, вооруженного конфликта не последовало и на этот раз. Новгородский летописец в туманной форме пишет: «…тое зимы (т.е., очевидно, 1463/64 г. — Ю. А. ) умири… преподобного Варлама молением за град наш… сохраняя нас, яко зиницю ока, вели нам разумети»15.

В новгородско-московских отношениях вдруг наступила перемена к лучшему. В марте 1464 г. новгородцы торжественно встречают грека Иосифа, только что поставленного на Москве в архиепископы Кесарии Филипповой. Этот важный международный акт, свидетельствовавший об авторитете московской митрополии, был полностью поддержан в Новгороде, о чем счел нужным написать летописец. В следующем году «прияше новгородцы князя Ивана Ивановича[11]Белозерского»16. Белозерские князья на протяжении многих поколений были верными соратниками, союзниками и подручниками великих князей московских. Появление князя этой фамилии в Новгороде — явное свидетельство отхода от литовской ориентации и стремления наладить отношения с Москвой.

Зимой 1463/64 г. в Москву едет представительное новгородское посольство во главе с посадником Федором Яковлевичем17. В отношениях Новгорода к Москве произошел явный поворот к «умирению». Наиболее вероятная причина этого — приход к власти в Новгороде партии сторонников Москвы.

Московское правительство было, без сомнения, осведомлено об обращении новгородцев к королю Казимиру и к бежавшим в Литву князьям. Тем не менее оно не предприняло немедленных решительных акций по отношению к Новгороду. Почему? Ответ на этот вопрос можно дать только предположительный. Либо московское правительство продолжало надеяться на мирное разрешение конфликта, опираясь на своих сторонников в Новгороде, либо не считало данную ситуацию подходящей для открытого разрыва — действительно на восточных рубежах Русской земли назревала большая война с Казанью. Во всяком случае, на протяжении нескольких лет Москва проявляла большую терпимость по отношению к Новгороду, явно не желая доводить дело до вооруженной борьбы.

15 декабря 1463 г. в Москву из Пскова отправился псковский посол Иван Шестник с весьма важной миссией. Принеся благодарность («челобитье») псковичей за помощь, присланную великим князем против Ордена, он был уполномочен заявить: «Хотяхом слати к тобе, своему господарю… людей честных посадников псковских, да за тем есмя не послали: не пропустят нас, господине, новгородцы через свою землю». Это была прямая жалоба на новгородцев. Еще более важна другая грамота, врученная послом великому князю. В ней псковичи просят, «чтобы князь великий жаловал псковичи, повелел бы своему отцу митрополиту Феодосию поставите владыку во Псков, нашего же честного коего попа или игумена, человека псковитина»18. Итак, псковичи просят учреждения у них самостоятельной епархии, порывая тем самым свою последнюю связь со «старшим братом» Новгородом. Это — свидетельство крайнего обострения псковско-новгородских отношений. Учреждение во Пскове самостоятельной епископской кафедры, непосредственно подчиненной московскому митрополиту, нанесло бы сильный удар Дому Св. Софии и в идеологическом, и в политическом, и в экономическом плане. Казалось бы, московское правительство должно воспользоваться этой идеей, стремясь ослабить потенциального противника и укрепить свое влияние во Пскове. Однако оно реагирует на псковское посольство совершенно по-иному.

На опасения псковичей, что новгородцы могут не пропустить их посланников в Москву, великий князь выражает удивление («тому ся подивовал»): «Как есте того попаслися от нашей отчины Великого Новгорода? Како им не пропустити ваших послов ко мне в крестном целовании?» Удивление великого князя едва ли было искренним, но ответ характерен: перед псковичами — государь всея Руси, для которого Новгород — «отчина» и который и мысли не может допустить, что новгородцы осмелятся нарушить крестное целование.

Не менее характерен и ответ на просьбу о поставлении епископа: «Рад есмь печаловатися вами, своими добровольными людьми, да то есть дело велико. Хощем о том со своим отцем Феодосием митрополитом гораздо мыслити, отец наш митрополит пошлет по… свои дети по архиепископы и по епископы, и будет ли подобно тому быти». Великий князь таким образом дал понять, что поставление епископа — дело не великокняжеское, а церковное, оно невозможно без совета с митрополитом и епископами: все должно решаться по старине, согласно традиции, на этом стоит Русская земля, стоит все средневековое общество, и великий князь не хочет выступать в неблаговидной роли «новатора», нарушителя «старины» — исконного права[12].

22 января 1464 г. в Москву отправилось официальное псковское посольство в составе двух посадников и сына посадничья для продолжения переговоров. Посольство пробыло в Москве около месяца и вернулось во Псков 5 марта в сопровождении великокняжеского посла Давида Бибикова (Бибиковы — служилый род тверского происхождения), который «правил посольство» «от великого князя». На этот рад великий князь дал более развернутую характеристику поведения новгородцев: «…ино пак отчина моя Великий Новгород, ваш брат старейший, послов ваших ко мне не пропустили, ино ми было то на свою отчину… вельми досадно». Далее он сообщил о своих собственных переговорах с новгородцами: «Ныне пак были у меня от моеа вотчины от Великого Новгорода послы» (два посадника и двое от житьих). По словам великого князя, новгородцы жаловались на псковичей «о многих делех» и просили у него воеводы, чтобы пойти на Псков. «И яз… хотячи межи вами миру и тишине», — писал великий князь, воеводы своего не дал и новгородцам «ходити» на псковичей «не велел». Он же сделал новгородцам выговор («добре помолвив») за то, что они не пропускали псковских послов. И теперь, заключал великий князь, «путь вам… ко мне чист, по старине, черес нашю отчину Великий Новгород»19. Хотя этот ответ великого князя отличался по содержанию от его же ответа первому псковскому послу, основная его тенденция та же: великий князь — государь всея Руси, стоящий в равной степени и над Псковом, и над Новгородом, оба — его «отчина», и в спорах между ними он выступает в качестве властного арбитра, слово которого — закон. Пожалуй, это первое летописное изложение существа политической доктрины складывающегося на Руси государства, стоящего над отдельными землями и их местными интересами. На просьбу о поставлении епископа был по-прежнему дан уклончивый ответ: «О владыце аз хощу слати своих послов в Великий Новгород, такоже и к вам будут из Новгорода, и все за ними будет вам указано».

Таким образом, просьба псковичей об учреждении собственной епархии была фактически отклонена. Чем можно объяснить этот отказ, кроме демонстративно подчеркнутого стремления соблюсти «старину»? Наиболее вероятное объяснение — нежелание великого князя идти на полный разрыв с Новгородом в канун большой войны с Казанью. По-видимому, московское правительство питало надежду на победу своих сторонников в Новгороде, а в этих условиях портить отношения с владыкой представлялось весьма нецелесообразным. Действительно, в Новгороде на данном этапе возобладала тенденция к «умиротворению» с Москвой. Новгородские власти отправили посольство к великому князю, в своем конфликте с псковичами считая необходимым апеллировать к его авторитету. В интересах Москвы было поддержать эти настроения, сохранить возможность влиять на новгородские дела. Возможен при этом и другой мотив: поставление во Пскове епископом «псковитина» усиливало влияние на псковскую церковь со стороны местных властей, следовательно, способствовало росту политического значения псковского боярства, что также не удовлетворяло Москву. Во всяком случае, отказ от создания самостоятельной псковской кафедры объективно отвечал интересам новгородского владыки и может нами рассматриваться как важная уступка Новгороду со стороны Москвы.

Зимой 1463/64 г. в условиях наметившегося улучшения новгородско-московских отношений Москва отказалась непосредственно поддержать Псков в его конфликте с Новгородом. Конфликт же этот в связи с конфискацией псковичами владычных земель продолжал обостряться. По сообщению Псковской летописи, в 1464/65 г. «бысть рагоза псковичам с новгородцами» по этому именно поводу. «И новгородцы же бита челом немцем, чтобы им пособили противу псковичь: и немцы ркошася пособити»20. Это первое прямое известие о союзе Новгорода с Орденом против «младшего брата». Перспектива войны с Новгородом и Орденом, «что воружаются поити на псковичь», а главное — позиция Москвы, вынудили Господин Псков на уступки. В августе 1465 г. посольство псковских посадников в Новгороде согласилось вернуть владения архиепископа («се вам вода и земля владычня»), но отказалось возместить понесенные владыкой убытки. Новгородская сторона, по словам летописца, взяла на себя защиту интересов Ордена («сташа о немецких старинах на немечь исправливати»), из-за чего «много бысть истомы» на переговорах. По-видимому, отношения Новгорода с Орденом к тому времени были достаточно прочными и их союз обретал реальную силу. Тем не менее переговоры закончились успешно: «Взяша новгородцы и псковичи мир по старине». Целование креста повторено было во Пскове «пред новгородскими послы» (приехавшими во Псков «за неделю до Семена дни», т.е. около 25 августа), «что псковичем с новгородцы держати мир по старине, а владыке новгородскому ездити во Псков по старине на свою пошлину». Во исполнение этого архиепископ Иона уже 6 октября въехал во Псков, торжественно встреченный по старинной традиции, и пробыл там до 24 октября21.

Конфликт о владычных землях был, таким образом, улажен, однако его глубинные причины отнюдь не были устранены. К середине 60-х годов расстановка политических сил становилась все более ясной. Мир с Москвой и отход от литовской ориентации не привели к коренному перелому в политической практике Новгорода. В своей борьбе против Москвы и ее союзника и вассала Пскова новгородские верхи опирались на внешние силы — Литву и Орден. Отчуждение между Новгородом и другими русскими землями продолжало нарастать. Уступка псковичей в вопросе о владениях архиепископа могла только отсрочить развязку, но не меняла враждебного отношения Новгорода к своей «мнимой братье». Показательна, например, такая запись новгородского летописца 1466 г.: «Месяца июня 22, нощи, пожар бысть на десятине от поварни владыцных келей, стояще тут псковский посол . Сие бысть от них огня огореша две церкви… и много добра изгибе, по нашим грехом, а по псковскому неведению и неразумию, и по худому их величанию »22 (разрядка моя. — Ю. А. ).

Тем не менее период после 1463 г. характеризуется определенным смягчением новгородско-московских и новгородско-псковских отношений. Победе в Новгороде партии сторонников Москвы, надо полагать, способствовала гибкость московской политики, стремившейся избежать открытого разрыва отношений, чреватого вмешательством зарубежных доброхотов Новгорода. Архиепископ Иона и стоящие за его спиной представители новгородской господы тоже, видимо, не хотели обострения конфликта. Отношения с Москвой и Псковом в середине 60-х годов XV в. поддерживаются в состоянии равновесия, хотя и достаточно шаткого, как показали дальнейшие события.

Под 1468/69 г. новгородский летописец сделал запись: «Возмутившимся хрестианом о неправды в Великом Новгороде написаша грамоту и крест на ней человаша. И в ту же неправду внидоша». Конкретный смысл «неправды» и содержание крестоцеловальной грамоты остаются неясными. Но перед нами отражение каких-то достаточно важных событий, «возмутивших» Великий Новгород. Что это за события, можно только гадать. Не исключено, например, что именно в то время в новгородской политике происходил поворот, связанный с очередной сменой власти. Так как до этого времени, начиная примерно с конца 1463 г., у власти стояла, по-видимому, умеренная группировка, пытавшаяся поддержать отношения с Москвой, возникает мысль: не связана ли приведенная запись с приходом к власти представителей другой ориентации? Новгородский летописец отнесся к этим событиям с достаточным пессимизмом: «…аще не обратитесь, оружие свое очистить и лук свой напряжеть, уготова в них съсуды смертные»23. Во всяком случае, политическое положение в боярской республике было отнюдь не стабильным.

17 января 1469 г. архиепископ Иона отправился в свою последнюю поездку «к своим детям, меньшому брату Великого Новгорода, на своя старины и пошлины». Его сопровождал посадник Лука Федорович и весь владычный двор, «а в дому ся оста Пумин ключник на вся дела»24. Итак, одним из ближайших людей к архиепископу, фактически вторым лицом после него оказался ключник Пимен (Пумин), облеченный полным доверием владыки[13]. Судя по всему, он важная фигура на политическом горизонте Новгорода. 22 января Псков торжественно встречал владыку и его сопровождавших, а 5 февраля проводил их «с честью и до рубежа»25.

Поездка владыки во Псков непосредственно связана с серьезным мероприятием, проведенным за несколько месяцев до этого псковскими церковными властями. В октябре 1468 г. они составили и положили в свой ларь у Троицы «грамоту из Номоканона… о своих священнических крепостях и о церковных вещех». «Священноиноки и священники» всех пяти псковских соборов добились утверждения грамоты на вече. Отныне поддерживать «крепость духовную» псковской церкви должны были светские власти Пскова («зане же здесь правителя всей земли над нами нетуть»), а непосредственное управление церковными делами вручалось двум избранным попам26.

Нововведение было явно направлено против архиепископа и встретило с его стороны решительное осуждение. «Яз тоа сам хочю судити здесь, а вы бы есте тую вынем грамоту подрали», — заявил он псковичам. Они, однако, ответили не менее решительным отказом и требованием утвердить грамоту: «Тоа грамота от всего священства из Номоканона выписав… по вашему же слову, как есть сам… преже сего был в дому святей Троици… и велите и благословляете… с своим наместником, а с нашим псковитином всякиа священнические вещи по Номоканону правити». Владыка вынужден был согласиться на арбитраж митрополита Филиппа («о том к вам откажю, как ми повелит о сем управити»).

Таким образом, псковские власти вовсе не расстались с мыслью добиться церковной независимости от архиепископа. И так же, как в вопросе о создании псковской епархии, Москва поддержала новгородского владыку (и очевидно, из соображений столь же канонических, сколь и прагматических). В октябре 1469 г. посол великого князя боярин Селиван (по-видимому, Селиван Глебович Кутузов) и митрополичий посол «на имя Глеб» привезли во Псков благословение и грамоту митрополита, отменившую псковские нововведения. 5 января 1470 г. грамота, «кая была из Номоканона писана», была извлечена из ларя и «подрана», «а лежала у лари тоя грамота положена год да пол третьи месяца» (т.е. с 20 октября 1468 г.)27. Через два дня, 7 января, псковичи посылают в Новгород послов, которые должны были не только доложить владыке об уничтожении «крамольной» грамоты, но и выяснить вопрос «о порубленом гости и о тех людех, которые в Новгороде от посла отняли». В псковско-новгородских отношениях при их мирной форме накапливалось достаточно горючего материала. Одновременно псковичи нашли необходимым обратиться и «на Москву, к великому князю, к своему государю, о своих делех». В великое говенье, т.е. после середины марта, послы возвратились из Москвы, «из Новгорода людей порубленных только головами выняв, а седели в Новгороде больши полугоду в порубе». Захват новгородцами псковских людей, приехавших в Новгород, и заточение их в «поруб» произошло летом 1469 г. Мирные отношения «старшего брата» к «молодшему» не были ни искренними, ни прочными.

Но еще до возвращения захваченных псковских послов вспыхнул новый конфликт с владыкой. Архиепископ Иона вызвал к себе в Новгород вдовых псковских попов и дьяконов, отстраненных псковичами согласно их толкованию церковных правил от службы. Владыка Иона, по словам псковского летописца, «у них нача имати мзду, в коего по рублю, в коего полтора… и ста нова ис тоа мзды за печатми (грамоты) давати», что вызвало возмущение псковичей28.

Итак, в самом конце 60-х годов XV в. политический горизонт Новгорода снова начал покрываться тучами. Поворот к мирным отношениям, наметившийся за несколько лет до этого, приходил к концу. Записи новгородского летописца за последние годы этого десятилетия наполнены сообщениями о пожарах и других бедствиях, постигавших Новгород. Пожары в деревянной Руси, как и в других средневековых странах, — явление обычное. Редкий год не горела Москва, не раз сгорал дотла ее Кремль. Но мрачные сентенции летописца придают новгородским пожарам особый, зловещий смысл. Окутанный, как саваном, дымом своих пожаров, терзаемый мрачными предчувствиями, Господин Великий Новгород шел к решительному столкновению с Москвой.

 

* * *

 

Как и его «брат старейший», Господин Псков являлся феодальной республикой в составе Русской земли. Здесь тоже было свое вече — орган городской общины, были свои бояре и посадники. Еще в 30-х годах XII в. Псков проявил первые признаки независимости от Новгорода, приняв изгнанного новгородцами князя Всеволода Мстиславича. В последующем их становилось все больше, и уже к середине XIII в. Господин Псков фактически добивается полной самостоятельности, признавая, однако, старейшинство Новгорода и находясь в союзе с ним. Но Псковская земля, вытянутая узкой полосой по северо-западному рубежу Руси, находилась в особом положении. Псковские бояре не располагали огромными вотчинами, не отправляли экспедиций за мехами на Югру и Печору. Путь экстенсивного развития феодального хозяйства, по которому шел Великий Новгород, был для Господина Пскова закрыт. К востоку от него находились колонизованные и населенные русские земли, к западу — захваченная орденскими рыцарями Прибалтика, к югу — владения великих князей литовских, включающие земли Полоцкого и Витебского княжеств. В Псковской земле не было условий для появления крупных боярских и монастырских вотчин, владения псковских феодалов состояли из сравнительно небольших участков, разбросанных чересполосно между собой и землями псковских смердов. Псковские бояре держали в своих руках власть на вече, но далеко не обладали такой силой, такими богатствами и таким авторитетом, как их новгородские собратья. Они в гораздо большей степени должны были считаться с мнением рядовых членов городской общины — «меньших», или «черных», людей29.

Огромное значение имело пограничное положение Пскова. С первых десятилетий XIII в. он стал форпостом Русской земли против орденской и литовской экспансии. Не раз видели псковичи под стенами своего города немецких рыцарей и отряды литовских князей. Черным годом для Пскова был 1241-й, когда немцам удалось захватить город благодаря предательству посадника. «Брат старейший» не смог оказать псковичам никакой помощи. Только ополчение русских земель во главе с Александром Невским сумело освободить Псков.

По мере усиления немецкого и литовского натиска, по мере осложнения отношений с Новгородом росло значение связей Пскова не с «братом старейшим», а со всей Русской землей — ориентации на великого князя, теперь уже Московского. Однако до второй половины XV в. в псковской политике значение союзных отношений с Новгородом было еще велико. Новгород был ближе, великие князья были зачастую поглощены ордынскими делами и собственными усобицами. Господину Пскову десятилетиями приходилось лавировать между Москвой и Новгородом, подыскивая покровителя и защитника от немецких и литовских притязаний.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.