Диалог юной коллеги с мэтром

Все в спешке покинули овальный зал.

Остались трое: молодая учительница, старый учитель и «философ».

Молодая учительница держала перед собой открытую книгу, но не читала. Лицо у неё было озабоченное, видимо, она находилась под впечатлением от того, что происходило на педсовете. «Философу» показалось, что перед ней возник огромный вопросительный знак, требующий от неё ответа на вопрос: «Как быть?»

Старый учитель – с пятидесятипятилетним стажем. Он был реликвией, один такой в школе. Его уважали, почитали. Шутка ли – выдержать полвека с лишним в аду: каждое поколение детей хуже предыдущего, все сложнее и сложнее становится работать в школе. Полвека борьбы с учениками: учиться они не хотят, а надо учить; слушаться не хотят, а надо принуждать; против их воли надо чеканить из них людей. Он начал этим заниматься с середины пятидесятых годов прошлого века; будучи ещё студентом, молодым членом партии. Честно исполнял директивы и постановления партии, постоянно реформировал и обновлял школу: то приводил её в соответствие с требованиями жизни, то прививал ей производственный труд, потом боролся против буржуазных отклонений в образовании и так называемого новаторства. Потом пришла полоса гласности и «большей свободы и демократии» в стране. На этом этапе он чуть растерялся, гласность и демократию он не мог укладывать в образовательный процесс. Далее наступил «развал Советского Союза», что вызвало в нём трагические переживания, и так он вошёл в эпоху капитализма, которая по-своему, со своим капиталистическим уставом начала закручивать гайки в образовании. Его педагогическое сознание во все эти бурные десятилетия раскачивалось, но он нашёл свой принцип, который, оказывается, был одинаково пригоден при всяких общественных формациях – это учительская власть, педагогический авторитаризм. Сколько ни говори о свободе, демократии, капиталистическое сознание расчетливо; образование превращается в рынок: учителя – это нанятые продавцы (можно и так сказать – менеджеры) знаний; родители, общество – это покупатели. Учителя продают свою услугу: готовить детей в течение одиннадцати лет для сдачи Единого государственного экзамена. Есть заказ на воспитание нравственности от общества, от государства? Нет такого заказа, за воспитание никто не платит. А там, где нет воспитания, обязательно будет принуждение. Каким был, таким и остался старый учитель: убежденным сторонником силовой педагогики. Он здесь, в этой школе, где он трудится со дня её основания, – мэтр, вокруг которого – большинство учителей. Но он не один такой в огромной стране: в каждой школе есть свой мэтр и свои устойчивые принципы авторитаризма. Классическая педагогика, гуманная педагогика, педагогика сотрудничества и сотворчества, педагогика добра и любви – все это для мэтров из мира нереальности.

«Философ» наблюдает за старым учителем: держит сигарету, хочет покурить, но он дисциплинированный – знает, в овальном зале даже ему нельзя курить, а выйти и найти в школе место, где покурить, лень. Он крутит сигарету в пальцах, она крошится, и «философу» кажется, что то же самое происходит с его мыслями: его преданность принципам проходит испытание.

Юная коллега откладывает книгу, встает, пробирается между стульев и подходит к старому учителю. Она, наверное, воспользуется случаем поговорить с мэтром, задаст вопросы, наполнится опытом, предполагает «философ». Когда же ещё она найдет подходящий случай. Овальный зал резонансный, потому до «философа» доходят слова и фразы, практически весь разговор, и он по обычаю подключается к соразмыслию с ними и «зарисовывает» картину с натуры.

– Можно, уважаемый учитель, задать вам несколько вопросов?

– А вы кто, тоже учитель?

– Да, год тому назад...

– А, начинающий, значит...

У неё один год педагогического стажа, у него – 55 лет!

Какая разница!

Кому завидовать – ей или ему?

И в какую же сторону он её потянет, если, конечно, она послушается его, ибо у начинающих учителей тоже есть свои нравы и убеждения, только пока ещё мало подкреплённые.

– Я прохожу первые испытания со своими учениками. Думала, что дети ждут меня такой, какая я есть. Воображала, что поведу их к вершинам знаний и нравственности, что они с радостью последуют за мной. Но столкнулась с непонятными обстоятельствами. Мне кажется, что ученики ставят условия, но какие, они не говорят, а я понять не могу. Иногда подхожу к черте разочарования. Может быть, надо успеть, пока ещё не поздно, уйти подальше от этого образовательного хаоса и найти работу там, где жизнь спокойнее и зарплата достойнее. Или, может быть, надо набраться смелости и испытать себя до конца, ибо в моем воображении теплится идея, что образование – это Божий промысел, а учитель – соработник у Бога. Я на грани выбора. Скажите мне сперва, уважаемый учитель, надо ли мне терзать себя вопросом: насколько я есть Человек, чтобы иметь право учить и воспитывать детей?

«Философ» насторожился: вопрос кардинальный, философский, но откуда старый учитель извлечет ответ – из своего разума, отшлифованного 55-летним стажем, или из своего сердца, пережившего море разочарований?

Но юная коллега получила ответ из совсем другого источника, что есть прописное заблуждение, выдающееся за истину авторитарного сознания. Мэтр ответил с выражением последней инстанции авторитета:

– Зачем вам, милая девушка, мучиться такими вопросами. Задайте себе вопрос более важный: насколько глубоко владеете вы предметом и методикой его преподавания?

У юной коллеги как будто подрезали крылья, а «философ» подумал с досадой: «Вот, оказывается, с чего начинается учитель у старого мэтра – с предмета!»

Юная коллега осторожно начала строить второй вопрос:

– Я часто наблюдаю за вами и вижу: на лице вашем постоянная тревога, всегда спешите, чтобы успеть, часами проверяете тетради с контрольными, погружены в составление бесконечных планов и отчётов, думаю, из-за нехватки времени не успеваете читать новые романы, смотреть хорошие фильмы и спектакли. Так вот, скажите мне, уважаемый учитель, довольны ли вы своей судьбой, гордитесь ли вы, что называетесь учителем? И вообще, в чем счастье учительской жизни?

«Ничего себе юная коллега! – подумал «философ». – Действительно, в чём учительское счастье? Может быть, услышу сейчас!»

И услышал:

– Милая девушка, по секрету вам скажу, – и старый учитель воспользовался указательным пальцем, чтобы придать своему наставлению внушительность, – нет такого счастья – учительского, это приманка для таких наивных, как вы. Есть только личное счастье. Для вас это будет женское счастье. Вы молодая и красивая. Найдите преуспевающего молодого человека, выйдите за него замуж, рожайте детей и отдавайтесь удовольствиям и увлечениям.

Юная коллега покраснела до ушей, а «философ» возмутился грубостью старого учителя. И этот человек есть наставник молодого поколения!

Она овладела собой и начала чеканить следующий вопрос:

– Вижу, как учителей все больше ограничивают в своем творчестве. Инструкции, приказы, постановления, стандарты, технологии, штампы, проверки, аттестации и всякого рода ограничения, спускаемые с верхних этажей власти и насаждающие в учителе страх, лишают его стать творцом педагогического процесса. Учитель в клетке творческим не станет. А как ему сохранить в себе личность без творчества?

Скажите, уважаемый учитель, находите ли вы лазейки, чтобы вырваться на свободу и взлететь в творческом порыве вместе со своими учениками?

Уважение «философа» к юной коллеге удесятерилось, но надежда, что она получит достойный ответ на свой вопрос, исчезла. Так и случилось: теперь уже не мэтр, а «мэтр» (так для себя записал «философ»), насмешливо ответил юной коллеге:

– Видно, что у вас, барышня, нет жизненного опыта. Кто ищет свободу творчества, тот беду ищет. Свобода творчества в учительской жизни наказуема. А чем хуже, если такая красивая девушка, как вы, будет сидеть на жёрдочке в золотой клетке и чирикать как канарейка? Разве мало радостей от трелей канарейки достается людям?

У молодой коллеги исказилось лицо, но она проявила характер и довела свое общение с «мэтром» до финала. Она напряглась и изложила последний вопрос. «Философ» же, слушая ее, восклицал в сердце: «Ай да молодежь! Ай да юная коллега!»

– Вижу учителей, их совсем немного, они улыбаются, они дружелюбны, открыты, вокруг них постоянно толпятся ученики. Речь этих учителей всегда в защиту детей, они не любят слов – «неуспевающий», «необучаемый», «трудный», «отстающий», «малоразвитый» и т.п. Говорят они о духовном, о гуманности, о законе любви, о творящем терпении. Свою педагогику они называют гуманной. У них свои способы и методы. Другие смотрят на них с подозрением, иногда с насмешкой, а то и проявляют враждебность. Скажите, уважаемый учитель, почему вы не с теми, кто в меньшинстве? Вы не верите в гуманную педагогику, ибо считаете, что Истина одна и она в ваших руках, или вам трудно перестраивать себя? Что же вы мне посоветуете: включиться мне в ряды учителей гуманной педагогики и тем самым уже в своей ранней педагогической жизни набраться опыта в этом направлении, или же сторониться их, даже бороться против них?

«Да, сейчас она выведет его на чистую воду», – подумал «философ».

«Мэтр» задержался с ответом. Конечно, он понял, что его «объяснения» скорее отдалили юную коллегу от его мыслей и позиции, чем приблизили хоть на йоту. Он почувствовал злобу к «барышне». Такой же взгляд он бросил на неё и отрезал:

– Вы обойдетесь и без моего совета!

Лицо юной коллеги было суровым и решительным, а не как вначале – доброжелательным и вопрошающим.

Она встала.

– Спасибо... Разумеется, теперь я лучше разберусь сама, – сказала она и направилась к своему месту. А «философ» завершил свою зарисовку с натуры словами: «От потухшего сознания надо отойти... Юная коллега больше не подойдет к “мэтру” со своими вопросами».

Перерыв заканчивался.

В овальный зал первой вернулась Надежда Михайловна, пожилая мудрая учительница. Начиная с 70-х годов прошлого века, участвовала в новаторском движении. «Философ» уважал её и любил общаться с нею. «Вот у кого надо спросить об учительском счастье!» – подумал он. Она почувствовала его внутренний зов и подошла.

– Вы же «философ» и хотите меня о чём-то спросить?

– Точнее, хочу попросить, Надежда Михайловна, сделать доброе дело. Видите, там сидит озадаченная юная коллега. Пожалуйста, подойдите к ней и скажите, в чём смысл учительского счастья. Она очень в этом нуждается!

– Хорошо...

Она пробралась между стульев, и «философ» увидел, как удивилась юная коллега; вскочила и стоя выслушала волшебное нашёптывание мудрой учительницы.

Вошла «старая гвардия»: Вадим Данилович, учитель литературы; Олег Николаевич, учитель физической культуры; Дмитрий Петрович, учитель математики. Видимо, они успели выкурить по две-три сигареты – внесли в овальный зал неприятный запах. Они продолжали начатый разговор, как догадался «философ», о том, надо или не надо уходить из школы. Дмитрий Петрович с жаром призывал своих коллег показать, на какое новаторство и творчество они способны. Но, по заключению «философа», его старания были тщетными.

Запах сигарет внесла в зал группа женщин.

Зал постепенно наполнялся.

«Философ» задержал мимо проходившего друга – учителя обществоведения Илью Степановича. Он считал его олицетворением честности и великодушия.

– Сделай одолжение, – сказал ему «философ».

– Слушаю, – ответил тот с доброжелательной улыбкой.

– Пожалуйста, поверь мне, это очень серьёзно. Подойди к той юной учительнице и объясни, как важно, чтобы учитель проверял себя в человечности.

Веря, что друг не шутит, Илья Степанович подошёл к юной коллеге, представился, даже пожал руку и поговорил. Девушка была озадачена вниманием, но довольна тем, с чем к ней подошли опытные учителя.

Время перерыва закончилось.

«Философ» оглянул зал: никто не воспользовался предложенной свободой, никто педсовет не покинул.

Василий Александрович объявил:

– Уважаемые коллеги, продолжаем работу педсовета. Теперь мы заслушаем сообщение об одном из драматических событий из жизни коллектива. Напоминаю, перед нами задача – определить перспективы развития нашей школы. Сообщение подготовил наш молодой коллега, учитель физики Георгий Леонович. Ему слово.

Георгий Леонович волновался. Ему впервые приходилось выступать перед всеми учителями школы. Он медленно подошёл к трибуне, разложил бумаги, проверил видеотехнику. Затем внушил самому себе бодрость духа и начал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Учитель

– Уважаемые коллеги!

Я окончил факультет физики университета. Будучи студентом второго курса, увлёкся теорией квантовой механики. Поступил в аспирантуру. Имею научные публикации. Три года тому назад, студентом пятого курса, я начал работать у вас учителем физики.

Когда директор поручил мне подготовить данное сообщение, я, конечно, не знал, в какой мир мне придётся окунуться, и вовсе не предполагал, что эти два месяца поиска материалов, встречи и чтение нужных книг могут стать для меня действительно судьбоносными. Это потому, что я пришёл в школу не от любви к учительской профессии, а для подрабатывания. Но теперь уже боюсь, что моя судьба резко меняется. За эти два месяца я приобрёл уникальную практику и прошёл лучшие курсы повышения квалификации. Я оказался перед выбором и знаю, в пользу чего я это сделаю.

Хочу поблагодарить директора Василия Александровича за то, что он своим поручением столкнул меня с самим собой.

Какое же у меня получилось сообщение?

Может быть, для кого-то положения, которые я буду выдвигать, окажутся спорными; может быть, какие-то воспоминания и ссылки на факты для кого-то будут неудобными. Но в целом моё сообщение направлено на то, чтобы так же, как это случилось со мной, каждый из вас оказался перед необходимостью переосмыслить свои педагогические взгляды и обновить образовательную практику.

Обидно, что это не произошло несколько лет тому назад, когда учитель-мечтатель, о котором я буду рассказывать, находился среди вас, но будет хорошо, если произойдёт это хотя бы сейчас.

– Вы хотите сказать, что учитель-мечтатель – наш бывший коллега?

– А почему он ушёл из школы?

– Кто он и когда работал у нас?

– Да, он бывший ваш коллега. В качестве названия моего сообщения я выбрал одно слово и никакое другое прибавить к нему не смог: «Учитель». Вся сущность героя моего рассказа полностью совпадает с истинным смыслом этого слова: Душа, носитель и даритель Света.

– Кто же он?

– Я догадываюсь: он был учителем физики...

– А эпиграфом я взял фразу, произнесённую им же: «Родился, чтобы умереть Учителем». В каких обстоятельствах и контексте он её проронил, вы узнаете позже.

Он ушёл из этой школы четыре года тому назад, проработав здесь пятнадцать лет.

Он был уволен.

День увольнения совпал, по иронии судьбы, с днём его пятидесятилетия. Вместо того, чтобы устроить ему юбилей, – простите, пожалуйста, за мою прямоту, – вы его выгнали.

– Мы выгнали?! Скажите, пожалуйста, кто он?

– Он – учитель физики Михаил Михайлович. Помните?

– А почему мы его выгнали? Он, видимо, заслужил увольнения...

– В этом мы должны разобраться.

Хотя от напоминания, как вы его «провожали», – я говорю «вы», потому что сам тогда не работал в школе, – вам будет неприятно, для полноты описываемой мною истории я вынужден это сделать. Однако не сразу.

За эти четыре года он изменился внешне. Потому кто помнит его тогдашнего, сегодня, встретив на улице, наверное, не узнает.

Можете убедиться сами.

Как мне говорили, в школе он был без бороды, смуглый, подвижный. Смуглым и подвижным он остался, но отрастил себе бороду.

На экране я вам показываю снимки, которые сам сделал. Видите, какая у него шикарная белоснежная борода. Он совсем не старый, ходит свободно, выпрямившись. Только вот такая белоснежная борода, из-за чего незнакомым он кажется старичком, так к нему и обращаются.

Показываю его лицо крупным планом – разве не похож на античного философа?

А теперь показываю крупным планом его глаза и лоб. Глаза у него глубокие и светятся внутренним спокойствием, мудростью, добротой, любовью, всепрощением. Он действительно такой. Я не знаю, есть ли среди вас тот, кто хотел бы просить у него прощения, но точно знаю, он уже прощён им, ибо не умеет Михаил Михайлович держать зла.

Смотрите на его лоб – высокий, широкий, в семь пядей. Это лоб истинного мудреца! Вы этого раньше не замечали?

Я сказал ему шутя: «Михаил Михайлович, на лбу вашем трактат можно писать».

А он, тоже шутя, ответил: «От рождения на нём кем-то уже был написан трактат, но вот беда, не могу расшифровать».

По улицам он ходит с палкой и портфелем. На палку он не опирается. Она с острым концом, и когда он сидит на скамеечке в парке, ею чертит на песке странные фигуры, схемы, формулы, только ему ведомые, вроде таких, что я демонстрирую вам на экране.

– По-моему, это схема созвездия, но какого? И расчёты расстояний между звёздами.

– Думаю, совсем наоборот: это модель микромира.

– Он не сказал вам, что это такое?

– Да, кое-что он мне объяснял. Он исследует микромир, воображая его.

Посмотрите на экран: одет он в строгий чёрный костюм, на нём всегда чистая белая рубашка и бабочка – чёрная в красный горошек. Ходит в аккуратно вычищенных ботинках.

В портфеле он носит бумаги с записями и схемами, общую тетрадь и пару старинных книг. Портфель служит ему ещё рабочим столиком. Вы видите на экране: он держит на коленях портфель, на нём – раскрытая общая тетрадь, и что-то в ней записывает.

Скажите, пожалуйста, кто из вас знает, где он живёт или чем он занимается?

Значит, никто...

– Я хотел поддерживать связь, он очень интересный собеседник не только по вопросам физики. Но не смог навести справки.

– Надо было не прекращать его поиск. Иначе получается, что вам, педагогическому коллективу в целом, все эти четыре года после расставания с ним была безразлична его судьба.

– Подождите, нельзя же так. Среди нас есть такие, которые до сих пор его вспоминают, нам его не хватает. Но он ушёл, и след его простыл.

– А я искал его совсем недолго. И знаете, к кому я обратился за помощью? К его бывшим ученикам: он тогда был руководителем шестого класса. Теперь эти ребята в десятом классе. Они его очень любили и до сегодняшнего дня продолжают общение со своим учителем. В неделю два раза всем классом они постоянно ходят к нему, а что из этого получается, позволю себе рассказать попозже.

Разыскивая Михаила Михайловича, которого совсем не знал, я прямиком обратился к этим ребятам, ибо предполагал, что ученики не могли прекратить встречи с любимым учителем. Они сперва спросили, зачем он мне нужен. Я объяснил, что мне поручено сделать о нём сообщение для педсовета. Тогда они повели меня в тот парк, куда Михаил Михайлович обычно приходит в назначенное время и ведёт, – только не удивляйтесь, пожалуйста, такому высказыванию, – кипучую деятельность.

– Простите, хочу спросить, кто сейчас руководитель этого класса?

– Я, и что?

– Вы ведёте детей с шестого класса, так ли? Сразу, как только отстранили Михаила Михайловича, так ли?

– Ну да...

– Вы знали, что все эти четыре года ребята постоянно встречаются с Михаилом Михайловичем?

– Нет...

– Как вы это можете объяснить?

– А что вам объяснять? Они скрывали это от меня. А зачем мне надо было знать, чем они занимаются после школы, это их право...

– Вы меня извините! Ваш класс славится в школе. Это единственный класс, куда учителя не боятся ходить. Дети отлично преуспевают не только по физике, но и в языках, в химии, биологии, истории, литературе... На этом фоне вы становитесь для нас примером, как надо руководить классом, воспитывать. Но, оказывается, для меня теперь ясно, что эти успехи – не ваша заслуга...

– Что вы хотите сказать, чьи же это заслуги?

– Я знаю Михаила Михайловича... Ой, какого учителя, настоящего Учителя мы отстранили от себя. Это его заслуги, и вы даже не знаете об этом. Простите, пожалуйста, прервал вас...

– Десятиклассники представили меня ему, и я объяснил, зачем его разыскиваю. Он добродушно улыбнулся, пожал мне руку и сказал: «Хорошо!» С этой минуты мы подружились.

На все мои вопросы он отвечал безо всякой уклончивости, но сколько я ни общался с ним, не было ни одного случая, чтобы он жаловался на кого-либо, вспоминал кого-либо из вас недобрым словом.

Размышления философа:

«Он был как дирижер.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: