РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ТЕНДЕРНЫХ ОТНОШЕНИЙ В КУЛЬТУРНЫХ НАРРАТИВАХ 8 глава

И. Н. Тартаковская. Гендерная социология

тях применения власти и извлечения прибыли, созданных тендер­ными отношениями. И это верно по сей день.

Если принять это понимание тендерных отношений в произ­водстве и потреблении, каковы главные принципы их организа­ции? С какого рода "системой" мы имеем дело? С этого момента мои рассуждения принимают более спекулятивный и нестрогий характер. Я предлагаю скорее организующую гипотезу, чем окон­чательный вывод. Она основана, тем не менее, на тех исследова­ниях домашнего и промышленного труда, о которых уже говори­лось выше, так же как и на некотором практическом опыте участия в реформах. Особенно важны здесь пять пунктов:

- очевидная шкала и настойчивое утверждение демаркаций между женской и мужской работой, невзирая на их техническую иррациональность, и невозможность покончить с ними;

- связь этих многочисленных демаркаций с проблемами вы­годы или трудового контроля, или обеими из них, на конкретном рабочем месте;

- способ их функционирования, исключающий практически для всех женщин возможность аккумулировать состояние до стадии, когда оно может стать капиталом, или возможность карьеры, которая при­вела бы к контролю над капиталом значительного размера;

- важность практик, поддерживающих мужскую солидарность -часто поверх линий классового разделения - в деле укрепления этих демаркаций;

- согласованность системы разделения труда и различий в до­ходе, приводящая к возложению заботы о детях на женщин, осо­бенно молодых.

Многое из этого можно объяснить, исходя из двух главных принципов. Один из них можно назвать тендерной логикой накоп­ления. Благодаря общей тендерной организации труда, экономи­ческая выгода концентрируется на одной стороне, а экономичес­кие потери на другой в объеме, который позволяет этой системе накопления воспроизводиться. Кристин Дельфи обнаружила этот механизм в своем исследовании французских семей, но свела эту проблему к ситуации домохозяйства и отношениям в браке, не обратив внимание на гораздо больший масштаб такого накопле­ния в промышленности. Выгоды и затраты не распределяются между полами как группами по принципу "все или ничего". Тор-

Хрестоматия по курсу

говцы печатной продукцией, которых изучала Синтия Кокберн, по­лучают небольшую выгоду; медиа-магнаты, которые нанимают их, получают больше. Не все женщины оказываются в проигрыше - факт стратегической важности для феминизма. Но все же выго­ды, возможности и затраты оказываются достаточно большими, чтобы за них стоило бороться, что и поддерживает в активном со­стоянии практику демаркаций и исключения, осуществляемую многими группами мужчин.

Есть два внутренних барьера на пути аккумуляции, основан­ной на тендерных различиях, ограничивающих ее масштаб. Один из них заключается в том, что отмеченное нами разделение труда далеко не является абсолютным. Очень мало женщин-моряков и мужчин-секретарей, но довольно много людей обоего пола рабо­тает клерками, лавочниками, торговыми представителями, про­граммистами и учителями. Большинство видов сельскохозяйствен­ного труда выполняется совместно. Второй заключается в том, что брак - это союз всего двух людей. Возможности извлекать мате­риальную выгоду из труда только одного человека всегда ограни­чены. Поэтому и масштаб экономического неравенства, основан­ного на распределении обязанностей в браке, весьма сильно ограничен по сравнению с экономическим неравенством, кото­рое складывается благодаря аккумуляции в индустрии. В этом от­ношении нуклеарная форма семьи может считаться важным огра­ничением полового неравенства. Происходящая коммерциализация домашней работы, например, развитие сети "фаст фуд", скорее всего, увеличит экономическое неравенство полов.

Второй принцип можно назвать, возможно, не совсем удач­но, политической экономией маскулинности. Больше число важ­ных практик связано с определениями маскулинности и ее моби­лизацией как экономического ресурса. Энн Картхойс утверждает, что забота о детях является базисом разделения труда по полу, и что эта проблема является структурным базисом феминизма. Это преувеличение, но вообще важность этой проблемы неоспорима. Картхойс делает весьма точное замечание о том, что забота о де­тях - проблема, которая затрагивает не столько женщин, сколько мужчин: "представление о том, что забота о маленьких детях -неподобающее для мужчин занятие, необычайно глубоко укоре­нено". Поскольку мужчины имеют больше возможностей для кон-

И. Н. Тартаковская. Тендерная социология

троля за разделением труда, чем женщины, их коллективный выбор не заботиться о детях, как утверждает Маргарет Полатник, отражает полную ясность мужских интересов и фактически помогает им со­хранять властную позицию. Возможность для менеджмента в ситуа­ции многих производственных конфликтов мобилизовать мужчин-работников и их профсоюзы в скрытые объединения, направленные против женщин-работниц подтверждает силу этих ясных интересов. Как связаны между собой различные способы конструирования мас­кулинности, будет показано ниже. Здесь же я ограничусь замечанием о том, что гегемонистический паттерн маскулинности, организуя мужскую солидарность, становится не только экономической, но и культурной силой.

Эта сила не обходится без сопротивления. Разделение труда по полу само по себе создает базис для женской солидарности. В промышленном производстве широко распространенное отлуче­ние женщин от карьерных возможностей дает им опыт совмест­ной работы и мало структурных оснований для конкуренции друг с другом. Практика ежедневных перемещений из пригорода в го­род делает женщин в дневное время основным населением спаль­ных пригородов; и социологическое изучение новых пригородов, как, например, работа Лин Ричарде, показывает, насколько важны для них отношения друг с другом, насколько они их ищут и тща­тельно поддерживают. Принимая участие в дискуссии по поводу экономического спада в Британии, Беатрикс Кэмпбелл заметила, что разделение труда в сфере ухода за детьми означает, что моло­дые матери, находящиеся на социальном пособии, попадают в со­общество женщин разных поколений. Поскольку никто из них не тянет одеяло на себя, они обретают потенциал для самоопределе­ния и сопротивления.

Власть

Конкретные случаи, включающие властные отношения, дос­таточно легко доступны для наблюдения. М-р Барретт, виктори­анский патриарх, запрещает своей дочери выходить замуж; пар­ламент возводит гомосексуальный контакт в ранг преступления; менеджер банка отказывает в займе незамужней женщине; груп­па молодых парней насилует знакомую девушку. Достаточно труд-

Хрестоматия по курсу

но при этом рассмотреть за индивидуальными актами примене­ния силы или угнетения структуру власти, совокупность соци­альных отношений, имеющих определенный масштаб и воспро­изводимость. В то же время действия, подобные перечисленным выше, невозможно понять без такой структуры. Изнасилование, например, обычно представляемое в медиа как индивидуальное отклонение, является формой межличностного насилия, глубоко связанной с неравным распределением власти и идеологией муж­ского превосходства. Это далеко не отклонение от существующе­го социального порядка, а в значительной степени средство его укрепления.

Связь насилия с идеологией указывает на многоликий харак­тер социальной власти. Сила - один из необходимых компонен­тов. Неслучайно средства организованного насилия - оружие и знание военной техники - почти полностью находятся в руках муж­чин... Но "голая сила" встречается редко. Гораздо чаще насилие является частью комплекса, включающего в себя также институты и способы их организации. Власть может выражаться в соотноше­нии сил или неравенстве ресурсов на рабочем месте, в домохозяй­стве или более крупном институте. Вообще говоря, корпорация­ми, правительственными департаментами и университетами управляют мужчины, которые организуют дела так, что женщи­нам исключительно трудно достичь высоких должностей. Орга­низационный контроль не более обнажен, чем пресловутая "голая сила". Оба они скрыты и зависят от соответствующих идеологий. Возможность определять ситуацию, задавать термины, в которых будут интерпретироваться события и обсуждаться проблемы, фор­мулироваться идеи и определяться мораль, короче говоря, утверж­дать гегемонию—также существенная часть социальной власти. Зна­чительная часть критики, исходящей из феминистских работ и освободительного движения геев, посвящена борьбе за культур­ную власть: например, против культурного определения женщин как слабых или гомосексуалистов как душевнобольных.

То, что эти властные отношения функционируют как соци­альная структура, как паттерн регуляции социальной практики, в каком-то смысле даже слишком очевидно. Регуляция практики простирается вплоть до вопросов элементарного выживания. Хе­лен Варе в работе "Женщины, демография и развитие " ("Women,

И. Н. Тартаковская. Тендерная социология

Demography and Development")отмечает, что в богатых странах, где основные продукты питания не представляют собой пробле­мы, женщины живут дольше мужчин; в беднейших же странах женщины умирают раньше мужчин. Таким образом, оказывает­ся, что в тех случаях, когда на карту поставлена сама жизнь, про­тив женщин применяются такие формы дискриминации, как не­дополучение еды и медикаментов. Различия в детской смертности, указывающие на инфантицид девочек - другой пример из этого же ряда.

Менее очевидно, но тоже важно, что такая практика регули­рует также и поведение тех, кто обладает властью. Мужчины за­нимают властную позицию в тендерных отношениях, но в такой специфической форме, что она накладывает ограничения на них самих. Например, при патриархатном порядке большое значение придается моногамному браку, который создает серьезное напря­жение между мужчинами в вопросах адюльтера: структура, опре­деляющая женщин как вид имущества, обязывает их мстить за кражу. Поддержка гегемонистического определения маскулинно­сти часто является вопросом огромной важности, и гомосексуали­сты часто вызывают враждебное отношение именно потому, что подрывают это определение.

Так же, как и в случае с трудом, структура власти является не только условием, но и объектом воздействия практики. Многие подходы, описывающие патриархат, представляют его как про­стую, упорядоченную структуру вроде пригородного военного монумента. Однако за его фасадом можно найти массу беспоряд­ка и аномалий. Установление порядка требует мобилизации ре­сурсов и затрачивания энергии. То, что Донзело называет "управ­лением семьями", как раз является частью такой деятельности. Исследования государства благосостояния, подобные исследова­нию австралийской системы налогообложения и выплаты посо­бий, проведенному Шейлой Шавер, показывают, что аппарат со­циальной политики предполагает зависимость женщин от мужчин и даже ее усиливает.

Установления порядка в культуре также требует серьезных уси­лий. Отмечают, например, тот энтузиазм, с которым члены като­лической иерархии - все они мужчины - настаивают на идеалах чистоты, кротости и послушания женщин. Эффективность этой

Хрестоматия по курсу

политики была продемонстрирована в Ирландии, где церкви уда­лось выиграть референдум о разрешении разводов. В остальных частях капиталистического мира священники уже не играют та­кой роли, как половые идеологи, а тем более журналисты. Хотя "достойные" газеты, вроде британской "Гардиан ", занимают ли­беральную позицию в половой политике, большинство журналис­тов массовых изданий остаются однородно сексистскими и гомо-фобскими. Те люди, которые на практике реализуют эту культурную и материальную "политику", не обязательно являются теми, кто получает от нее больше личной выгоды. Скорее, они участвуют в коллективном проекте, поддерживающем власть мужчин и подчи­нение женщин.

Если определять власть как легитимную силу, мы можем ска­зать, что центральную ось силовой структуры тендера составляет генеральная связь власти с маскулинностью. Но это положение ос­ложняет и даже вступает с ним в противоречие факт наличия вто­рой оси: лишения некоторых групп мужчин власти, и в целом по­строения иерархий с сосредоточением власти на разных уровнях внутри основных тендерных категорий.

Власть мужчин не распространяется равномерным покровом по всем участкам социальной жизни. При некоторых обстоятель­ствах женщины обладают властью, при других власть мужчин рас­сеивается, ослабляется или оспаривается. В исследованиях аме­риканских феминисток, таких как Кэрролл Смит-Розенберг, прослеживается история институтов и практик, контролировавших­ся женщинами, в том числе образования для девочек, дружеских социальных сетей и не-рыночного производства. Можно приме­нить и обратную логику, тогда мы сможем идентифицировать ком­плекс институтов и сетей, где относительно сконцентрирована сила мужчин и власть маскулинности. Это будет «ядром» силовой струк­туры тендера, по сравнению с более рассеянными или оспаривае­мыми паттернами власти на периферии.

В развитых капиталистических странах явно можно выделить четыре компонента этого ядра: (а) иерархии и в целом кадры ин-ституциализированного насилия - военные и военизированные силы, полиция, системы исполнения наказаний; (б) иерархии и в целом кадры тяжелой индустрии (например, сталелитейные и не­фтяные компании) и иерархии высокотехнологичных производств

И. Н. Тартаковская. Гендерная социология

(компьютерное, аэрокосмическое); (в) планирование и контроль центральных государственных структур; и (г) рабочая среда, где особую роль играет физическая выносливость, и связь мужчин с техникой.

Связи между (а), (б) и (в) хорошо известны. Президент Эй­зенхауэр, не замеченный в феминистских взглядах, предупреждал о власти «военно-промышленного комплекса» в Соединенных Шта­тах. Самую близкую аналогию можно провести с Советским Со­юзом. В обеих странах, как выразился Джоэл Мозес о второй из них, «женщины практически полностью отлучены от основных определяющих политику центров». Эти части комплекса связаны вместе идеологией, объединяющей маскулинность, власть и тех­нологическое насилие, которая лишь недавно попала в фокус вни­мания исследователей. Но именно их связь с элементом (г) имеет решающее значение для половой политики в целом. Эта связь обес­печивает массовую базу для милитаристских взглядов и практик, которые в противном случае могли бы вызвать такое отвращение, что продуцирующие их правительства могли бы быть дестабили­зированы. Вероятно, наиболее яркая особенность этой связи зак­лючается в том, какую роль в ней играют механизмы, особенно моторные двигатели. Постепенное вытеснение всех других транс­портных систем этой крайне небезопасной и экологически разру­шительной технологией является иллюстрацией и одновременно средством достижения тайного союза между государством, кор­поративной элитой и гегемонистической маскулинностью рабоче­го класса.

Авторы -участники «мужского движения» 1970-х гг. неоднок­ратно указывали на то, что большинство мужчин на самом деле не соответствуют образу жесткой, доминантной и воинственной мас­кулинности, которым оперируют идеологи патриархата. Но этот образ и не предназначен для того, чтобы ему соответствовать. Цел­лулоидный героизм Джона Вайна или Сильвестра Сталлоне кажется героическим только по сравнению с основной массой мужчин, ко­торые ему не соответствуют. «Оправдание» идеологии базового патриархатного комплекса и полной субординации женщин тре­бует создания базирующейся на тендерных признаках иерархии среди мужчин. (Я специально подчеркиваю «базирующейся на тендерных признаках», потому что дискуссии о властных отноше-

Хрестоматия по курсу

ниях между мужчинами обычно останавливаются на признании классовых и расовых различий). Как показало освободительное движение геев, существенной частью этого процесса является со­здание негативного символа маскулинности в форме стигматизи­рованных аутсайдеров, в особенности мужчин-гомосексуалистов. Таким образом, в целом иерархия создается из как минимум трех элементов: гегемонистической маскулинности, консервативных маскулинностей (участвующих в коллективном проекте, но не на переднем крае) и подчиненных маскулинностей.

В феминистской мысли 1970-х гг. семья обычно определя­лась как стратегический пункт, главный рычаг угнетения женщин. Сейчас маятник качнулся далеко в другую сторону. Стало ясно, что домохозяйство и родственные отношения отнюдь не являют­ся клинически чистым образцом подлинного патриархата. Семья как институт рассматривается сейчас скорее как периферийная, чем центральная часть комплекса. Колин Белл и Ховард Ньюби отмечают, что договоренности о распределении обязанностей там часто достигаются в рабочем порядке. Важность таких перегово­ров и напряжение во властных отношениях внутри семьи подтвер­ждается значительным корпусом специальных исследований, на­чиная от классической книги Мирры Комаровски «Брак «синих воротничков» ('Blue-Collar Marriage') до более современных ра­бот, таких как «Миры боли» ("Worlds of Pain ") Лилиан Рубин в Соединенных Штатах, «Пол и классовое сознание» ('Gender and Class Consciousness') Полин Хант в Великобритании, «Откры­тая рана» ('Open Cut') Клэр Вильяме и «Матери и работающие матери» ('Mothers and Working Mothers') Яна Харпера и Лин Ри­чарде в Австралии. В этих исследованиях также зафиксирован недавний исторический сдвиг, заключающийся в том, что мужь­ям стало значительно труднее утверждать дома открыто патриар-хатный режим.

Оспаривание домашнего патриархата в некоторых кругах об­щества настолько широко распространено, что можно говорить о феминизме рабочего класса, основанном на этой борьбе в той же мере, как и на наличии у женщин оплачиваемой работы. И во внут­рисемейной борьбе за власть жены часто одерживают победу... Я полагаю важным признать, что здесь произошел настоящий пе­реворот во властных отношениях. Это не выглядит так, что жен-

И. Н. Тартаковская. Гендерная социология

щины долгое время уступали явной силе, а потом перестали — но в результате возникло множество домашних конфликтов и перего­воров, которые тянулись годами или даже десятилетиями.

Важно также признать, что эти локальные победы не ниспро­вергли патриархат. По наблюдениям Комаровски, в тех американс­ких рабочих семьях, где жена в браке выполняла контролирующую роль, это не могло быть признано публично — поддерживалась ви­димость мужской власти. Общий вывод состоит в том, что мы дол­жны отличать глобальное или макро-отношения власти, благодаря которым женщины подчинены мужчинам на уровне всего обще­ства, от: локального, или микро-ситуации в конкретных домохозяй-ствах, на конкретных рабочих местах, в конкретных сферах. Ло­кальный паттерн может отличаться от глобального и даже противоречить ему. Такие отклонения могут провоцировать по­пытки «исправления», т.е. утверждение глобального паттерна в качестве нормы и на локальном уровне. Но они могут также озна­чать наличие структурного напряжения, которое в долгосрочной перспективе может привести к изменениям.

Катексис

Для того, чтобы распознать в сексуальности социальную структуру, необходимо сначала рассмотреть ее как социальное явление. Поэтому последующий анализ предполагает, что сексу­альность конструируется социально, в соответствии с аргумента­ми Гагнона и Саймона в «Сексуальном поведении» ('Sexual Conduct'), Фуко в «Истории сексуальности» и Уикса в «Сексу­альности и ее противоречиях» ('Sexuality and It's Discontents'). Ее телесные параметры не существуют до или вне социальных практик, с помощью которых формируются и реализуются отно­шения между людьми. Сексуальность осуществляется и произво­дится, а не выражается с помощью наших действий.

Во всех социальных отношениях присутствует эмоциональ­ное, а, возможно, и эротическое измерение. В данном случае, од­нако, фокус будет сделан на том, что в работе «Политика сексу­альности при капитализме» ('The Politics of Sexuality in Capitalism') называется «сексуально-социальными отношениями»: отношени­ями, образованными эмоциональной привязанностью одного че-

Хрестоматия по курсу

ловека к другому. Структуру, организующую эти привязанности, я буду называть «структурой катексиса».

Фрейд использовал термин «катексис» для обозначения пси­хического заряда или инстинктивной энергии, направленной на психический объект, например, идею или образ. В данной работе я обобщаю его до уровня эмоционально нагруженных социальных отношений с «объектами» (напр., с другими людьми) в реальном мире. Важно иметь в виду, что, как и в трактовке Фрейда, эмоцио­нальное напряжение может быть и враждебным, а не только при­язненным. Оно также может быть одновременно враждебным и приязненным, т.е. амбивалентным. Наиболее близкие отношении имеют именно такой уровень сложности.

Разумеется, сексуальные практики управляются также и дру­гими структурами. Желая деромантизировать «торговлю женщи­нами», Эмма Голдман едко замечает: «Продает ли женщина себя одному мужчине, в браке или вне его, или многим мужчинам — это, в общем-то, вопрос чисто количественный. Признают ли это наши реформаторы или нет, но проституцию порождает экономи­ческая и социальная депривация женщин». В то же время, как пси­хоанализ, так и движение за сексуальное освобождение указыва­ют на то, что паттерны эмоциональной привязанности сами по себе играют ограничивающую роль. Вполне возможно анализировать их, не впадая в романтизм.

Социальное оформление желания наиболее наглядно прояв­ляется через набор запретов. Табу инцеста, специфические зако­ны против изнасилования, брачный возраст и гомосексуализм — все это примеры запрещений сексуальных отношений между ка­кими-то конкретными людьми. (Строго говоря, законы запреща­ют конкретные действия, но интенция состоит в том, чтобы раз­рушить и сами отношения, провоцирующие эти действия). Психоаналитические теории Эдипова комплекса и супер-эго ин­терпретируют влияние общества на эмоции в основном в тер­минах интериоризации запретов. Однако запреты были бы бес­почвенны без предписаний любви и брака с подходящими для этого людьми, без утверждения такого-то и такого-то вида маскулиннос­ти или фемининности в качестве желательного. Социальный пат­терн желания представляет собой единую систему запретов и сти­мулов.

И. Н. Тартаковская. Гендерная социология

В нашей культуре хорошо прослеживаются два организую­щих принципа. Объекты желания обычно определяются с помо­щью дихотомии и оппозиции женственного и мужественного, а сексуальная практика в основном организуется в рамках парных отношений.

Исторически и кросс-культурно, сексуальная привязанность не всегда была организована в терминах дихотомии. Несмотря на это, в богатых капиталистических странах в настоящее время сек­суальность четко организована как либо гетеросексуальная либо гомосексуальная. Если этого сделать нельзя, мы определяем ее как смешанную: «бисексуальную». Хотя основной структурой привя­занности чаще всего считается пара, тендерная дихотомия жела­ния как будто имеет некоторый приоритет. Когда пара распадает­ся, и ее члены вступают в новые отношения привязанности, почти всегда новый партнер бывает того же пола, что и прежний, каким бы он ни был.

В том паттерне желания, который является социально господ­ствующим, катексис предполагает присутствие сексуальных раз­личий. «Женщина нуждается в мужчине, а мужчине нужна пара» -и так до скончания времен. Солидарность гетеросексуальной пары формируется скорее на базе своего рода взаимной выгоды, чем на базе общности ситуации или опыта. В этом ее заметное отличие от солидарностей, созданных структурами труда и власти. Скры­тое противоречие, которое здесь содержится, неоднократно слу­жило темой для романтической литературы, а также довольно важ­ной политической проблемой феминизма последнего десятилетия. Более того, именно сексуальное различие в значительной мере придает отношениям эротический оттенок. Соответственно, оно может интенсифицировать удовольствие...

Но «различие» - логический термин, а социальные отноше­ния более нагружены. Члены гетеросексуальной пары не только различны, они еще и специфическим образом неравны. Гетеро­сексуальная женщина сексуализируется как объект иначе, чем ге­теросексуальный мужчина. Индустрия моды, индустрия косме­тики и содержание массовой прессы служат тому осязаемым доказательством. Например, на шикарных фотографиях на облож­ках и женских, и мужских журналов изображены женщины, раз­ница заключается лишь в том, как модели одеты и в каких нахо-

Хрестоматия по курсу

дятся позах. Говоря обобщенно, эротическая взаимность в гегемо-нистической гетеросексуальности базируется на неравном обме­не. На то, чтобы женщины участвовали в неравноправных отноше­ниях, есть материальные причины, на которые указывала Эмма Голдман. «Двойной стандарт», позволяющий промискуитетную сек­суальность мужчинам и запрещающий женщинам, абсолютно не означает, что мужчинам «больше хочется»: это означает только то, что у них больше власти.

Процесс сексуализации женщин как объектов гетеросексуаль­ного желания включает в себя стандартные представления о жен­ской привлекательности - само понятие «мода» подразумевает это. Вокруг этого существует целый комплекс напряжений и противо­речий. Хотя враждебность может быть и часто бывает направлена на целую тендерную категорию (женоненавистничество, мужене­навистничество, гомофобия), относительно влечения этот прин­цип не работает. Скорее, гетеросексуальность и гомосексуальность как структурные принципы выступают в роли дефиниций соци­альной категории, в рамках которой может быть выбран партнер. Вероятно, скрытый смысл этих понятий заключается в том, что они конструируются за счет исключения той категории, из кото­рой партнер не может быть выбран.

На психологическом уровне это предполагает подавление, а на социальном уровне - запрещение. И то, и другое привлекают некоторое внимание к отвергаемому объекту. Классический пси­хоанализ познакомил нас с этим явлением, назвав его «амбивален­тность»... В работе «Эго и Ид» ('The Ego and the Id') Фрейд заме­чает, что «полный Эдипов комплекс» имеет две стороны. Под известным треугольником любви и ревности лежит совокупность эмоциональных отношений, в которой привязанности распреде­ляются иначе: «Мальчик не только проявляет амбивалентное от­ношение к отцу и страстную привязанность к матери, но одновре­менно ведет себя как девочка и испытывает страстное женское увлечение отцом и соответствующую ревность и враждебность по отношению к матери». Карл Юнг предположил, что общее прави­ло состоит в том, что подавляется та эмоция, которая не может быть выражена в социальной практике, в результате чего бессоз­нательное предстает как негатив сознательного мышления и об­щественной жизни.

И. Н. Тартаковская. Гендерная социология

Если серьезно отнестись к этим идеям, можно оспорить, что видимая структура эмоциональных отношений сосуществует с те­невой структурой, наполненной совершенно другими смыслами. Широко известно, что привязанность, которую публично выказы­вают друг другу супруги, часто сосуществует с приватной враж­дебностью. Красный Коллектив предположил, что вообще суще­ствует большая разница между тем, что представляют собой «внешние» и «внутренние» отношения в паре. Мужчины-геи час­то предполагают, что враждебность, которую они испытывают по отношению к себе, вызвана бессознательным желанием. Воспита­ние маленьких детей потенциально всегда вызывает высокий уро­вень любви и враждебности, причем с обеих сторон. Поскольку большая часть родительских забот лежит на женщинах, отноше­ния с матерями с большой долей вероятности всегда будут весьма амбивалентными, на чем сделала акцент Нэнси Фрайди в работе «Моя мать/Мое я» ('My Mother/My Self).

Существует так мало исследований, в которых присутствова­ла бы информация о глубинах психики и при этом ощущение со­циального контекста, что трудно рассуждать о том, как организо­вана эта теневая структура иначе, чем в чисто спекулятивном ключе. Все, что нам известно - это то, что в общих чертах структура ка­тексиса может считаться многоуровневой, а наиболее важные от­ношения - амбивалентными. Старые клише о том, как легко лю­бовь и ненависть превращаются друг в друга, и влияние сюжетов, на этом построенных, вроде «Турандот» Пуччини, становятся более понятными, если принять во внимание, что сексуальные практики в целом основаны на структурных отношениях, в кото­рых уже присутствуют и любовь, и ненависть.

Аргументы Нэнси Фрайди указывают на другой принцип организации. Она отмечает, что для девочек воспитание в себе желания, направленного на мужчину, более безопасно, чем вы­ражение той сексуальности, к которой они на самом деле стре­мятся. Про секс тинейджеров часто говорят, что девочки стре­мятся к привязанности, а мальчики - к сексу. Габриэль Карей и Кати Летт в работе «Пубертантный блюз» (' Puberty Blues') до­бавляют, что в группах ровесников-тинейджеров секс практику­ется в той же степени для символических целей, что и для физи­ческого удовольствия. Вероятно, это верно также и для взрослых. Этот аргумент связан с наблюдениями Герберта Маркузе о раз-

Хрестоматия по курсу

витии примата генитальности и деэротизации остального тела под влиянием принципа производительности, приведенными в книге «Эрос и цивилизация». Оказалось, что между генитальной про­изводительностью и диффузной чувственностью сложилась се­рьезная оппозиция. В современной гегемонистической гетеро-сексуальности эти формы эротики определяются как мужская и женская соответственно. Но это совсем необязательно. В других культурах это абсолютно не так, что демонстрируют «Кама-Сут­ра» и Вадсаяна. Чрезвычайно забавно, что этот памятник манер­ной и праздной чувственности сейчас на Западе продается пре­имущественно в порномагазинах, где господствуют в основном мощная эрекция и стремительный оргазм.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: