РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ТЕНДЕРНЫХ ОТНОШЕНИЙ В КУЛЬТУРНЫХ НАРРАТИВАХ 3 глава

И. Н. Тартаковская. Гендерная социология

Этот важнейший переход от политики равенства к политике автономии может вызвать сильное напряжение в самих феминис­тских кругах, поскольку эти две доктрины явно противоречат друг другу. Автономия предполагает право самоопределяться в тех тер­минах, которые выбирает сам субъект самоопределения - что мо­жет предполагать интеграцию или союз с другими группами и личностями, а может и не предполагать. Равенство, с другой сто­роны, предполагает измерение в соответствии с существующим стандартом... Равенство означает эквивалентность двух (или боль­шего числа) терминов, один из которых играет роль безусловной модели. Автономия, напротив, предполагает право как принимать, так и отвергать такие нормы и стандарты в соответствии с выбо­ром своего самоопределения. Борьба за равенство... подразуме­вает принятие данных стандартов и лояльность по отношению к их требованиям и ожиданиям. Борьба за автономию, с другой сто­роны, предполагает право отвергнуть такие стандарты и создать новые.

Феминистки, занимающиеся вопросами женской автономии и самоопределения, по иронии судьбы, куда меньше уделяют вни­мания работе с мужскими или маскулинными теориями, чем их ориентированные на равенство коллеги. Хотя именно мужчины-ученые значительно повлияли на изменение облика феминизма, каким он был в течение 20 лет, осуществив сознательную полити­ческую интервенцию в теорию. Имена Фрейда, Лакана, Ницше, Деррида, Делеза, Альтюссера, Фуко во Франции и Ричарда Рорти, Антони Вильдена, Фредерика Джеймсона, Стефена Хиза, Терри Иглтона, Поля да Мана и др. в Великобритании и Северной Аме­рике составляют лишь часть "имен", которые использует совре­менная феминистская теория. Но при этом самым драматическим образом поменялось отношение феминисток к патриархатным дискурсам и их использованию. Если раньше эти дискурсы, их методы и исходные положения служили не подвергаемыми сомне­нию инструментами и интеллектуальными конструкциями, с по­мощью которых женщины подвергались анализу как объекты, те­перь они сами стали объектами критического исследования феминисток. Теперь они используются в тактических целях, не обязательно в соответствии со своими изначальными базовыми идеями. Феминистки более не стараются "подвести" женщин под

Хрестоматия по курсу

существующие патриархальные категории и теоретическое про­странство; вместо этого жизнь и социальный опыт самих женщин обеспечивают критерии оценки патриархальных текстов... Эти критерии не просто "субъективны" в смысле чьей-то личной или индивидуальной позиции - "субъективность" здесь следует пони­мать как интерференцию с "объективными" процедурами позна­ния, точно так же, как производимые мужчинами теории функци­онально зависимы от их специфического положения в мире. Само производство дискурса впервые стало анализироваться как про­цесс разделения по половому признаку и исключения.

"Феминистки автономии" отличаются от "феминисток, борю­щихся за равенство" по меньшей мере, в следующих пунктах:

1. Женщины становятся как объектами, так и субъектами по­знания; но будучи субъектами, феминистки не производят больше такого знания, как если бы они были мужчинами, как если бы само знание было сексуально индифферентно. Женственность воспри­нимается как теоретический концепт, что означает:

2. В зависимости от занимаемой субъектом познания пози­ции, все методы, процедуры, гипотезы и техники, которыми рас­полагает данная теория, могут быть пересмотрены.

3. Феминистки уделяют внимание не только женским или ка­сающимся женщин вопросам, но любым проблемам, включая другие теории.

4. Феминистки производят не только альтернативные дискур­сы, базированные на исключении патриархатных элементов. Вме­сто этого они тщательнейшим образом "прорабатывают" патри-архатные тексты, чтобы разобраться, как они работают и как учреждают свое доминирование, и пытаются использовать эти тексты, насколько только можно - часто даже себе во вред! Ни один из дискурсов теперь не может быть просто принят или от­вергнут, все они активно анализируются и критикуются в их ра­ботах.

5. Феминистская теория подвергает сомнению как содержа­ние, так и форму дискурсов, дисциплин и институтов, пытаясь предложить им альтернативу и развивая их дальше...

В различных дисциплинах, относящихся к социальным и гу­манитарным наукам, составляющих образовательную базу боль­шинства феминисток, многие из них отошли теперь от позиции

И. Н. Тартаковская. Гендерная социология

ученичества (когда женщины обучаются преобладающим, т.е. сфор­мированным мужчинами формам и приемам научного исследо­вания) к относительно независимой позиции (когда женщины мо­гут использовать необходимые им методы и приемы против тех самых дисциплин, которым они обучались). Поэтому сейчас по­лем битвы между феминистками и не - и анти-феминистами явля­ется теория скорее, чем "женщина как таковая"...

Таким образом, современная социально-политическая все­ленная, в которой работают феминистки, имеет как бы две со­ставляющих. С одной стороны, феминистская теория решитель­но ставит под вопрос и стремится разрушить предпосылки, методы и концепции фаллоцентрических и патриархальных дискурсов и дисциплин. С другой стороны, феминистская теория одновре­менно пытается выстроить и развить альтернативу этим фалло-центрическим системам, претворяя в жизнь новую, до сих пор не проясненную, женскую картину мира. Иными словами, сегодня феминистская теория вовлечена одновременно в анти-сексистс-кий проект, подразумевающий вызов фаллоцентрическим дискур­сам и их деконструкцию; и в позитивный проект конструирова­ния и развития альтернативных моделей, методов, процедур, дискурсов и т.д.

Анти-сексистский проект с необходимостью предполагает хо­рошее знание и знакомство с преобладающими теоретическими парадигмами и их историей. Это означает понимание и работу с теми теоретическими системами, которые включают в себя исто­рию и современную ситуацию, в которой находятся женщины, а также их роль в угнетении женщин. И все же анти-сексизм в ос­новном носит негативный, реагирующий характер, будучи в основ­ном нацеленным на борьбу с тем, что уже существует, доминирует и ответственно за фаллоцентрическую позицию женщин-ученых. Такой критический, ответный проект необходим, если феминист­ская теория хочет избежать интеллектуального риска впадения в абстракцию, идеализацию или неуместность. Это риск проекти­рования некого идеального или утопического будущего для женщин, ни на чем не основанного или не связанного с тем, что существует здесь и сейчас... Существует также риск слепого повторения про­шлых ошибок, если на них не учиться. Критический, анти-сексис-тский проект направлен против методов, положений и процедур, с

Хрестоматия по курсу

помощью которых патриархатные дискурсы настаивают на неиз­бежной зависимости женщин от мужчин, также как и против наи­более изощренных выражений женоненавистничества, когда сек-систские заявления о женщинах делаются как бы с нейтральных по отношению к половым различиям позиций.

Однако если феминистская теория останется просто реаги­рующей, преимущественно критической, она парадоксальным об­разом подтвердит те самые парадигмы, которые старается оспо­рить. Она останется на тех же самых теоретических основаниях, которые пытается оспорить и изменить, поскольку критиковать преобладающие системы знания, не предлагая им никакой альтер­нативы, означает подтверждать их необходимость. Стратегичес­ки необходимая, но ограниченная задача развенчания патриархат-ных дискурсов служит лишь первой ступенью для более серьезного вызова патриархатному доминированию — борьбы за автономию, за право на различные парадигмы, теоретические инструменты, а возможно, даже переработку всей системы знаний и применяю­щихся теоретических методов...

Нельзя определить заранее, что именно должна включать в себя автономная феминистская теория, поскольку это противоре­чит самой идее автономии, права выбора и свободного определе­ния мировоззрения каждого человека. Женщины провозглашают право самим определять свои цели, во всем своем многообразии. Однако хотя феминистская теория не может быть описана с помо­щью одной или нескольких моделей, она может быть определена, так сказать, негативно, поскольку ясно, что некоторые теорети­ческие модели она вряд ли будет репродуцировать.

Другими словами, феминистская теория не вполне может быть воспринята как соперничающая с патриархальными текста­ми по поводу того, что следует считать истиной. Это не "верный дискурс", тем более не объективный или научный подход. Ско­рее, ее можно считать стратегией, локальной, специфической, конкретной интервенцией с определенными политическими це­лями, пусть даже временными. В 1980-е гг. феминистская теория в своих гипотезах и предположениях больше не ищет статуса не­изменяемой, транс-исторической и транс-географической прав­ды. В большей степени она ищет эффективные формы интервен­ции в системы власти, чтобы разрушить их и заменить более

И. Н, Тартаковская. Гендерная социология

приемлемыми. Стратегия включает в себя оценку текущей ситуа­ции как с точки зрения общих, структурных моментов, так и спе­цифических, детализированных, региональных форм. Необходи­мо знать пространство и стратегию противника, чтобы подорвать его позиции. Поэтому надо принимать во внимание все виды контр-стратегий и тактик, используемых фаллоцентрическими дискурсами для поиска слабых мест. Стратегия всегда подразу­мевает краткосрочные цели, которые кажутся необходимыми для достижения долгосрочных идеалов, которые и сами могут изме­няться и модифицироваться в процессе борьбы. И как форма стра­тегии, феминистская теория должна использовать все доступные средства, независимо от того, патриархальные они или нет. Фал-лоцентрические подходы, концепции и теоретические инструменты оцениваются скорее с точки зрения их полезности и функциониро­вания в конкретных контекстах, чем с точки зрения идеальной, но недосягаемой идеологической чистоты... Теоретический сепара­тизм, когда отвергаются все патриархальные термины и практи­ческие приемы, представляется весьма наивным...

Поскольку феминистской теории сложно вступать в прямую конфронтацию с изощренным теоретическим царством патри­архата и создавать ему альтернативы, феминистки вынуждены вести своего рода интеллектуальную партизанскую войну, сосре­доточиваясь на наиболее слабых местах патриархального дискур­са, его "белых пятнах"... Так, феминистская теория прежде всего подразумевает выявление явных и скрытых форм женоненавист­ничества, заключенных в таких дискурсах. Это означает необхо­димость научиться распознаваться, что именно делает их патри­архальными - суждения по поводу мужчин и женщин, их ценности, видеть, как эти теории перекраивают мир сообразно мужским интересам. Во-вторых, надо уметь видеть их пробелы, лакуны вокруг вопроса о женщинах и женственности, и почему эти лакуны так важны для патриархальных дискурсов. В-третьих, феминистская теория должна быть способной артикулировать ту роль, которую умолчание и демонстрация маскулинности игра­ют в подавлении женского начала, и утвердить возможность дру­гих, альтернативных перспектив развития, подрывающих их геге­монию. Самым фактом своего существования такие формы феминистской теории демонстрируют, что патриархальные дис-

Хрестоматия по курсу

курсы не нейтральны, не универсальны и не неоспоримы, но по­рождены специфической (политической) позицией, занимаемой мужчинами... В частности, современная феминистская теория оспаривает следующие теоретические позиции.

1. Приверженность к концепции единственной или универ­сальной правды и таких же методов ее подтверждения (или оп­ровержения). Лишь некоторые теории, претендующие на статус научной объективности и правды, понимаемой конвенциональ­но, принимают идею о своем историческом характере и о влия­нии контекста, окружающей обстановки и конкретных обстоя­тельств, влиявших на разработку и развитие этих теорий. В большинстве же своем, эти теории не признают того фундамента, на котором они были основаны (прибегая к умолчаниям, исклю­чениям, искажениям): претендуя на "истину в конечной инстан­ции", они хотели бы занимать позицию "над историей" и "над властью".

2. Стремление к объективности, незаинтересованности наблю­дателя и независимости от контекста как к непреложным теорети­ческим ценностям. Это тесно связано с переоценкой "науки" и "правды" как способов существования знания. Объективность рас­ценивается как возможность заменить наблюдателей или экспе­риментаторов, как форма защиты от индивидуальных пристрас­тий. Идеал заменяемости основан на допущении идентичности точки зрения и позиции наблюдателей - "которые должны иметь соответствующую подготовку". Это допущение с необходимостью замалчивает тот факт, что мужчины и женщины занимают разную структурную позицию, имеют разную степень доступа к получе­нию этой подготовки и, возможно, по-другому относятся к своим дисциплинам. Подразумеваемые нейтралитет и универсальность многих патриархатных дискурсов в социальных науках носит "бес­полый" характер, т.е. неспособны признать различие в социальных позициях мужчин и женщин.

3. Признаваемый универсальным субъект познания должен обладать определенными чертами и качествами: способностью от­делять самого себя от своих чувств, эмоций, страстей, личных мо­тивов и интересов, социально-экономических и политических фак­торов, своего прошлого, надежд на будущее и т.д. Субъект познания способен дистанцироваться от своего объекта и в то же время его

И. Н. Тартаковская. Гендерная социология

рефлексирует. Таким образом, субъект не способен принять во внимание свою собственную ограниченность, материальность и исторический характер, приверженность определенным социаль­но-экономическим и политическим ценностям. Субъект рассмат­ривается как лишенная тела субстанция, рациональная, но лишен­ная пола —дух, находящийся вне пространства, времени и связей с другими объектами (статус, воистину подобный ангельскому!)

4. Представление о жестко зафиксированной, статичной ис­тине, неизменяемой, раз и навсегда данной реальности, гаранти­рованном познании Бытия и доступе к Разуму. Такой внеисторич-ный взгляд не может отражать изменчивость и историческую природу того, что можно считать истинным в смысле все более и более полного приближения к познанию истины... Он отказывает­ся признать возможность того, что Фуко называл "политикой ис­тины", или политического воздействия на понятие истины...

5. Представление об универсальном характере концептов, тер­минов, истин, предположений и дискурсов. Знание, представлен­ное в форме суждения, не рассматривается как зависимое от фор­мы своего выражения, но лишь от смыслов, которые оно призвано выразить. Язык рассматривается лишь как средство коммуника­ции, обмена существующими вне его и первичными по отноше­нию к нему мыслями или идеями..., а не как необходимое условие существования мысли... Патриархальные теории игнорируют слож­ность дискурсивных систем, с заложенными в них структурами господства и подчинения, и зависимость дискурсов от конкрет­ных особенностей языка.

Но в современной теории существуют, конечно, и позитив­ные достижения, кратко перечисленные ниже, не противопостав­ляющие себя борьбе женщин за право самим определять свою жизнь.

1. Интеллектуальные представления не о правде, объектив­ности и нейтральности, а о зависимости теоретических позиций от специфики контекста и положения наблюдателя... Вслед за Ниц­ше, они признают свою собственную перспективу, специфичес­кий способ выражения, зависящий от частной точки зрения, свои конкретные цели.

2. Признавая важную роль условий формулировки концепции, феминистская теория готова поставить под вопрос критерий объек-

Хрестоматия по курсу

тивности и научности, которого столь строго и свято придержива­ются интеллектуальные ортодоксы. Это не означает, однако, до­пустимость любых "субъективных пристрастий". Ставится под сомнение само разграничение между объективным (знание) и субъективным (мнение). Феминистки склонны считать, что лю­бое знание подразумевает определенную позицию: пространствен­ную, временную, сексуальную и политическую. Эта точка зрения ни субъективная, ни объективная и ни абсолютная, ни ре-лятив-ная. Все эти альтернативы не могут объяснить влияние власти на производство знания. Это, опять-таки, не означает, что феминист­ская теория не пользуется критериями оценки и саморефлексии... 3. Вместо предполагаемой дистанции между рациональным познающим субъектом и объектом познания, феминистская тео­рия считает, что они находятся в соприкосновении... Преобладаю­щей является точка зрения о том, что субъект познания существу­ет вне страстей и эмоций, вне тела, вне связи с остальными людьми и социо-политическим миром. Для феминисток рациональный субъект не свободен от личностных характеристик, социальных и политических интересов, но с необходимостью включен в них. Теории рассматриваются как имеющие "половую принадлеж­ность", занимающие определенную позицию по отношению к ка­чествам и ценностям, ассоциирующимся с двумя полами... Не сле­дует отождествлять позицию дискурса с позицией его автора: нет прямой связи между феминистскими текстами и авторами-жен­щинами или между фаллоцентрическими текстами и авторами-мужчинами. Половая "позиция текста" может быть различима лишь контекстуально и лишь в тех терминах, которые употребляет субъект речи (явное или подразумеваемое "Я" текста)... В случае феминистской теории субъект, объект и аудитория не разделяются на дихотомические категории (субъект/объект, знающий учитель/ невежественный ученик, я/другой), но скорее могут быть опреде­лены в терминах неразрывности и/или различий. Субъект речи, тот, к кому он обращается, и предмет разговора могут быть одним и тем же, во всяком случае, между ними предполагается тесная взаимосвязь. Это, например, означает, что мужчины не говорят об угнетении женщин с большей объективностью, как совершенно искренне полагают многие мужчины-ученые. Мужчины также с необходимостью вовлечены и являются частью системы угнете-

И. Н. Тартаковская. Гендерная социология

ния женщин. Понятно поэтому, что их отношение к этому угнете­нию может весьма отличаться от отношения женщин. Короче го­воря, каждая теоретическая позиция и любая текстовая или дис­курсивная система обслуживает чьи-то конкретные интересы. Политика или, по выражению Фуко, "власть" текста не может, однако, быть выведена из того, о чем непосредственно говорится в тексте, но чаще из того, как именно это говорится, к чему он призывает, и что из него следует. Феминистская теория имеет то преимущество перед превалирующими системами дискурсов, что способна не только занять, но и открыто провозгласить свои поли­тические позиции и стремления, занять, не прячась за маску объек­тивности в смысле "незаинтересованности", напротив, она глубо­ко заинтересована в своих целях и стратегиях - создании автономии для женщин. Такая заинтересованность или целеустремленность, однако, не обесценивает феминистскую теорию, но является ее признанной функцией, ее логическим обоснованием.

4. Отвергая ценность таких концептов, как правда, объектив­ность, универсальность, нейтральность и абстрактный разум, фе­министская теория - наряду с рядом современных теоретиков-муж­чин - не связана и не мотивирована этими ценностями. Она оценивает себя в терминах критической и конструктивной страте­гии. Это ни абстракция, ни план или руководство к действию, ни форма отстраненной рефлексии. Все эти конструкции предпола­гают существование теории вне или над практикой... это "практи­ческая теория" - теория, открыто являющаяся частью практи-ки, инструмент или тактика, играющая большую роль в подрыве од­ного из устоев функционирования патриархатных властных отно­шений - сферы соответствующих знаний, которые дают патриар­хату возможность рационализировать и оправдывать свою систему всеохватного контроля... Имея своей целью сокрушение женоне­навистнической теории и ее базовых допущений и утверждение позитивного влияния на повседневные и структурные взаимодей­ствия между обоими полами, это не прелюдия к практике, а уже форма практики в особой области патриархатной деятельности.

5. Точно так же феминистская теория не может быть описана в терминах категорий рациональности или иррациональности. По меньшей мере, с XVII века, если не намного раньше, разум пони­мается в дихотомических терминах, построенных по принципу про-

Хрестоматия по курсу

тивоположности по отношению к исключаемому "другому" - стра­стям, телу, эмоциям, природе, вере, материальному, мечтам, впе­чатлениям, восприятию, безумию и многим другим понятиям. Подвергая сомнению бинарный способ категоризации, феминис­тски демонстрируют, что разум является концептом, связанным с маскулинными нормами и ценностями, а его оппозиции, "другое" -с фемининными. Феминистская теория сегодня не просто заинте­ресована в пересмотре ценностей рационального/иррационально­го или в поддержке того принципа, который долго носил иерархи­чески подчиненный характер, но, что более важно, ставит под вопрос саму структуру бинарных категорий. Короче говоря, феминистс­кая теория намеревается трансформировать и расширить значение концепта "разум" так, чтобы вместо того, исключать такие концеп­ты как впечатление, тело, история и т.д., включить их или признать их необходимость для функционирования разума. Взяв впечатления и сами жизни женщин как начальный пункт развития теории, феми­низм старается развить альтернативы жесткому, иерархическому и исключительному концепту разума.

6. Бросая вызов фаллоцентризму, феминистская теория дол­жна также противопоставить себя тому игнорированию истории и материальности, которое так характерно для теоретических тра­диций Запада. Полагая себя рациональной, частной, индивидуаль­ной деятельностью и борясь за правду и знание, эта чисто интел­лектуальная деятельность решительно отказывается считать себя продуктом истории и политики. Доминирующая теоретическая традиция отказывается признать свою зависимость от материаль­ности письма, от подготовки, производства, публикации и рас­пространения совершенно определенных методов, точек зрения и представлений, от борьбы за власть и доминирование. В проти­воположность этим преобладающим теоретическим идеалам, фе­министская теория открыто признает свою материальность, как материальность языка (язык рассматривается как оружие полити­ческой борьбы, доминирования и сопротивления), желания (жела­ния как воли достичь определенного порядка потенциально важ­ных "объектов" - желание самоидентификации, ощущения свойств своего пола и признания своего места в культуре — это самые оче­видные и недискуссионные между феминистками вещи) и власти (власти не просто как силы, проявляющейся в действиях, событи-

И. Н. Тартаковская. Гендерная социология

ях и процессах в политической и общественной жизни, но также как определенного положения по отношению к институтам, знаниям и деятельности, вовлеченным в контроль и подавление индивидуаль­ностей и групп); более конкретно, позиции по отношению к мужс­кому социально-экономическому доминированию в форме обу­чения, подготовки, знания и теории.

7. Отвергая доминирующие модели интеллектуальных требо­ваний (среди них требования формальной логики, структурирова­ния концептов в бинарные оппозиционные структуры, использо­вания грамматики и синтаксиса для создания единых, ясных, однозначных, точных способов выражения и многих других при­нятых требований к тексту) и принимая идею своей материально­сти как теории, феминистская теория вовлечена в продолжающи­еся исследования и эксперименты с новыми формами письменного изложения, методами анализа, новыми способами формулирова­ния, новыми типами дискурсов.

Ни один метод, способ письма или устной речи, манера аргументации не могут служить репрезентативной моделью или идеалом феминистской теории. Вместо того чтобы пытаться установить новую теоретическую норму, феминистская теория строит новое дискурсивное пространство, пространство, в котором женщины могут писать, читать и думать как женщи­ны. Это пространство поддержит и умножит новые голоса, вместо того, чтобы придавать им иерархическую структуру, создаст мно­жество перспектив и интересов вместо монополии одной - новые типы вопросов и разнообразные способы ответов. Ни одна форма не получит привилегии единственной правды, корректной интер­претации, правильного метода; скорее, знания, методы, интер­претации смогут оцениваться и отбираться соответственно сво­ей адекватности данному контексту, специфической стратегии и конкретным результатам.

В течение последних двадцати пяти лет своего развития фе­министская теория создала возможность нового, неизвестного до этого взгляда на женщин, отказавшись редуцировать их и объяс­нять их специфику в изначально мужских терминах; она получила возможность смотреть на любой объект с точки зрения женских перспектив интересов, понимая и преодолевая фаллоцентризм в различных видах теории и практики. Это описание может звучать

Хрестоматия по курсу

как идеализированная или утопическая версия того, что должна подразумевать активная теоретическая практика, сознательная и политически ответственная. Возможно. Неясно еще, на-сколько близки реальные феминистические дискурсы к этой утопической картине. Но... Феминистская теория развивается по различным тра­екториям. Она находится в процессе переоценки теоретического наследия, которое ей надо преодолеть, чтобы утвердить свое соб­ственное будущее. Это будущее может составить новую эпоху в развитии теории, способную осмыслить все последствия призна­ния разности между полами. Теория будущего будет иметь опре­деленный половой, текстуальный, политический и исторический характер. В то же время она может нести в себе угрозу для тех, кто привержен ценностям фаллоцентризма, поскольку может открыть неожиданные аспекты, источники и инструменты теоретического исследования. Автономная женственность может представить, впервые в истории, возможность диалога с "другим голосом", го­лосом женщины.

Разница между полами представит целый горизонт миров невиданной прежде плодотворности... Плодотворность рождения и возрождения влюбленных партнеров, но также и производство новой эпохи мысли, искусства, поэзии, языка... Создание новой поэтики.

И. Н. Тартаковская. Гендерная социология

ХАЙДИ ХАРТМАНН

КАПИТАЛИЗМ, ПАТРИАРХАТ

И ПОЛОВАЯ СЕГРЕГАЦИЯ ТРЭДА¹

Разделение труда по полу кажется универсальным явлением в человеческой истории. В нашем обществе половое разделение труда носит иерархический характер, причем мужчины находятся на вершине этой иерархии, а женщины внизу. Антропологические и исторические данные свидетельствует, однако, что это разделе­ние не всегда было иерархическим. Развитие разделения труда по полу и его значение являются предметом настоящей работы. Я собираюсь показать в ней, что корни современного социального статуса женщин лежат как раз в разделении труда. С моей точки зрения, для достижения женщинами равноправного с мужчинами социального статуса должен быть устранен не только иерархичес­кий характер разделения труда между полами, но и само это раз­деление. Только тогда и мужчины, и женщины смогут достигнуть полного развития своего человеческого потенциала.

Главными вопросами, которые я хотела бы рассмотреть в моем исследования являются, во-первых, как более или менее эгалитар­ное разделение труда перестало быть таковым, во-вторых, как иерархическое разделение труда осуществляется в современном общественном производстве. Многие антропологические иссле­дования показали, что впервые стратификация по полу стала явно проявляться одновременно с увеличением производительности труда, усилением специализации и сложности общества; напри­мер, с появлением оседлого земледелия, частной собственности или государства. Это случилось, когда человеческое общество из примитивного превратилось в "цивилизованное". С этой точки

¹ Из работы: Hartmann H. Capitalism, Patriarchy and Job Segregation by Sex // E.Abel and E.K.Abel (eds) The Signs Reader: Women, Gender and Scholarship.Chicago: University of Chicago Press, 1983).

Хрестоматия по курсу

зрения, капитализм, несомненно, является более поздним явлени­ем, чем патриархат², и иерархические отношения между мужчи­нами и женщинами, в которых мужчины господствуют, а женщи­ны подчиняются, имеет долгую историю.

Я собираюсь доказать, что еще до капитализма существовала патриархатная система, которая позволяла мужчинам контроли­ровать труд женщин и детей в семье, и именно она научила муж­чин техникам иерархической организации и контроля. С разделе­нием жизни на частную и публичную, которая произошла в результате возникновения государственного аппарата и экономи­ческой системы, основанной на широкой практике обмена и круп­ных производственных единицах, перед мужчинами встала про­блема утверждения своего контроля над женским трудом. Другими словами, непосредственно личная система контроля превратилась в косвенную, безличную систему контроля, опосредованную сис­темой институтов в масштабе всего общества. Такими механизма­ми, имевшимися в распоряжении мужчин, были (1) традиционное

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: