Сделай Сам Свою Работу на 5

ФЕМИНИСТСКАЯ КИНОКРИТИКА.





Киноведение (Film Studies) становится важным компонентом феминистской теории с конца 1960-х гг., и дебаты того времени фокусируются в основном вокруг трех центральных тем: стереотипы (см. Гендерные стереотипы), порнография и идеология; а также касаются различных моментов технологии конструирования гендера. при­писывания смыслов женскому и мужскому посредством кино и массмедиа. Основные направления современной феминистской кинокритики делают акцент на тендерной специфике таких ипостасей кино, как: 1) со­циальный институт; 2) способ производ­ства; 3) текст; 4) чтение текста аудиторией.

Кино как социальный институт включает целый комплекс разнообразных социальных ролей, в том числе зрителя и режиссера фильма, критика и продюсера, актера и сценариста, администрацию телеканала, кинотеатра или студии видеозаписи. В качестве устоявшейся и регулярной соци­альной практики, санкционируемой и поддерживаемой социальными нормами, кино играет важнейшую роль в социальной структуре современного общества, удовле­творяет потребности различных социальных групп, и поэтому подчиняется вкусам зри­телей. Социокультурный контекст практик




кинопотребления при этом, очевидно, обладает тендерной спецификой. Гендерная структура производства фильма выражает­ся в конкретных позициях, задачах, опыте, ценностях, наградах и оценке женщин-созда­телей картины и может быть рассмотрена на микро-, мезо- и макроуровне, например, в таких аспектах: 1) служащие в кинопроизвод­стве - на какую работу и как нанимают женщин, а также как с ними обращаются; 2) профессионалы в кино - как женщины работают, как воспринимают свою профес­сиональную роль, и как эта роль воспри­нимается их коллегами-мужчинами; 3) тендер и организация - институт или факультет кинематографии, киноведения; 4) ориентация кинопродукции на женщин; 5) тендер и экономический, социальный и правовой контексты кинопроизводства.

Текстуальный анализ гендера в кино развивается в двух направлениях: коли­чественный контент-анализ и семиотика. В случае количественного контент-анализа исследуются роли, психологические и физические качества женщин и мужчин, появляющиеся в разных жанрах; насилие на экране, при этом исследователи формули­руют ряд категорий, которые передают проблемы исследования, а затем в соответ­ствии с этими категориями классифицируют содержание текста. Типичный вывод феминистского контент-анализа кино: кино­продукция не отражает действительное количество женщин в мире и их вклад в социальное развитие. Например, в работе Г. Тачмен на основе контент-анализа утверждается, что недостаток позитивных женских образов на телевидении ухудшает положение женщин на рынке труда. Семиология или семиотика, привлекая качественные методы социальных наук, методы философии и лингвистики, позво­ляют обнаружить структуры смыслов, а не ограничиваться констатацией присутствия или отсутствия женщин в культурных репрезентациях. Феминистский семиоти­ческий анализ развивается в более широкую культурную критику, и аналитические проблемы, которые решаются в исследовании




ф


кинорепрезентаций социального неравенства - это определение, кто допускается, а кто вытесняется на периферию социальной приемлемости, а также вопрос о том, каким образом в репрезентациях оформляются тендерные, расовые и иные социальные различия, как сравниваются между собой и характеризуются группы в отношении друг к другу.

Психоаналитический подход в феминист­ской кинокритике, или screen theory, относится к текстуальному анализу кино и представлен, прежде всего, статьей Лоры Малви "Визуальное удовольствие и нарратив­ное кино". Влияние подхода, предложенного Малви, распространялось на исследования кино, телевидения, рекламы и других форм визуальной культуры. Статья Малви стала частью политического проекта, нацеленного на разрушение тендерных удовольствий классического голливудского кино. Вопросы мужского и женского удовольствия, проблемы зрелища и зрительской аудитории обсуждаются не только в рамках психоаналитического подхода. Есть целый ряд исследований, посвященных тому, каким способом нарра­тивные и визуальные средства допускают разные "прочтения" текстов. Различия и сам факт этих "прочтений" зависят от конкрет­ных характеристик и рассматриваемых контекстов, а не только от психоаналити­ческой драмы, вписанной в текст.



Такое развитие аналитических подходов привело к переориентации исследований, к анализу реальных аудиторий, которые оказы­ваются в центре современных феминистских проектов исследования кино и массмедиа. Некоторые феминистские исследования обвиняют кинематограф в поддержании стеореотипов половых ролей, предполагая, что аудитории попадают под влияние его сексистского (см. Сексизм) содержания. Другие доказывают, что фильмы, телепро­граммы и порнографические медиа, в част­ности, побуждают мужчин на агрессивные и насильственные акты против женщин. Третьи используют логику психоанализа и теории идеологии, утверждая, что кино и сред­ства массовой информации способствуют


распространению в обществе доминантной идеологии. Это направление разрабатывается в таких исследовательских проектах, как интерпретативные исследования медиа, этнографии аудиторий. Аудитории при этом следует понимать не как пассивно при­нимающих информацию потребителей, но как производителей смыслов. Некоторые ученые проводят включенные наблюдения, другие применяют метод опроса, как, например, в работах Дж. Стейси о женском зрительстве, Иен Энг и Дороти Хобсон об аудиториях мыльных опер и телесериалов.

Предметная область феминистской кино­критики простирается за пределы текста, до отношений фильма и зрителя в контексте культуры. А. Кун называет такой контекс­туальный подход, основанный на семиотике и феминистском психоанализе, "делать видимым невидимое". Это феминистское прочтение фильма, которое выявляет способы конструирования "женщин" в кинообразах или нарративной структуре, помещая сюжет в конкретные социальные практики властных отношений, учитывая условия производства фильма и более широкий социальный контекст.

[См. также Феминистский анализ текс­тов]

Feminist film criticism (англ.)

Литература:

Де Лауретис Тереза. В Зазеркалье: женщина, кино и язык // Введение в тендерные исследования. Ч. II: Хрестоматия / Под ред. С. В. Жеребкина. Харьков: ХЦГИ, 2001; СПб.: Алетейя, 2001. С. 738-758. Малви Л. Визуальное удовольствие и нарративный кинематограф // Антология тендерных исследова­ний. Сб. пер. / Сост. и комментарии Е. И. Гаповой и А. Р. Усмановой. Минск: Пропилеи, 2000. С. 280-296.

Тикнер Л. Феминизм, история искусства и сексу­альное различие // Введение в тендерные исследо­вания. Ч. II: Хрестоматия / Под ред. С. В. Жереб­кина. Харьков: ХЦГИ, 2001; СПб.: Алетейя, 2001. С. 695-717.

Усманова А. Женщины и искусство: политики репрезентации // Введение в тендерные исследова­ния. Ч. I: Учебное пособие / Под ред. И. А. Жереб-киной. Харьков: ХЦГИ, 2001; СПб.: Алетейя, 2001. С. 465-492.


ф


Ярская-Смирнова Е. Р. Мужчины и женщины в стране глухих. Анализ кинорепрезентации // Тендерные исследования, N 2. (1/1999): Харьков­ский цент тендерных исследований. М: Человек & Карьера, 1999. С. 260-265.

Ярская-Смирнова Е. Р. Тендер, власть и кинема­тограф: основные направления феминистской кинокритики // Журнал социологии и социальной антропологии. N 2, 2001. С. 100-119. Kuhn A. Women's Pictures. Feminism and Cinema. London, New York: Verso, 1994. Tuchman G. Hearth and Home: Images of Women and the Media. New York: Oxford University Press, 1978. Zoonen, van. Feminist Media Studies. London: Sage, 1996. P. 108.

© E. P. Ярская-Смирнова

ФЕМИНИСТСКАЯ КРИТИКА ИСТО­РИИисходит из убежденности, что тради­ционный вариант истории почти полностью основывается на опыте мужчин, поэтому исторические работы содержат ряд патри-архатных последствий (см. Патриархат). Женщины оказались практически невидимы­ми по самому объекту изучения, потому что основной поток такой истории был помещен в сферу публичного, откуда они были исключены (Gordon. P. 20).

Чрезвычайно важно и то, что в историчес­ком познании весьма значительной оказалась роль самого исследователя. Предполагается, что Историк - "человек высокой пробы", т. е. бесстрашный, свободный мыслитель (кото­рый готов ставить под сомнение даже то, что твердо установлено), облеченный полномо­чиями детектива и судьи в том, что называется "судом истории", обязанный проверять не только те гипотезы, которые "за", но и те, которые "против". Но все перечисленное - это маскулинные (см. Маскулинность) качества (не случайно в русском языке нет слова для обозначения женщины-историка). Неудивительно, что в истории "видели" - хотя и непреднамеренно -только то, что могли и хотели видеть. Можно было, не идя против истины, по-другому озаглавить многие исторические труды: например, не "История рабочего класса", а "История мужского рабочего класса" (Allen. Р. 179). Для изменения такого положения


необходимо понимание того, что в истории имеют место события не только глобального значения (фиксирующие смену политических стратегий или изменения общественных формаций), но и события, относящиеся к таким нетрадиционным темам, как домашнее хозяйство, различные модели организации населения, брак, фертильность, контроль над рождаемостью, диета, общес­твенное здоровье, урбанизация, магия, поп-культура и т. д. (Allen. P. 180). С появлением интереса к этим темам история "обнаружит" и женщин, откроет то, что феминистские теоретики называют "другой половиной" истории (Kelly-Gadal. P. 24). Вместе с тем, станет очевидно, что женщины всегда являлись агентами истории.

Однако "включение" женщин в истори­ческое поле - процесс не механический: патриархатные культурные условия предпо­лагают нечувствительность к проблемам, имеющим отношение к женщинам, т. е. не действует сам "механизм" образования очевидности, на котором основывается исто­рическое знание. Примеров тому огромное множество. Один из наиболее рельефных -присутствующие на протяжении всей истории избиения и другие виды насилия над женщинами в семьях. Современная статис­тика убийств женщин, совершаемых в семьях, свидетельствует о катастрофе, но и в наше время общество, в общем проявляющее достаточную чувствительность к проблеме убийств, в том числе к гибели военно­служащих в мирное время - не замечает этой проблемы. Поэтому для исследования таких "немых" тем необходимы новые методы, которые пересматривают сами условия образования исторических очевидностей. Когда феминистские теоретики приняли это во внимание, новая стратегия позволила прежде всего установить, что сами патри­архатные отношения не относятся к "естес­твенным" и неминуемым, они случайны и изменчивы (Davin. P. 224). Далее было осознано, что одними попытками "местного" вторжения в историю (в ее традиционном варианте) не обойтись, принцип "добавь женщин и потом размешай" (то есть просто


ф


добавь данные о женщинах в исследование) был неоднократно оспорен феминистскими авторами, поскольку пропущенные струк­туры исторического опыта женщин не укладывались в существующий канон исто­рического познания. Возникло даже новое название: "Herstory" вместо "History" (Gordon. P. 20). В результате появился целый ряд работ (Daly; Smith; Fox-Genovese. P. 5-24), создающих первичные контуры того, что условно может быть названо женской историей (см. Историческая феминология). Авторы этих работ шли в разных направлениях, но их объединяло представ­ление о том, что необходимо искать ответы на вопросы, которые в традиционной системе координат казались "неадекватными". Говоря иными словами, полагание женщин как особого субъекта истории привело к осознанию необходимости не только ревизии существующих терминов и методов истори­ческого описания, но и смене исследова­тельской парадигмы. История, центром которой стали бы женщины, должна опираться на опыт женских жизней так же серьезно, как обычная история опирается на опыт мужских жизней. Это требует перепрочтения и переоценки существующих источников и открытия новых. Поэтому жен­ская история не может стать лишь одним из подчиненных элементов "большой истории", Ее метод предполагает взгляд на историчес­кое познание с более широких позиций. Feminist criticism of history (англ.)

Литература:

Allen J. Evidence and Silence: Feminism and the lim­its of history // Feminist challenges. Social and Political Theory. Sydney, London, Boston, 1986. Daly M. Gin/Ecology. The Metaethics of Radical Feminism. Boston, 1978.

Davin A. Women in history // The Body Politic: Women's Liberation in Britain 1969-1972. London, 1972.

Fox-Genovese E. Placing women's history in History //New Left Review. 133. May-June. 1982. Gordon L. What's new in Women's History // Feminist Studies/Critical Studies. London, 1986. Kelly-Gadal J. The Social Relation of the Sexes: Methodological Implication of Women's History // Feminism and Methodology. Bloomington, 1987.


Smith H. Feminism and the Methodologies of Woman's History // Liberating Women's History. Urbana, 1976.

© Т. А. Клименкова

ФЕМИНИСТСКАЯ КРИТИКА СОЦИ­АЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ.Ориентиры феми­нистской критике социальной политики задают следующие базовые предпосылки: 1) существует разделение труда по признаку пола: мужчины зарабатывают доход посредством занятости, а женщины берут на себя заботу о домохозяйстве, детях и пожилых членах семьи; 2) единственный вид работы, признаваемый и одобряемый обще­ством - это оплачиваемый труд; 3) среди паттернов участия женщин в рабочей силе преобладают неполный рабочий день, низко­оплачиваемая работа, прерванная форма занятости; 4) модели социальной политики, связанные с рынком и занятостью, являются ключевыми механизмами распределения социальных ресурсов (Djoric). Анализ тендерных аспектов социальной политики основывается как на общих теориях социальных прав, гражданства (Т. Marshall), режимов социальной политики (Esping-Andersen), так и на гендерно-чувствительных концепциях феминистских ученых. Первые феминистские исследования социальной политики не занимались сравнением тендерных аспектов в различных странах, концентрируясь на изучении опыта англо­саксонских стран как универсального случая для анализа отношений между тендером и социальным государством (Wilson; Fraser; Skocpol and Ritter; Gordon).

Однако вскоре стали развиваться компаративные феминистские исследования социальной политики, которые продемон­стрировали, что государства отличаются друг от друга по степени "дружественности женщине" в аспектах равного социального участия и распределения социальных ресурсов между полами. Эти исследования были стимулированы, во-первых, книгой Эспинг-Андерсена о сравнении режимов социальной политики в разных капиталис­тических странах (Esping-Andersen), а также


«4»


феминистской критикой влияния скандинав­ского "социализма" на жизнь женщин (Hernes). Эспинг-Андерсен предлагает трак­товать социальную политику в широком смысле как особую организацию экономики, которая устанавливает правила распреде­ления экономических ресурсов между разными группами людей, а также распре­деление ответственности за благополучие населения между семьей (домохозяйством), рынком и государством. Он сравнивает режимы социальной политики в зависимости от конкретной конфигурации семья-государство-рынок в разделении ответствен­ности за обеспечение благополучия людей. Кроме того, он показывает, как социальная политика смягчает классовое деление в капиталистическом обществе, нейтрализуя товарный статус работника в отношении к работодателю. Эти и другие позиции были пересмотрены по причине игнорирования тендерных особенностей рынка труда и гендерно-специфического распределения обязанностей в семье. Джейн Льюис (Lewis) подвергла критике установки исследователей и политиков относительно традиционной формы семьи с характерной композицией типичных гендерных ролей. Модель семьи с мужчиной-кормильцем в ее идеально-типической форме применима лишь к женщинам среднего класса в конце XIX века, но в ряде индустриальных стран стала общим идеалом, базовым для моделей современного социального обеспечения. В связи с этим замужние женщины оказываются исключен­ными с рынка труда, они подчинены мужьям посредством особого устройства социальной защиты и налоговой системы, получают социальные гарантии на основании своего зависимого статуса в семье как жен и матерей, причем ожидается, что они возьмут на себя заботу о детях и других иждивенцах в доме без всякой публичной поддержки. Тем самым государству удается существенным образом сэкономить ресурсы на социальное обеспечение и социальную защиту, поскольку эту ответственность несет на себе женщина в качестве неоплачиваемой домашней работы. Льюис показывает, как


изменялась в разных странах модель соци­
альной политики, основанная на представ­
лении о "типичной" форме семьи (Франция,
Швеция, Британия и Ирландия). Феми­
нистская критика, по мнению Льюис, должна
рассматривать характер отношений между
трудом (как оплачиваемым, так и
неоплачиваемым) и системой социальной
политики. Дайян Сэйнсбэри (Sainsbury 1994,
1996) применяет сравнительный подход к
анализу гендерных аспектов социальной
политики, обратив внимание на следующие
параметры: права женщин на социальное
обеспечение, единицы обеспечения, источ­
ник и получатель обеспечения, особенности
налоговой политики и политики занятости.
Ее интересует, кто именно оказывает услуги
по воспитанию детей, заботе о престарелых и
больных и как оценивается такой труд.
Барбара Хобсон (Hobson 1990, 1994) исполь­
зует категорию "соло-матери" или "одинокие
матери" как аналитическую категорию для
понимания тендерного измерения системы
социальной политики. Положение соло-
матерей в государстве синтезирует в себе все
гендерно-релевантные черты данной соци­
альной политики. Существует труд по
воспитанию детей, заботе о заболевшем
ребенке, который следует оценивать по
заслугам независимо от брачного статуса.
Поэтому, если мать зарабатывает на рынке
труда, то ее зарплата должна включать
стоимость услуг по воспитанию ребенка в
учреждении или частным образом; если же
она остается дома, чтобы заботиться о детях
самостоятельно, то ей следует предоставить '
достаточно средств для достойной жизни.
Кроме того, государственная поддержка,
которую получают матери, должна способ- i
ствовать установлению эгалитарных
отношений с партнером, поскольку стано- I
вится возможным выйти из угнетающего и j
насильственного брака. '

Анн Шола Орлофф предложила анали­тическую схему для оценки режимов ! социальной политики (Orloff). Данная | объяснительная модель включает три j компонента. Во-первых, в ней принимаются в расчет отношения государство-рынок-семья


ф


в контексте социальной политики, которые показывают вклад женской неоплачиваемой работы в социальное обеспечение и артикулируют разделение труда между государством и семьей (домохозяйством). Социальная политика, позволяющая смес­тить нагрузку за оказание заботы с семьи на государственные сервисы, а внутри семьи

- с женщин на мужчин, действует в интересах
женщин и организует соответствующие
паттерны женской занятости. Во-вторых, в
фокусе анализа - стратификация по признаку
пола под действием режима социальной
политики. Речь идет о том, что женщины
получают диспропорционально меньше
привилегий, чем мужчины, поскольку
система социального страхования связана с
оплачиваемой занятостью на рынке труда, где
преобладает мужское население. Кроме того,
такое социальное устройство усиливает
тендерную иерархию, создавая привилегии
работникам, занятым на полную ставку, в
большей степени по сравнению с неопла­
чиваемыми работниками (домашний труд) и
работниками на полставки (кто сочетает
частично оплачиваемую работу с домашним
трудом). Согласно Орлофф, такое положение
вещей было достигнуто посредством
направления женских и мужских требований
в два разных сектора системы социального
обеспечения - программы социального стра­
хования (в основном мужчины) и социальной
помощи (нацеленные преимущественно на
женщин). Эти программы содержат разные
политические оценки в терминах "заработан­
ного" - "незаработанного", "заслуживаемого"

- "незаслуживаемого", а следовательно, ведут
к разным уровням бенефиций. Социальное
страхование покрывает домохозяйства с муж­
чинами-кормильцами, включая зависимых
членов семьи - жен и детей. Социальная
помощь доступна домохозяйствам, поддер­
живаемым безработными или не полностью
занятыми женщинами, которые должны
базировать свои требования пособий на
своем статусе матерей - одиноких матерей.
Тем самым, двойная система социального
обеспечения делит женщин на жен
(застрахованных мужьями) и одиноких


матерей, усиливая различия между семьями с двумя родителями и монородительскими семьями. Эту связь необходимо эксплици­ровать, так как равное отношение к разным семьям помогает женщинам избежать потенциально угнетающих, насильственных отношений. В-третьих, Орлофф вводит такой параметр, как способность женщины поддерживать автономное экономически независимое домохозяйство. Это качество входит в более широкое понятие самоопре­деление женщин, позволяя охарактеризовать, в том числе, отношения власти в брачных отношениях: "способность формировать и поддерживать автономное домохозяйство освобождает женщин от обязательства вступать и оставаться в браке по причине экономической уязвимости" (Orloff. P. 321). Стратегии "дружественной женщинам" политики могут быть следующими: 1) доступ к оплачиваемой занятости (и сдвиг в разделении домашнего труда) и 2) стабиль­ные доходы для тех, кто работает дома полное время, обеспечивая заботу слабым, больным и иждивенцам. Последняя стратегия возможна при условии, если заработок на рынке труда сравним с обеспечением тех, кто занят дома, а также если уровень жизни одиноких матерей сравним с их замужними подругами. Иными словами, степень само­определения женщин зависит а) от доступа женщин к оплачиваемой работе (женщины-работницы и женщины-субъекты заботы), б) от различий в уровне жизни в зависимости от формы семьи (одинокие матери в сравнении с замужними матерями).

Феминистский анализ социальной поли­тики стран с переходной экономикой (Баскакова, Воронина, Мезенцева, Рима-шевская, Ходкина, Ashwin, Bowers, Djoric, Dominelli и др.) показывает, что положение женщин во многих постсоциалистических странах ухудшилось в аспектах занятости и трудовых отношений, уменьшения государ­ственных расходов на заботу о материнстве и детстве. В качестве стратегии совладания женщины стремятся найти работу в незащищенной сфере теневой экономики; изменяются паттерны репродуктивного


поведения и усиливаются проблемы здо­ровья (Григорьева).

Feminist criticism of social policy (англ.)

Литература:

Григорьева Н. С. Тендер и государство благососто­яния: к постановке вопроса // Теория и методо­логия тендерных исследований. Курс лекций. М.: МЦГИ, 2001.

Она же. Тендерные измерения здравоохранения // Там же.

Ashwin S., Bowers E. Do Russian Women Want to Work? // Buckley M. (ed.). Post-Soviet Women: from the Baltic to Central Asia. Cambridge University Press, 1997.

Djoric G. Gender Contract of Social Policy Changes in East Central Europe since 1989. A thesis submitted in partial fulfilment of the requirements of the Open University for the degree of Master of Philosophy. Program on Gender and Culture, CEU. Budapest, 2000.

Dominelli L. Women Across Continents. Feminist Comparative Social Policy. New York, London: Harster Publishing, 1991.

Esping-Andersen G. The Three Worlds of Welfare Capitalism. Cambridge: Polity Press, 1990. Fraser N. Women, Welfare and the Policies of need interpretation // Unruly Practices. Cambridge: Policy Press, 1989. P. 144-60.

Gordon L. (ed). Women, the State and Welfare. Madison, WI: University of Wisconsin Press, 1990. Hernes H. Welfare State and Woman Power. Oslo: Universitetsforlaget, 1987. P. 26-45. Hobson B. No exit, no voice: Women's economic dependency and the welfare state// Acta Sociologica. N33, 1990. P. 235-250.

Hobson B. Solo mothers, social policy regimes and the logics of gender // Sainsbury D. (ed.). Gendering Welfare States. Sage, 1994. P. 170-188. Lewis J. Gender and the Development of Welfare Regimes // Journal of European Social Policy. N 3, 1992. P. 159-173.

Orloff A. S. Comment on Jane Lewis's "Gender and welfare regimes: further thoughts" // Social Politics. Summer, 1997. P. 189-200.

Sainsbury D. (ed.). Gendering Welfare States. Sage, 1994.

Sainsbury D. Gender, Equality and Welfare States. Cambridge University Press, 1996. Skocpol T. and Ritter G. Gender and the Origins of Modern Social Policies in Britain and the United States. Studies in American Political Development 5, 1991. P. 36-93.

© E. P. Ярская-Смирнова


ФЕМИНИСТСКАЯ КРИТИКА ЯЗЫ­КА(феминистская лингвистика) - своеобраз­ное направление в языкознании, его главная цель состоит в разоблачении и преодолении отраженного в языке мужского домини­рования в общественной и культурной жизни. Оно появилось в конце 1960-х - начале 1970-х годов в связи с возникновением Нового женского движения в США и Германии.

Первым трудом феминистской критики языка стала работа Р. Лакофф "Язык и место женщины" (Lakoff), обосновавшая андроцен-тризм языка (см. Тендерная асимметрия в языке) и ущербность образа женщины в картине мира, воспроизводимой в языке. К специфике феминистской критики языка можно отнести ее ярко выраженный поле­мический характер, разработку собственной лингвистической методологии, а также ряд попыток повлиять на языковую политику и реформировать язык в сторону устранения содержащегося в нем сексизма.

Зародившись в США, наибольшее распро­странение в Европе феминистская критика языка получила в Германии с появлением работ С. Тремель-Плетц (Tromel-Pl6tz) и Л. Пуш (Pusch). Существенную роль сыграли также в распространении феминистской критики языка труды Ю. Кристевой.

В феминистской критике языка просма­триваются два течения: первое относится к исследованию языка с целью выявления асимметрий в системе языка, направленных против женщин. Эти асимметрии получили названиеязыкового сексизма. Речь идет о патриархатных стереотипах (см. Патриар­хат), зафиксированных в языке и навязыва­ющих его носителям определенную картину мира, в которой женщинам отводится второстепенная роль и приписываются в основном негативные качества. Исследуется, какие образы женщин фиксируются в языке, в каких семантических полях представлены женщины и какие коннотации сопутствуют этому представлению. Анализируется также языковой механизм "включенности" в грам­матический мужской род: язык предпочитает мужские формы, если имеются в виду лица обоего пола. На взгляд представителей этого


ф


направления, механизм "включенности способствует игнорированию женщин в кар­тине мира. Исследования языка и гендерных асимметрий (см. Гендерная асимметрия в языке) в нем основываются на гипотезе Сепира-Уорфа: язык не только продукт общества, но и средство формирования его мышления и ментальности. Это позволяет представителям феминистской критики языка утверждать, что все языки, функцио­нирующие в патриархатных культурах, суть мужские языки и строятся на основе мужской картины мира. Исходя из этого, феминист­ская критика языка настаивает на переосмыслении и изменении языковых норм, считая сознательное нормирование языка и языковую политику целью своих исследований. К настоящему времени разра­ботаны - особенно на материале английского и немецкого языков - многочисленные рекомендации по политически корректному употреблению языка и устранению тендер­ной асимметрии в нем. Предлагаются так называемые феминистские неологизмы, параллельное употребление форм мужского и женского рода для обозначения лица или нейтральные словоформы, не вызывающие ассоциаций с полом лица, о котором идет речь (например, не ученики, а учащиеся). Некоторые из этих рекомендаций учтены в современных лексикографических трудах. Вместе с тем, нейтрализация тендерного фактора в языке может идти разными путями. Так, рекомендации на материале английского языка имеют тенденцию к устранению обозначения пола лица, а рекомендации на материале немецкого во многих случаях требуют обязательного обозначения женского пола.

Второе направление феминистской крити­ки языка - исследование особенностей коммуникации в однополых и смешанных группах, в основе которого лежит предпо­ложение о том, что на базе патриархатных стереотипов, отраженных в языке, развива­ются разные стратегии речевого поведения мужчин и женщин. Особое внимание уделя­ется выражению в речевых актах отношений власти и подчинения и связанным с ними


коммуникативным неудачам (прерывание говорящего, невозможность завершить вы­сказывание, утрату контроля над тематикой дискурса, молчание и др.).

В лингвистике не прекращается полемика вокруг теоретических положений феминист­ской критики языка и их практической реализации (Gliick, Gutte, Pusch, Homberger). Особенно серьезной критике подверглись ранние установки феминистского подхода к изучению коммуникативной интеракции мужчин и женщин (Gal, Hirschauer, Kotthoff, Земская, Китайгородская, Розанова).

Первоначально феминистская лингвис­тика исходила из того, что женское речевое поведение способствует поддержанию зави­симого статуса и является наглядным примером воспроизводства патриархатных отношений. При этом был допущен ряд мето­дологических ошибок, обнаружить которые удалось посредством эмпирических исследо­ваний гендерных аспектов коммуникации (Kotthoflf). К числу таких заблуждений относят­ся: интенционализм, приписывание фактору пола чрезмерной значимости, игнорирование роли контекста, недооценку качественных методов исследования и преувеличение роли гендерно специфичных стратегий и тактик общения в детском и подростковом возрасте (см. также Мужская и женская речь).

Feminist criticism of language (англ.)

Литература:

Земская Е. А., Китайгородская М. А., Розанова Н. Н. Особенности мужской и женской речи // Русский язык в его функционировании. Под ред. Е. А. Земской и Д. Н. Шмелева. М.: Наука, 1993. С. 90-136.

Кирилина А. В. Феминистское движение в линг­вистике Германии // Теория и практика изучения языков. Межвузовский сборник. Сургутский гос. ун-т. Сургут, 1997. С. 57-62. Кирилина А. В. Тендер: лингвистические аспекты. М.: Институт социологии РАН, 1999. 189 с. Смит С. Постмодернизм и социальная история на Западе: проблемы и перспективы // Вопросы исто­рии. 1997. N8. С. 154-161. Gal S. Between speech and silence: The problematics of research on language and gender // Papers in Pragmatics. 1989. N 3. Vol. 1. P. 1-38 Gliick Helmut. Der Mythos von den Frauensprachen //


OBST (Osnabrucker Beitrage zur Sprachtheotie).

1979, Beiheft 3, S. 60-95.

Gutte Rolf. Mannomann - 1st das Deitsche eine

Mannersprache? // Diskussion Deutsch. 1985, 86. S.

671-681.

Hirschauer St. Dekonstruktion und rekonstruktion.

Pladoyer fur die Erforschung des Bekannten //

Feministische Studien. 1993. N 2. S. 55-68.

Homberger Dietrich. Mannersprache - Frauen-

sprache: Ein Problem der Sprachkultur? // Mutter-

sprache. 1993. 193. S. 89-112.

Kotthoff H. Die geschlechter in der Gesprachs-

forschung. Hierarchien, Teorien, Ideologien // Der

Deutschunterricht. 1996. N 1. S. 9-15

Lakoff Robin. Language and women's Place //

Language in Society, 1973, N 2. P. 45-79.

Pusch Luise. Alle Menschen werden Schwestern.

Frankfurt am Main, 1990.

Pusch Luise. Das Deutsche als Mannersprache //

Linguistische Berichte 69. 1981. S. 59-74.

Tromel-Plotz Senta. Linguistik und Frauensprache //

Linguistische Berichte. 57. 1978. S. 49-68.

О А. В. Кирилина

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.