Эллинское и африканское наследие: в чём разница?

Почему за 2000 лет существования Церкви в самом разнообразном окружении практически единственное

существенное переосмысление языческой культуры было связано с культурой греческой и в несколько меньшей степени —римской? Случайно ли это? "В религиозной судьбе человека не бывает случайностей,—замечает по этому поводу протоиерей Г.Флоровский. — Нужно помнить, что Евангелие дано всем нам и навсегда на языке эллинов. В этом избрании греческого языка как неизменного и неизменимого первого языка Христианского благовестия столь же мало случайного, как и в том, что Бог из всех народов древности именно на­род еврейский избрал в Свой народ, и «спасение от Иудей есть»" [18].

В чём же коренное отличие духа греко-римской цивилизации, в силу которого Бог именно её избрал быть "колыбелью церкви"?

С одной стороны, сравнивая древнегреческую язычес­кую философию с аналогичными исканиями других наро­дов, исследователи находят много общего. Но, признавая в ней все общеязыческие заблуждения, выделяют всё же "чрезвычайную искренность искания истины, готовность признать правду везде, где только почуется её присутствие". Греки "были полны убеждения в единстве религиозной и философской истины мира". "Сознание ничтожности жиз­ни вместе с тонким пониманием радостей её характеризует эллинский дух. Потому-то эллинский дух неустанно искал Бога", —пишет Л.Тихомиров ([19], стр. 98—99).

В своём богоискании лучшие из греческих мыслителей на­ходили "в великом и малом столь очевидные следы Божест­венного Промысла, что сомнение казалось невозможным... Жизнь Духа представлялась непрерывным общением с Бо­жеством. Таким образом, <они приблизились к вере> во все­ведущего и всеблагого Бога" ([19], стр. 107).

Уникальное, не имеющее аналогов "богоискание клас­сического мира" является признанным научным фактом. Именно об этом явлении пишет апостол Павел: "Ибо что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество... через рас­сматривание творений видимы" (Рим. 1, 20). К сожалению, они, "познав Бога, не прославили Его как Бога... но осуетились и в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное сердце их" (Рим. 1, 21).

Но всё же вектор начального поиска был верным. Бла­годаря этому они смогли установить многие правильные соотношения —как в философии, так и в эстетике. Поэтому пользоваться плодами этого поиска для Церкви было впол­не естественно. Недаром, например, святитель Василий Ве­ликий писал о пользе изучения классической философии и даже прямо рекомендовал её христианскому юношеству. Святитель Климент Александрийский также очень высо­ко ценил научное и философское знание в деле воспитания личности христианина. Он утверждал, что если для евреев закон был "детоводителем" ко Христу, то для эллинов им на их философия. Св. Дионисий Великий также утверждал, что изучение языческих и даже еретических произведений полезно для христианского ума. О значении разума в богопознании писал также св. Григорий Нисский.

Устремлённость к поиску истины, у большинства античных мыслителей, сочеталась с постепенной утратой авто­ритета и значимости собственно религиозного опыта в античном обществе. Умилостивительные жертвы и служение огам сохранялось, но в целом античное язычество ко времени Рождества Христова последовательно и неуклонно теряло своё религиозное содержание, всё более превращаясь во внешний ритуал. Оно также в значительной степени ста­новилось некоей официальной религией, предполагающей демонстрацию лояльности к существовавшей государственной власти. В Римской Империи это усугублялось тем, что личность императора также обожествлялась.

Знаком древнего классического мира был антропоцент­ризм. Он проявлялся и в персонализации обожествлённых ил природы, и в мифах о всесильных богах, титанах и героях, и в воспевании красоты человеческого тела и величия человеческого духа. Античные мифы и религиозные представления являли собой скорее попытки обожествления Человека, нежели религиозный и мистический опыт. Этот опыт тоже имел место, как свидетельствуют о том многие акты из житий христианских святых, но его значимость для древних греков и римлян постепенно всё более снижалась, охраняясь скорее в качестве уважения к культуре, традициям и обычаям их "славных предков".

В первые века христианства это проявилось косвенно в том неразрешимом недоумении, которое испытывали римские государственные чиновники, сталкивавшиеся с Непоколебимой твёрдостью христианских мучеников, не делавших ни при каких условиях приносить жертвы языческим богам. "Бросьте горсть ладана на жертвенник и веруйте как хотите , —часто совершенно искренне совето­вали христианским мученикам такие чиновники и судьи. Претерпевать жесточайшие муки и расставаться с жизнью лишь из религиозных соображений — это не укладывалось в рамки бытовавшего в те времена языческого представле­ния о месте религии в жизни человека. В то же время, эсте­тическое и нравственное чувство римских судей-язычни­ков, воспитанныхнаантичных гуманистических образцах, зачастую смущалось необходимостью выполнять весьма жёсткие должностные инструкции, регламентировавшие действия римской государственной власти по отношению к христианам в эпоху первых гонений. Христиане же, поз­навшие Истину — Вочеловечившегося Бога, —ни на какие компромиссы со своей совестью не шли, предпочитая пытки и смерть измене Христу.

Функции религии как знания об Истине в античности в значительной степени взяла на себя философия⁶'. Платон, Аристотель, Пифагор не были религиозными деятелями в прямом смысле этого слова. Они были философами, а не языческими жрецами⁷'.

Среди культурных и общественных феноменов древнего мира также древнеримское право, которое в последующие времена легло в основу большинства нормативных доку­ментов такого рода в европейской традиции. Оно и поныне остаётся предметом пристального научного и практического изучения.

Устремлённость к Истине античной философии, многие достижения античной культурной и общественной мысли сделали возможным принятие Церковью некоторых древ-

⁶⁾ Философия — буквально означает "любовь к мудрости". По некоторым историческим свидетельст­вам, слово "философ" было впервые употреблено греческим математиком и мыслителем Пифагором (IV век до Р.Х.) по отношению к людям, стре­мящимся к высокой мудрости и правильному образу жизни.

⁷⁾ Любопытный, хотя и неоднозначный факт: во многих греческих мо­настырях на Афоне в росписях храмов среди ветхозаветных праведников изображены Аристотель и Платон.

них философских терминов, риторических приёмов, эсте­тических критериев и т. д. — того, что и называется "античным культурным наследием". Но всё-таки этот процесс занял несколько столетий. И проходил он не столь уж гладко—"фильтрация" сопровождалась серьёзными потрясениями.

Обратим внимание на один важнейший факт. То, что в античном наследии не связано было с устремлённостью к Истине, Церковь не принимала категорически. Пропо­ведники первых веков христианства были в этом отноше­нии абсолютно бескомпромиссны —несмотря на то что некоторая мягкость, возможно, расположила бы к ним аудиторию.

Произведения искусства в виде статуй, идолов — тех самых великолепных образцов античной культуры — безжа-гостно разбивались. Развлекательное искусство античности, "козлогласования"*' и т. п. порицались безоговорочно.

О религиозных действах: мистериях, вакханалиях, сатурналиях и тому подобном —и говорить не приходится.

Та же принципиальность проявилась и в нравственных требованиях, предъявлявшихся Церковью новообращён-шм язычникам — людям, зачастую глубоко развращённым, как и наши современники, обременённым различными немощами. Апостол Павел начал свою проповедь перед римлянином Феликсом со слов "о правде, о воздержании и «будущем суде». Феликс пришёл в страх и отвечал: "Теперь пойди, а когда найду время, позову тебя" (Деян. 24, 25). Апостол не побоялся быть бескомпромиссным, хотя результат этого, на чей-то взгляд, был неутешительным — обращение не состоялось. Может, "чтобы не оттолкнуть, лучше было ему говорить только о вечном блаженстве, умолчав для начала о правде и воздержании ?

Нет! Помимо Феликса были тысячи других, не менее изнеженных и порочных римлян, греков, галатов, финикий-

цев, египтян и прочих, которых та же самая проповедь не от­толкнула. Апостольское слово являло силу Божию —потому его и слушали, а не потому, что апостолы занимались человекоугодием. Апостольская снисходительность: "с эллином как эллин, с иудеем как иудей" никогда не распространялась на заблуждения и пороки тех и других.

Что можно сказать в свете изложенного о применимос­ти африканского наследия, рок-бунта 50-х, рок-нигилизма 70-х в христианской проповеди? Какое богоискательство можно усмотреть в африканском шаманстве и его закон­ных наследниках—тех рок-музыкантах, которые сформи­ровали стилистику и выразительные средства рока? Самое лучшее, наименее душевредное — это человеческая природность, прочно забывшая об Истине. Но в гораздо большей степени речь идёт о присутствии в этих рок-исканиях демо­нической духовности со всеми вытекающими печальными последствиями.

В индийской философии (также оказавшей некоторое влияние на рок-культуру) плодом богоискательства яви­лось богоотвержение, которое очень чётко оформилось в буддизме.

Конечно, нельзя отрицать возможность вполне искрен­него поиска Истины в некоторых образцах рока — в том же русском роке, чему есть примеры. Действительно, его уст­ремления не ограничиваются африканским шаманством и демонизмом. Однако эти факторы, к сожалению, тоже при­сутствуют и накладывают слишком явный отпечаток на пло­ды этого поиска.

Как быть с "дурным наследством"?

И всё-таки христианство было воспринято не одними только греками и римлянами. Были народы, не только не стремившиеся к истине, но веками систематически ей про­тивившиеся, отягощённые самым скверным культурным на­следством, но прославившиеся после необыкновенным благочестием. Яркие примеры этого мы видим в истории Египта и Сирии.

Древний Египет — "богоборный, беснующийся", по слову святителя Иоанна Златоуста. Языческая философия древнего Египта и по сей день служит богатым источником для различных оккультных практик.

Сирия, Финикия —это библейский Ханаан. Культура фи­шки йцев настолько была пронизана магией и оккультизмом, что на протяжении столетий любое общение с ними читалось тяжким грехом для богоизбранного народа.

В то же время, эти народы и страны столь искренне и глубоко восприняли от апостолов истину христианства, что по праву считаются "колыбелью Церкви", наряду с Иудеей, Малой Азией, Грецией и Римом. Об этой чудесной перемене пророчески говорится в Книге пророка Исайи: "И поразит "Гсподь Египет; поразит и исцелит их" (Ис. 19, 22). Не просто исцелит, а поразит вначале, уничтожит в них всё неугодное Ему.

Из множества обстоятельств церковной истории в тех ре­гионах выделим одно, тесно связанное с рассматриваемой темой. Это необычайный, не имеющий аналогов нигде более расцвет монашеского аскетизма. Уход в пустыню, отречение от всего "своего", жёсткий отказ от "памяти предков", даже от ближайших родственников. С такой категоричностью, в таких масштабах это явление было только в двух местах: в Египте и в Сирии.

Что дал Церкви самобытный (не эллинизированный) Еги­пет? Богатейшее монашеское предание, которое изначально записано было на коптском языке и потом уже переводилось на греческий. Несколько коптских слов, относящихся к мо­нашескому обиходу: "скит" (изначально — название глухой местности в Фиваидской пустыне), "схима" (монашеский плащ с капюшоном).

Что ещё? Пожалуй, всё. Невозможно найти здесь малей­ших следов когда-то великой философии, древних верова­ний и обрядов, казалось, вошедших в плоть и кровь этих народов. Конечно, они как-то существовали и в христиан­ском обществе, на периферии его, в виде различных пере­житков, суеверий, обычаев и прочего. Но это сознательно изживалось. И массовое бегство в пустыню от мира было бегством от всего этого. Дурное наследие было беспреце­дентно велико — и бегство было беспрецедентно массовым. И обратное влияние пустыни на мирское общество было огромным. Потому в городах и сёлах тоже вскоре процве­ло необычайное благочестие, так что уже в IV веке древ­ние заблуждения были уничтожены безвозвратно. Даже последовавшие падения-монофизитская ересь в V—VI столетиях, массовая исламизация Сирии и Египта после VII —ни в коей мере не могут рассматриваться как воз­вращение к их языческому прошлому. И, конечно, не мо­гут умалить значения периода духовного расцвета этих Церквей, ставшего одной из славнейших страниц в жизни Церкви Вселенской.

Переосмысление нехристианского национального куль­турного и религиозного наследства происходило и на Руси. Начиналось оно во времена князя Владимира при следую­щих обстоятельствах. Князь Владимир первым делом уничтожил все языческие капища своих сородичей-славян, сверг всех идолов, которым ещё недавно сам усердно при­носил щедрые жертвы. Причём самый почитаемый из них, идол Перуна, привязал к хвосту коня и сволок в Днепр. Так была положена основа этого переосмысления. А тянулось оно потом, действительно, не одно столетие, и даже сейчас осталось в виде отголосков в праздновании Масленицы и даже в названиях церковных праздников, например Крас­ная горка, Радоница. Эти отголоски язычества подчини­лись христианству, они уже не способны исказить его со­держание, потому что язычество сразу было поставлено "вне закона"; и тем самым определено общее отношение к нему.

Сказанное выше не является призывом идти в музеи и крушить статуи античности или уничтожать художественные полотна со сценами из языческой мифологии, равно как не является и призывом к охоте на ведьм, в данном Случае—на рокеров. Приведённые примеры свидетель­ствуют о том, что нехристианскую культуру невозможно механически совместить с христианством без профана­ции его и без подмены христианских идеалов какими-то иными.

Может ли рок стать христианским когда-нибудь? Для этого из него должно уйти буйное, анархическое начало, равно как и отчётливое веяние нехристианской духовности, неиз­гладимый отпечаток магии вуду. Придётся, соответственно, «ъять из рока его характерные ритмические особенности, "рубиловку" и многое-многое другое тому подобное. Но когда вы это проделаете, от рока ничего не останется. В конце концов придётся уничтожить и само название "рок", пос­кольку в негритянском сленге, откуда оно было взято, это (слово имеет непристойный смысл.

Синтез христианства и рока в таком случае вроде каши из топора, из которой этот последний в конце концов изымает­ся: не уварился. И не уварится никогда.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: