А.А. Грицанов, А.В. Филиппович 12 глава

Фундаментальная для структурализма (см.) тема обоснования знания разрабатывается Б. на материале социально-

культурного содержания. Подвергая анализу конкретные исторические "срезы" этого материала, а таковым выступает и сугубо литературное творчество, и системы моды, этикета, различные социальные структуры, Б. пытается выявить общие механизмы порождения и функционирования этих систем, причем в таком виде, чтобы все эти явления культуры выглядели связанными друг с другом через их. как считает Б., исконно знаковую природу. Понятно, что семиотический модус того или иного культурного явления будучи возведен в ранг атрибута усложняет, а зачастую и полностью вытесняет исследование других, не знаковых, аспектов этого явления. Однако, подобная парадигма исследования, а именно, представления разрозненных, внешне не связанных культурных образований, как транзитивно сообщающихся через институт языка и функционирующих согласно его закономерностям, приводит к построению качественно новых моделей и постановке таких вопросов, которые фактически не могли возникнуть в доструктуралистскую эпоху.

Так, например, по Б. возможно решение оппозиции между социальной и природной детерминацией субъекта в литературном творчестве. В своей первой работе "Нулевая степень письма" (см. Нулевая степень)Б. развивает такое понимание термина "письмо" (см.), которое, с одной стороны, опирается на самотождественный национальный язык (здесь фактически растворены типы художественного, научного, религиозного и прочих "языков"), а с другой - на совершенно недифференцированную область индивидуального, личностного писательского "стиля", понимаемого как биологическая детерминация по сути любого субъективного литературного действия. Свою задачу, в этом случае, Б. видит в поиске тех типов письма, которые и определяют специфику построения конкретно художественного произведения. Из того, что письмо само по себе не представляется до конца, во всех своих формах, актуализируемым в каком-либо конкретном, единичном событии, следует, что его частные актуализации связаны с различным набором условий (культурных, социальных, политических и т.д.), а это значит, что письмо, по существу. -способ реализации индивидуального во всеобщем, причем, в таком виде каждый творческий акт индивида воспринимается социумом как некое осмысленное усилие, доступный общественному пониманию продукт творчества.

Впоследствии Б. пытается дифференцировать свою теорию письма в терминах разного рода отношений между знаками. Такими отношениями выступают в "Критических очерках" синтагматические, парадигматические и символические отношения. И если символическое отношение между означаемым и означающим в достаточной мере было исследовано в семиотике, то синтагматическое знакоотношение, трактуемое как специфическая ассоциация между знаками сообщения на уровне означающего, а также парадигматическое знакоотношение как ассоциация между элементами на уровне означаемого, объединяющая знаки, родственные по смыслу, возникают в этой области знания как совершенно новые методы анализа самых разных культурных явлений; более того, Б. закрепляет за каждым из этих трех типов знаковых отношений различные виды художественного сознания и как реали-

БАРУЛИН

зацию этих типов - различные виды художественных произведений. Несмотря на явную потребность в уточнении и расширении этой семиотической парадигмы на материале конкретно-литературного свойства, Б. в середине 1960-х оставляет, в какой-то мере, литературоведческие исследования, чтобы обратиться к социальной проблематике - анализу массовых коммуникаций.

Под влиянием работ Леви-Стросса (см.) Б. приходит к заключению о том, что коль скоро структурный подход позволяет обнаружить не ассоциативные, по аналогии с существующими, механизмы социального творчества в различных обществах (а у Леви-Стросса это первобытные), т.е. не случайные механизмы, зачастую примитивно сводимые к тем или иным социальным институтам, а саму кинематику отдельной культуры - "социо-логику", конкретно-историческую систему духовного производства, то вполне правомерно распространение этого метода с анализа примитивных культур на исследования современных. "Социо-логика", таким образом, должна способствовать изучению тех моделей культурного творчества, которые лежали бы в основе не только литературы или дизайна, но и детерминировали бы общественные отношения конкретного социума, а значит, были бы принципами всевозможных самоописаний и самоидентификаций этой культуры. Другими словами, были бы смысло-образовательными возможностями культуры.

Интерес к нелитературным источникам анализа привел Б. к исследованию структурных особенностей женской одежды в журналах мод 1958-1959. Основной пафос работы "Система моды" состоит в выявлении взаимной конверсии различных типов творчества и производства: языка фотографии, языка описания, языка реалий, языка технологий производства. Б. пытается найти специфическую область общения этих языков, выясняя возможности перехода элементов одних языков в другие. Благодаря этой методологической перспективе Б. удается обнаружить неравнозначные зависимости между языками выделенных типов, а также ментальную конструкцию, лежащую в основе "семиологического парадокса" - следствия этой неравнозначности. Суть этого парадокса состоит в том, что общество, постоянно переводя элементы "реального языка" - по сути своей, "вещи" в элементы речи, или знаки, пытается придать элементам означения "рациональную" природу. Таким образом возникает парадоксальная ситуация превращения "вещей" в смысл и наоборот. Поиск разнообразных смыслопорождающих механизмов того или иного культурного периода приводит Б. к признанию рядоположенности любой теоретической и практической деятельности, от эстетической до инженерно-технической или политической.

Эпицентром исследовательских интересов Б. выступает, однако, не сама система знаков и денотативных значений, а возникающее в процессе коммуникации (см.) поле "коннота-тивных" значений, которые и позволяют тому или иному обществу (см.) дистанцироваться в культурно-историческом плане от иных обществ, с их особыми коннотативными содержаниями. Поставив проблему "семиологического парадокса", Б. утверждает, что в массовом сознании происходит фетишизация языка, а само сознание становится пристанищем

разнообразных мифов, коренящихся в наделении языковых конструкций силой описываемых ими вещей и явлений. С другой стороны, вещи и явления сами начинают претендовать на "рациональность" и наделенность смыслом (феномен товарного фетишизма).

А. В. Вашкевич

БАРУЛИНВладимир Семенович (р. 1931) - российский философ. Доктор философских наук (1971), профессор (1972). Специалист по социальной философии, методологии социального познания и социально-философской антропологии. С 1954 преподает философию в вузах (Луцка, Барнаула и Москвы). В 1964-1977 заведовал кафедрой философии в Алтайском политехническом институте. С 1977 профессор кафедры философии ИПК при МГУ (в 1981-1987 заведовал этой кафедрой). Основные сочинения: "Отношение материального и идеального в обществе как проблема исторического материализма" (1970), "Соотношение материального и идеального в обществе" (1977), "Диалектика сфер общественной жизни" (1982), "Социальная жизнь общества. Вопросы методологии" (1986), "Исторический материализм. Современные тенденции развития" (1986), "Социальная философия" (1993, в 2-х частях; 1999), "СоциаЛьно-философская антропология. Общие начала социально-философской антропологии" (1994), "Российский человек в XX веке. Очерки социально-философской антропологии" (1997), "Российский человек в XX веке: потери и обретение себя" (2000) и ряда других работ, опубликованных в разных странах.

Осуществил фундаментальные исследования отношения материального и идеального в обществе, разработал общие концепции социальной философии и социально-философской антропологии, их предметов, системы законов и категорий, структуры и функций. Выделил и исследовал основные сферы общественной жизнедеятельности, формы интегрального бытия и функционирования общества, философско-антропологические законы и др. Выявил антропологический детерминизм и формы его представленности, феномен идео-лого-герменевтического мира и пр. Охарактеризовал всеобщие модусы человеческого бытия (к которым отнес свободу, творчество, смысло-ценностное самоутверждение и устремление к абсолютному). См. также: "Основы социально-философской антропологии" (Барулин).

В.И. Овчареико

БАТАЙ(Bataille) Жорж (1897-1962) - французский философ, писатель, социолог, экономист, публицист, этнограф, искусствовед, поэт. По характеристике М.Хайдеггера - "самый светлый ум во Франции". В 1901-1913 учился в лицее в Реймсе. В 1914 принял католичество. В 1915 окончил колледж д'Эперней, в 1918 поступил в Эколь де Шарт в Париже, где в 1922 защитил дипломную работу "Рыцарский орден, стихотворная повесть 13 в." и получил квалификацию архивиста-палеографа. В 1922 поступил на службу в парижскую Национальную библиотеку, где проработал до 1942. В начале 1920-х в Париже общался с Л.Шестовым; под его влиянием начал читать Ф.Достоевского, С.Кьеркегора. Б.Паскаля, Пла-

БАТАИ

тона, принял участие в переводе на французский язык книги Шестова "Добро в учении гр. Толстого и Ф.Ницше" (1925). Кроме этих мыслителей, Б. интересовали Ф.Ницше, З.Фрейд (см.), де Сад, позже - Г.Гегель и Маркс (см.); стержнем его концепции стало гегельянство, переосмысленное с позиций ницшеанства и психоанализа. В 1931 вступил в Демократический коммунистический кружок (кружок распался в 1934). Опубликовал ряд статей в журнале "Социальная критика": "Критика основ гегелевской диалектики" (совместно с Р.Кено, 1932; в статье проводилась мысль о необходимости обогащения марксистской диалектики за счет включения в нее психоанализа Фрейда и социологии Мосса - см. и Дюркгейма - см.); "Проблема государства" (1933; полемика против революционного оптимизма, фашистского тоталитарного государства и диктатуры социализма); "Психологическая структура фашизма". Первым во Франции Б. применил психоаналитические методы к анализу политических проблем. С 1931 участвовал в семинаре А.Койре в Школе высших исследований, а в 1934-1939 - в семинаре Кожева, где в сотрудничестве с Р.Кено, Ароном (см.), М.Мерло-Понти, Э.Вейлем, А.Бретоном и другими работал над переводом и комментариями к гегелевской "Феноменологии духа". В 1935 принимал участие в работе исследовательской группы, организованной Лаканом (см.). В 1935 стал одним из инициаторов движения "Контратака" (движение распалось в 1936), объединившего левых интеллектуалов различных творческих ориентации. Основными лозунгами движения были антинационализм, антикапитализм, антипарламентаризм, основной целью провозглашалась замена мифологии фашизма мифами моральной и сексуальной революции. Основными идейными источниками "Контратаки" были сочинения де Сада, Ш.Фурье, Ницше. В этот период Б. обвинили в профашистских настроениях, поскольку в одном из составленных ими документов "недипломатическая грубость" Гитлера трактовалась как позитивная альтернатива "слюнтяйству" французских политиков и дипломатов. С 1936 Б. начал организацию тайного общества "Асефаль" (и одновременно журнала с тем же названием). Первый номер журнала вышел в 1936, общество было создано в 1937 [его членом, в частности, стал Клоссовски (см.); одним из правил общества было не подавать руки антисемитам].

В 1937 Б. стал одним из организаторов социологического колледжа, одной из задач которого была разработка социологии "сакрального", способной дополнить марксистский социальный анализ исследованием иррациональных фактов социальной жизни. В тот же период Б. организует Общество коллективной психологии, нацеленное на изучение роли психологических, в том числе бессознательных, факторов в социальной жизни. На первый план для Б. выдвинулись проблемы смерти как основы социальных отношений (по мысли Б., смерть - "эмоциональный элемент, придающий безусловное значение совместному существованию"), вины, греха, зла, внутреннего опыта. В 1946 по инициативе Б. началось издание журнала "Критика", где он опубликовал статьи "Моральный смысл социологии", "Тайна Сада", "О рассказах жителей Хиросимы", "Переход от животного к человеку и рождение искусства", "Коммунизм и сталинизм", "Сад (1740-1814)" и др. В 1952 Б. был награжден орденом Почетного легиона.

Основные сочинения: "Внутренний опыт" (1943), "Виновный" (1944), "О Ницше" (1945), "Метод медитации" (1947), "Теория религии" (1948), "Проклятая доля" (1949), "Литература и зло" (1957), "Эротизм" (1957), "Слезы Эроса" (1961), "Сумма атеологии" (1972) и др. Объектами пристального внимания Б. становились: Бергсон, Ницше, З.Фрейд, Л.Шестов, С.Кьеркегор, Ф.Достоевский, Б.Паскаль. Платон, Маркс, Г.Гегель, Клоссовски, М.Бланшо.

В общих чертах взгляды Б. сводятся к осмыслению опыта "абсолютной негативности", преодолевающего опосредован-ность в любых ее формах (исторической, феноменологической, трансцендентальной) в противостоянии непосредственной реальности смерти. Б. последовательно вырабатывает философскую, литературную, экономическую стратегии достижения и преодоления пределов мышления и чувственности. Адекватное выражение Б. опыта "невозможного" в мистицизме, эротизме и т.п. преследует цель предельной интенсификации языка с целью устранения дистанции-различия между внешним контролем и внутренним опытом. Наиболее важными у Б. в этом контексте становятся заимствованные у Гегеля понятия "суверенности" и "трансгрессии". ("Господин" в гегелевской трактовке, по версии Б.. - это тот, кто неизбывно рискует собственной жизнью.) "Суверенность" у Б. символизирует верховную власть и высшую независимость субъекта, т.е. "чистую позитивность", предшествующую всякому представлению. Это состояние, в котором индивид может находиться всю свою жизнь или одно мгновение, и одновременно качество, которым он может быть наделен в стремлении преодолеть любые ограничения своей автономии.

В своем оригинальном понимании "трансгрессии" Б. исходит из предпосылок о конвенциальности всех человеческих установлений как результата "общественного договора" и о естественном, "органически" присущем каждому индивиду стремлении к собственной "суверенности", которая никогда не достигается в рамках социальных ограничений. Экстремальность форм реализации субъективности в "пограничных ситуациях" (насилие, экстаз, безумие, смерть) обосновывается и оправдывается Б. в контексте следования принципам расчета и выгоды, экономического обмена действия на удовольствие. При этом, согласно Б., индивидуальное "постановочное движение" суверенной мысли отвергает конформизм, гарантирующий "длительность" жизни, и стремится к конфликтам и рискам, придающим ей необходимую "интенсивность", тем самым восстанавливая существенную ипостась самого субъекта. В случае же консервации этого "отверженного фрагмента" последний может стать основанием построения общества и первоначальным капиталом для развития экономики и религии. Эти сферы ориентированы на сохранение субординации жизненных функций индивидуального организма и поэтому контролируют исполнение индивидом целей рода, первичных по отношению к потребностям его самого. Б. отождествляет "суверенность" и "трансгрессию" вплоть до реабилитации самого статуса субъективности. Наилучшей же сферой воплощения этой радикальной позиции выступает для Б. не социальный активизм, а литературное творчество.

БАТЫГИН

Согласно Б., настоящая литература первой подвергает сомнению принципы регулярности и осторожности; она подобна Прометею и осмеливается сделать то, что противоречит основным законам общества. Эта тенденция характерна и для самого Б., который насыщает свое письмо предельной степенью "революционности", тем самым нарушая "правила игры" как по отношению к интеллектуальной оппозиции, так и к официальной идеологии.

А.А. Грицанов

БАТЫГИНГеннадий Семенович (р. 1951) - российский социолог, специалист в области методологии социологических исследований и социальной истории науки. Окончил философский факультет МГУ (1974). С 1974 - старший, ведущий, главный научный сотрудник Института социологии РАН. Докторская дисертация - "Методологические проблемы обоснования научного вывода в прикладной социологии" (1986). Профессор (1991). С 1979 по 1987 - редактор отдела, зам. главного редактора журнала "Социологические исследования". В 1988-1989 - зам. директора Института книги Всесоюзной книжной палаты. С 1994 - главный редактор "Социологического журнала". С 1995 - декан факультета социологии Московской высшей школы социальных и экономических наук при Академии народного хозяйства. Член редколлегии журналов "Вестник Российской Академии наук", "Человек".

В публикациях 1970 - 1980-х Б. развивал конструктивистскую версию социологических показателей как идеализированных объектов теории. В частности, им было выявлено присутствие вненаучных представлений в проектах социологических исследований и предложено понятие "интерпретационной схемы", связанное с семантическими и прагматическими аспектами языка науки и использовавшееся в качестве неявного обоснования операциональных и измерительных процедур. В последующих публикациях Б., в частности в статье "Ремесло Пауля Лазарсфельда: введение в научную биографию" (1990) вненаучные компоненты создания совокупного социологического текста были отграничены от процедур рационального вывода. Развивая идею автономии научного знания как рационально-технической формы освоения мира. Б. использовал понятие "научного этноса" в его мертоновской трактовке. Это потребовало обращения к социологии и истории науки. В конце 1980-х - начале 1990-х Б. публикует результаты архивных исследований и обзорные очерки по социальной истории общественных наук в СССР, в центре которых - роль интеллектуалов и "дискурсивного сообщества" в легитимации и реформировании социальных порядков.

Основные работы: "Обоснование научного вывода в прикладной социологии" (1986); "Место, которого нет: Феномен утопии в социологической перспективе" (1989); "Ремесло Пауля Лазарсфельда: Введение в научную биографию" (1990); "Происхождение социологии" (1991); "Советская социология на закате сталинской эры" (1991); "Лекции по методологии социологических исследований: Учебник для вузов"

(1995); "Формы воспроизводства и представления социологического знания" (1996) и др.

БАУМАН(Bauman) Зигмунд (р. 1925) - британский социолог польского происхождения, один из самых ярких и оригинальных представителей постмодернистской социальной теории. Получил образование в университетах Англии, Канады и США. Ныне почетный профессор университета в Лидсе (Великобритания). Воевал на стороне советской армии против фашистской Германии, был активным и убежденным коммунистом в послевоенной Польше. В 1950-х эмигрировал в Великобританию.

Б. - автор более 20 книг. Примечательна эволюция теоретических идей и исследовательских интересов Б. Его первая работа, опубликованная еще в Польше - "Между классом и элитой: эволюция британского рабочего движения" (1972), как и еще одна ранняя работа 1970-х - "Социализм: активная утопия" (1976), посвящены анализу социально-политических движений того времени. В этот же период Б. много работает над пролемами методологии социальных исследований: "Герменевтика и социальные науки" (1976): "К критической социологии" (1976). Самая известная книга Б. в 1980-х - "Законодатели и интерпретаторы" (1987) - является одной из ярчайших работ по политической социологии.

Тексты Б., вышедшие в 1990-х, составляют отдельный и без сомнения самый яркий этап его творчества - создание постмодернистской социологической теории. Работы этого периода: "Современность и противоположность" (1991), "Намеки постмодерности" (1992), "Жизнь во фрагментах: очерки по морали постмодерна" (1995), "Постмодерность и ее неудовлетворенности" (1997). Пожалуй, одна из самых знаменитых книг Б., переиздававшаяся ежегодно с 1993, - "Этика постмодерна". В работах конца 1990-х и начала 21 в. Б. обращается к актуальным социальным вопросам конца тысячелетия: глобализации, росту неравенства, тенденциям индивидуализации, будущему государства благосостояния: "Работа, консьюмеризм и новые бедные" (1998), "Глобализация: человеческие последствия" (1998), "Индивидуализированное общество" (2001), "Неустойчивая современность" (2000).

Как социальный теоретик, Б. рассматривает широкий круг тем и проблем, которые объединяет общая линия анализа динамики социальных трансформаций конца 20 в. В "постмодерном повороте" Б. видит не только критическую трансформацию ценностей и социальных форм модерна, но и возникновение специфических проблем, свойственных постсовременности. Несмотря на то. что эпоха модерна строилась на созидательном законотворческом разуме и устанавливаемом им же социальном порядке, в самом динамизме, в свободе и творчестве модерного разума, по мысли Б., содержится скепсис, двойственность и обратимость усилий к демонтажу и самодеструкции. Более того, эпоха модерна неотделима от того ужаса, который она содержит исторически и с которым модерный разум тщился справиться. Именно этот момент нестабильности и неопределенности гипертрофируется в постмодерне, деконструируя социальный порядок через пара-

БАУМАН

щивание чувства дискомфорта, небезопасности, ненадежности, неуверенности, непредсказуемость.

В такой ситуации кризис рациональности и рационального действия неизбежен. Осмысленность и уверенность сменяются страхом и чувством незащищенности; стратегии конформизма теряются в избытке индивидуалистической неадекватности. Общая тенденция определяется Б. как "фрагментация жизни", со свойственной ей радикальной индивидуализацией, гибкостью, недоверием к идеалам и ценностям, эпизодичностью личной судьбы и дисгармонизацией интересов. Борясь теперь один на один с "системными противоречиями" глобального мира, человек вынужден искать опоры не в социальном окружении, а в собственной индивидуальности. Индивидуально приватное вытесняет конвенционально социальное. Каждый в противостоянии один на один с Хаосом прокладывает себе путь, уже следуя по нему. Б. сравнивает культуру постмодерна с карандашом, который имеет на другом конце старательную резинку и бепрестанно стирает ею то, что только что начерчено.

"Фрагментация жизни" упраздняет устойчивые этические основания поведения. Это принципиальная черта постсовременности - довлеющая интенсивность постоянного морального выбора, не имеющего этического обоснования. Постмодерный мир - мир морали как индивидуального упражнения в выбирании - бросил вызов этическому коду рациональной (философской) этики модерна. Нагнетание постмодерных страхов отнюдь не случайно, поскольку они связаны вовсе не с разбуханием паноптической - см. "Надзирать и наказывать" (Фуко)- власти, а с распространением девиации и тотальной аномии (см.).

Эти тенденции сформировались в контексте социального конструирования пространства, сутью которого стали возрастающая мобильность и сжатие времени-пространства. Б. отмечает, что развитие транспорта от почтовых карет до самолета определило социальные процессы Нового времени. А далее, "среди всех технических факторов мобильности особенно большую роль сыграла передача информации - способ сообщения, при котором проблема перемещения физических тел снимается, или по крайней мере становится второстепенной, малосущественной. Постепенное и неуклонное развитие технических средств позволило перемещать информацию независимо не только от ее телесных носителей, но и от тех объектов, о которых она информирует; техника освободила "означающее" от "означаемого". Сепарирование потоков информации от передвижения ее носителей и объектов привело, в свою очередь, к дифференциации скоростей; скорость передачи информации намного превзошла скорость перемещения тел - об изменении ситуации мы узнаем гораздо быстрее, чем можем прибыть на место. В конечном итоге появление глобальной компьютерной сети изменило, в информационном плане, само значение "путешествия" (и понимание "расстояния", которое должно быть покрыто) и открыло, как в теории, так и на практике, моментальный доступ к информации через весь земной шар".

Рассматривая социальную фрагментацию, Б. обращается к теме идентичности (см.). Идентичность постмодерного

субъекта формируется в пустыне современного города и проходит долгий исторический путь. Вслед за В.Беньямином (см.) и Ш.Бодлером, Б. отводит роль центральной фигуры городской среды "прогуливающемуся". Прогуливаться, фланировать, значит находить себя (незнакомца) среди незнакомцев, видеть их как "поверхности", скользить по поверхности города. Прогулки разбивают жизнь на эпизоды - без прошлого и без обстоятельств. Это встречи-репетиции, без эффектов, обязательств и последствий. Происходит начальная фрагментация и отчуждение от реальности: прогуливающийся помещен в разрыв между появлением и реальностью. Собственно это и есть человек досуга, все делающий в свободное время и ради свободного времени. Затем он из маргинальной, переферийной стратегии стремительно переродится в доминирующую стратегию потребителя, как аллеи - пространственный архетип прогулки - вдруг стали торговыми рядами торговых центров: "место для прогулки по пути совершения покупок и для покупок в процессе прогулки". Уже сама конструкция этих рыночных мест стимулирует постоянное движение, не дает остановиться, требует перемещаться и менять объект внимания.

Как пишет Б., "торговые ряды (или заботливо оснащенные электронными средствами охраны их части - торговые центры) сохраняют мир для жизни-как-прогулки. Иначе говоря, торговые ряды являются мирами, сотворенными приглашенными дизайнерами для сохранения ареала обитания прогуливающегося... Торговые ряды провоцируют постмодерный взлет прогуливающегося, но также и подготавливают почву для последующего разрастания и возвышения этой модели жизни".

В постмодерную эпоху все перевернулось: '"бродяг" и "прогуливающихся" - этих маргиналов модерна с их неподчиненностью, внеструктурностыо, незафиксированностыо, свободой передвижения и ускользанием от локального контроля - этого "обличия анархии в слишком упорядоченном модерне" стало больше, чем оседлых людей. Скитание из маргинальной превратилось в центральную стратегию большинства. И былой мир начал впадать в запустение, свидетельствующее об интенсивной дереализации.

"Постмодерн все поставил с ног на голову. Теперь осталось мало "занятых" и обжитых мест. "Поселившиеся навсегда" вдруг проснулись, чтобы искать места (места на земле, в обществе и в жизни), которые им на самом деле "суждены" и которым они "принадлежат", места еще не обжитые и не занятые; аккуратные улицы сменилась убожеством, заводы исчезли вместе с рабочими местами, искусства больше не находят покупателей, знание обратилось в невежество, профессиональный опыт стал обязанностью, прочные сети отношений распадаются и засоряют место гнилыми отбросами".

Так на постмодерной сцене появляется "турист" - воплощение мобильности и фрагментации. С одной лишь поправкой, что туризм, в отличии от прогулки, это все-таки вид активности, а не тип личности. Цель туриста - новый опыт, им движет стремление покинуть повседневность и "запрыгнуть" в новое, определяемое в зависимости от странности, экзотичности и безвредности (очень важный момент: турист

БАУМАН

всегда имеет пакет средств безопасности). Сам мир предназначен чтобы возбуждать, наслаждать, изумлять, предназначен служить для практикования "техник себя" - другого оправдания этому миру и существованию в нем туриста нет. Поэтому жизнь устраивается по эстетическим критериям.

Но чем больше "туризм" становится жизнью, - отмечает Б., - тем сложнее ощущать наличие дома. Дома не в смысле улицы, города, а именно в смысле самой установки - здесь мой дом. здесь я живу, здесь мой мир: дом как символ центрированной и главенствующей повседневности, символ реального и упорядоченого мира. Дом становится будущим временем и одновременно страхом быть привязанным к дому, одновременно и убежищем, и тюрьмой. Бездомность - это пренебрежение реальностью повседневного, это дереализация в туристической модели жизни.

Еще одна модель постмодерной идентичности, по Б., -"игрок". Собственно, сама игра и характеризует эту модель. В игре нет ни неизбежности, ни случайности; нет ничего неизменного и необратимого. Ничего нельзя полностью предсказать или проконтролировать. Это мир риска и эвристических решений, а не алгоритмических цепочек поведения. Весь мир - это игрок. Его время состоит из последовательности игр, а каждая игра - закрытое, практически непроницаемое пространство. Цель игры - выиграть, и здесь нет места сочувствию, жалости, расплате. Постмодерная игра не упорядочивает мир. не производит мораль и право, а наоборот, дестабилизирует, деморализует, дереализует. Этим ее культурное значение радикально отличается от прекрасно проанализированного И.Хейзингой мира архаической и модерной игры. И очевидно не серьезное выступает альтернативой постмодерной игры у Б., а иной тип игры, заслуживающий отдельного анализа, который он и проделывает.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: