Глава 3. Гнёздово – племенной центр кривичей и протогород древнерусского Смоленска

Проблема предыстории древнерусских городов была поставлена М. Н. Тихомировым: он показал, что города возникали, прежде всего, на плодородных землях, где в XI-XIII вв. появляются их скопления. Избыток сельскохозяйственных продуктов и потребность в широком производстве сельскохозяйственных орудий создали здесь условия для отделения ремесла от сельского хозяйства и для образования торгово-ремесленных центров сельской округи – городов [70, с. 58-64]. Однако к моменту написания М. Н. Тихомировым книги древнерусские города, сельскохозяйственные поселения и торгово-ремесленные центры IX-X вв. не были исследованы достаточно полно, а городов этого периода, зафиксированных в летописи, насчитывалось всего лишь около 20.

Источниковую базу проблемы значительно расширили археологические раскопки. Б. А. Рыбаковым были выделены "гнезда" сельских поселений, составивших округи будущих городов накануне возникновения государства [62, с. 25-28]. Е. А. Шмидт выявил значительную концентрацию сельских поселений вокруг будущего Смоленска как раз накануне образования города [84, с. 45-47]. Л. В. Алексеев восстанавливает скопления подобного типа поселений в Полоцкой и Смоленской землях по концентрации курганных групп [8, с. 32]. Наконец, В. Л. Янин и М. X. Алешковский показали, что Новгород возник из трех древних поселений, следы которых очевидны в мощных напластованиях культурного слоя на территории Славенского, Людина и Неревского концов [89, с. 18].

Это, однако, единственный случай, дающий возможность реконструировать конкретную предысторию города: культурный слой Новгорода изучен намного лучше по сравнению с другими городами и дал древнейшую для древнерусского города дату - 20-е годы X в., весьма близкую ко времени возникновения Новгорода (по предположению М. К. Каргера, Киеву также предшествовали три древних поселения - на Андреевской горе, Киселевке и Щековице [24, с. 121]. В других случаях наблюдается более значительный разрыв между датировкой обнаруженных древнейших слоев древнерусских городов и временем их образования, за которое условно может быть принято первое упоминание в летописи: в Смоленске и Ростове, например, упомянутых в IX в., не обнаружено напластований древнее XI в. С другой стороны, восточнославянские ремесленные поселки VIII-IX вв. типа Хотомеля, Зимно, Шумска (бывшего также административным и культовым центром небольшой округи) по тем или иным причинам прекратили существование к IX-X вв., не превратившись собственно в города [61, с. 51-53]. Эта лакуна в источниковой базе становится ещё ощутимей в силу того, что в городских культурных слоях Руси не прослеживается IX век, а целенаправленные поиски древнейшей территории ныне существующих городов практически невозможны.

Однако для X века обильный материал, свидетельствующий о существовании городского ремесла и торговли на Руси, дают курганы, в которых найдены значительные серии вещей, свидетельствующие о наличии сложной технологии производства, орудия труда, привозные изделия и т. п. [64, с. 223-245]. Крупнейший памятник этого типа - курганный некрополь у Гнёздово. В последние годы материалы курганных раскопок пополнились за счёт исследования поселения, к которому примыкают курганы [31, с. 26]. Важность новых находок очевидна: следы деятельности на поселении не связаны с культовой

погребальной практикой и позволяют по-новому поставить вопросы о характере ремесленного производства, торговли и, наконец, связанную с ними проблему происхождения города.

Гнёздовское поселение состоит из укрепленного городища в устье правого притока Днепра р. Свинец и селища (см. приложение 4). Поселение первоначально возникло на рубеже IX-X вв. на небольшой площади, отмеченной следами углубленных в землю построек и скоплениями лепной керамики. Ко второй половине X в. поселение разрастается по берегам Днепра и Свинца и смыкается с курганами, охватившими его полукольцом. На середину и вторую половину X в. приходится наиболее интенсивный период в жизни поселения. Не позднее середины этого столетия в его центральной части возводятся новые укрепления.

На поселении развиваются бронзолитейное, кузнечное, косторезное, гончарное ремесла, о чем свидетельствуют находки кузнечных шлаков, бронзолитейных тиглей, каменных литейных форм, льячек, ювелирных и слесарных инструментов, бракованных незаконченных изделий из металла и кости, керамики и др. Несмотря на то, что исследована не вся плошадь поселения, а лишь около 4000 кв. м, уже сейчас можно наметить места, связанные с концентрацией ремесленной деятельности - это западная прибрежная его часть. Различия в составе и характере находок, происходящих из разных частей поселения, свидетельствуют не только о хронологической, но также о хозяйственной и, видимо, социальной их неоднородности. С ростом поселения связан и рост курганного некрополя: подавляющая часть гнёздовских курганов, в том числе самые большие и богатые, возведена во второй половине X в. К тому же периоду относятся, по крайней мере, пять из семи гнёздовских денежно-вещевых кладов.

От сельских поселений и могильников, а также от предшествующих им родовых поселков Гнёздово отличало не только развитие ремесла и размеры (обычно площадь сельских поселений не превышала 1-3 га) [72, с. 15-16].

но и разноэтнический состав его населения. Об этом свидетельствуют не только различия в погребальных обрядах, но и наличие этнически характерных вещей в погребальном инвентаре и культурном слое поселения [67, с. 11]. (бракованные или незаконченные украшения балтских типов, скандинавские женские украшения и амулеты и т. п.). Здесь вместе со славянами жили балты и скандинавы. Заметим, что подобное сосуществование групп различного этнического происхождения на одном поселении едва ли было возможно при родовом строе - племенные распри, захват территории иноплеменников приводили либо к истреблению либо к быстрой ассимиляции этих групп.

Гнёздовское же поселение не только нормально функционировало, но и отличалось сравнительно высоким развитием ремесла. Вещи и монеты из стран Востока, Византии, Средней Европы, Скандинавии, Прибалтики указывают и на широкие связи Гнёздова, важную его роль на Днепровском пути: поселение расположено у волока Днепр - Западная Двина. Волок был наиболее проходим во время "высокой воды", и именно с этими периодами была связана наиболее интенсивная торгово-ремесленная деятельность в Гнёздове. Связь поселения с ближайшей округой не ясна. Зато очевидна ориентация "сезонного" ремесла на обслуживание международного торгового пути [3, с. 165].

С другой стороны, характер самой торговли и ремесла в раннефеодальную эпоху был социально ограниченным: привозные вещи - будь то каролингский меч, горчица, драгоценное блюдо или ткань (обнаруженные в гнёздовских курганах) - не отражают потребностей внутреннего рынка в целом, свидетельствуя, прежде всего, о потребностях феодализирующейся знати. О накоплении богатств в Гнёздове, помимо дорогих вещей, говорят клады; показательно, что богатство использовалось знатью для поддержания социального престижа - на роскошный погребальный инвентарь и сооружение больших курганов. Невозможно определенно сказать, были ли привозные вещи предметами торговли или военной добычей - торговые предприятия носили обычно военизированный характер и купец легко мог превратиться в воина-грабителя. На удовлетворение потребностей дружинной знати было ориентировано частично и местное ремесло. Косвенное свидетельство тому - предметы убора, характерные для костюма знати, обычные для дружинных курганов (поясные наборы, фибулы и другие вещи, которые, судя по местному "гибридному" стилю орнаментации, могли производиться на месте в Гнёздове), и наличие инструментов ремесленников в инвентаре дружинных погребений на Руси X в. Эта ограниченность производства - на заказ - характерна для всей раннесредневековой Европы: производства - на заказ - характерна для всей раннесредневековой Европы: ремесленниками относительно высокой специализации обслуживались прежде всего дворы князей и феодализирующейся знати [64, с. 432].

Особенности ремесла и торговли в Гнёздове обратили внимание исследователей на вопрос о социальной структуре его населения (он рассматривался на материале некрополя, включающего большие курганы дружинной знати, меньшие курганы дружинников и сотни незначительных по размерам курганов рядовых общинников). Ныне вопрос должен быть поставлен шире: прежде всего, необходимо установить, какая часть жителей Гнёздова здесь погребена и сколько насыпей принадлежит пришельцам, погибшим на волоке, т. е. необходимо выяснить главное - жили ли дружина и знать постоянно в Гнёздове и можно ли считать дружинные курганы захоронениями местной знати.

К сожалению, сейчас едва ли возможен окончательный ответ на данный вопрос: для этого необходимо детально исследовать топографию курганов, выяснить, насыпались ли они хаотично, или курганы рядовых общинников ориентированы на большие курганы, отделены от них или нет и т. п. О том, что какая-то часть дружинной знати была местной, говорят особенности погребального обряда: в нём явно ослаблены норманнские черты, что произошло, видимо, под длительным ассимилирующим влиянием славян (возможно, в Гнёздове жили скандинавы не первого поколения) [2, с. 86]. Кроме того, по материалам больших курганов известен специфически русский ("варяжский") обряд тризны вокруг ритуального котла. Этот обряд, описанный в скандинавских источниках, тем не менее, не встречен в погребениях самой Скандинавии, равно как и на Руси, за исключением больших курганов Чернигова. Видимо, он возник в среде варягов, оказавшихся на Руси, и свидетельствует о местном, русском происхождении гнёздовских варягов [54, с. 31].

Важное значение дружины для Гнёздова подчеркивали М. Н. Тихомиров и Б. А. Рыбаков; Д. А. Авдусин указывал на необходимость присутствия дружины на поселении, контролировавшем волок [170, с. 165-166]. Таким образом, среди жителей Гнёздова были дружинная знать и рядовые общинники, ремесленники и купцы.

Очевидно, что в Гнёздове происходили те же процессы, которые характерны для всех русских земель в период образования раннефеодального государства, о чем свидетельствуют относительно высокая степень отделения ремесла от сельского хозяйства, значительная социальная дифференциация, большая роль международных связей и дружины, совместное проживание разноэтнических групп населения. Однако в начале XI в. это поступательное развитие сменяется в Гнёздове резким спадом: активная торгово-ремесленная деятельность прекращается, поселение приобретает обычный сельский характер.

Предлагались различные объяснения упадка Гнёздова. Так, считают, что с открытием более удобного торгового пути через р. Вопь в XI в. Гнездово оказалось в стороне от торговой магистрали. Но в таком случае непонятно, почему гнёздовское поселение в течение столетия процветало на неудобном участке пути.

Связывать гибель торгового центра только с кризисом международной торговли - прекращением притока восточного серебра в начале XI в. [15, с. 20] - также, видимо, недостаточно. Показательно, что Смоленск, расположенный в 13 км от Гнёздова и упомянутый летописью как племенной центр кривичей в IX в., не пострадал от этого кризиса. Напротив, раскопки показали, что именно с XI в. начинается интенсивное развитие города; в XII в. Смоленск - уже крупный торгово-ремесленный центр, столица княжества, с развитыми внешними связями (немецкая купеческая слобода и т. п.). В Смоленске получили развитие все городские функции, оставшиеся нереализованными в Гнёздове. Более того, XI век стал временем возникновения новых городов как на Смоленщине, так и повсюду на Руси [65, с. 247].

Парадокс развития двух соседних центров породил различные гипотезы об их отношении друг к другу. Самая распространенная из них: Гнёздово - первоначальный Смоленск; и что в XI в. город был будто бы перенесен на современное место. Предложенная А. А. Спицыным, эта гипотеза до сих пор поддерживается рядом исследователей: И. И. Ляпушкиным, Л. В. Алексеевым, В. А. Булкиным и другими. Она базируется в значительной мере на предположении о наличии курганов и культурного слоя в Гнёздове с IX в. и отсутствии культурных напластований IX-X вв. в Смоленске. Однако отнесение времени возникновения Гнёздова к началу IX в. недостаточно аргументировано: ранняя датировка комплекса, основанная на находках лепной керамики, требует дополнительной аргументации - лепная керамика бытовала в Гнёздове и в течение X в. Против того, что в IX-X вв. здесь был племенной центр кривичей, говорит и разноэтнический состав населения Гнёздова. Кроме того, Смоленск оказывается на своем месте уже в 1015 г. - он виден со Смядыни, по свидетельству "Жития Бориса и Глеба" [70, с. 30]. Наконец, кончанская топография города указывает на его автохтонное развитие [73, с. 64]. Возможность переноса города представляется поэтому маловероятной, даже если отвлечься от вопроса, зачем это могло понадобиться.

Предположение о Гнёздове как о кладбище Смоленска с исследованием собственно гнёздовского поселения отпадает. К тому же возможность появления на кладбище племенного центра погребений иноэтнической (норманнской) знати, а не собственно предков - кривичей, весьма сомнительна.

Впрочем, Л. В. Алексеев объясняет наличие скандинавских курганов в Гнёздове (по его мнению, первоначальном Смоленске) тем, что они принадлежали "норманнским чиновникам", собиравшим дань с кривичей. Но, во-первых, это противоречит собственной концепции автора о Гнёздове-Смоленске как племенном центре кривичей - в таком случае это, скорее, центр норманнского господства. Во-вторых, дань, собираемая с кривичей, конечно,

не предназначалась "заморским" варягам. Гнёздовские норманны, погребенные в курганах второй половины X в., были уже русскими дружинниками и принадлежали, судя по аналогичным погребениям на Черниговщине (как отмечал еще В. И. Сизов), к дружинным верхам Киевской Руси. Полюдье же с кривичей собирал в X в. киевский князь [10, с. 10].

По наблюдениям В. Л. Янина, Смоленское Поднепровье входило в ареал южнорусской денежно-весовой системы, что может свидетельствовать не только об экономических, но и о политических связях этих территорий [89, с. 151]. Эти данные позволяют считать, что Смоленщнна X в., и в частности Гнёздово, входила в сферу влияния "Русской земли" - Киева.

Едва ли дань, собираемая киевским князем, шла через Смоленск: он не упомянут среди великокняжеских центров, подвластных Олегу. Д. А. Авдусин считает, что исчезновение Смоленска со страниц летописей с 882 г. вплоть до 1015 г. указывает на неподвластность города киевским князьям: видимо, посадники Олега не удержались в Смоленске [4, с. 66-68]. А. Н. Насонов также считал, что "мужей" киевского князя не было в Смоленске - Киев был заинтересован лишь в регулярном сборе дани. Однако исследователь, как и большинство учёных, признающих Гнёздово ранним Смоленском, противоречит сам себе: с одной стороны, гнёздовские дружинные курганы обнаруживают "южнорусское влияние", с другой - оказываются принадлежащими местной кривичской знати [38, с. 162-163].

С открытием (с 1976 г.) в Гнёздове камерных дружинных гробниц, аналогичных погребениям Киевского некрополя и Черниговщины, о связи Гнёздова с Киевом можно говорить уверенней: видимо, дружина, собиравшая полюдье, останавливалась здесь. Обычно полюдье и сбор дани требовали наличия специальных погостов или становищ, на которые опирались бы князь и дружина (слово "погост" первоначально означало "стан для князя и княжеской дружины, наезжавшей для собирания дани" [76, с. 149]. Очевидно, таким погостом было и Гнёздово. Во всяком случае, и сам торгово-ремесленный центр должен был нуждаться в продуктах дани - они шли на внешний рынок. Гнёздово, таким образом, оказалось оплотом великокняжеской власти на территории кривичей, в непосредственной близости от ее исконного центра - Смоленска, видимо, не подвластного Киеву.

Собственно Смоленск, как предполагают, был подчинен Киевом на рубеже X-XI вв., с чем может быть соотнесено крещение Смоленщины в 1013 г. Подчинение Смоленска связано, очевидно, с общей стабилизацией Древнерусского государства: переход от активной внешней экспансии к упорядочению внутренней политики породил стремление закрепить охваченные полюдьем территории и обосноваться в исконных их центpax. В таком случае необходимость в погосте-двойнике местного центра отпадала, что могло оказаться основной причиной упадка Гнёздова. В целом же система погостов, особенно в областях древнерусского заселения и во вновь подчиненных районах, продолжала расширяться.

В связи с упадком Гнёздова можно предполагать перенос некоторых административных функций погоста в Смоленск и переход туда части населения в XI в., но это не перенос города. Стремление обосноваться в Смоленске, видимо, не вполне увенчалось успехом для Рюриковичей из-за начавшейся усобицы. Одно из немногих упоминаний города на страницах летописей связано с убийством князя Глеба в 1015 г., причем тот, придя в Смоленск, остановился не в городе, а на Смядыни, где и погиб [51, с. 92].

Ярослав Мудрый оставил Смоленск сыну Вячеславу Ярославичу, правившему в городе в 1054-1057 гг. Показательно, что печать князя найдена на Смядыни - будущей экстерриториальной резиденции смоленских князей [90, с. 53].

После смерти Вячеслава и второго Ярославича - Игоря (1060 г.) Смоленск был разделен "на три части" старшими Ярославичами - князьями Киева, Чернигова и Переяславля [70, с. 345], что, видимо, отражало традиционную зависимость Смоленщины от Русской земли. Однако уже в 1096 г. "смолняне не приняли Олега Святославича, направленного в город киевским и переяславским князьями [51, с. 151]. Вся дальнейшая история Смоленска (точнее её фрагменты, уцелевшие на летописных страницах) есть история борьбы и компромиссов между смолянами (вечем) и князьями, резиденция которых располагалась вне города, на той же Смядыни.

Не противостояло ли и Гнёздово Смоленску как великокняжеский дружинный центр-погост многоэтнического государства вечевому и племенному центру? Институт вече, активная деятельность которого известна в Смоленске с конца XI в., уходит корнями в народные собрания эпохи родоплеменного строя. Его деятельностью руководили наследники племенной аристократии - боярство. Не случайно первый компромисс между смолянами и князем - признание Игоря и покорность Олегу - осуществляется старейшинами, представителями родоплеменной знати. Вероятно, этот компромисс был продиктован войском Олега, но форма его - то, что Олег "приял", а не взял город - близка традиционному призванию князя [33, с. 31].

Борьба князя и веча - характернейшая черта всей внутриполитической истории древней Руси. Результаты её были разными и непостоянными. В Киеве - столице Древнерусского государства - княжеская власть, естественно, утвердилась довольно прочно, на что указывает, в частности, дружинный некрополь X в. у стен самого города, но сохранялись и вечевые порядки, особенно в кризисные моменты истории. Сильным оставалось вече и в княжеском Полоцке [87, с. 15-21]. В Новгороде, для которого впервые зафиксирован в летописи акт призвания князя, с распадом раннефеодального государства господствовало вече. Там же произошел и детально описанный конфликт между князем (дружиной) и горожанами. Новгородцы перебили варягов Ярослава, за что тот отомстил возглавлявшим восстание "нарочитым мужам". Затем, нуждаясь в поддержке новгородцев, Ярослав пошел с ними на соглашение, результатом которого и была Русская Правда.

Обе социальные группировки - вече во главе с боярством и князь, опиравшийся на дружину, в любом случае пытались упрочить свое положение. Возникает противостояние двух социальных сил, которое оформляется и топографически - в экстерриториальности резиденции князя, как это было в Новгороде, Полоцке, Смоленске, в Ростово-Суздальской земле. Очевидно, что с этой точки зрения следует рассматривать и то "малопонятное обстоятельство", что и в Киеве все события, связанные с жизнью княжеского двора в середине и второй половине X в., развертываются на теремном дворе "вне града", а не на княжеском дворе в городе. Ту же функцию экстерриториальной княжеской резиденции выполнял еще "Ольгин град" - Вышгород, расположенный в 15 км от Киева и сопоставляемый в древнерусских источниках со Смядынью и Боголюбовым [76, с. 131-138].

Древнейший период русской истории (IX-XI вв.) был временем относительного господства центральной княжеской власти, опиравшейся на мощные дружины - именно относительного, а не полного. Единство раннефеодального государства было эфемерным: киевские князья так и не смогли закрепить за собой основные центры Руси и тем более объединить их. Политика раздачи городов сыновьям великим князем привела к юридическому оформлению раздробленности со смертью Ярослава Мудрого.

Другим методом закрепления завоеванных земель, примененным еще Ольгой в Древлянской земле и на Новгородчине (946-947 гг.), было установление "уроков и уставов", насаждение системы погостов и становищ. Рыбаков Б. А. противопоставляет становища, как кратковременные станы для полюдья, погостам - дополнительной системе пунктов сбора дани вне "зоны" полюдья в X в. (Новгородчина, Северо-Восточная Русь), которая сформировалась во второй половине X и XI в. Вместе с тем он отмечает необходимость постоянно функционирующих центров для своза и хранения дани, а не только для однократных остановок на территории полюдья. Если обратиться к археологическим материалам X в., то к великокняжеским погостам вне зоны полюдья, реконструированной Рыбаковым Б. А., можно отнести памятники, отмеченные дружинными кладбищами на Ярославщине (Тимерево и др.) и Владимирщине (Владимирские курганы); расцвет их материальной культуры приходится как раз на середину - вторую половину X в. Но одновременные дружинные некрополи и поселения известны и в зоне полюдья: это Гнёздово (аналогичные гнёздовским курганы раскопаны в Новоселках и близ Торопца на Смоленщине), Шестовицы (и, возможно, Седнев) на Черниговщине. Связующая эти памятники материальная культура (наборы оружия и украшений) и обряд (трупосожжения с богатым инвентарем и жертвами под высокими курганами, камерные гробницы) характерны и для киевского некрополя, а стало быть — для феодализирующейся дружинной верхушки Киевской Руси в целом. Присутствие великокняжеских дружин на погостах или становищах в X в., таким образом, не только расширяло "сферу первичного окняжения", но и закрепляло зону полюдья за великим князем.

Силы великого князя и местного боярства, видимо, оказались уравновешенными в X в.— возникло своеобразное "двоевластие". Pядoм с племенными центрами, где сильна была местная знать, на жизненно важных для Древнерусского государства международных путях, привлекающих разноплеменных воинов, торговцев и ремесленников, появляются новые центры, ориентированные на обслуживание внешних связей Руси, феодализирующейся дружины, на сбор дани и т. д. Таковы Гнёздово под Смоленском, "Рюриково городище" под Новгородом, Сарское городище под Ростовом ⁴³⁾, Шестовицкое поселение под Черниговом, возможно, Тимеревское селище под Ярославлем. Вероятно, с политикой насаждения погостов связано то обстоятельство, что серединой X в. датируются новые укрепления на этих поселениях; вал на Гнёздовском городище, вторая линия укреплений на Сарском. Впрочем, напряженность обстановки чувствуется в это время повсюду: укрепляются Ладога, Киев, Новгород, Полоцк, Изборск; Смоленск упоминается Константином Багрянородным как крепость.

Наиболее спорной в предложенном построении является гипотеза о сосуществовании погостов и племенных центров. Как уже упоминалось в Смоленске и Ростове слои IX—X вв. не обнаружены — известны лишь находки отдельных вещей этого времени (в Смоленске найдены дирхемы VIII—X вв., бусы-"лимонки" [34, с. 45], стеклянная западноевропейская гемма IX—Х вв. [17, с. 42].

Ярославль, по убедительному предположению В. А. Кучкина, был основан во время княжения Ярослава Мудрого в Ростове, т. е. до 1014 г. [29, с. 64-65]. Однако Н. Н. Воронин считал, что крепости Ярослава предшествовало более древнее поселение и культовый центр — "Медвежий угол"; в таком случае неукрепленное Тимерево сосуществовало с поселением на месте Ярославля в X в. и едва ли могло быть перенесено туда уже в виде крепости [16, с. 68]. Наконец, Новгород определенно сосуществовал в X в. с поселением на "Рюриковом городище", возникшим на рубеже IX—X вв. и имевшим характер торгово-ремесленного и, по-видимому, военно-административного центра.

M. Н. Тихомиров считал Городище исконной резиденцией князя, основанной еще Рюриком, что и нашло отражение в двух версиях легенды об основании города - словенами и варягами [70, с. 22-23]. Кроме того, большие курганы Чернигова свидетельствуют о сосуществовании города с поселением в Шестовицах в X в. Летописи и известие Константина Багрянородного говорят об одновременных "градах" в Киеве и Вышгороде в X в.

Существенно, что Новгород, Ростов, Смоленск упоминаются летописью как племенные центры с IX в. Не вполне правомерно, ссылаясь на отсутствие археологических данных, отрицать достоверность летописных известий, тем более, что они не подвергаются сомнению большинством исследователей для таких городов, как Новгород и Киев, где также не обнаружено слоев IX в. Возможность же "переноса" городов сомнительна и в силу различной социальной роли погостов и племенных центров, и в силу того, что известны примеры существования парных поселений в X в. Б. А. Рыбаков считал Гнёздово, "Рюриково городище", Шестовицы лагерями норманнов, оказавшихся не в состоянии овладеть русскими городами [63, с. 489]. Последние исследования показали более широкое значение этих поселений, как в этническом, так и в экономическом плаке, хотя скандинавские дружинники и останавливались в этих пунктах.

Перечисленные поселения-погосты и курганы объединяет общность культуры городского облика и общность исторических судеб. Возникновение и развитие этих центров связано с процессом становления Древнерусского государства: их расцвет в середине - второй половине X в. совпадает с общей консолидацией раннефеодального государственного образования. Это проявлялось не только в установлении системы поборов и "кормлений", но и в оседании дружинной знати на подвластных землях, т. е. собственно в процессе феодализации. Очевидно, что именно последним объясняются и местные черты в обряде больших гнёздовских и черниговских курганов, и рассеянность дружинных кладбищ по территории подвластной Киеву Черниговщины.

Интенсивная феодализация определила и кратковременность процветания центров, ориентированных на внешние связи и оторванных от местной округи. Собственно "внешней" была и их связь с Киевом. Оседавшая в этих центрах знать недолго составляла конкуренцию местной племенной аристократии. Интересы феодалов в принципе совпадали: они состояли прежде всего в подчинении местной округи. Административные и торговые функции перешли от погостов к развивающимся из племенных центров городам. Погосты сыграли значительную роль в формировании раннефеодального государства и городского производства на Руси X - начала XI в. и исчезли с консолидацией земель вокруг старых племенных центров и распадом "империи Рюриковичей". Именно с XI в. начинается интенсивный рост старых городов и возникновение новых на местной основе⁾; появляются посады, развивается внешняя и, главное, внутренняя торговля. С середины XI в. выделяется специализированная прослойка гостей-купцов, укрепляется власть боярства, оформляются отношения между князьями и вечевыми городами ("ряд").

Таким образом, не только и не просто экономическая эволюция торгово-ремесленных центров привела к образованию городов: процессу их возникновения были присущи все противоречия эпохи становления классового общества и государственности. Ориентация ранних торгово-ремесленных центров на внешние связи и дружинные верхи соответствовала стремлению самих верхов Киевской Руси проводить активную внешнюю экспансию и объединить малосвязанные экономически земли. Это стремление определяло и формы эксплуатации подвластных территорий - дань, походы-"кормления", полюдья или навязывание дружины городам на "покорм". Естественно, что такой характер государства не удовлетворял феодализирующуюся родоплеменную знать: борьба князя и дружины с племенной аристократией определяла внутреннюю политику на Руси IX-X вв. и привела к противостоянию парных центров типа Гнёздово - Смоленск.

Конечно, возникновение центров-соперников не исчерпывало всего разнообразия социально-политических условий формирования городов. Так, Полоцк, упомянутый Лаврентьевской летописью как "племенной" город, был захвачен находниками-варягами, посадниками Рюрика. В начале X в. там известен "великий князь" - вассал Олега. Во второй половине X в. в Полоцке правит самостоятельно норманн Рогволод. К сожалению, городской некрополь не сохранился: его дружинный характер можно только предполагать. Курганы находились рядом с городом (как в Киеве и Чернигове): возможно, там были погребены дружинники, на которых опирались князья, захватившие племенной центр. Общий кризис начала XI в., по-видимому, не обошел и Полоцка - детинец, оплот князя в X в., был перенесен со старого городища на Верхний замок, который в XII в. известен уже как резиденция епископа. Князь оказался вне города, в Бельчицах. Видимо, вече восстановило свои права в городе.

В подвластном Киеву Чернигове сохранились, как и в самом Киеве, дружинные курганы - свидетельство подчинения города княжеской власти. Черная Могила, как уже отмечалось, близка по особенностям ритуала большим гнёздовским курганам, и, вероятно, принадлежит не безвестному черниговскому князю и, тем более, не местному боярину, а киевскому посаднику в Чернигове. Несмотря на то, что город был покорен киевскими князьями, а курганами с захоронениями их дружинников полны его окрестности, необходим был и специальный дружинный центр. Сходные по топографии и археологическим материалам с Гнездовом городище, селище и курганный некрополь находятся в Шестовицах, в 16 км от Чернигова. Стало быть, и в княжеских городах X в. заметна та же дифференциация социальных сил, что и в Смоленске и в Гнёздове: например, Киев и Вышгород.

Эта дифференциация присуща была не только раннесредневековой Руси. Аналогичными Гнёздову, Сарскому городищу, Шестовицам предгородскими образованиями были скандинавские "вики" Бирка, Хедебю, Ширингсаль. Бирка и Хедебю были подвластны конунгам, их посадникам ("викграф" в Бирке) и дружинникам, о чем свидетельствуют дружинные погребения в камерах, аналогичные киевским, черниговским и гнёздовским. Вики обеспечивали также военно-торговую экспансию викингов, близкую по характеру походам первых Рюриковичей. Расцвет торгово-ремесленных факторий к концу X столетия сменился упадком Бирки и Ширингсаля, в первой половине XI в.- Хедебю. Бирку сменила Сигтуна, торговым центром Вестфоля вместо Ширингсаля стал Тёнсберг, Хедебю уступил место Шлезвигу, на Готланде функции вика Павикена перенял Висбю [17, с. 62]. Из параллельно развивавшихся центров жизнеспособными оказались те, которые больше были связаны с местной экономической средой, а не с внешней экспансией. Конец эпохи викингов стал концом виков, как и распад раннефеодального Русского государства означал упадок связанных с ним центров-погостов.

"Торговые города", близкие по функциям скандинавским винам, существовали и в империи Каролингов: они также обслуживали императорский двор и армию. Подобные "эмбрионы" городов известны и в землях западных славян. "Грады" Великой Моравии - Микульчицы, Поганско, Старе Место - центры развивающегося ремесла и торговли, также служили погостами для двора Меймировичей, не имевших постоянной резиденции. "Посадники", правившие градами, выбирались из среды дружинников государя: дружинные погребения исследованы в радских некрополях. С военным поражением Великоморавской державы запустевают и ее центры. "Торговые порты", специализированные на удовлетворение интересов внешней торговли и потребностей знати (правителей), как показали последние исследования, вообще характерны для раннегосударственных образований.

Участь предгородских образований была различной: те города, которые сумели преодолеть раннюю ориентацию на внешние связи и ограниченный характер ремесла, удовлетворявшего, прежде всего, потребности феодализирующихся верхов, стали центрами товарного производства —экономическими центрами округи. Дальнейшая роль городов в истории феодального общества также связана с отношением их к сельскохозяйственной округе, местному рынку. Подъем городов в Европе относится к XI в. и знаменует начало эпохи развитого феодализма [69, с. 18].

Важные вопросы предыстории города, которые невозможно поставить и решить на материалах одного лишь Гнёздова, равно как и на изучении только археологических или только письменных источников. Так, археологически невозможно объяснить упадок Гнёздова и подобных ему центров, письменные же источники, не упоминая их прямо, всё же позволяют увязать их расцвет в середине X в. со становлением земель вокруг исконных центров.

Очевидно, что вопросы происхождения и ранней истории города не могут быть решены без детального археологического исследования поселений периода формирования городов и связанных с ними могильников IX—XI вв., проведенного в сопоставлении с фактами письменной истории.

Представляется, что при дальнейшей историко-археологической интерпретации полученных материалов важно учитывать характер ремесла (на заказ, на рынок) и торговли (внутренняя, внешняя); торгово-ремесленные связи с местной округой; этнический состав поселения (полиэтничность, моноэтничность); характер связи с социальной структурой раннефеодального общества в целом (по данным археологии и письменных источников): вечевой или племенной центр, княжеский город, погост и т. д. На наш взгляд, необходимо провести сопоставление изучаемых поселений IX—XI вв. с памятниками предшествующего периода и развитыми городами, а также сравнительно-исторический анализ аналогичных памятников и явлений раннесредневековой Европы с целью создания типологии поселений эпохи раннего феодализма и изучения закономерностей их развития.

Заключение

Материалы, полученные в результате изучения Гнёздовского археологического комплекса, являются ценнейшими историческими источниками. Они дают разносторонние сведения о жизни населения Гнёздова и позволяют решать многие проблемы не только локального, но и общерусского характера, при этом полученные исторические выводы весьма обоснованы и убедительны, так как опираются на обширный археологический материал.

Гнёздовское поселение скорее всего было основано в конце IX века. В X в. Гнёздово уже стало большим многолюдным не только торговым, но и ремесленным городом на пути «из варяг в греки». Он находился на волоке из р. Каспли в р.Днепр, в землях кривичей. Его процветание было связано с торговлей в южном направлении, по Днепру, с Константинополем, и в северном по Западной Двине и Ловати с Балтийским морем, а также тем, что он был местом сосредоточения даней, собираемых на близлежащих территориях для их последующей отправке в Киев.

Гнёздово являлся одним из самых больших городов раннего Средневековья, о чём свидетельствует расположенный рядом с ним крупнейший курганный могильник Восточной и Северной Европе. Город занимал территорию примерно 16 гектар, вокруг которого находилось от 5000 до 6000 курганов и несколько древнерусских поселений. Из городов Северной Европы крупнее Гнёздова был только Хедебю в Дании (24 га).

Учёные – сторонники норманнской теории (Ю. Э. Жарнов и др.) [18, с. 197-198],предполагают, что население Гнёздова было полиэтничным, с преобладанием славян и скандинавов, при этом скандинавы составляли не менее четверти его численности. Об этом свидетельствует то, что, во-первых, многие черты погребального обряда

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: