Мы испробовали все, кроме Бога - Доктор Харольд Дебриц

"Не будь мудрецом в глазах твоих; бойся Господа, и удаляйся от зла: это будет здравием для тела твоего и питанием для костей твоих" (Пр.3:7-8).

Кутерьма в моей жизни началась с детства. Я родился в Болгарии, где мой отец-немец был редактором издания адвентистов седьмого дня. В 1938 году, за год до того, как началась война, всех немцев депортировали в Германию. Мне было десять лет, когда мы осели в Шнайдемюле, Померания, на границе между Германией и Польшей.

В то время мы не знали, что Гитлер потребовал, чтобы все мальчики старше десяти лет состояли в Гитлер-югенд. (Гитлер-югенд - (Hitler-Jugend) - молодежная организация нацистской партии Германии. Прим. пер.)

Однажды нам в дверь постучали. Полицейские в униформе стояли у дверей. "Знаете что? - сказал главный из них моей матери. - Вы держите ваших детей дома. Это противоречит закону. Мы предупреждаем вас, что вы обязаны посылать детей на собрания Гитлер-югенд".

У моих родителей не было выбора. Отец был призван в армию и отправлен на фронт. А мы с сестрой стали ходить на собрания Гитлер-югенд. Нацистская пропаганда обрушивалась на нас со всех сторон.

Я быстро продвигался в Гитлер-югенд. Однажды я обнаружил, что мои способности в игре на скрипке позволяют мне перейти из военной группы "Коричневые рубашки" в музыкальную и культурную группу. Когда мне исполнилось шестнадцать, я руководил более чем пятьюстами молодыми людьми в Шнайдемюле.

Гитлеровская Германия оставила Бога. Я живо помню этот день, когда ребята из Гитлер-югенд участвовали в поджоге еврейской синагоги в Шнайдемюле. Тогда мы усвоили, что в Боге нет нужды.

Конечно, война плохо обошлась с Германией. Теперь мы осознаем, что войны всегда плохо обходятся с теми, кто противостоит Богу. Впрочем, честно говоря, большинство из нас ничего не знали о том, что происходило в оккупированной Польше. Мы очень мало знали, если вообще что-то знали, об ужасных концлагерях или об убийствах евреев. Мы были довольны тем, что оставались дома и играли Мендельсона, Моцарта и Бетховена, а иногда смотрели фильм в "Храме Ширли".

Когда война кончилась, мы потеряли все. Мы бежали в Американский сектор Германии лишь с двумя чемоданами на четверых. После войны началось возрождение религии, но, прежде всего это был вопрос интеллекта. Я посещал маленькую группу по изучению Библии и был даже крещен в воде в разбомбленной церкви. Но люди искали скорее знания, а не Того, Кто есть Истина. Все исследовалось умом.

Я поступил в зубоврачебную школу. Однако, когда я закончил ее и женился на Ингеборг, я понял, что потребуется два года частной практики, прежде чем я смогу достичь квалификации, необходимой для врача национальной программы страхования. Не имея финансовой поддержки, мы решили переехать в Соединенные Штаты, где нас встретило множество новых проблем. Соединенные Штаты отказались признать мой диплом в стоматологии, полученный в Германии. Я должен был начинать все сначала.

Примерно тогда же у меня появились проблемы со здоровьем. Несколько раз грудь пронзала острая, стреляющая боль, сопровождаемая приступами тошноты и учащенным сердцебиением. Доктор в Детройте определил мою болезнь как тахикардию и аритмию. Мой пульс порой подскакивал до 240 ударов в минуту при том, что обычный ритм - 80-100 ударов. Это могло привести к смерти, если я сразу не принимал препараты.

Мы переехали в Лос-Анджелес, полагая, что здешний климат будет более благоприятным. Я открыл техническую дантистскую лабораторию, специализирующуюся на керамике. Мое здоровье немного улучшилось, и местным дантистам очень нравилось качество моей работы. Вскоре наш бизнес расширился и укрепился. У нас было два чудесных сына. Казалось, мы достигли воплощения американской мечты о финансовом успехе и стабильности.

Затем однажды, в пятницу, когда Ингеборг ехала домой из нашей лаборатории в Фуллертоне, один молодой человек врезался сзади в наш автомобиль. Обе машины были сильно повреждены, и Ингеборг получила серьезную травму. На следующий день у нее начались спазмы мышц спины и появилась ужасная боль. Я отвез ее в Госпиталь Пальмовой гавани в Гарден-Грове, где она пролежала пять недель, навещаемая хирургом-ортопедом. Несмотря на большие дозы медикаментов (болеутоляющих и барбитуратов), боль усиливалась. Она распространилась по спине, дойдя до головы, и у врачей было мало надежды на выздоровление.

Последующие два года были нескончаемым кошмаром для нас обоих. Даже после того, как ее выписали из госпиталя, она была под постоянным наблюдением врачей. Не было дня, когда бы она не шла, пошатываясь, в ванную, где ее рвало из-за нестерпимой боли в голове. Она проводила много времени, лежа на вытяжке в госпитальной койке, которую мы привезли домой. Ее врачи выписывали ей все больше лекарств, пока счет за них не достиг 200 долларов в месяц. В конце концов Ингеборг была направлена в нейрологическую группу в Белом мемориальном госпитале в Лос-Анджелесе.

В апреле 1964 года, спустя два года после аварии, доктора выполнили ламинектомию, удалив кусочек кости из ее бедра и пересадив его в позвоночник. Были прооперированы три позвонка у нее на шее, и их скрепили серебряными проволочками. Мы надеялись, что операция даст ей облегчение.

На следующее утро мы обнаружили, что операция прошла неудачно. Ее спина не была достаточно растянута скобами, и когда она сжалась, то выступающие наружу нервы оказались под большим давлением. Не могло быть и речи о повторной операции. Все, что мы могли сделать, это накачать Ингеборг наркотиками и ждать.

Каждый вечер в течение следующих семи лет она принимала от восьми до десяти таблеток снотворного. А днем она была на транквилизаторах. Я постоянно делал ей инъекции демерола - синтетического морфия. Я знал, что у нее появляется наркотическая зависимость, но у нас не было выбора. Или этот препарат, или нестерпимая боль.

Наркотики и боль разрушали ее. Иногда вечером я сидел в нашей гостиной, и мое сердце учащенно билось, когда я наблюдал, как Ингеборг ковыляет по дому, а ее тело трясется. Ее нижняя челюсть была опущена и непрерывно двигалась. Она была такой молодой, светловолосой, такой красивой, когда я женился на ней! Теперь же она становилась хромой развалиной, словно старое здание, которое обречено на разрушение, но в котором все еще живут люди.

Мы консультировались у четырех специалистов - у хирурга-ортопеда, у нейрохирурга и у двух специалистов по внутренним болезням. Их окончательный диагноз потряс меня: "У вашей жены болезнь Паркинсона и мышечная дистрофия. Болезнь быстро прогрессирует, и в течение двух лет она станет прикованной к инвалидной коляске".

Я отказался принять их диагноз. Доктора даже вписали в отчеты: "Муж очень упрям. Не признает факты". Я знал, что я упрямый, и я не собирался успокаиваться, пока мы не испробовали всего. В мае 1967 года я полетел с Ингеборг в клинику Майо в Рочестере, штат Миннесота, для проведения полного обследования. Хотя доктора там сказали, что они не видят наличия болезни Паркинсона или мускульной дистрофии, они не смогли предложить какого-либо средства от ее болей. Несмотря на опасность привыкания, они посоветовали мне продолжать давать ей демерол.

К тому времени шея Ингеборг стала почти неподвижной. Она могла повернуть голову, лишь поворачивая верхнюю часть туловища. Ее голос, некогда счастливый, превратился в постоянное хныканье и причитание. "Мне нельзя помочь, - говорила она, - я всегда буду в таком состоянии".

Мы испробовали все, что могут предложить люди, - лекарства, операции, процедуры тридцати двух специалистов, пяти различных хиропракторов, горячие паровые ванны, массаж, травы и разные чаи. Я водил ее к знаменитому высоконравственному гипнотизеру в надежде, что он сможет исследовать ее жизнь, чтобы посмотреть, не является ли ее проблема психосоматической. Он провел с ней четыре с половиной часа и сообщил в конце, что не может загипнотизировать ее. Ничто не помогало.

По счастью, мой бизнес процветал, и я мог ездить в различные части света в поисках помощи. Я слышал о крупной клинике в Южной Германии, где один хирург-ортопед использовал остеопатические методы лечения. Оставив детей на попечение друга, мы вылетели в Германию, где доктор стал разбираться со спиной Ингеборг. Впервые почти за девять лет прошли ее головные боли, но ненадолго. Спустя восемь часов боль вернулась, такая же сильная, как и прежде. Но теперь у нас была надежда. Мы обнаружили, что улучшение возможно, хотя бы только на короткие промежутки времени.

Вернувшись в Штаты, я услышал о знаменитом хиропракторе в Висконсине, у которого был значительный успех в лечении таких пациентов, как Ингеборг. Мы поговорили с ним по телефону, и Ингеборг полетела в Висконсин.

Только позднее я узнал, что она взяла с собой шестьдесят таблеток снотворного. Она решила для себя, что если доктор в Висконсине не сможет ей помочь, то она не вернется домой живой.

Однако доктор помог. На сей раз лечение позвоночника сняло боль на тридцать два часа. Когда Ингеборг вернулась домой, я решил, что если хиропрактика сможет помочь, то я освою ее сам. Я смог бы проводить ежедневные сеансы, и, видимо, мы смогли бы вернуться к подобию нормальной жизни. С моими познаниями в медицине я быстро начал совершенствоваться, уже пройдя обучение по химии, анатомии и физиологии. Я записался в колледж по хиропрактике на вечернее обучение и ходил на занятия каждый вечер с половины шестого и почти до полуночи.

Вскоре после этого я стал давать Ингеборг ежедневные сеансы вместо постоянных уколов демерола. На то, чтобы стать профессионалом, у меня ушло два года, но, в конце концов, я достиг такого уровня, что смог снимать ей боль на какое-то время, то есть делать то, чего не удалось достичь с помощью наркотиков и хирургии.

К 1969 году Ингеборг прекратила принимать наркотики, хотя она еще не была полностью свободна от боли. Все еще оставалось повреждение, вызванное неудачной операцией, и ее шея не могла двигаться. Большую часть времени она носила скобу на шее. И при этом даже легкое сотрясение, когда, скажем, автомобиль переезжает железнодорожное полотно, могло усилить давление на нервы в ее шее. Она корчилась и кричала от боли, пока мы не находили место, где я мог остановить машину и помочь ей.

После 4480 часов академического обучения я получил степень доктора хиропрактика. Ингеборг была моим единственным пациентом. Но я все еще был не в состоянии надолго снять ее боли.

Как последнее средство мы решили испробовать церковь. Может быть, подумал я, существует некая религиозная сила, которая поможет. Мне нравилась музыка в церкви, особенно литургическая музыка Баха и Бетховена. Но в церкви, которую мы посещали, не было жизни и не было духовной пищи для паствы.

В конце концов, я сказал Ингеборг: "Смотри, это весьма хорошо - ходить в церковь, и если ты хочешь ходить, я буду брать тебя с собой. Но если честно, я думаю, что эти два часа лучше провести в постели, поскольку там ты получаешь нечто полезное - сон".

Все, что могла делать Ингеборг, - это плакать. Я решил больше не молиться и даже не просить благословения, когда мы садимся есть.

Однажды я осознал, что мы испробовали все, кроме Бога. Но как может человек испробовать Бога, если он не знает Его? Мы попробовали религию, но теперь я понимаю, что религия - это человеческие поиски Бога. Христианство - это совершенно другое: это откровение Бога о Самом Себе, данное слепым людям через Иисуса Христа. Никто не может по-настоящему найти Бога. Человек лишь делает себя доступным Богу, а Бог находит его.

Так было и с нами. Мало-помалу это откровение Божье начало приходить к нам. И хотя теперь мы можем видеть могучее движение Святого Духа, тогда это не казалось таким естественным. Мы были очень похожи на сынов Израилевых, разбивших лагерь на берегу Красного моря. Позади нас стояли колесницы египтян, приехавших, чтобы вернуть нас в рабство. Перед нами было непроходимое море. И тогда однажды вечером начал дуть ветер.

Вначале это был легкий бриз. Один друг дал нам подписку на журнал "Гайдпостс". Нам понравился этот журнал с его краткими историями о том, как Бог различными путями общается с людьми. Затем через книжный клуб "Гайдпостс" мы получили книгу Кэтрин Кульман "Бог может сделать это снова". Книга была наполнена свидетельствами людей, которые были исцелены. Мы не знали тогда этого, но вода начала перемещаться под действием ветра Святого Духа.

Ингеборг прочитала книгу. На самом деле она читала вслух детям по одной главе каждый вечер. Затем ночью, будучи не в состоянии уснуть от постоянных болей, она вставала, спускалась по лестнице и читала Библию. Иногда она читала до зари. Однако, подобно фараону, я был жестоковыйным и упрямым.

Одним чудесным субботним утром я планировал остаться дома и поработать в саду. Ингеборг остановила меня, когда я направлялся во внутренний дворик. "Милый, не прочитаешь ли ты кое-что?"

Я знал, что она штудирует книгу Кэтрин Кульман. И хотя я не заинтересовался, я не хотел обидеть ее. "Только прочти эту короткую главу, - сказала она. - Это о клоуне, который мучился от сильной боли в поврежденной спине. Бог исцелил его".

Я взял книгу и быстро прочел главу. Закрыв книгу, я отдал ее. "Большое спасибо, - сказал я, - теперь я должен пойти работать в саду".

Мне не хотелось смотреть ей в глаза, я знал, что внутри она плачет. Я знал, что она хотела, чтобы я заинтересовался духовными вещами, но я был ученым, и в моем интеллекте не было места сверхъестественному Богу. Я читал свою Библию много раз. Я знал, что Иисус исцелял людей, когда Он был на земле. Но эти дни были в прошлом. Иисус вернулся на небо. Теперь все зависело от нас.

Ингеборг не могла делать тяжелую физическую работу, поэтому она наняла уборщика, чтобы он регулярно приходил к нам. И таким образом она могла тратить ту энергию, что оставалась у нее, на уход за детьми.

Дойле Смит оказался старым миссионером. Он знал, что Ингеборг прочитала книгу Кэтрин Кульман и теперь читает Библию. Он использовал каждую возможность, чтобы поговорить с ней о Господе. Ветер усиливался.

Однажды он сказал: "Миссис Дебриц, почему бы вам не сходить на одно из "служении с чудесами" в зале "Святыня"?"

"О нет, - ответила Ингеборг. - Я не смогла упросить моего мужа пойти на подобное собрание. Он слишком неэмоционален, слишком интеллектуален".

Дойле не стал уговаривать, но прежде чем уйти, он настроил наш радиоприемник на ту станцию, по которой шли программы мисс Кульман. На следующее утро, когда Ингеборг на кухне готовила завтрак, она услышала голос мисс Кульман из приемника. Дни шли, а я видел, что приемник по-прежнему настроен на эту станцию. И мало того, Ингеборг взяла себе в привычку находиться в кухне каждое утро в то время, когда шла эта передача.

Однажды утром я вошел в кухню и обнаружил, что босая Ингеборг стоит на коленях на полу. По радио пели песню: "Он коснулся меня". Ингеборг подняла глаза. "Бог реален, - сказала она. - Мне пришлось снять обувь, ибо я почувствовала Его на этом месте".

"Бедная моя женушка, - подумал я. - Слишком большое количество наркотиков повредило твой разум". Однако ветер Духа продолжал дуть. Однажды вечером Ингеборг укладывала нашего младшего сына в постель. Он сказал: "Мама, если бы папа отвез тебя на одно из "служении с чудесами" у мисс Кульман, может быть. Бог исцелил бы тебя".

Ингеборг покачала головой. "Это было бы само по себе чудом, если бы он согласился поехать".

"Тогда я буду молиться о чуде", - сказал наш сынишка, поцеловав маму и пожелав ей спокойной ночи.

Спустя две недели, во вторник утром, я проспал и поздно вышел из дома на работу. Пробегая через кухню и торопясь к автомобилю, я услышал голос Кэтрин Кульман по радио. Затем я услышал объявление, где сообщался номер телефона, по которому можно забронировать место в автобусе, направляющемся в зал "Святыня" в следующее воскресенье.

"Хорошо, запиши этот номер, - сказал я Ингеборг, надевая плащ и направляясь к двери. - Как нам иначе туда добраться?" Когда я закрыл за собой дверь и сел в машину, до меня внезапно дошло, что я сказал. Я сидел в тишине, а моя рука лежала на ключе зажигания. Я знал, что Ингеборг сейчас звонит по телефону, бронируя место. Что или Кто заставил меня сказать подобную глупость?

Тем же воскресным днем я попытался отказаться от поездки. Но Ингебогр решила за нас обоих. Я нашел для нее место в автобусе, затем сел рядом с полной женщиной сразу за водителем.

"Молодой человек, куда вы ходите в церковь?" - властно спросила она.

"Никуда я не хожу, - твердо сказал я, - и я не поехал бы сегодня на это собрание, если бы жена не нажала на меня, Я бы лучше остался дома в постели".

Леди была, похоже, шокирована. Я чувствовал, что она начинает сердиться. Положив руку мне на плечо с покровительственным видом, она стала проповедовать: "Молодой человек..."

"Мадам, если вам все равно, то давайте условимся. Вы не говорите со мной, а я не буду говорить с вами".

Женщина отдернула руку и молчала всю дорогу до зала "Святыня". Но пока мы стояли снаружи, ожидая, когда отворят двери, еще одна женщина с Библией в руке подошла ко мне.

"Молодой человек, дорогой Господь говорит в Своей Книге, что мы все должны покаяться".

"Да, да", - сказал я, очень надеясь, что она уйдет.

"И не только это, - продолжала она, словно я попросил ее сказать мне что-то еще. - Господь говорит также, что мы должны быть рождены свыше, исполниться Святого Духа, простить наших врагов".

Достаточно с меня было и того, что мне пришлось поехать на "служение с чудесами", но общаться с группой помешанных на религии - это было почти больше того, что я мог выдержать. "Послушайте, леди, - сказал я, - а к себе вы применяете все это? Пока вы не станете совершенны, не проповедуйте мне". Я повернулся и направился сквозь толпу.

"Что тут происходит? - пожаловался я Ингеборг. - Я просто стою тут сам по себе, а эти люди продолжают цепляться ко мне".

"Может быть, Господь пытается достучаться до тебя?" - тихо сказала Ингеборг.

Уйдя от дорожного шума, мы зашли в зал, где все было тихо, благоговейно, почтенно. Гигантский зал был набит людьми, и нам пришлось искать места на балконе. Но даже когда мы сели, я ощущал что-то особенное в воздухе. Впервые за многие годы мне захотелось заплакать.

Хор уже был на сцене. Четыре сотни поставленных голосов начали репетировать. Дирижер дал им исполнить несколько тактов, остановил их, а затем велел повторить. Внезапно я оказался опять в Шнайдемюле и руководил своим собственным хором, и играл Мендельсона Бертольди. Я снова стал ребенком. Мой взрослый опыт, мой интеллект, мой снобизм начали расплываться. Я пытался удержать слезы, но они сами катились по лицу. Я был смущен и осмотрелся. И хотя служение даже не началось, другие люди вокруг меня тоже плакали. Не требовалось урагана, чтобы раздвинуть воды, только тихий молодой голос прошептал: "Бог здесь". Я кивнул и продолжал плакать. Я знал, что это так.

Ничего не произошло со мной на этом первом собрании. Но нечто произошло со многими людьми. Одна чернокожая леди со своим шестилетним сыном сидела за нами на балконе. На маленьком мальчике были скобы от подошвы до бедра. Обе его ноги были в скобах порознь, так что он ходил, словно на ходулях. Я могу подтвердить, что мышцы его ног были атрофированы.

По ходу собрания я услышал, как мисс Кульман сказала: "На балконе исцеление. Кто-то в скобах. Снимите их, и вы обнаружите, что Бог исцелил вас".

Мать вздохнула и стала снимать скобы с ребенка.

Я был в шоке. Я знал, что маленькие ножки очевидно не смогут удержать его. Все же ребенок стоял. И он не только стоял, он пошел. И когда он поднялся на сцену, он стал бегать взад и вперед. Его мать, переполненная радостью, объяснила, что ребенок был рожден больным и носил скобы всю свою жизнь. Именно теперь она впервые увидела, как он бегает.

Мой интеллект был сокрушен. Не было медицинского объяснения для этого случая. У человека, сидящего рядом со мной, был бинокль. Я попросил дать мне бинокль, чтобы рассмотреть ребенка, бегавшего по сцене. Это был не трюк. Заболевание ребенка не могло быть вызвано самовнушением или гипнозом. Он пришел в скобах, а ушел без них. Это было чудо - а этого слова никогда не было в моем словарном запасе.

Ежемесячные собрания в зале "Святыня" стали регулярной частью нашей жизни. Во второй раз мы увидели, как мисс Кульман представила одного испанца по имени Гравиель. Он выходил на сцену во время нашего первого собрания и свидетельствовал, что был наркоманом и употреблял героин в течение двадцати двух лет. Он и выглядел соответствующим образом. Его лицо было пепельного цвета, тело дрожало, а глаза смотрели в пол. На нем была грязная и потрепанная одежда. Мисс Кульман положила руку ему на плечи и повела его в молитве: "Господь Иисус, освободи меня".

Затем он упал на пол под силой Святого Духа.

"Приходите в следующем месяце, - сказала мисс Кульман, - и мы послушаем вас".

Он вернулся. Он был затронут Богом. Раньше он едва мог говорить. На сей раз мисс Кульман едва смола остановить его. Он был опрятно одет и пришел с новой Библией в руках. Я повернулся к Ингеборг: "То, что мы видим, это происходит на самом деле. Теперь я верю, что Бог может исцелить и тебя".

Когда подошло время в четвертый раз поехать в "Святыню", я осознал, что Ингеборг больше не может ездить в автобусе. Это было чересчур болезненно. В то воскресное утро я позвонил леди, которая руководила бронированием мест, и сказал ей, что отвезу Ингеборг в "кадиллаке" и встречу остальных в зале. Она согласилась.

Когда я повесил трубку, Ингеборг сказала: "Эти люди такие простые. Они ожидают чуда всякий раз, когда входят в "Святыню"".

"Ну и что в этом плохого?" - сказал я, все еще удивлГясь тем переменам, что произошли в моем мышлении.

Ингеборг села за кухонный стол, помешивая кофе. "Я всегда знала, что Иисус умер за весь мир. Теперь я знаю, что и за меня тоже. Иисус умер за меня". Она начала плакать, но на сей раз от радости.

Ингеборг не надела скобу на шею, когда мы поехали на собрание в тот день. Она крепко сжала мою руку, когда мы сели в зале. "Бог возлюбил меня так сильно, что он позволил Иисусу умереть такой ужасной смертью на кресте за меня. Это так ясно теперь. Когда я думаю об этом, я знаю, что Он может что-то сделать и с той серебряной проволокой в моей шее. Он может восстановить мое здоровье".

Я не смел взглянуть на нее. Я смог только вздохнуть сквозь сжатые зубы. Каждый раз, когда я входил в "Святыню", я чувствовал, что мне хочется плакать, а на сей раз это чувство было еще сильнее. Казалось, что это был один из тех тяжелых, сырых дней, к которым .мы привыкли в Германии. Если добавить еще одну каплю воды в воздух, то пойдет дождь. Я не осмеливался разжать губы, так я был близок к тому, чтобы расплакаться.

Затем хор начал репетировать, исполняя гимн "Он такой чудесный для меня". Это было той каплей воды, которой я боялся, и потоки слез полились из моих глаз. Сила Божья падала, как поздний дождь, не только для меня, но и для Ингеборг. Я почувствовал, как ее рука сжала мою и повернулся посмотреть на нее сквозь слезы. Она вертела головой, по крайней мере на шестьдесят градусов в обоих направлениях, чего нормальные люди не могут сделать.

"О, смотри, что происходит, - закричала она, - Он коснулся меня. Моя голова поворачивается. Я исцелена!"

Забыв, где нахожусь, я вскочил на ноги и начал обследовать ее позвоночник. После нескольких лет ежедневных сеансов мануальной терапии на ее спине я знал, где находится каждая точка напряжения, каждое больное место. Я пробежал руками по позвоночнику. Все шишки исчезли. Я нажал сильнее. Боли не было. Шестой шейный позвонок, и второй, и третий всегда были утолщенными. Теперь они стали нормальными. Не было боли! Я был в восторге от радости и начал говорить всем людям вокруг нас: "Она исцелена! Бог исцелил ее!"

Во время служения мы пошли на сцену и свидетельствовали о силе Божьей. Мы оба свалились на пол. Если во мне осталось какое-то умствование, то оно было смыто могучим потоком Святого Духа в тот воскресный день. Мы перешли к другому берегу моря, и воды устремились в проход, затопив старого фараона, который жил у меня в голове. Я был новым человеком.

На следующий день Ингерборг проснулась с сильной болью. Она пыталась скрыть это, боясь, что я вернусь к старому интеллектуальному подходу. Однако она недооценила меня. Старый человек был мертв, и по Божьей благодати он уже никогда не вернется к жизни.

Вместо того, чтобы сдаться боли, Ингеборг начала восхвалять Бога за Его совершенное исцеление ее тела. Она бегала вверх и вниз по лестнице, хваля Бога на весь дом. Ее головная боль продолжалась только один день. К ночи она исчезла. И никогда больше не возвращалась.

Боль Ингеборг исчезла, а мои старые проблемы с сердцем начали усиливаться. Несколько дней на работе боли в груди были такими сильными, что я едва мог терпеть их. Мои коллеги в клинике начали беспокоиться обо мне. Несколько раз они заходили в мою лабораторию и видели, как я прижимаю пальцы к груди с белым от боли лицом. Спустя два месяца, когда боль все возрастала, я сказал своим работникам, какому врачу позвонить, если я упаду. Были все симптомы серьезной болезни сердца. Казалось, что мне осталось немного времени.

Мы вступили в хор, который пел в зале "Святыня". В пятницу перед Днем Благодарения у нас была специальная репетиция хора. Ингеборг просила меня не ходить, но я ответил: "Я могу пойти, милая, поскольку, что там, что дома я буду чувствовать себя одинаково плохо". Мы пошли, но во время некоторых песнопений мне пришлось сидеть из-за головокружения и боли.

В следующее воскресенье мы посетили послеобеденное служение в "Святыне". И опять Ингеборг стала просить меня остаться дома.

"Нет, я пойду! Почему бы Богу не исцелить меня, как Он исцелил тебя?"

Служение исцеления шло полным ходом, и многие люди с болезнью позвоночника были затронуты Богом. Затем, не закончив фразу, мисс Кульман повернулась к хору. "Прямо здесь, - сказала она, указывая на середину, где я сидел, - кто-то исцеляется от болезни сердца. Встаньте".

Конечно, думал я, в хоре более четырех сотен людей, и тут могут быть десятки с болезнями сердца. Но никто не встал.

"Кто это? - сказала мисс Кульман. - Встаньте и востребуйте свое исцеление".

Я глубоко вздохнул и встал. Я дрожал и тяжело дышал. Я попытался заговорить, но ничего не получилось. Боль все еще не ушла, но я хотел выступить в вере. Побуждаемый мисс Кульман, я вышел к микрофону. Все люди вокруг меня радовались и восхваляли Бога.

"Во имя Иисуса примите ваше исцеление", - сказала мисс Кульман. Я свалился на пол. Не знаю, сколько времени я пробыл на полу, но когда смог подняться, то почувствовал, что словно получил искусственный пневмоторакс - нагнетание воздуха или газа в сжавшиеся легкие, чтобы восстановилось дыхание. Боль ушла. Я никогда не чувствовал себя таким здоровым, никогда мне не было так легко. Бог взял мое старое сердце и заменил его новым.

Людям трудно понять, что произошло с нами. Когда мы рассказываем о нашем физическом исцелении, некоторые радуются, другие лишь качают головой в неверии. Но нам все равно. Мы знаем, кем мы были и кто мы сейчас.

Величайшее исцеление, однако, это не исцеление наших тел, но наших душ. Святой Дух наполнил нас обоих, и теперь я чувствую себя подобно Моисею, который стоял на дальнем берегу Красного моря, смотрел назад, туда, где он был, и пел: "Господь кротость моя и слава моя, Он был мне спасением" (Исх.15:2).

Глава 19

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: