Достигнув «потолка», переносимость спиртного начинает падать.

Некоторые молодые люди похваляются тем, что могут выпить большое количество водки. Однако это должно не радовать, а огорчать: если организм начал переносить больше спиртного, чем раньше, это первый признак приближения алкогольной болезни. Чтобы избежать тяжелого недуга, надо немедленно полностью – или почти полностью – прекратить употребление алкоголя.

У меня теперь много свободного времени. Чтобы не сорваться в первые дни лечения, никуда не хожу. Понемногу начинаю помогать по дому. Сегодня, занимаясь хозяйственными делами, неожиданно наткнулся на «горбатый» стакан и остолбенел. С этим стаканом у меня связано много лет жизни и печальных обстоятельств. Я давно не видел этого стакана и считал, что его кто-нибудь разбил и выбросил. Но он оказался в дальнем углу буфета.

Впервые такой стакан я увидел в «шелковнике». Хозяин коридорообразной хаты на почве алкоголизма стал изощряться. Он категорически не хотел пить из обыкновенных граненых стаканов, требуя наливать только в тонкие. У себя дома он пил из особого стаканчика, чем-то похожего снизу на конусообразный сапог гитлеровца. Доходя до половины, стенки стакана принимали правильную форму – и он, выглядел как бы надломленным, по чьему-то меткому выражению – горбатым. Каждый из нас, будучи пьяным, непременно хотел выпить из этого стаканчика, но его владелец, как говорится, вставал на дыбы. Под конец ему осточертели наши постоянные приставания, Юрь-Палыч где-то раздобыл около дюжины таких стаканов и торжественно дарил их своим постоянным гостям в день рождения. Так владельцами горбатых стаканов стали Сергей Небывалов и Ваня Бантов, Венька Баранов и Генка по прозвищу Роль Медведя, потом еще кто-то. Из женщин: Нина, Катя и Галя. Соответственно: Китаеза, Мамонт в шубе и Принцесса Турандот. Горбатый стакан стал как бы символом нашего своеобразного клана. Мы давно знали друг друга, встречались часто. Иногда, засидевшись допоздна, оставались тут же ночевать. Но поскольку у хозяина не было лишнего матраца или хотя бы половика, ложились прямо на грязный пол – заплеванный, усеянный пеплом и окурками, смахивали ночью с лица бесчисленных, особо злых шелковских клопов. Вылезая утром из этого «чистилища», мятые и грязные, с адской головной болью, мы занимались самобичеванием, давали клятву как можно реже бывать в «шелковнике». Но проходило время, и колдовская комнатка с оборванными обоями тянула к себе неумолимо, словно магнит. У хозяина почти всегда было ровное настроение. Трудно припомнить случай, чтобы Юрь-Палыч, как все привыкли его называть, кого-либо обидел, отказал в гостеприимстве. Если и случалось, очень редко, подобное, то и кончалось тут же миром. Пришелец вынимал из кармана бутылку, и хозяин хаты уже улыбался, услужливо подвигая гостю стакан. Так что бутылка была главным условием посещения «шелковника». И тогда считай, что ты у себя дома. Если хозяин переберет раньше тебя, можешь смело укладываться на его кровать. Сам он останется за столом, положив на его край свою большую, кудрявую голову, и так проспит до утра. Ну а если и проснется раньше, все равно не тронет – Юрь-Палыч на редкость деликатен.

Да, с горбатым стаканом у меня связан миллион воспоминаний, и записывать теперь все в дневник – дело долгое и, по-моему, никчемное.

Во всяком случае, следует посоветоваться еще раз с врачом.

Он дал понять, что чем больше расскажет каждый из его пациентов о том, как дошел до такой жизни, тем больше будет у него материала для изучения проблемы хронического алкоголизма. Но я не знаю, как быть, во всем ли следовать чистейшей правде? Ведь иной раз она не совсем удобна. Вот, например, в анкете вопрос:

«С какого времени вы пили ежедневно или почти ежедневно, еще не подозревая, что становитесь алкоголиком?»

Как тут ответить? Пишу коротко: «Давно пью. Много лет». Ведь не станешь же в анкете описывать войну, фронт и то, как мы получали водку на убитых. И все же у меня главный скачок произошел, конечно, уже в стенах «шелковника». Тут я достиг своего печального апогея.

Поначалу все было как будто прилично. Собирались, веселились, играли в подкидного дурака, иногда в очко. Если приходили дамы, рассказывали всякие забавные истории. Хозяин так и объявлял:

- Тяпнем, братцы, и повеселимся!

Сам он знал великое множество анекдотов и «забавных историй». Надо сказать, порнография в «шелковнике» категорически отвергалась, и когда один не очень постоянный член нашего сообщества, некий Борис Синехоев, попытался ввернуть что-то чрезмерно сальное, ему указали на дверь. Это был молодой, но быстро спившийся токарь, весь какой-то синюшный, неприятный. Его прозвали Покойником.

Когда на водку не было денег и начинались лихорадочные поиски кредита, хозяин хаты доставал особый блокнот, в котором у него были записаны сотни адресов и телефонов, снимал трубку, набирал номер. К телефону присаживались поочередно, пока не находили кредитора.

- Позвони-ка Покойнику. Он вчера должен был зарплату получить, - подсказывал «стихотворец» Пека Ендовский. Поскольку прозвища в «шелковнике» были в ходу, Пеку за его экспромты и за его собственное признание, что он стихи не пишет, а «мечет», давно называли Стихометом.

- Надо звонить Стихомету, - советовал в другой раз кто-нибудь. – Он хвастался, что в «Лесорубе» опять десяток строк напечатал, наверняка гонорар выпросил.

Дозванивались Тяп-Лпычу, долговязому молодому человеку с сонным лицом. Такое имя ему дали не в «шелковнике», а в конструкторском бюро, где он работал. У них там было введено этакое наказаньице: за допущенную ошибку фамилию грешника вывешивали на доске, которая называлась «Тяп-ляп». Тяп-Ляпыча привел в «шелковник» Генка. Генкину фамилию вообще никто не знал. Известно было лишь то, что этот рыжеволосый парень некоторое время подвизался на подмостках ТЮЗа. Роль его была необыкновенная. В одной из сцен Генка должен был выбежать из-за кулис в медвежьей шкуре и издать грозное медвежье рычание. По ходу пьесы ему отводилось всего полторы минуты. Пьеса шла успешно и долго, и для Генки эти времена были самыми счастливыми в его странной жизни.

Он отлично освоился со своей ролью и иногда в «шелковнике», вывернув наизнанку шубу Кати, начинал изображать рыкающего медведя. Все были в восторге, особенно женщины. Больше всех шумела сама Катя, прозванная за свой огромный рост, трубный голос и мохнатую шубу Мамонтом в шубе. Но карьера Генки-артиста кончилась внезапно и плачевно. Допившись до белой горячки, он вышел однажды на сцену, не подозревая, что это его прощальный выход. Он играл свою роль в полном несоответствии с текстом пьесы и замыслом режиссера-постановщика: никто ведь не знал, что у него галлюцинации и что он действительно принимает себя за медведя, окруженного толпою чудовищ. Он рычал, визжал, испускал дикие вопли, боролся до остервенения с кем-то невидимым, падал, вставал, кружил и метался по сцене, пока не свалился на головы перепуганным оркестрантам. Генку уволили. Он все реже стал бывать в «шелковнике». Несмотря на грязь и не уют этого клоповника, безденежных здесь не уважали. И Генка постепенно исчез, словно испарился. О нем никто не вспоминал. В нашей компании было что-то недоброе, волчье. Если ты заболел и попал в больницу, не жди, что кто-нибудь из собутыльников принесет тебе передачу. На время твоего отсутствия тебя начисто забывали, а на твое место являлся кто-нибудь другой.

Теперь, отвечая на вопросы анкеты или вспоминая свои ответы, я невольно морщусь. Ну вот, например:

«Как вы относитесь к своим собутыльникам, часто ли с ними встречаетесь?»

Написал-то лаконично: «Не встречаюсь». А ведь на самом деле и встречаться было не с кем. В живых осталось немного.

Все случилось в течение последних трех лет.

Художника Веню Баранова разбил паралич. Вначале отнялись правая рука и нога. А потом Веня отправился на тот свет, где нет «автопоилок» и «шелковников». Стояло лето, и перед окнами квартиры художника цвели на клумбе, ухоженной скучающими пенсионерами, его любимые незабудки.

- Веня, Веня! – прощаясь с покойным, плакала Нина – Китаеза. И только на кладбище мы узнали, что она беззаветно любила Веньку, мечтала стать его женой. Может быть, потому и ходила за ним в «шелковник». Это как-то поразило всех. В пьяном угаре никто ничего не замечал, все как будто считали друг друга братьями и сестрами. Но, оказывается, была и любовь.

Годом позже удар хватил и драматурга Серегу Небывалова, отнял у него язык. Так и не написал Серега обещанной пьесы, первый акт которой он читал в «шелковнике». Теперь он бродит по улицам родного города, смотрит, слушает, понимает, а сказать ничего не может, только шамкает ртом и бессильно машет рукой.

«Шелковник» быстро пустел…

Пройдет немного времени, и в пьяном виде попадет под автомобиль жгучая брюнетка Принцесса Турандот, получит тяжелые увечья. Ноги ей заменит трехколесная тележка. Вскоре надолго ляжет в «Бехтеревку» обладательница шубы Катя…

Однажды мне встретиться Пека. С его слов я узнаю, что он расстался с Бахусом, возвратил горбатый стакан его прежнему хозяину. Пека видел, как Юрь-Палыч, поседевший и сгорбившийся, давно уволенный с работы, ходит и собирает пустые бутылки, сдает в приемных пунктах и на вырученные деньги живет…

- Эти стаканы, - скажет Пека на прощанье, - дьявольские, колдовские. В них наша погибель. Выбрось, если он у тебя еще цел.

И поспешит распрощаться, спасаясь от меня как от прокаженного. И мне от его исчезновения станет легче. Должно быть, у всех нас выработался какой-то алкогольный условный рефлекс. Встретишь кого-нибудь из тех, кто был в «шелковнике», и ужасно, неодолимо потянет выпить.

«Осторожно, алкоголь!», «Наркотик!», «Уродует и убивает нервные клетки!», «Сокращает жизнь!» Если бы подобные слова стояли на бутылках со спиртным, то, вероятно, не один человек спасся бы от ужасной участи алкоголика.

К сожалению, этого нет. А ведь алкоголь действительно опасный наркотик и яд, при систематическом употреблении пагубно действующий на организм, особенно на нервную систему. Он деформирует, калечит и убивает нервные клетки и мозг. Специальные исследования показали, что мозг алкоголика существенно отличается от мозга других людей: в нем много погибших и отравленных клеток, мелких кровоизлияний; в целом он патологически серьезно изменен, изуродован.

Психическая деятельность – это функция мозга. Перерождение его влечет соответственное нарушение психики, деградацию ее. Частым серьезным психическим заболеванием алкоголиков является белая горячка, о которой неоднократно упоминает и журналист. Она обычно случается после запоя или при внезапном прекращении его. Температура у больного повышается иногда до 40 градусов (отсюда слово «горячка» в названии болезни), пульс учащается в два раза, дыхание изменяется. Больной «видит» страшных, нападающих на него животных (крыс, змей), чудовищ, бандитов; он «ощущает» причиняемые ими страдания и муки, «слышит» угрожающие речи. Во время таких кошмаров больной может совершить тяжелое преступление, убить кого-нибудь или покончить с собой. Одни больные от белой горячки погибают, другие начинают страдать хроническим психозом, третьи с трудом поправляются.

Спирт настолько сильно влияет на человека, что можно говорить об «алкогольной внешности», о психике, характере, морали алкоголика. Если больной не лечится и продолжает пьянствовать, происходит все большая физическая, психическая и моральная деградация, а все это закономерно ведет к трагической развязке. Судя по записям журналиста, почти всех обладателей злополучного горбатого стакана постигла тяжелая участь; художник Баранов погиб от инсульта, Нина покончила жизнь самоубийством, Галя лишилась ног, драматург Небывалов после кровоизлияния в мозг лишился речи, Катя надолго слегла в психиатрический стационар, Юрь-Палыч опустился до уровня босяка.

Смерть почти всюду подстерегает алкоголиков. Непосредственные причины ее бывают подчас совершенно невероятны: одни тонут в уличных лужах, в ручьях или ваннах, другие умирают от удушья, третьи гибнут от отравления спиртным…

Алкоголики погибают, в основном, в тридцать – пятьдесят лет, до семидесяти доживают – по данным известного нарколога И.В. Стрельчука – лишь четыре процента больных. Гибель от алкоголизма стоит в мире на третьем месте после смерти от сердечно-сосудистых и онкологических заболеваний.

Передаю доктору дневник. Он начинает его листать и одновременно говорит мне:

- Сегодня мы проведем первый сеанс гипнозосуггестии. В прошлый раз вы получили общие представления о гипнозе, а теперь вам предстоит познакомиться с ним практически. Ваша задача проста: прослушать информацию по магнитофону, запомнить ее, сосредоточить – по возможности – внимание на усыпляющем звуке (вы узнаете сейчас, что это такое) и заснуть. О постороннем старайтесь не думать, чувствуйте себя спокойно и свободно. Засыпать особенно не старайтесь: все должно быть естественно. Не уснете – ничего плохого не будет: это проведению лечебного сеанса не помешает…

Доктор включил магнитофон. Я услышал два разных по высоте звука. Тут же прозвучало разъяснение: один из этих звуков – усыпляющий (две тысячи пятьсот герц), другой – пробуждающий (двести пятьдесят герц). Скоро погас свет, закрылась дверь и вновь раздался тихий, тонкий звук, чем-то напоминающий сигнал проверки времени (только этот – непрерывный). Я подумал: «От такого поневоле уснешь – да еще в темноте, в тишине и в полном одиночестве…»

Сначала чувствовал себя бодро, потом как-то незаметно потянуло на сон – и я уснул, но некрепко. Через некоторое время услышал голос Георгия Ивановича: началось внушение. Было какое-то странное состояние, будто спишь и не спишь, лень было пошевелиться, внимание сосредоточилось, слова как бы впивались в мозг – и то волновали, то успокаивали, то радовали…

Раздался «пробуждающий» звук – и сонное состояние как рукой сняло. Было легко и приятно на душе. Я рассказал Георгию Ивановичу о своем самочувствии, потом спросил:

- Какой же это гипноз, если я дремал и все слышал? Да и бывает ли он – настоящий? Увидеть бы такой!..

- Вы находились в состоянии очень слабого гипнотического сна, - ответил доктор. – В порядке исключения, а еще – в награду за добросовестное и подробное ведение дневника могу показать вам больного, у которого удается вызывать более глубокое гипнотическое состояние. Сейчас он должен прийти на прием.

- А у меня вы сможете вызвать настоящий гипноз? – не удержался я.

- Не обещаю. И вот почему. Между людьми существуют значительные различия по гипнабельности, то есть по степени подверженности гипнозу. У некоторых людей глубина гипноза с первого сеанса остается неизменной, у других она в течение первых сеансов возрастает, а затем делается стабильной. Смогу ли я вызвать у вас более глубокую стадию гипноза – зависит, в основном, от особенностей вашего мозга. Однако, если вы самовольно не прервете лечение и будете точно выполнять мои рекомендации, то, независимо от вашей гипнабельности, вы поправитесь…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: