Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 1 глава

Джейн Фэвэр

Клевета

Scan: fanni; OCR & SpellCheck: Larisa_F

Фэвер Джейн Ф98 Клевета. Роман / Пер. с англ. В. Забалуева — М.: А/О "ВСЕ ДЛЯ ВАС", 1994. — 449 с.

(Серия «AMOUR»)

Оригинал: Jane Feather «Brazen Whispers», 1990

ISBN 0-380-76L67-X

ISBN 5-86991-022-6

Переводчик: Забалуев В.

Аннотация

Тихо и безмятежно течет жизнь Магдален, прелестной дочери могущественного британского герцога и его французской возлюбленной. От опасностей ее защищают высокие стены замка и надежная охрана. Но самый верный ее защитник — Гай де Жерве, прекрасный юный рыцарь, вынужден покинуть свою даму — долг призывает его на поле брани в мятежную Францию. ...Время превратит одухотворенное дитя в пылкую и чувственную женщину... и юношеское увлечение в блистательную всепоглощающую страсть, ввергающую Магдален и ее галантного рыцаря в бурные волны пугающе опасной страсти.

Джейн Фэвэр

Клевета

Пролог

Каркассон, 1360 год

Женщина улыбнулась, и сейчас, как и всегда, улыбка эта опалила его жаром соблазна, так что тело заныло от сладкой истомы.

Улыбнувшись в ответ, мужчина потянулся, чтобы коснуться роскошных темных волос, еще более темных на девственной белизне ее холстяной рубашки — девственной, несмотря на выдававшийся вперед живот.

— Тебя все красит, Изольда, абсолютно все.

Женщина снисходительно приняла комплимент; она была уже увлечена новым занятием, скатывая жир, капающий с сальной свечи, в маленькие мягкие шарики. Пальцы у нее были тонкие и белые, с длинными ногтями. Мужчина почувствовал, как в паху у него разливается тепло. Сколько раз эти ноготки царапали его спину в конвульсиях страсти, сколько раз эти зубки впивались в его плечо в неистовстве совокупления...

Он отвернулся и большими шагами подошел к узкому окну-бойнице, пробитому в башне каркассонской крепости-монастыря. Ничего не было видно: только черная полоска ночного неба да одинокая звезда. Тишина бастиона была настолько глубокой и завораживающей, что отчетливо были слышны потрескивание дров в камине и плеск вина, наливаемого из кувшина в чаши. Последний звук заставил его насторожиться, но он все еще не оборачиваясь, глядел в окно, пока она, подождав минуту или две, не заговорила первой:

— Иди, выпей со мной, Джон. Ты какой-то странный сегодня вечером. А ведь мы не виделись уже несколько месяцев.

Голос у нее был притворно-сладок, и он почувствовал, как к горлу подступает комок.

— Да, зато это свидание нам организовал сам дьявол, — сказал он и, наконец, повернулся к ней лицом. На столе возвышались два оловянных кубка. Один она придерживала рукой, откинувшись на стуле. Полный чувственности рот мужчины изогнулся в улыбке, но голубые глаза остались непроницаемыми. Свет свечей выхватил из темноты его золотоволосую голову, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее раскрытые для поцелуя губы. Каким же свободным и невинным был этот поцелуй!

— У меня для тебя подарок, — сказал он, медленно выпрямляясь.

Глаза ее сверкнули в привычном предвкушении.

— Что именно?

— Подарок на крестины нашего младенца, — отвечал он. — Еще до рассвета я уезжаю в Бургундию — на войну. Пока я смогу тебя вновь увидеть, ты уже разрешишься от бремени и успеешь окрестить ребенка.

Он указал на кожаный мешочек, брошенный на скамью-ларь у камина.

— Открой и посмотри.

Она неторопливо прошла к камину и нагнулась над подарком — в тот же момент он быстро поменял местами оловянные кубки.

— Боже, как это прекрасно! — она вынула из сумки золотую двуручную чашу, усыпанную изумрудами и рубинами.

— Загляни внутрь, — сказал он мягко.

Она медленно вытянула нитку сверкающих сапфиров размером с яйцо малиновки.

— Ах, Джон, ты все такой же! — она взглянула на него с прежней лучезарной улыбкой, и в глазах Изольды ему не удалось отыскать хоть каплю сожаления; если оно и было, то исчезло прежде, чем она посмотрела на него.

— Теперь выпьем, — сказал он. — За здравие младенца!

Он поднял свой кубок, она взяла свой — точнее тот, который считала своим, — и поднесла его к губам.

— За любовь, Джон!

— За любовь! — сказал он и выпил.

Подождав, пока он выпьет, она осушила кубок и нырнула в его объятия — такая теплая и преданная... такая вероломная!

Даже сейчас, когда в лоне прижавшейся к нему женщины он ощущал недовольно зашевелившегося ребенка, а ее живот давил на него, страсть пробудилась в нем.

— Зачем ты надел кольчугу? — спросила она вдруг, запустив под его плащ руку. — Это неподходящее облачение для любовной встречи.

— На дорогах очень опасно, — сказал он, обводя пальцем изгиб ее рта. — Разбойники в здешних краях расплодились сверх всякой меры.

Он привлек ее к себе и, поцеловав, ощутил на губах терпкий привкус вина.

И тут раздался звук, которого он давно ждал: в большом дворе его герольд трубил в рожок, призывая к оружию. Его люди были готовы и тоже ждали этого сигнала. Нападавшие едва ли могли знать о том, что предсмертные слова их лазутчика, вырванные при пытке, позволили предполагаемой жертве приготовиться к обороне.

Женщина резко обернулась на звук рожка.

— Что это?

В тот момент послышались торопливые, шаркающие по каменной галерее шаги, и тяжелая дубовая дверь со скрипом распахнулась.

— Мадам, нас предали!

Перед ними в дверном проеме слегка покачиваясь и держась рукой за грудь, из которой торчала рукоятка кинжала, стоял монах-францисканец. Странно, но крови не было. Не успели они об этом подумать, как он рухнул, и по каменному полу растеклась темная липкая лужица.

— Что происходит? — женщина схватилась за горло, в ужасе глядя на любовника: до нее начал доходить смысл происходящего. — Что ты сделал?

— То, что ты собиралась сделать с нами, — ответил он голосом ровным и скучным, глядя ей прямо в глаза.

И тут же, молниеносно обернувшись, выхватил из-за пояса кинжал. Тонкое лезвие, сверкнув по рукоять, вонзилось в грудь вооруженного воина, перепрыгивавшего через труп мертвого монаха. Другой обоюдоострый кинжал со звоном покатился по каменным плитам пола.

Женщина издала короткий сдавленный вопль и теперь уже обеими руками ухватилась за горло; ее глаза наполнились ужасом.

— Что ты сделал со мной?

— То, что ты собиралась сделать со мной, — был его ответ.

Взгляд Изольды упал на кубок, все еще стоящий на столе, и на лице женщины выступил холодный пот — ей стало понятно.

— Помоги мне! Во имя всего святого, помоги!

Он осторожно опустил ее на пол, думая о том, что не способен сочувствовать женщине, страдающей от мук, уготованных ею для него. Его занимал лишь вопрос: будет ли действие яда в кубке милосердно быстрым или принявший его обречен на длительные и невыносимые муки. Судя по всему, яд был быстродействующим. Глаза женщины остекленели, и хотя тело еще билось в конвульсиях, сознание, очевидно, уже покинуло ее. Он встал перед ней на колени и торопливо прошептал слова отпущения отходящей душе — как это предписывается папской декреталией. При всей ее греховности — а грехи ее были тяжки и многочисленны! — при всем том, что руки ее были по локоть в крови, он не желал обрекать ее на вечные муки в жизни иной. Он еще продолжал читать молитву, когда ощутил, что мертвое тело сотрясается в конвульсиях. Это пробивал себе дорогу в мир ребенок — их ребенок!

Какое-то время он был в замешательстве. Ребенок — плод его страсти, но выношен в чреве преступницы! Даже если он родится, какие шансы выжить у восьмимесячного младенца? И все же в этой развернувшейся на его глазах схватке, в этой слепой жажде жизни было что-то, что не позволило ему встать и уйти.

Он откинул холщевую рубашку и помог младенцу явиться на свет — уже после смерти матери. Достаточно трех смертей для одной комнаты, подумал он, вынул нож из-за ремня, разрезал пуповину и завязал. К его удивлению, у крохотного существа тут же открылось дыхание, и оно отметило свое появление в мир пронзительным криком. Это была девочка, крохотная, как и следовало ожидать от восьмимесячного ребенка, но с виду вполне здоровенькая, и пока крики сотрясали ее тельце, глаза, не мигая, смотрели прямо на отца. Он завернул дитя в плащ, подбитый мехом, и оставил это место смерти и рождения новой жизни.

В хижине было холодно и темно. Ледяной ветер прорывался внутрь через отверстие в крыше, служившее дымоходом, раздувая огонь в очаге и разнося по помещению клубы дыма. Несмотря на стужу, по утоптанному земляному полу среди рассыпавшегося камыша прыгали блохи, и девочка рассеянно шлепала по ноге: ее внимание было сосредоточено на пенистой жидкости в плоской лохани, поставленной прямо на землю.

— Что тут можно увидеть, Сумасшедшая Дженнет? — прошептала она в благоговейном страхе, так и не сумев ничего прочесть и ничего особенного не заметив.

Сумасшедшая Дженнет хихикнула и покачала головой, скорее злорадно, чем укоризненно.

— Меня зовут сумасшедшей, но у меня ума больше, чем у них у всех, не забывай об этом, ягодка моя.

— Я никогда об этом не забываю, — сказала Магдален, боясь обидеть колдунью в такой ответственный момент. — Что ты там прочла?

Старуха начала покачиваться и забубнила:

— Залив и край безбрежных пустошей...

— Мне придется туда отправиться? — спросила крошка, пытаясь найти хоть какой-то смысл в словах старухи.

— Как знать? — Сумасшедшая Дженнет с хрустом подогнула ногу и, зачерпнув жидкость кожаным башмаком, выпила большой глоток. — Как знать? — повторила она и вытерла рот тыльной стороной грязной, с узловатыми пальцами, руки.

Магдален по опыту знала, что стоит Сумасшедшей Дженнет приложиться к содержимому башмака, как дальнейшие переговоры теряют смысл. Она встала, расстроенная, и отряхнула свое оранжевое платьице.

— Ты обещала приготовить мне заговор, чтобы я могла наколдовать перемены в жизни, — обиженно сказала девочка.

— А каких перемен ты хочешь, дитя мое?

Старуха протянула руку к полке на стене и сняла оттуда грязную коробку.

— Любых, — ответила Магдален, — лишь бы они были.

Сумасшедшая Дженнет вгляделась в нее в тусклом свете очага.

— Настанет день, и тебе захочется, чтобы все оставалось по-прежнему. И хотя настоящее будет печально, ты станешь молиться, чтобы оно оставалось, потому что грядущее может быть только хуже.

Магдален ощутила дрожь в коленках. С Сумасшедшей Дженнет никогда нельзя было быть уверенной, несет она вздор или действительно пророчит будущее.

— Дай мне руку.

Девочка послушно протянула руку ладонью вверх; она смотрела, как женщина копается в коробке и, что-то выбирая, кладет одно за другим в ее ладонь клочки волос, косточки, змеиный глаз, кошачий зуб, сыплет какой-то серый пепел. Магдален с ужасом и благоговением взирала на эту демонстрацию колдовской силы.

— Положишь это под подушку на три ночи, — наставляла Дженнет, — но при этом на ужин ничего не ешь, кроме супа, потому что заговор не возымеет действия на полный желудок.

Магдален, не переставал дрожать, представила, как будет прятать такой "аппетитный" набор предметов под подушкой их общей с теткой кровати, и гортань защекотало от поднимающегося смеха. Сдержав себя — хозяйке хижины смех мог показаться невежливым и неуместным, — она поблагодарила старую женщину и выскользнула за порог, радуясь своей осторожности. Впрочем, радовалась она напрасно.

Лорд Беллер стоял на зубчатой стене замка и смотрел на темный массив Раднорского леса. Именно из этой чащи в любой момент можно было ожидать внезапного набега, а потому часовые на четырех шатровых башнях неусыпно следили за окрестностями и всегда были начеку. Обязанностью клана Марчеров, к которому принадлежал и лорд Беллер, было охранять границы королевства от набегов со стороны мрачных равнин Уэльса. Их владения раскинулись вдоль границы, они несли службу именем короля, и никто из них не осознавал значимости и почетности поручения сильнее, чем хозяин замка Беллер.

Но сегодня, в этот мрачный, ветреный февральский день, лорда Беллера одолевали иные заботы. Он ждал гостей, которые прибывали по важному делу, очень волновавшему его. Над крепостной стеной с карканьем кружили вороны. Замок Беллер строился не для праздного времяпрепровождения, а для обороны рубежей королевства: четыре массивные башни по углам, в центре — громадный донжон. Он вознесся над надворными постройками, бросая длинную тень на лабиринт крытых аркад и внутренних дворов.

Вдруг взрыв хохота заглушил крики ворон и повседневные звуки замковых работ: звон молота по наковальне в кузне, бряцанье упряжи запрягаемых лошадей, тяжелую поступь марширующих по гарнизонному двору ног. Хозяин замка повернулся, чтобы увидеть то, что происходит во внутреннем дворе. Два пажа гонялись друг за другом, протискиваясь через группу тяжеловооруженных воинов, одни из которых подтрунивали над мальцами, другие криками ободряли их — по настроению. Мальчишка, бежавший впереди, держал на вытянутой руке бархатную шапочку от пажеского костюма, стараясь не дать своему преследователю схватить ее. Два коричневых мастиффа с лаем носились за ними.

Убедившись, что это всего лишь мальчишеская забава, лорд Беллер собрался было вернуться к осмотру окрестностей, когда заметил у выступа боковых ворот ярко-оранжевое пятно.

Он сердито сжал губы. Существовала лишь одна причина, по которой девочка могла оказаться здесь, — Сумасшедшая Дженнет. Хижина колдуньи находилась в самом конце внешнего двора. Из страха перед ее чародейством никто не отваживался прогнать ее из замка, но она жила здесь в полном одиночестве, посещаемая лишь самыми отчаявшимися, теми, для кого она была последней надеждой, или же самыми сострадательными, кто не мог равнодушно смотреть на ее нищенское существование.

Лорд Беллер с развивающимся за плечами плащом быстро спустился по каменной лестнице, оказавшись во внутреннем дворе как раз в тот момент, когда девочка вступила в сводчатый проход.

— Где ты была? — спросил он, хотя ее ответ был заранее ясен.

— У Сумасшедшей Дженнет, сэр, — прямо ответила Магдален, понимавшая, что ложь в этой ситуации бесполезна.

Лорд Беллер рассматривал девочку с привычным чувством беспокойства и замешательства. Что-то противоестественное было в том, что одиннадцатилетняя девочка тянется к этой отвратительной старухе с ее безумными речами и заговорами. Почему ей не страшно рядом с этой ведьмой, как любому другому ребенку ее возраста?

Он заметил в ее сжатой правой руке что-то грязное и брезгливо поморщился.

— Что у тебя в кулаке?

Магдален некоторое время изучала булыжник у себя под ногами, прикидывая, нельзя ли каким-то образом избежать изобличения, потом поняла, что ничего не получится, и медленно разжата пальцы, открывая взгляду их отвратительное содержимое.

— Это заговор.

Лорд Веллер отпрянул. Кем же надо быть, чтобы в таком юном возрасте заниматься черной магией? Неужели она порочна уже с самого своего рождения? Одиннадцать лет он борется с этой испорченностью, что ж, можно попытаться еще раз. Ему хотелось отнять у нее эту гадость, швырнуть на землю и растоптать, но он не осмелился. Если в заговоре содержится какое-то колдовство, опасно так обращаться с ним, уж лучше вернуть все это туда, откуда она взяла.

Схватив девочку за левую руку, он решительно направился с ней в наружный двор, к крайней хижине. Отодвинув шкуру, висевшую над дверным проемом, он протиснулся внутрь — от едкого зловония перехватило дух. Сумасшедшая Дженнет мерзко захихикала, увидев его лицо.

— Милости прошу, милорд! Вы тоже решили навестить сумасшедшую старуху, старую каргу? Чем могу быть полезна? Может быть, нужно приворожить какую-нибудь девку... или вернуть утраченную способность получать удовольствие? Дело непростое, но я готова пособить.

Она издевательски засмеялась. Ее смех был похож на шелест сухих листьев на ветру в мрачный осенний день.

Эти слова явно не годились для детских ушей, и раздражение лорда Беллера переросло в замешательство. Он подтолкнул девочку вперед.

— Верни назад эти гадкие предметы!

Магдален сделала еще шаг и аккуратно положила заговор на землю.

— Спасибо, уважаемая Дженнет, но я не могу взять это.

Старуха ничего не сказала в ответ, и лорд Веллер с девочкой, не говоря ни слова, вышли.

Также молча они проследовали через наружный двор, затем через внутренний. Магдален покорно ждала неизбежного наказания, а пока привычной прыгающей походкой поднялась по ступеням, подстраиваясь под нетерпеливый шаг рассерженного отца; они прошли в донжон, а затем через арочный проход в большой зал. Дряхлая собака, растянувшаяся у огромного пылающего камина, подняла седую голову, но ничего не увидела, кроме все также суетящихся слуг и служанок. Они же подкладывали в огонь хворост, переложенный лавандой, и лишь мельком взглянули на господина и девочку, когда те стати подниматься по каменной лестнице, соединяющей зал с длинной крытой галереей, пройдя по которой можно было попасть в женскую половину замка.

В спальне, которую Магдален делила с теткой, отец высек ее. За все время экзекуции она не издала ни звука — только слезы выступили на глазах. Потом он прошел к камину, чтобы положить розгу на полку, и, все еще нахмуренный, вернулся к ней. Она стояла спиной к нему, подняв плечи и спрятав лицо, чтобы отец не видел ее дрожащих губ и сверкающих от слез глаз.

Он утомленно покачал головой, ничего не понимая. Несмотря на раздражение, лорд Беллер не мог не оценить гордости девочки, удерживающей ее от того, чтобы показать взрослому, что ей больно и она обижена; но если бы с ее стороны был замечен хоть какой-то намек на раскаяние! Хоть намек, и он бы сам сделал шаг навстречу. Однако она упорно не двигалась с места, не желая хотя бы одним движением прийти ему на помощь.

Кто мог предполагать, что она вырастет таким непреклонным, скрытным ребенком, неестественно упрямым? Хотя лорд Беллер то и дело бранил себя за использование этого слова в отношении одиннадцатилетней девочки, но неестественность точно выражала то чувство, которое он испытывал от общения с ней. Одно из двух: либо это была печать ее судьбы, либо пагубное влияние прошлого, наследство, доставшееся ей от матери. Лорд Беллер не раз ловил себя на мысли, что был бы не прочь ознакомиться с гороскопом, предсказывающим ее будущее, но тут же, впрочем, сам себя останавливал. Бог даст — он скоро расстанется с этой упрямой девочкой. И вот именно сегодня их пути наконец должны разойтись.

Он пошел к двери, по дороге ровным голосом сообщив:

— Сегодня я жду гостей. Ты будешь представлена им в большом зале. Жди здесь, пока не придет тетушка.

Дверь закрылась, и в скважине провернулся ключ.

Только теперь Магдален разразилась слезами. Она плакала не столько от боли, вызванной ударами прута, сколько от нанесенной ей обиды: ведь она не виновата, что ее характер мешает ей вести себя так, как это требуется. Иногда, например, в тебя вселяется маленький чертик, и неудержимо хочется плясать и петь именно в тот момент, когда тебя заставляют вышивать на пяльцах или играть на лютне, а ты не в силах обуздать свою радость. В такие моменты вдруг забываешь, что живешь как пленник в этом угрюмом, болотистом, глухом краю посреди камней и непроходимых чащ. А ведь ничего другого она и не видела, и у нее никого нет, кроме лорда Беллера и его сестры. Она воспринимала их не иначе как отца и тетку и в душе осознавала: эти двое делают для нее все, несмотря на то, что она постоянно разочаровывала их. В чем-в чем, а в несправедливости она обвинить их не могла. Так почему же она то и дело закипала негодованием в отношении их и держалась так, будто она была не их плоть и кровь, а так, словно эти люди были чем-то преходящим в ее жизни? Вся в слезах, Магдален бросилась на кровать лицом к стене. Но девочка была рождена не для слез и никогда не плакала долго. Слезы высохли и размышления о гостях, которые должны были прибыть в замок, отвлекли ее от переживаний, связанных с наказанием.

Оставив Магдален в комнате, лорд Беллер отправился меж тем на поиски сестры. Он обнаружил ее в четырехугольной гостиной, греющейся у камина; полутемную комнату освещали свечи в настенных канделябрах, бросавшие золотые лучи на длинный стол под узким окном, откуда сочился слабый свет февральского утра, на шкуры, расстеленные по полу, выложенному каменными плитами.

Леди Элинор оторвалась от вышивания и взглянула на вошедшего брата.

— Доброе утро, братец, — улыбка сбежала с ее губ, когда она заметила угрюмое выражение его лица. — Что-то неладное с подготовкой к приему гостей?

— Насколько мне известно, тут все в порядке, — он подошел к камину и протянул руки к огню. — Мне кажется, за Магдален нужен глаз да глаз. Я снова застал ее у Сумасшедшей Дженнет.

Леди Элинор расправила хрустящие складки платка на голове.

— Она как капля ртути, Роберт. Выше человеческих возможностей — уследить за каждым ее шагом. Ты наказал ее?

— Ну, разумеется, — сказал он, тяжело вздохнув. — Но как долго она будет помнить про этот урок?

— До тех пор, пока не утихнет боль, — сказала Элинор и отложила в сторону шелковые нитки и иголку. — Ну да ладно, все равно твоим обязанностям опекуна подходит конец.

И она испытующе посмотрела на него.

— Не желал бы я во второй раз браться за подобное поручение, — сказал лорд Беллер. — Одиннадцать лет мы несем бремя ее воспитания, и я совершенно не уверен в успехе наших усилий. Она настолько неподдающийся воздействию ребенок, что это кажется даже неестественным.

— Твой долг был обеспечить ее невинность и сохранность, пока она не станет достаточно взрослой, — прервала его сестра. — Эту задачу ты выполнил безупречно, и трудно было бы от кого-либо требовать большей заботы и внимания. Она крепкая, жизнерадостная, здоровая, а кроме того, как и требовалось, даже не догадывается, кто она на самом деле.

Беллер кивнул, поглаживая седеющую бороду. Сестра говорила истинную правду, но он не мог избавиться от ощущения, что в чем-то он все же проявил нерадивость и упущение. Не имея опыта воспитания детей, он тем не менее пытался честно исполнять свой долг по отношению к девочке, не пренебрегая ни лаской, ни наказанием, но результат такого заботливого и строгого воспитания оказался далек от ожидаемого. Магдален оказалась ребенком необычным, и оставалось лишь надеяться, что с возрастом она станет лучше, и обстоятельства ее рождения на свет не наложат отпечатка на всю ее последующую жизнь. Но что решат те, к кому ей предстоит уйти?

За воротами замка пронзительно и властно пропела труба. Лорд Беллер подошел к окну и тут же услышал, как из двора замка на сигнал отозвался его герольд. Через ров, наполненный водой, опустили мост, главные ворота отворились, и отряд из лучников и арбалетчиков въехал на плац. Следом в замок проскакали шесть рыцарей: развевались плюмажи, сверкали вышитые золотом плащи, надетые поверх блестящих доспехов. Во главе скакал рыцарь в сине-серебряной короткой юбке, сопровождаемый оруженосцем со штандартом — дракон на лазурно-серебристом поле. Замыкали шествие оруженосцы, пажи и отряд фехтовальщиков. "И вся эта армия тронулась в путь из-за маленькой девочки", — подумал лорд Беллер.

— Они приехали, — сказал он сестре, двинувшись к двери. — Мне надо встретить их на внутреннем дворе. В течение часа Магдален должна быть готова для представления гостям. Пойди одень ее и умой.

Леди Элинор побежала в спальню, по дороге приказав служанке немедленно принести горячую воду. Магдален, совершенно забывшая о недавнем наказании, стояла на коленях на подоконнике и жадно следила за тем, что происходит во внутреннем дворе. Пажи и конюхи выбежали туда и ловили поводья, чтобы отвести лошадей. Герольд прибывшего рыцаря все еще сидел верхом, держа в руках рожок с лазурно-серебристым вымпелом и приветствуя знакомых. Она увидела, как во дворе показался лорд Беллер и первым делом поприветствовал благородных господ, которые уже спешились и стояли, обмениваясь учтивыми замечаниями и опустошая кубки с вином, поднесенные пажами из замка. Затем хозяин с гостями и свитой из оруженосцев и пажей проследовали в замок, в большой зал, расположенный прямо под комнатой Магдален. Вооруженная дружина тем временем расходилась по казармам гарнизонного двора, лошадей отвели в конюшни и на выгон, находящийся за боковыми воротами.

Когда леди Элинор, мягко шурша бархатными юбками, вступила в комнату, девочка уже сидела за шитьем. Но любопытство было сильнее ее, и она спросила:

— Кто они, тетя?

— Гости из Лондона, — ответила Элинор. — Покажи мне руки.

При виде грязных, с обкусанными ногтями, пальцев она покачала головой.

— Тебе придется хорошенько вымыть лицо и руки и заплести волосы. Давай выберем платье, которое ты наденешь, — и леди Элинор открыла комод.

— Это люди от самого короля? — спросила Магдален, осторожно макая кусок материи в горячую воду и слегка прикасаясь ею к лицу.

— Святые небеса! Дитя мое, ты вовеки вечные не избавишься от грязи, умываясь с такой осторожностью! — Не отвечая на заданный вопрос, леди Элинор нетерпеливо выхватила у девочки тряпку и тщательно протерла ей личико. — Теперь сними старое платье и надень вот это.

Это строгое платье из тяжелого темного бархата. Платье девочке не понравилось. Магдален сморщила нос и с отвращением пощупала материю: она нашла ее тяжелой, в ней трудно бегать и прыгать и потом к этому бархату вечно все прилипает. Ничего, однако, не сказав, она распустила пояс оранжевого домашнего платьица и сняла его через голову.

Леди Элинор чуть смягчилась.

— Смотри, какой красавицей ты будешь в этом наряде! Тебе очень идет малиновый цвет, к нему, пожалуй, стоит надеть серебряную парчовую шапочку.

— Так это люди короля? — все же рискнула переспросить Магдален, когда корсаж был зашнурован и плетеный пояс из малинового и серебристого шелка крепко затянут.

— Это дело, которое касается твоего отца, — довольно резко сказала тетка. — Он сам скажет тебе то, что посчитает нужным.

Магдален поджала губы, но поскольку она привыкла, что тетка с такими вопросами всегда отсылала ее к отцу, она решила подойти к самой теме с другого конца.

— Отец устраивает для них большой пир?

— Ну, разумеется! И мне давно надо быть на кухне, чтобы проследить за всеми приготовлениями, — неожиданно смутившись, сказала леди Элинор. — Теперь спустимся в большой зал, там тебя представят, а ты должна присесть и поклониться. Потом можешь сидеть — только тихонько! — в моей гостиной, пока тебя не позовут.

Последнее предписание вызвало у Магдален несогласие, но, памятуя об утренней взбучке, она придержала возражения при себе и молча переждала испытующий взгляд теткиных глаз.

— Вот так-то, — надев на голову девочки шапочку из серебряной парчи, сказала с удовлетворением леди Элинор. — А теперь давай поспешим.

Девочка последовала за теткой. Они прошли по галерее и по каменной лестнице спустились в зал. Лорд Веллер и гости стояли возле большого камина с оловянными кубками в руках. Свита прибывших рыцарей толпилась чуть в отдалении, готовая в любой момент откликнуться на зов хозяина.

— Вот, господа, позвольте представить вам мою сестру леди Элинор и мою дочь Магдален, — лорд Беллер вышел вперед.

Магдален смиренно сделала реверанс перед, как она сумела сосчитать, семью рыцарями. У всех на плащах красовалась красная роза Ланкастеров, но внимание девочки привлек лишь один гость — он был моложе прочих, но при представлении оказался сеньором остальных рыцарей. Свыше шести футов ростом, широкий в плечах, он казался просто гигантом; лицо его было гладко выбрито, а волосы спадали густыми рыже-золотистыми прядями на черный воротничок сине-серебристого плаща. Яркие голубые глаза изучали девочку из-под густых бровей с интересом явно большим, чем того требовала вежливость. Игнорируя всякие понятия о воспитанности, Магдален смело ответила ему взглядом своих светло-серых глаз, про себя отметив, что этот рыцарь — самый красивый из всех гостей.

Гай де Жерве — а именно так звали благородного лорда — засмеявшись вдруг, потрепал девочку по подбородку.

— Она отлично сложена, милорд Беллер, прямо как юное деревце, и готов поклясться, что душа ее столь же пряма и открыта. Прошу прощения, что осмеливаюсь обсуждать девочку в ее присутствии, — его голос оказался неожиданно мягким для мужчины богатырского сложения.

Лорд Беллер склонил голову в знак согласия.

— В известной степени, да. Но отец Клемент с вами не вполне бы согласился.

Магдален вспыхнула при упоминании о человеке, от которого, как она считала, исходили все ее неприятности. С тех пор, как капеллан замка с его не в меру рьяной заботой о душах обитателей замка взял за правило присматривать за воспитанием девочки, она не раз становилась жертвой его неумеренного рвения.

— Ты не прочь поозорничать при случае, не так ли, милое дитя? — подмигнув ей, спросил лорд де Жерве.

Магдален в замешательстве опустила глаза: этот допрос с пристрастием сделал ее центром внимания всего зала.

Рыцарь вновь засмеялся.

— Ладно, не отвечай, — успокоил он ее и, взяв лорда Беллера под руку, отвел его в сторону. Там, уже без тени улыбки, спросил:

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: