Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 15 глава

Ей пришло в голову, что сейчас самое время порасспрашивать Эрин и Марджери — в ее глазах они были авторитетами по части родов — и о том, чего ей ждать дальше.

— Ну-ка, расскажите-ка мне, что в таких случаях бывает, — потребовала она, присев на подушках, когда потребность лежать отпала.

Эрин почесала нос.

— Ну, миледи, будет немного больно, потом появится ребенок.

— Очень больно?

Эрин вовсе не горела желанием запугать хозяйку, но никакая добродетельная ложь ей в голову не приходила, и она сказала:

— Некоторым женщинам бывает больно, другим — нет.

— И этим некоторым очень больно? — упорствовала Магдален.

— Думаю, что да, миледи.

— Тогда желаю, чтобы здесь присутствовал милорд, — сказала Магдален.

— Роды — это работа для женщин, миледи. — Эрин пошла к двери. — Я за повитухой.

Дверь закрылась, а Магдален сидела, следя за солнечным зайчиком, пляшущим на стеганом одеяле. Дотронувшись до живота, она снова подивилась тому, что происходит у нее внутри. Может быть, роды работа и женская, но ей было бы легче, если бы рядом в замке присутствовал Гай. К сожалению, он с рыцарями выехал в Компьень на турнир, организованный герцогом Бургундским. В другое время она сопровождала бы его в течение всех трех дней состязаний и пиршеств, но в нынешнем ее состоянии это представлялось неразумным, и он уехал, потому что никому и в голову не могло прийти, что роды могут начаться так скоро.

Повитуха вошла в сопровождении Эрин и Марджери. Это была пожилая женщина с узловатыми руками и седеющими, но тщательно заколотыми волосами и с очень неприятным пискливым голоском. Магдален она сразу же не понравилась.

— Я желаю, чтобы меня обслуживали Эрин и Марджери, — заявила Магдален, отстраняясь от женщины. — Я не нуждаюсь в ваших услугах, сударыня.

— Не надо меня бояться, миледи, — пропищала женщина, откидывая одеяло. — Я видела на своем веку столько детей, входящих в этот мир... и покидающих его. Иногда вместе с матерями.

И она ткнула рукой в живот Магдален, прежде чем приступить к более тщательному обследованию.

Магдален смирно лежала, пока ее ощупывали жесткие старушечьи пальцы, и по мере того как в ней росли отвращение и страх, крепло и убеждение, что от этой женщины ничего хорошего ждать не приходится. Первая схватка началась так внезапно и была такой острой, что она закричала — в негодовании и удивлении.

— Если вы уже сейчас начинаете кричать, миледи, то что же с вами будет позже? — заявила повитуха, кладя руку на туго натянутый живот.

Магдален что есть силы отпихнула ее руку.

— Не желаю видеть здесь эту женщину! — закричала она. — Уходите, сударыня!

Эрин и Марджери, испугавшись, как бы их госпожа не взбушевалась, уговорили глухо ворчавшую старуху на время оставить комнату.

— Она лучше всех знает это дело, — уговаривала хозяйку Марджери, возвращаясь к кровати.

— У нее дурной глаз, — заявила Магдален. — Из-за нее у меня родится ребенок с косоглазием или кривыми ногами. Не хочу, чтобы она была рядом.

Служанки молча пожали плечами. Они знали, что при схватках у многих женщин возникают самые дикие подозрения, но они понимали также, что скоро леди Магдален будет настолько поглощена болью, что будет рада любой помощи.

Ближе к вечеру Магдален лежала, изнуренная и оцепенелая, и тело ее жадно пользовалось мгновением отдыха между схватками. Единственными ощущениями, появившимися у нее в минуты просветления рассудка, были негодование и замешательство, которые испытывала бы всякая на ее месте. В самом деле, почему ее не подготовили к этому? Почему с ней вообще такое происходит? За что ей такое мучение? Неужели это плата за грех, за смертный грех, и орудием возмездия избрана эта зародившаяся в ней жизнь? Может быть, так чувствует себя каждая женщина или все-таки это расплата за ее прегрешение? Эти и подобные мысли проносились в ее воспаленном мозгу. Слезы заблестели в уголках ее глаз, и отчаяние вновь охватило ее, ибо опять начались схватки, неумолимые, бесконечные, нестерпимые.

Эрин держала у губ хозяйки влажную тряпку, и Магдален жадно сосала ее, потому что слишком ослабела, чтобы пить из чашки. Свет дня сменился сумерками, и лица служанок были бледными и напряженными: боли у роженицы, кажется, начинали стихать, но ребенка все не было, а госпожа их впала в беспамятство.

— Придется вызвать старуху, — тихо сказала Эрин. — Она-то сумеет вытащить ребенка наружу.

Марджери вздрогнула. Обе они знали, чем чаще всего кончаются такие попытки: вместо ребенка вынимают окровавленный кусок мяса, а мать, истерзанная и искалеченная, умирает, истекая кровью, либо после родов заболевает смертельной родильной горячкой.

— Может быть, миледи стоит отдохнуть, тогда она сама без помощи повитухи сумеет помочь ребенку выбраться, — с трудом выговорила Марджери. — Милорд будет в гневе, если мы не сделаем все, чтобы предотвратить вмешательство бабки.

Обе служанки вдруг вспомнили страшную ночь в штормовом море, черное от муки лицо де Жерве, и ту неудержимую радость, которая охватила его, когда они сообщили, что миледи будет жить.

Эрин снова смочила тряпку и протерла лицо Магдален. Веки девушки приоткрылись, и глаза на мгновение ожили.

— Леди, нам придется вызвать повитуху, — настойчиво сказала Эрин, понижая голос. — Иначе ребенок погибнет.

Магдален, застонав, замотала головой.

— Не хочу, чтобы она... пока не хочу.

Казалось, она взглядом умоляла служанок собраться вместе возле нее для последнего усилия. Боль в очередной раз исказила ее лицо, и Магдален, задыхаясь, начала биться в конвульсиях.

В темном небе поднялась луна, зацепившись рогом за край окна. Служанки лихорадочно перебирали четки, страстно шепча молитвы.

Разоблачившись, Гай сложил доспехи в палатке, разбитой за оградой арены. Был ранний вечер, и на краю долины виднелся сквозь дымку замок Компьень.

— Вино, милорд, — Джеффри поднес кубок. — Ваша победа, милорд, была просто блистательна!

— А? — Гай даже не расслышал замечания оруженосца. Он двинулся к выходу из палатки, потягивая из кубка вино. Воздух приятно освежил лицо, еще недавно закрытое шлемом и забралом, а тело без громоздких доспехов двигалось широко и свободно. Впереди его ждал пир, который наверняка завершится грандиозной попойкой, а потом он сможет уснуть в мягкой и чистой постели — предвкушение всего этого наполнило его радостью.

На небе сверкнула вечерняя звезда, и Гай нахмурился. Ему вдруг пришло в голову, что каких-нибудь два часа дороги — и он снова в замке де Бресс. Мысль была совершенно несвоевременной: его спутники вполне заслужили хорошую пирушку в отменном обществе, удобную постель и неспешный путь домой при свете дня, когда им не грозит никакая опасность.

Гай резко повернулся.

— Мы возвращаемся в Бресс, Джеффри. Передай рыцарям и прислуге, что мы отправляемся немедленно.

Отряд выехал из Компьени, когда уже совсем стемнело. Никто не спрашивал лорда де Жерве о причинах его внезапного решения, хотя все устали после трех дней сражений, не ужинали и вынуждены были быть бдительными на случай возможного нападения. Все мечтали об одном: как можно скорее оказаться в замке. И ни единой жалобы или ропота недовольства не долетело до уха Гая, который ехал впереди, нахмурив брови и сжав губы.

Он и сам не знал, почему так поступил, но решение пришло внезапно и было необоримым.

Около десяти часов вечера они прибыли в замок Бресс.

Магдален, измученная родами, не слышала, как герольд де Жерве властно протрубил в рог, требуя опустить подъемный мост, зато этот звук сразу же услыхали через открытую створку окна ее служанки.

— Это милорд, — обрадовалась Эрин, наклонившись к Магдален, чтобы вытереть ей лоб. — Милорд приехал, леди.

Она не была уверена, слышала ли страдалица ее слова, и на всякий случай повторила их.

— Она чуть было не умерла, — проворчала старуха, осторожно приближаясь к кровати. Магдален все еще не разрешала ей прикасаться к себе, хотя сил на то, чтобы выдворить ее из комнаты, у нее уже не было. — Если я в течение часа не вытащу из нее ребенка, они оба умрут.

— Нет! — каким-то образом смысл слов проник в сознание роженицы. — Ты не прикоснешься ко мне!

Ворча и качая головой, старуха ретировалась в тень. Ее дело — предложить услуги, а на нет и суда нет: если женщина умрет, то она здесь ни при чем.

— Но, миледи... — начала было Эрин, и слова застряли у нее в горле.

Дверь распахнулась, и вошел Гай де Жерве, на ходу стягивая с рук латные рукавицы; его обветренное, загорелое лицо побледнело. Еще в воротах ему сообщили, что леди де Бресс весь день мучается в родах и никак не может родить ребенка, а по выражению лиц у попадавшихся ему навстречу обитателей замка он без всяких слов понял, что дело плохо.

— Как она?

— Плохо, милорд, — тупо сказала Эрин. — Ребенок никак не родится, а силы миледи на исходе.

Гай приблизился к постели и пристально, с отчаянием и недоверием взглянул на Магдален. Вместо глаз он увидел глубокие лиловые впадины, кожа на скулах и на лбу так натянулась, что, казалось, еще немного, и она прорвется, а рот, чудесный, страстный рот, сжался в тонкую страдальческую улыбку.

— Она не желает, чтобы я к ней подходила, милорд, — заскулила повитуха. — Я бы давно вытащила на свет Божий ее ребенка. Это единственный способ спасти ее, но она не позволяет прикасаться к себе!

— Гай! — выдохнула Магдален шепотом, и он наклонился ниже.

— Я здесь.

— Прогони ее. Не разрешай ей прикасаться ко мне.

Гай стоял в нерешительности: с одной стороны, у него не было оснований не доверять замковой повитухе, а с другой... если Магдален, находясь в таком состоянии, способна так упорно настаивать на своем, то, может быть, в этом что-то есть?

— Милорд, надо позвать священника, — тихо сказала Эрин. — Я пошлю за отцом Вивьеном, чтобы он исповедовал миледи.

— Я не умираю, — послышался с кровати протестующий шепот. — Я не умру.

— Пошлите за отцом Вивьеном. Он может подождать снаружи, пока в нем не возникнет нужда. А вы, сударыня, можете идти.

Гай принял решение, неуверенный в своей правоте, но чувствуя, что не может поступить по-иному. Между тем Магдален вновь отплывала в мир беспамятства и непереносимого страдания. Руки Гая задрожали от невозможности прийти ей на помощь, а сердце заледенело при взгляде на изможденное лицо, из которого, казалось, ушли последние остатки жизни.

— Я в часовне, — сказал он внезапно. Там, у алтарного ограждения, стоя на коленях и моля Господа о милости, он переждет эти ужасные часы. — Пришлите за мной, как только...

Он не закончил фразы, поскольку не мог сказать об этом в присутствии любимой женщины, душа которой готова была отлететь в мир иной. Казалось, он совсем обессилел перед лицом одиночества, перед горечью утраты, — как это уже было с ним однажды.

Он пошатываясь уже дошел до двери, когда вдруг сзади послышалась какая-то возня. Взявшись за дверную ручку, Гай машинально обернулся: Эрин и Марджери, стояли, согнувшись, у самой кровати.

— Что там? — голос его прозвенел в тишине ожидания, сменившей тупые причитания бездействия.

— Ребенок... он выходит, милорд, — испуганно заговорила Эрин. — Но миледи уже не может помочь ему. Она, кажется, отходит в мир иной.

— Нет! — он бросился к постели, упал на колени и дотронулся до холодного, отрешенного лица, утонувшего в подушках.

Положив пальцы ей на рот и нос, он кожей уловил слабое дыхание.

— Она не умерла, — сказал он с облегчением.

И тут комнату прорезал слабый, захлебывающийся крик.

Глаза Магдален открылись, и Гай с радостным изумлением увидел, что взгляд ее ясен, несмотря на осевшую в глубине их муку.

— Все! — это было единственное слово, которое она сумела произнести.

— Девочка, милорд, — Эрин подошла к нему, что-то держа в руках. — Такая крошка, а кричит. Это после таких-то родов!

Гай встал и посмотрел на свою дочь, поднесенную Эрин. "И этот крохотный, сморщенный, испачканный кровью комочек плоти едва не стал причиной гибели своей матери?" — подумал он, забирая ребенка у Эрин.

— Магдален, твоя дочь, — снова опустившись на колени, он положил сверточек с младенцем у ее щеки.

— Здоровая? — глаза Магдален снова открылись, а руки слабо потянулись, чтобы прикоснуться к ребенку. — Все-таки восьмимесячный ребенок.

— Такой была и ты когда-то, — сказал он, осторожно пододвигая младенца к ее груди. — Я помню, как твой отец сказал мне...

Он остановился, испугавшись своих слов, но неожиданно увидел в глазах Магдален блеск удовлетворения, как будто эти слова еще ближе связали ее с ребенком. Затем нежные, с голубыми прожилками веки сомкнулись, руки обмякли и упали вдоль тела, а на бледных как мел щеках выступил первый, еще очень слабый румянец. Магдален лежала, ровно дыша, погрузившись в глубокий, целительный сон, дарованный ей в награду за день, исполненный невероятной муки.

— Бог милостив, — прошептала Эрин. — Раз нет горячки, милорд, то госпожа наверняка будет жить... и ребенок тоже.

— Мы о ней теперь позаботимся, милорд, — сказала Марджери, беря младенца на руки.

Гай посмотрел на служанок: их лица казались серыми после восемнадцатичасового бдения у постели роженицы.

— За вашу преданность и самоотверженность каждая из вас получит от меня приданое, — пообещал он. — За вашу заботу о миледи и за вашу верность.

Последние слова Гай произнес подчеркнуто выразительно, чтобы им сразу стал понятен их смысл.

— Наша верность не требует платы, милорд, — ответила Эрин.

— Но она стоит того, чтобы вы были за нее вознаграждены, — он прошел к двери. — Пошлите за мной, как только леди придет в себя.

Магдален спала долго, не замечая, как ее умывают, как меняют белье на кровати, как наступает новый благоухающий ароматами цветущих трав и деревьев день, а по комнате гуляет свежий ветер. Она спала и не слышала писка ребенка, только смутно почувствовала, когда его поднесли к ее груди и младенец отчаянно и жадно сосал живительную влагу.

Она проснулась на рассвете следующего дня. В комнате стояла тишина, от которой веяло миром и спокойствием. Магдален повернула голову на подушке и увидела Эрин и Марджери: они как убитые спали на соломенных тюфяках возле кровати. Рука Эрин лежала на качалке, на которую была водружена колыбелька; очевидно, она уснула, раскачивая ее. В саму колыбель Магдален не могла заглянуть, ей видна была лишь утренняя звезда в окне, за которым начинало светать. С усилием приподнявшись на локте, Магдален разглядела белый кокон под одеялом, а пододвинувшись к краю кровати, увидела крохотный затылок.

В изнеможении упав на кровать, Магдален лежала, улыбаясь сама себе. Задержав дыхание, она могла слышать, как дышит и сопит во сне ее младенец: ровно, иногда сбиваясь, посапывая, эти сбои поначалу встревожили Магдален, пока она не уловила в них свой заданный свыше ритм. Ей страстно хотелось встать и подойти к ребенку, но она понимала, что пока это невозможно. Любопытно и странно было то, что ужас воспоминаний о самих родах куда-то отступил, она помнила отчаяние от бесконечных схваток, ужас беспомощности, но все это было памятью сознания, а не тела.

Сопение в кроватке сменилось бормотанием, послышались посасывающие звуки, и звонкий крик огласил комнату. Магдален охватило волнение, ею никогда ранее не испытываемое, и чем больше ребенок кричал, тем больше она волновалась. Плохо чувствуя тело, Магдален шевельнулась, пытаясь встать и во что бы то ни стало остановить этот крик, накормить изголодавшееся дитя, но Эрин уже была на ногах, и пошатываясь стояла у колыбели.

— Тише, тише, сокровище мое, — бормотала сонная женщина, качая колыбель.

— Дай мне ее, Эрин.

— А, вы проснулись! Миледи, она требует грудь, — Эрин вынула ребенка из колыбели. — Совсем мокрая. С вашего разрешения, я раньше сменю пеленки.

— Потом, Эрин, — сказала Магдален, протягивая руки. — Не могу вынести такого жалобного крика.

Эрин наскоро завернула мокрого ребенка в чистое полотенце и поднесла к матери. Магдален вложила сосок ребенку в открытый ротик, с удивлением глядя на крохотное существо, которому жизнь дала она. Сжатый кулачок начинал пихать грудь, стоило ребенку потерять ее, а найдя, он мгновенно прекращал свои вопли, успокаивался и щечки его округлялись от удовольствия.

— А где милорд? — Магдален оторвала взгляд от необыкновенного и захватывающего зрелища, так умилившего ее. Она смутно помнила, что Гай был в этой комнате в тот самый момент, когда непостижимым усилием воли она вырвалась из когтей смерти. — Он видел своего ребенка?

— Да, миледи, — ответила Эрин, как будто не заметив слова "своего". — Послать за ним? Он велел позвать его, как только вы проснетесь.

— Пусть позовут, но не раньше, чем я и ребенок будем приведены в порядок, — Магдален засмеялась, преодолевая слабость. — Я еще не совсем оправилась от сна, Эрин, наверное, выгляжу ужасно и волосы у меня в беспорядке? И о малышке надо позаботиться. Нельзя же ей идти на свидание со своим родителем в мокрых одеждах.

Эрин пихнула спящую Марджери носком башмака, но та, охнув, лишь перевалилась на другой бок.

— Живо просыпайся, лежебока. Миледи нужна горячая вода и кашка, чтобы утолить голод. Кроме того, нужно выкупать ребенка перед приходом милорда.

Марджери, очнувшись наконец, вытаращила глаза на мать и ребенка, и несмотря на усталость, удовлетворенно ухмыльнулась.

— Я отправляюсь на кухню. Милорд приказал не звонить в колокола по случаю благополучного разрешения миледи от бремени, опасаясь, что это потревожит сон госпожи, но сейчас не грех им и зазвенеть.

Она поспешила прочь, и через полчаса со всех четырех башен затрезвонили колокола, оповещая округу о рождении наследницы поместья Бресс. Конечно, наследник мужского пола был бы предпочтительнее, но в любом случае род де Брессов нашел продолжение, и его права, как и права герцога Ланкастера, сюзерена и тестя Эдмунда де Бресса, оставались непоколебимыми.

Гай услышал звон, находясь во дворе гарнизона. Он до самого рассвета пытался заниматься какими-нибудь делами, чтобы как-то отвлечься от вчерашнего потрясения. Гай старался держаться как покровитель отсутствующего владельца замка, для которого вопросы рождения ребенка, смерти или жизни матери были лишь приложением к проблеме сохранения прав Эдмунда де Бресса, и не более того.

На самом же деле его переполняла несказанная радость обретенного отцовства, которая была еще сильнее оттого, что это — ребенок Магдален, любимой им женщины, едва не лишившейся собственной жизни, чтобы он, Гай де Жерве, смог стать отцом.

Боясь выдать свои чувства, он торопливо прошел в сад, и там, в тени деревьев, вдохнув всей грудью опьяняющий весенний аромат нарциссов и колокольчиков, нарвал охапку цветов и трав и прижал их к лицу.

Через несколько минут с букетом в руках он выбежал из сада, быстро поднялся по наружной лестнице и широким шагом направился в комнату Магдален. Дверь была полуоткрыта, и Гай слегка толкнул ее. Эрин и Марджери не было видно; на кровати, все еще бледная, сидела, улыбаясь ему, Магдален.

Он тихо закрыл за собой дверь и подошел к кровати.

— Тебе лучше, любовь моя?

— Немного лучше, — ответила она. — Какие красивые цветы!

Она приподняла ребенка, спавшего в кольце ее рук.

— Ваша дочь, милорд.

Гай бросил букет на кровать, усыпав одеяло желтым, белым, голубым разноцветьем. Пока Магдален собирала их заново в букет, каждый цветок прикладывая к губам, он взял ребенка на руки. Улыбаясь одними глазами, Магдален смотрела, как нежно и осторожно его привыкшие к мечу и копью руки касаются младенца.

— Аврора, — сказала она. — Я окрещу ее Авророй, милорд.

— Аврора, — он дотронулся кончиком пальца до крохотного курносого носика. — Душа моя, но это совершенно неподходящее имя для отпрыска королевского рода Плантагенетов.

Лицо Магдален застыло.

— При чем тут Плантагенеты? Она наш ребенок, Гай, и будет носить имя, которое ей выберем мы, выберем по любви, а не из династических соображений.

Взяв у него ребенка, она легко поцеловала его в сморщенный лобик.

— Аврора, — проговорила она мечтательно. — Утренняя звезда, знаменующая собой начало большого и прекрасного дня нашей жизни.

Эдмунд де Бресс стоял на баке "Святой Анны" и, ежась от предрассветной свежести короткой весенней ночи, наблюдал, как в тающем тумане возникают очертания крепостных валов Кале. С развевавшимися на верхушке мачты штандартами Ланкастеров и де Бресс, рядом с которыми реял королевский штандарт Англии с изображением лилий и леопарда, они проплыли в гавань.

Хозяин замка де Бресс пребывал в приподнятом настроении, тело его, столько сил потратившее на борьбу со смертью, заново наполнялось энергией по мере того, как они приближались к знакомому причалу — воротам края, являвшегося предметом спора английского и французского королей, края, через который пролегала дорога к его собственным землям. Там, в фамильном замке — его жена и ребенок. Ребенок должен был родиться несколько недель назад. Быть может, жена родила ему наследника-мальчика? Да, выжил ли он вообще? Вот о чем стоило по-настоящему беспокоиться. Мальчик или девочка, все равно ребенок станет наследником. А мать его ребенка? Он так много слышат о несчастьях, которые подстерегают женщину во время и после родов: даже оставшись в живых, она может заболеть лихорадкой, молочницей и вообще чем угодно.

"Спаси и сохрани ее, Господи!" — зашептал он, дрожа от нетерпения. Ему казалось, что судьба их разлучила именно в тот момент, когда он открыл для себя мир любви к женщине, к женщине по имени Магдален Ланкастерская, когда ее образ заполнил все часы его бодрствования, служившего лишь преддверием долгой сказочной ночи, дававшей ему возможность стать хозяином этого мягкого, податливого, гибкого тела. Он знал, что она не разделяет его страсти, хотя хорошо к нему относится и именно поэтому дала согласие на их брак. Магдален дарила ему только дружбу и просто принимала его таким, каким он был. Сначала это открытие разочаровало его, но с самоуверенностью молодого человека, много имевшего и уже многого добившегося, он надеялся, что со временем добьется и ее любви, и она наконец ответит на его пылкий восторг.

Чайки кружили над водой, то резко устремляясь вниз, к палубе, в поисках разбросанных там объедков, то взмывая вверх, к начинавшему розоветь небу. Моряки заняли свои места, чтобы сразу же, как судно причалит, опустить большой квадратный парус. На причале ждали портовые матросы, готовые в любой момент принять канат и пришвартовать судно, встающее на якорь.

Эдмунд стоял на палубе, наслаждаясь зрелищем портовой суматохи. Забота о перевозимом имуществе была возложена на оруженосца и пажей, и ему не о чем было беспокоиться. Его занимала только одна мысль — как побыстрее добраться до своих владений и поскорее увидеть Магдален. Прибывали они ранним утром, а значит, как только три судна будут поставлены в док, люди и лошади сойдут на берег, выгрузив оружие и провизию. А дальше... Если не возникнет непредвиденной задержки, то через пять суток их отряд будет на месте; чуть раньше в замок де Бресс прибудет герольд в сопровождении копейщиков.

Поднявшееся солнце разогнало туман; майское утро было в разгаре, но дали по-прежнему оставались окутаны тончайшей дымкой, как в тот майский день в Хэмптоне, когда он до рассвета по росе убежал к речке, чтобы нарвать букет ноготков невесте — проворному танцующему эльфу в образе девочки с длинной косой и сверкающими серыми глазами. Тогда она не поняла смысла его подарка и наивно раздала ноготки подружкам на венки, а он огорчился, но взял реванш у майского дерева, когда, догнав ее во время игры в горелки, поцеловал на глазах у всех.

Он поцеловал ее тогда от досады, демонстрируя всем свою решимость и заявляя права на ее внимание. Не то ли самое он делал и в последующие годы? Нет, Эдмунд не имел к ней формальных претензий, Магдален честно исполняла все обязанности жены, но в те мгновения, когда они оставались одни, он ждал от нее большего, чем просто приветливая улыбка, участие в отдыхе, готовность близости с ним, он жаждал, чтобы она любила его так же, как он ее.

Эдмунд подставил лицо солнцу. В этой стране начнется его новая жизнь... Их новая жизнь. Память о тех неделях и месяцах, когда он балансировал между жизнью и смертью, заставляла его еще более жадно ловить каждое мгновение и от души благодарить Бога за то, что он оказался милостив к нему.

Через час из ворот города в направлении Бресса выехал герольд в сопровождении воинов, которому поручено было сообщить в замок о скором приезде сьёра Эдмунда де Бресса.

Гай гулял по благоухающему саду, с наслаждением вглядываясь в опрокинутый купол сверкающего голубизной майского неба. Воздух был напоен ароматом цветущей сирени. Из самой середины сада, от фонтана, брызги которого, как капли серебра, падали в каменную чащу, доносились звуки лютни; в голубятне, расположенной в зарослях чабреца, розмарина, шалфея и майорана, ворковали голуби.

Гай вспомнил другой майский день, когда женщина, прогуливающая сейчас своего ребенка, сама была почти дитя — страстное, стремительное, смешливое и нежное. Была маленькой девочкой, которая просила подарить ей серебряный пенни и надувала губы оттого, что он ехал слишком быстро и она не успевала наглядеться вокруг, на то, что видела впервые в жизни.

Он стоял, спрятавшись за приторно-сладкими зарослями жасмина, и лицо его светилось улыбкой. Тео, паж де Жерве, играл на лютне; его проворные пальцы бегали по струнам, а высокий, нежный голос подростка старательно выводил сложную мелодию. Эрин и Марджери, согнувшись, сидели над работой, пришивая кружева к детской одежде. Та, для кого они старались, мирно спала на руках у матери.

Магдален устроилась на мягком стульчике в тени ивы. Она то и дело отгоняла от лица большие желтые сережки, которые клонил ветер. Магдален по-прежнему казалась немного бледной, но лицо уже выглядело не изможденным, а полным умиротворения.

— Милорд, можете не прятаться, я знаю, что вы здесь, — сказала она с улыбкой и повернулась лицом к бело-золотым цветам. — Вы пришли, чтобы шпионить за нами, сэр?

— Нет, просто захотелось посмотреть, чем вы заняты, — засмеявшись, он шагнул из своего укрытия. — Ты чудесно поешь. Тео. Если бы ты с тем же усердием занимался латынью, то можно было бы не бояться за твою душу, как и за твое тело.

— Как вам не стыдно, милорд! — запротестовала Магдален. — Делаете комплимент, и тут же все портите.

Тео густо покраснел, вспомнив розги сурового мастера Эдварда. Гаю стало жаль его.

— Вы правы, миледи. Комплимент остается в силе. Тео, найди Джеффри и скажи ему, что через час я собираюсь уехать.

Паж, счастливый оттого, что избежал наказания, сломя голову помчался исполнять просьбу господина, а Гай, все еще смеясь, уселся на скамью рядом с голубятней. На каменном столике он увидел миску с зерном и зачерпнул полную пригоршню. Посмотрев на Магдален, он вытянул руку вперед, и на нее тут же изящно опустился голубь.

— Куда вы собираетесь ехать, милорд? — спросила Магдален, перекладывая спящего младенца с одной руки на другую.

— В Серьяк. Там возникли трудности со сбором оброка, — просто и безыскусно ответил он. — Крестьянам надо напомнить, что сьёр де Бресс должен что-то получать от своих подданных, чтобы в случае необходимости иметь возможность защитить их.

Один голубь улетел, и тут же прилетел другой.

— Скучная работа для рыцаря, — сказала Магдален. — Ведь так? Вы бы предпочли воевать, правда?

— Я отвечаю за состояние поместья, — с улыбкой ответил Гай. — Это может показаться странным, но я доволен.

Он рассыпал зерна по земле, и в ту же секунду на них, хлопая крыльями, устремилась целая стая голубей.

— Можно я подержу ребенка, если вы, конечно, не боитесь, что я его разбужу?

— Все равно она скоро проснется и запросит есть, — Магдален передала Аврору отцу — Не правда ли, она выросла? И весит уже гораздо больше?

Гай задумался. Для него, привыкшего к тяжести доспехов и двуручного меча, ребенок казался легче пушинки, и особой разницы он не замечал. Тем не менее последовал именно тот ответ, которого дожидалась Магдален.

— Да, она здорово вымахала, — он нажал на носик малышки, и та запищала, поджав губки и сморщив носик. Гай засмеялся: как всегда, созерцание крошки приводило его в восторг.

Неожиданно Аврора открыла ротик и требовательно завопила. Гай с явной неохотой вернул ребенка матери.

— Она, очевидно, требует вас, миледи.

— Что ж, пойдем ее кормить, — Магдален передала ребенка Эрин и поднялась, опершись на предложенную Гаем руку. На секунду она приникала к нему, пользуясь тем, что служанки отвернулись. — Я уже окрепла, и мне так скучно! Я бы с радостью покаталась верхом и выехала на соколиную охоту.

— Всему свое время, — сказал он. — Я провожу тебя в дом.

Она взяла его под руку, и они из сада отправились в замок, в комнату Магдален. Она облегченно вздохнула, когда Гай помог ей улечься на кровать.

— Жаль, но еще, наверное, недельку я буду такая слабая. Зато потом, не сомневаюсь, буду здорова, как раньше.

— Не забывайте, что вы кормите ребенка, леди, — заворчала Эрин, взбивая подушки. — Если вы отдадите его кормилице, дела у вас пойдут на поправку еще быстрее.

— Вот уж этого не будет! — жестко ответила Магдален; ей уже не в первый раз приходилось спорить с Эрин.

— Тогда не на что и жаловаться, — примиряюще сказал Гай. — Должен вас покинуть, но к вечерне снова буду здесь.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: