|
ИСКУССТВО ФЛАНДРИИ XVII ВЕКА 135
моздятся, тесно набивают пространство картины.
Картины Иорданса помогают понять, каким образом условная мифологическая тематика барокко и его бравурное движение привились на фламандской почве и сочетались с почвенными традициями. Мироощущение фламандских бюргеров нашло в языческой мифологии нечто близкое себе, удачную форму выражения. Пиры плодородия, вакханалии, любовные игры нимф и сатиров — тут нет ничего, что не было бы им знакомо и родственно. Мы тоже, как будто говорит Иордане, умеем веселиться, любить женщин и наслаждаться благами земли не хуже античных божеств. Какая разница — называть это вакханалией или пирушкой в доме честного бюргера?
По жизнеощущению и жизненному тонусу Иордансу близок Снейдерс — только в другом жанре. Снейдер-су принадлежит видная роль в истории натюрморта. Его натюрморты из битой дичи, плодов, рыб — громадных размеров; это апофеоз земных щедрот, гимн всему, чем может вволю насладиться какой-нибудь фламандский Гаргантюа или Ламме Гудзак, жизнерадостный обжора, «желудок Фландрии».
И, наконец, Браувер. Его «пиры» происходят на самых низших ступенях общественной лестницы и далеко не так веселы. Творчество Браувера — связующее звено между искусством Южных и Северных Нидерландов: оно показывает, что между ними не было пропасти и не так уж сильно разошлись их пути. Браувер в юности жил в Голландии и затем, вернувшись во Фландрию, продолжал работать в духе голландских жанристов. Как и многие из них, Браувер вводил своих зрителей в грязные полутемные харчевни, в среду забубённых, опустившихся гуляк. Он показывал, как эти оби-
татели «дна» посильно развлекаются, дерутся, играют в карты и как они понуро сидят где-нибудь в мрачном углу или стараются согреться около слабо тлеющего камелька. Мифологический элемент у Браувера совершенно отсутствует, и среди фламандцев он, пожалуй, единственный, у кого нередки настроения тоски и даже трагизма — не театрального трагизма героев, но просто будничного ужаса жизни. Стоит посмотреть на его картину «Гуляки» в Эрмитаже. Всего две фигуры — оборванный, опухший старик с остановившимся взглядом держит в руке стакан и рядом с ним, в тени, некая услужливая темная личность — его собутыльник. Это уж не «вакханалия» — это разгул молчаливый, безрадостный. В таких картинах Браувер напоминает нам критических реалистов середины XIX века, может быть, Перова. Традиции Браувера продолжал Те-нирс, но он куда более поверхностен — ив содержании и в форме. Его крестьянские сцены — почти идиллии, они сближаются с пасторалями рококо, хотя Тенирсу очень далеко до утонченности французского и итальянского рококо. Несмотря или как раз благодаря своей приятной облегченности Тенирс пользовался громадным успехом у заказчиков из бюргерской среды, гораздо большим, чем Браувер. Подъем фламандского искусства сравнительно недолог — первая половина XVII столетия. Уходит со сцены могучий Рубенс — и фламандская живопись начинает жить отголосками и перепевами его школы: чем дальше, тем бледнее и слабее. Скульптура же там, как всегда, занимала скромное место и была лишь декоративной. В XVIII веке Южные Нидерланды, как, впрочем, и Северные, уже не дали ничего самобытного и нового, сойдя на положение художественной провинции.
|
ИСКУССТВО
ИСПАНИИ
XVII И XVIII ВЕКОВ
На страницах этих очерков еще ничего не было сказано об искусстве Испании, поэтому теперь приходится начать издалека. Когда-то, на заре средневековья, весь Пиренейский полуостров был завоеван арабами. Коренное испанское население оказалось недостаточно сильным, чтобы это завоевание предотвратить, но достаточно непокорным, чтобы с ним не примириться. Крохотный клочок земли в горах на севере Пиренеев — единственный оставшийся в VIII веке не подчиненным арабскому эмирату — стал исходным пунктом упорной, целых семь столетий длившейся реконкисты, то есть обратного отвое-вания Испании у мавров (так называли арабов). По мере продвижения испанцев с севера к югу отвоеванные территории все росли и росли, наконец осталась последняя цитадель арабов, Гранадский халифат, и она тоже пала в конце XV века — реконкиста завершилась. Таким образом, вся средневековая история Испании, все становление этой нации происходили в постоянной борьбе против ига чужеземцев. Можно представить, какой отпечаток это наложило на обычаи, нравы, национальный характер испанцев. Все романтическое, что ассоциируется у нас с Испанией, — рыцарственность, непреклонное чув-
ство чести, горделивость и пламенность — все это не только наивные ходячие представления об испанской экзотике. Конечно, в них много поверхностного, но они стали ходячими не без оснований: их корни в реальной истории. Но здесь была и другая сторона. Реконкиста велась под знаменем борьбы против мусульман, «неверных». Христианская церковь играла в ней весьма воинственную роль и способствовала укоренению религиозного фанатизма в народе. Власть церкви срасталась с властью короля. Мы увидим, какие это имело последствия для всей испанской культуры. Пока длилась реконкиста, искусство испанцев, никогда не сливаясь с мавританским искусством, все же невольно испытывало его воздействие. Наши беседы не затрагивают культуру арабов и народов Востока — это особый художественный мир со своей особой историей. Но как здесь не упомянуть хотя бы об одном из самых поразительных памятников мавританского искусства на территории Испании — об Альгамбре, дворце в Гранаде, построенном в XIV веке. Снаружи он обнесен толстыми крепостными стенами, но внутри, в покоях султана, во внутренних дворах — Миртовом и Львином, — создано подобие блаженного магоме-
Вознесение Марии. Главный алтарь церкви капуцинов в Леоне. Фрагмент. XV—XVIII вв.
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|