Седьмое Правило Волшебника или Столпы Творения 27 глава

– Приди ко мне, – сказал он, подчиняя ни о чем не подозревающие умы своей воле.

Он – Оба Рал. Он велик. Ему нужно сделать много важных вещей. Он не может оставаться здесь и играть в их ничтожные игры. С него достаточно этой чуши. Настало время сдернуть покров не только с собственного происхождения, но и с уникальных способностей.

– Приди ко мне, – сказал он, и их голоса медленно просочились через трещины старой башни.

Он продолжал звать, негромко, так как знал, что его слышат. Он не торопился, так как знал, что к нему придут. Он не отчаивался, так как знал, что ему подчинятся. Проходило время, но это не имело значения.

– Приди ко мне, – пробормотал он в неподвижную темноту.

Издалека донеслись слабые звуки шагов.

– Приди ко мне, – прошептал он, притягивая тех, кто мог слушать.

Где-то открылась дверь. Шаги стали громче, ближе.

– Приди ко мне, – манили он и голос.

Уже совсем близко шаркали по каменному полу чужие ноги. Тень упала на маленькое дверное окошечко.

– Что надо? – спросил стражник привычно грубо.

– Ты должен подойти ко мне, – сказал Оба. Стражник колебался.

– Приди ко мне, – сказал Оба, и голос приказал это с непререкаемой властностью.

Оба услышал, как повернулся ключ.

Тяжелая дверь открылась. Стражник вступил в пространство между дверями. Дверной проем заполнила тень второго стражника. Первый стражник подошел к каморке, в которой ждал Оба. Широко раскрытые глаза смотрели на узника.

– Что вам нужно? – неуверенно спросил стражник.

– Мы хотим уйти, – сказали Оба и голос. – Открой дверь. Нам пора уходить отсюда.

Стражник нагнулся вперед и начал возиться с замком. Громко щелкнул замок, и металлическое эхо раскатилось по коридору. Дверь открылась, скрипя ржавыми петлями.

Из-за спины первого выступил второй стражник. На его лице было такое же безжизненное выражение.

– Что вы хотите, чтобы мы сделали?

– Мы должны уйти, – сказали Оба и голос. – Вы вдвоем выведете нас отсюда.

Стражники кивнули и развернулись, чтобы выпустить Обу из темной камеры. Его больше никогда не будут запирать в тесных темных местах. У него есть голос, чтобы помочь ему. Он, Оба, неуязвим. Как хорошо, что он вспомнил об этом...

Алтея ошибалась насчет голоса. Она просто завидовала, как и все другие. Оба был жив, и голос помог ему выжить. Она же мертва. Интересно, что она теперь думает об этом?

Оба приказал стражникам запереть двери пустой каморки. Так было более вероятно, что пройдет некоторое время, прежде чем его обнаружат. У него будет небольшое преимущество, чтобы избежать хватки лорда Рала.

Стражники вели Обу по лабиринту узких темных коридоров. Они двигались уверенно и избегали мест, где Оба слышал людские голоса. Он не хотел, чтобы о том, что он уходит, знали лишние. Лучше всего ускользнуть без схваток.

– Мне нужны мои деньги, – сказал Оба. – Вы знаете, где они?

– Да, – сказали стражники безжизненными голосами.

Они прошли через железные двери и через коридоры, отделанные грубо вытесанными каменными блоками. Затем повернули в проход, где по обеим сторонам располагались камеры. Люди с обеих сторон кашляли, чихали, выкрикивали проклятия. Когда они проходили по коридору, грязные руки тянулись к ним со всех сторон. Равнодушных стражников, которые несли лампы, заключенные хватали за плечи, плевали в них или обрушивали ругательства. Когда подходил Оба, все замолкали. Руки исчезали в камерах. Тень окутывала Обу, как темный плащ.

Наконец, они добрались до лестницы. Поднялись по узким кривым ступенькам, один стражник впереди, второй позади Обы. На площадке его провели в запертую комнату.

Лампы, которые несли стражники, бросали угловатые тени на ряды полок, заваленных различными предметами: одеждой, оружием, личными вещами, всем чем угодно – от консервных банок до флейт. Оба догадался, что все это отнималось у заключенных перед тем, как бросить их в камеры.

На краю одной полки он заметил рукоятку своего ножа. За ножом лежала кучка поношенной одежды, которую он забрал из дома Алтеи, чтобы пересечь Азритские равнины. Здесь же находился нож, который он хранил в сапоге. Рядом были свалены мешочки, в которых находилось его несметное богатство.

Получив назад свои деньги, Оба воспрянул духом. Еще больше он обрадовался тому, что снова сможет провести пальцами по гладкой рукоятке ножа.

– Вы будете моим эскортом, – сообщил он стражникам.

– Куда вас проводить? Оба задумался:

– Я здесь первый раз. Я хочу увидеть дворец. Он удержался от того, чтобы назвать дворец своим.

Всему свое время. Сейчас есть другие дела, которые нужно сделать в первую очередь.

Он последовал за стражниками через многочисленные лестницы, коридоры, перекрестки и проходы. Солдаты, которые несли дозор, не обращали внимания на двух стражников и человека между ними.

Дошли до какой-то железной двери. Один из стражников отпер ее, и они вступили в зал с полированным мраморным полом. Обе понравилось великолепие зала, колонны с канелюрами вдоль стен и арочный потолок. Двинулись по залу, освещенному серебряными лампами.

Очередной коридор вывел их в огромный внутренний двор невероятной красоты, затмевавшей великолепие зала, в котором они только что были. А зал оказался самым красивым из того, что Оба когда-либо видел. Он стоял, приоткрыв рот, и смотрел на открытый бассейн и деревья вокруг, словно это был лесной пруд. Только бассейн находился во дворце, пруд был окружен низкими скамейками из полированного оранжевого мрамора, а сам пруд был отделан голубой глазированной плиткой. В пруду плавали золотистые рыбки. Настоящие рыбки. В настоящем дворце...

Никогда в жизни Оба не был так поражен величием, красотой, настоящей магией места.

– Это дворец? – спросил он стражников.

– Только крошечная его часть, – отвечали ему.

– Крошечная часть, – изумленно повторил Оба. – Остальное так же прекрасно, как эта часть?

– Нет. Большинство помещений еще величественнее, с парящими в высоте потолками, арками и огромными колонами между балконами.

– Балконы? Внутри?

– Да. Люди могут смотреть на нижние этажи, на большие внутренние дворы и четырехугольные дворики.

– На некоторых этажах торговцы продают товары, – сказал другой стражник. – Некоторые помещения предназначены для публики. Некоторые – казармы для солдат или слуг. Есть и помещения, где посетители могут снять комнату.

Оба слушал и смотрел на хорошо одетых людей, которые шли по дворцу, на стекло, мрамор и полированное дерево.

– После того как я осмотрю дворец, – сообщил он стражникам, – мне понадобится тихая уединенная комната, роскошная, но там, где меня не заметят. Сначала мне нужно купить приличную одежду и запасы. Вы будете охранять меня. Удостоверьтесь, что никто не знает, где я нахожусь, пока я буду принимать ванну и спать.

– Сколько нам нужно охранять вас? – спросил стражник. – Нас хватятся, если мы исчезнем надолго. Начнут искать и обнаружат, что камера пуста. Тогда вас тоже начнут искать и скоро узнают, что вы здесь.

Оба подумал:

– К счастью, завтра я могу уйти. Хватятся вас к тому времени?

– Нет, – ответил стражник, его глаза были лишены всякого выражения, кроме желания выполнить приказания Обы. – Мы ушли в начале нашего караула. Нас не будут искать до завтра.

Оба улыбнулся. Голос вызвал их правильно.

– К тому времени я уже буду в пути. Но до того времени хочу получить удовольствие от посещения дворца. – Пальцы Обы погладили рукоятку ножа. – Может быть, я даже захочу, чтобы за ужином мне составила компанию женщина. Благородная женщина.

Оба стражника поклонились. Прежде чем покинуть дворец, Оба собирался оставить от этих двоих лишь кучку пепла в заброшенном коридоре. И никто не узнает, почему его камера оказалась пуста.

А затем... что ж, уже почти весна, а весной, кто знает, куда повернет его прихоть?

Только одно было известно точно: он собирался найти Дженнсен.

Глава 44

Чувство удивления у Дженнсен притупилось. Она уже устала от вида бесчисленной колонны людей, очень похожей на черную реку. Огромная армия протоптала равнину между двумя холмами, превратив землю в однообразную коричневую жижу. Неисчислимое количество палаток, фургонов, лошадей и солдаты, солдаты, солдаты... Монотонный рокот толпы, то и дело прорезаемый визгом, гиканьем, призывами, свистом, грохотом телег, стуком копыт, треском повозок, звоном молотков о сталь, ржаньем лошадей и отдельными вскриками, которые, как казалось Дженнсен, издавали женщины, – все это можно было слышать за много миль.

Сверху это было похоже на невероятно огромный город, но без домов и улиц, как будто весь разумный человеческий труд пропал и остались только сами люди, почему-то превратившиеся в полудикарей. И теперь под темными тучами они боролись с силами природы, и им это с трудом удавалось.

Это было не самое худшее из того, что видела Дженнсен. Несколькими неделями раньше и ближе к югу они с Себастьяном прошли по местности, где зимовало войско Имперского Ордена. Земля с трудом переносила армию такого огромного размера. Дженнсен была шокирована: чем дольше это длилось, тем хуже было земле. Пройдут годы, пока огромная кровоточащая рана в ландшафте затянется.

Мало того, множество людей, обессиленных тяжелой суровой зимой, заболевали. Мрачное место осталось надолго отмечено беспорядочно расположенными многочисленными могилами, отмечающими тех, кто остался, когда живые двинулись вперед. Ужасно было видеть такие огромные потери от болезней. Дженнсен боялась вообразить себе бойню, которой обернется борьба за свободу.

В конце концов морозы закончились, и земля высохла достаточно, чтобы армия смогла оставить зимний лагерь и начать поход на Эйдиндрил, средоточие власти в Срединных Землях. Себастьян сказал Дженнсен, что силы, пришедшие из Древнего мира, так огромны, что когда головные части располагаются на ночлег, проходят часы, прежде чем остановятся на ночь в арьергарде. Утром авангард огромной армии начинает путь, а в хвосте должны ждать, чтобы появилось пространство, куда им идти.

Продвижение на север было не быстрым, но неумолимым. Себастьян однажды сказал, что когда люди почувствуют добычу, их пульс и шаг убыстрятся.

Невыносимо было думать, что жажда власти со стороны лорда Рала привела к столкновению, и эта мирная долина должна быть отдана в жертву войне.

Наступила весна, и растения начали возвращаться к жизни. Холмы, обрамляющие долину с обеих сторон, выглядели так, словно были покрыты живым зеленым бархатом. На пологих склонах зеленели деревья. Вдали на западе и севере каменные пики все еще были покрыты тяжелыми белыми мантиями. Горные реки, разбухшие от растаявших снегов, с грохотом стекали по каменным склонам и текли дальше, на восток, впадая в большую реку, которая плавно извивалась по огромной, покрытой буйной растительностью равнине. Земля была здесь такой черной и плодородной, что, как казалось Дженнсен, даже скалы пускали корни.

Добираясь до огромной армии, путники проезжали через земли такой красоты, каких Дженнсен никогда в своей жизни не видела. Она всем сердцем хотела исследовать эти леса и представляла, что могла бы провести под этими деревьями всю оставшуюся жизнь. Трудно было представить, что Срединные Земли – сосредоточение злой магии.

Себастьян сказал, что это опасные места, где бродят чудовища и скрываются те, кто владеет магией. Дженнсен узнала очень много и боролась с искушением рискнуть и остаться. Но она знала и то, что лорд Рал найдет ее даже в этих, казалось бы, бесконечных и непроходимых лесах...

Их заметил очередной караул, развернувший наблюдательный пост на вершине холма, и рванул по склону, чтобы перехватить возможных лазутчиков. Увидев пряди белых волос Себастьяна и услышав знакомое приветствие, солдаты развернулись и потрусили назад, готовить ужин.

Как и большинство солдат Имперского Ордена, караульные выглядели неряшливо, в поношенной одежде из мехов и шкур.

В долине многие сидели у костров рядом с небольшими палатками, сделанными из шкур или промасленной парусины. Палатки располагались так, словно хозяева устанавливали их в первом попавшемся месте. Среди палаток попадались штабы, столовые со столами, склады с оружием, фургоны с запасами, загоны с лошадьми и даже кузни с кузнецами, работающими у походных горнов. Там и тут были разбросаны небольшие торговые ларьки, где люди обменивали или приобретали товары.

Встречались даже костлявые проповедники, которые призывали к чему-то небольшое число свободных от дел зрителей. О чем конкретно они говорили, Дженнсен слышать не могла, но она и раньше видела, как проповедуют. Как говорила мать, живой язык тела, предсказывающий судьбу и обращающий в свою веру, не спутаешь ни с чем.

Когда путники углубились в лагерь, начали встречаться люди, занятые различными делами. Кто-то чистил оружие, кто-то – сбрую. Некоторые стояли кружком, положив руки на плечи соседей, и пели песни. Другие готовили, а кто-то стоял у столов, ожидая еды. Некоторые чистили лошадей. Кто-то играл в карты и отчаянно спорил. Целиком лагерь выглядел грязным, шумным, неприятно пахнущим и пугающе неуправляемым.

Дженнсен всегда чувствовала себя неуютно в толпе, но эта казалась ночным кошмаром. Дженнсен то и дело охватывало желание бежать в обратном направлении. Только непоколебимая решимость добиться своего удерживала ее от этого шага. Она решилась на убийство, и пути назад не было.

Солдаты не носили формы, но не очень отличались в одежде – кожа со шнурками, мех, цепочки, шерстяные плащи, кольчуги, шкуры и грязные куртки. Почти все мужчины были грязными, небритыми и угрюмыми. И было понятно, почему Себастьяна сразу узнавали и сразу ему подчинялись, хотя Дженнсен не переставала удивляться тому, что каждый встречный салютовал ему. Спутник ее был среди них, как лебедь среди червей.

Себастьян объяснил, как трудно было собрать для защиты родной земли такую огромную армию и как трудно было оправить ее в такой долгий поход. Он сказал, что эти люди находятся далеко от дома, что им предстоит выполнить нелегкую работу, а потому нельзя ожидать, что они станут поражать женщин блестящими манерами и разбивать по линеечке лагерь. Это были военные.

Такими же были д'харианские солдаты. Хотя нет, конечно, здешние не выглядели, как настоящие д'харианские солдаты, не были столь же дисциплинированны, но об этом Дженнсен говорить не стала.

Ее волновало другое. Позади было тяжелое путешествие. Все время принимались предосторожности, чтобы ускользнуть от лазутчиков лорда Рала. Дженнсен с Себастьяном скакали до изнеможения, часто возвращались и оставляли ложные следы. У нее не было времени, чтобы заботиться о внешности. Кроме того, они путешествовали через горы, зимой. Дженнсен всегда терзало, что Себастьян видит ее со спутанными волосами, грязной и вспотевшей, как лошадь, да и пахнущей не лучше. Но он никогда не обращал внимания на ее неряшливый вид. Наоборот, казалось, что любой ее вид волнует его, и что он хочет только одного: сделать все, чтобы угодить ей.

Днем раньше они наткнулись на заброшенную ферму. Себастьян уступил просьбам Дженнсен переночевать там, хотя разбивать лагерь было еще рано. Она вымыла свои минные волосы в крошечной ванной и выстирала одежду. Потом сидела перед огнем, который развел Себастьян, и расчесывала волосы, чтобы они скорее высохли. Себастьян, опершись на локоть, наблюдал за ней в свете огня и улыбался своей особенной улыбкой. Он сказал, что даже предстань она перед императором немытой и со спутанными волосами, она бы все равно была самой красивой женщиной, которую встречал император.

Теперь, когда они оказались среди армии Имперского Ордена, у Дженнсен все внутри похолодело. По виду клубящихся на западе туч было понятно, что надвигается весенняя гроза. Далеко над другими долинами молнии уже разрезали темные тучи. Дженнсен надеялась, что не промокнет до встречи с императором.

– Туда, – сказал Себастьян. – Это палатки императора, а это – палатки его советников и офицеров. Недалеко отсюда и Эйдиндрил. – Он огляделся, – Император Джегань еще не бросил войска на город. Но скоро мы сделаем это.

Огромные палатки впечатляли. Самая большая была овальной, ее треугольную крышу поддерживали три высоких шеста. Стены палатки были украшены яркими цветными паласами. С крыши свисали знамена и штандарты. Высоко на вершинах шестов трепетали на порывистом ветру желтые и красные флаги и развевались, подобно воздушным змеям, длинные вымпелы.

Императорская палатка и ее окружение возвышались над остальными, как королевский дворец возвышается над убогими хижинами.

Сердце Дженнсен забилось, когда они направили лошадей в гущу палаток. Расти и Пит настороженно подняли уши и ржанием выразили недоверие к такому шумному и суетливому месту. Дженнсен пришпорила Расти, чтобы взять Себастьяна за руку.

– У тебя влажная ладонь. Неужели ты нервничаешь? – с улыбкой спросил он.

Дженнсен была словно кипящая вода, словно несущаяся в галопе лошадь.

– Может быть, немного, – ответила она.

– Не стоит. Император сам будет нервничать, встретившись с такой красивой женщиной.

Дженнсен чувствовала, что лицо ее горит. Она вот-вот должна была встретиться с императором. Что бы сказала ее мать? Дженнсен скакала и представляла, как должна была чувствовать себя мать, когда, будучи служанкой во дворце, встретила Даркена Рала. В первый раз Дженнсен ощутила, каково ей было.

Со всех сторон на Дженнсен смотрели мужчины. Они подходили ближе, чтобы увидеть скачущую женщину. Она заметила, что солдаты с пиками сформировали что-то вроде цепи, чтобы сдержать напор глазеющих. Она поняла, что стражники расчищают дорогу и не позволяют приблизиться особенно любопытным.

Себастьян наблюдал за ней.

– Император знает, что мы едем, – сказал он.

– Но как?

– Мы же встретились с разведчиками. Они послали курьеров вперед, чтобы сообщить императору, что я вернулся, и не один. Император Джегань хочет быть уверенным в безопасности любого гостя, которого я привез.

Дженнсен увидела, что стража защищает их от уже большой толпы, которая все напирала и напирала. Вначале это показалось Дженнсен странным, но потом она разглядела пьяные лица, угрюмые взгляды и злобные усмешки и подумала, что стража – совсем неплохая задумка.

– Солдаты выглядят такими... я не знаю... грубыми...

– Когда ты решишь всадить свой нож в сердце Ричарда Рала, – без паузы ответил Себастьян, – ты сделаешь реверанс, чтобы показать хорошие манеры?

– Конечно, нет, но...

Он посмотрел на нее своими пронизывающими голубыми глазами:

– Когда те негодяи пришли к тебе в дом и убили твою мать, каких мужчин ты бы хотела видеть рядом в качестве защитников?

Дженнсен смутилась:

– Себастьян, я не знаю, как это связано...

– Ты бы доверила защиту любимой матери разодетому хлыщу с начищенной шпагой и хорошим воспитанием, каких выставляют напыщенные короли на званых ужинах? Или согласилась бы на грубых солдат, лишь бы они защитили ее? Наверное, было бы лучше, если бы между нею и убийцами оказались те, кто привык к жестокостям войны...

– Я понимаю, что ты имеешь в виду.

– Эти люди выполняют ту же роль – защищают тех, кого любят и кто остался в Древнем мире.

Неожиданное напоминание о том ужасе было таким болезненным, что Дженнсен с трудом обуздала свои чувства. Она была пристыжена горячими словами Себастьяна. У нее здесь было дело. Очень важное дело. И если люди, которые собирались выступить против лорда Рала, грубы и жестоки, тем лучше!..

Когда они добрались до тщательно охраняемых палаток императора, Дженнсен увидела других женщин. Они представляли собой странную мешанину: и совсем молодые девушки, и согнутые возрастом старухи. Все они смотрели на подъезжающую Дженнсен – некоторые с любопытством, некоторые хмуро, а некоторые и вовсе с тревогой.

– Почему у всех женщин кольцо в нижней губе? – шепотом спросила Дженнсен у Себастьяна.

Его взгляд пробежал по женщинам у палатки.

– Это знак верности Имперскому Ордену и императору Джеганю.

Дженнсен подумала, что это не только странный способ выражать верность, но и весьма опасный. На большинстве женщин были поношенные платья. Лишь некоторые были одеты получше, но ненамного.

Когда путники спешились, солдаты забрали их лошадей. Дженнсен погладила Расти по уху и успокаивающе прошептала нервничающему животному, что незнакомый человек не сделает ей ничего плохого. Когда Расти успокоилась, Пит сам потянулся за нею к стойлам. Расставание с постоянной спутницей неожиданно напомнило Дженнсен о том, как она скучает по Бетти.

Женщины наблюдали за гостьей императора и отодвигались от нее подальше. Дженнсен привыкла к такому поведению: люди боялись ее рыжих волос. День был на редкость теплый, и Дженнсен мечтала о том, чтобы таких дней было больше. Но когда они приблизились к лагерю, она забыла накинуть капюшон. И теперь уже было подняла руки, однако Себастьян удержал ее.

– Не нужно. – Он указал кивком на женщин. – Многие из них – сестры Света. Они боятся не магии, а незнакомых людей, которые появляются на территории императорской ставки.

Теперь Дженнсен поняла причину странных взглядов со стороны женщин. Большинство из них обладали даром и видели, что она – дыра в мире. Их глаза видели ее, но дар не видел.

Себастьян ничего этого не знал. Она так и не рассказала ему об одаренных и о потомках лорда Рала. Себастьян не раз показывал свое отвращение к магии. Дженнсен чувствовала себя неловко, когда разговаривала с ним о том, что узнала от колдуний и, в особенности, о чем догадалась сама. Ведь при этом она вступала в конфликт с самой собой. Ей казалось, что это – слишком личное дело. Она хотела поделиться, когда наступит подходящее время, но оно все не наступало и не наступало...

Дженнсен с трудом улыбнулась женщинам, которые смотрели на нее из тени палатки. Те попятились.

– Почему император изолирован от солдат? – спросила она у Себастьяна.

– Когда вокруг столько людей, никогда нельзя быть уверенным, что не найдется шпиона или сумасшедшего, который захочет причинить вред императору Джеганю. Такой поступок лишил бы нас великого лидера. Вот почему мы предпринимаем такие предосторожности.

Дженнсен это понимала. Себастьян и сам был шпионом в Народном Дворце. И найди он там какую-нибудь важную персону, дело бы закончилось убийством. Жители Д'Хары боялись такой возможности, потому и арестовали его.

К счастью, Дженнсен смогла вытащить его. Теперь она могла сказать, что это событие стало частью решения, к которому она пришла. Но у нее не было времени поделиться с Себастьяном. Да она и не думала, что он поймет. Он, скорее всего, не придает значения таким незначительным событиям.

Себастьян обнял ее и подтолкнул вперед, к двум высоким огромным стражникам, стоящим рядом с палаткой императора. Те поклонились Себастьяну. Он прошел между ними и приподнял тяжелую портьеру, расшитую золотом и серебром.

Дженнсен никогда не видела и даже не могла себе представить такой роскошной палатки. Вступив внутрь, она увидела, что здесь обстановка еще более пышная, чем можно было вообразить по внешнему виду палатки. Пол был покрыт многочисленными коврами. Стены украшены плетенками с изящными рисунками, изображающими экзотические места. Хрупкие стеклянные чаши, фарфор, высокие вазы стоят на полированных столиках. У стены – буфет с зеркальной панелью, заполненный разноцветными тарелками. На полу разбросаны подушки разных цветов и размеров. Отверстия над головой затянуты шелком. Повсюду мерцают ароматизированные свечи, а ковры и полотна придают величественность.

Это было священное место.

Внутри платки находились женщины, каждая с кольцом в нижней губе. Они занимались своими делами. Большинство казались глубоко погруженными в работу, и только одна женщина, чистившая коллекцию высоких хрупких ваз, холодно посмотрела на Дженнсен уголком глаза. Она была средних лет, с широкими плечами и была одета в простое длинное платье серого цвета, застегнутое на пуговицы до самой шеи. Ее темные с сединой волосы были небрежно разбросаны по плечам. Она показалась бы непримечательной, если бы не всезнающая, высокомерная гримаса, которая словно навсегда была вырезана на ее лице. Дженнсен задумалась.

Когда их глаза встретились, проснулся голос, который леденящим шепотом звал Дженнсен по имени и призывал ее сдаться. Почему-то Дженнсен мгновенно покраснела от чувства, что женщина знает, что говорит голос. Дженнсен отбросила странное чувство и решила, что это все из-за выражения превосходства на лице женщины.

Другая женщина маленькой ручной щеткой чистила ковры. Еще одна заменяла свечи, которые чадили. Третья – некоторые из них наверняка были сестрами Света – сновала туда-сюда и занималась подушками, лампами и цветами в вазах. Худой мужчина, одетый лишь в тонкие полотняные брюки, приводил в порядок гребнем ворс ковра, ведущего во внутренние покои.

Рука Себастьяна ободряюще поддержала Дженнсен, и они прошли дальше, в тускло освещенные покои. Потолок и стены легко колыхались от ветра. Сердце Дженнсен билось так, словно ее вели на казнь. Она обнаружила, что ее пальцы сжимают рукоятку ножа, и заставила себя отвести руку от пояса.

В конце комнаты стояло резное позолоченное кресло, задрапированное красным шелком. Дженнсен глотнула и наконец-то заставила себя взглянуть на человека, который сидел там, опершись локтем о подлокотник и подпирая щеку большим и указательным пальцем.

Это был упитанный человек с толстой шеей. Дрожащий свет свечей отражался от его бритой головы, и создавалось впечатление, что он носит корону из язычков пламени. Две длинные тонкие полоски усов росли из углов рта и такая же полоска из центра подбородка. Через ноздрю и нос проходила золотая цепочка с кольцами, а мускулистую грудь украшали еще более массивные украшения. На каждом пальце было по кольцу. У туники из шерсти ягненка не было рукавов, и она позволяла увидеть мощные плечи и загорелые руки. Он казался невысоким, но его мускулы производили впечатление.

Ну а глаза его, несмотря на все рассказы Себастьяна, попросту заставили Дженнсен затаить дыхание.

Никакие слова не могли бы подготовить ее к тому, что она увидела.

В глазах императора не было ни белка, ни радужки, ни зрачка, только поблескивающая бездонная чернота. По поверхности этих темных дыр двигались какие-то тени. Как тучи по небу... Несмотря на отсутствие зрачков и радужки, он, без сомнения, смотрел прямо на Дженнсен.

Когда он улыбнулся ей, она подумала, что сейчас упадет.

Рука Себастьяна крепче сжала ее локоть и упасть не позволила. Потом Себастьян поклонился:

– Император, я благодарю Создателя, что вы невредимы и в безопасности.

Улыбка стала шире.

– И я, Себастьян. – Голос был подстать внешности – сильный, глубокий, грозный. Он звучал так, словно этот человек не знал слабостей и не умел прощать. – Прошло много времени. Очень много. Я рад, что ты вернулся ко мне.

Себастьян кивнул в сторону Дженнсен:

– Ваше превосходительство, я привел с собой важного гостя. Это Дженнсен.

Девушка освободилась от руки Себастьяна и опустилась на колени, причем по собственной воле, а не из трепета. Она поклонилась так низко, что ее голова почти коснулась пола. Себастьян ничего не говорил о том, что она должна делать во время аудиенции, но она чувствовала, что должна поступить именно так. Кроме того, это мгновенно избавило ее от необходимости смотреть в кошмарные глаза.

Она полагала, что такой человек, воин, желающий остановить врага, должен быть человеком жестким и сильным, с железной волей и крепкой хваткой. Быть императором и спасать людей от надвигающейся тьмы – задача под силу человеку, перед которым стоит преклонить колени...

– Ваше превосходительство, – сказала она дрожащим голом. – Я в вашем распоряжении.

Послышался смех.

– Вставай, Дженнсен, этого не нужно.

Дженнсен почувствовала, что краснеет, и встала, приняв помощь Себастьяна. Ни император, ни Себастьян не обратили внимания на ее смущение.

– Себастьян, где ты нашел такую очаровательную юную леди?

Голубые глаза Себастьяна оглядели спутницу с гордостью.

– Это длинная история, ваше превосходительство. Сейчас мы хотим лишь сообщить, что Дженнсен приняла одно важное решение, которое связано с нашими планами.

Чернильные глаза Джеганя вновь обратились к ней. Сердце Дженнсен чуть не выпрыгнуло из груди. На лице императора играла легкая улыбка – с таким выражением великий человек смотрит на ничтожество.

– Какое решение, молодая леди?

«Дженнсен».

Образ матери, лежащей на полу, в крови, умирающей, промелькнул в голове Дженнсен. Она никогда не забудет последние драгоценные минуты жизни матери. Ее душу до сих пор жгло то, что она вынуждена была бежать и даже не смогла похоронить мать.

«Дженнсен».

Гнев и ярость заполнили ее, и она забыла о своем страхе.

– Я хочу убить Ричарда Рала, – сказала Дженнсен. – Я пришла просить вашей помощи.

Все следы веселья испарились с лица Джеганя. Он смотрел на нее холодными, черными, безжалостными глазами, его лоб грозно хмурился. Это, безусловно, была тема, где не было места легкомыслию. Лорд Рал вторгся на родину этих людей, убил тысячи его подданных и поверг весь мир в войну и страдания.

Император Джегань Справедливый ждал дальнейших объяснений.

– Я – Дженнсен Рал, – ответила она его молчаливому взгляду.

Потом вытащила нож, взяла за лезвие и протянула рукоятку к императору, показывая ему букву «Р» – символ Дома Рала.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: