Опасность, заключенная в разгрузке от негативного

Теперь другой момент. Если существует слишком большое бремя интеллектуальных требований, а темп так называемого прогресса слишком быстр, и при этом неизвестно, какова должна быть цена этого прогресса (а цена у него, конечно же, есть), то, по всей очевидности, будет иметь место слишком большая разгрузка от ограничивающих и тормозящих влияний примитивных и здоровых обстоятельств. О чем же идет речь? Смерть мы очень искусно убрали с глаз долой, она случается за белыми больничными дверями. Люди, занятые тяжелой физической работой, считаются отсталыми, – как отсталыми считались крестьяне, пока они сами не стали почти горожанами (см. прим. 5). Образуется новая, небывалая ранее аристократия людей с хорошим доходом: уровень жизни превращается в классовообразующий признак. Это первый случай появления аристократии без риска, и, соответственно, ей не хватает авторитета, именно морального. Непрерывный процесс высвобождения все новых потребностей и всеобщая гонка за благосостоянием соединяются с верой в пустую фразу, и эта вера способна сдвигать горы. Истинно глубокое содержание, сдержанность и такт исчезают из сферы духовной жизни, тогда как чувства выплескиваются далеко за пределы их естественных границ. Мы уже видели, что вместе с интеллектуальной перегрузкой растормаживается сфера влечений, но также и готовность опустошенных душ к вере. Человек, таким образом, становится более природным существом, и, странным образом, мораль становится тоже природной, имманентной, при этом теряется ее внутреннее напряжение, трагичность; она превращается в что-то само собой разумеющееся и самодовольное.

Одним словом, все выглядит так, как если бы душевная жизнь все время была готова к фантазии, эксцессам чувственности и аффектов, чрезмерному расширению и деградации, но постоянно сдерживалась дав-

лением внешних обстоятельств, в том числе и природных. Если же человек чрезмерно разгружает себя от серьезности действительности, от нужды, от «негативного», в терминологии Гегеля, то все вышеназванное разрастается без ограничений. Якоб Бурхардт (см. прим. 6) гениально показал, что даже жажда образования может заключать в себе скрытое стремление к обогащению.

Конечно же, это деликатная тема – ведь в мире существует все еще чрезмерно много бессмысленной нищеты, и вообще, человечество больше не любит напоминаний о болезненных моментах. Однако давление нужды имеет, по всей вероятности, огромное антропологическое значение. Надежно установлено, что вместе с остаточными инстинктами исчез целый ряд регулятивов, подобных тем, которые имеются у животных, и оказывающих тормозящее влияние на поведение. Так, в процессе очеловечивания исчез природный запрет на убийство себе подобных, и я уже упоминал, что антропофагии два или три миллиона лет, она такая же древняя, как само человечество. И наоборот: только с помощью редукции тормозящих регулятивов можно понять ту тягу к увеличению наслаждения, к которому стремятся все человеческие влечения и потребности, близкие к инстинктивным. Ныне это прежде всего тяга к потреблению. Вполне вероятно, что определенные инстинктивные регулятивы могли выпасть, поскольку они компенсировались разумными действиями. Эта мысль представляется плодотворной в антропологическом отношении. Например, мы общаемся не с помощью «сигналов» (движений и звуков), которые понимаются нами не на врожденной основе, т.е. именно на основе того, что называется инстинктивным и на что опирается вся животная коммуникация. Мы общаемся с помощью языка, то есть не только разумно, но и опосредуя это внешними предметами. Именно там, в объективном предметном мире, находится центр тяжести нашей экзистенции как действующего и деятельного бытия. То усилие, с которым связан наш труд в поте лица, являет собой, вероятно, решающую категорию антропологии. Именно так, как это подразумевается в Библии: готовность влечений человека к чрезмерному развитию и получению удовольствия тормозится внешним миром. Если это так, то поскольку давление нужды ослабевает, чрезмерная разгрузка от работы становится опасной. Может быть, это еще один шаг на пути к раскрепощению ужасающей естественности.

Путь аскезы

Если возможно представить себе некий выход, то он видится собственно только в аскезе. В практическом плане это будет означать, что, по меньшей мере, мы исключим себя из того, что Бергсон назьшал всеобщей

погоней за благосостоянием. Тогда аскеза будет выступать не в ее высшей религиозной форме как sacrificium, но как disciplina. Поскольку мы сформулировали мысль, идущую в разрез с духом времени, имеет смысл немного развить ее.

Даже и в этой форме, а именно как disciplina и Stimulans, как концентрация духовного и волевого самоконтроля аскеза опасна и станет предметом совместных нападок капитализма и социализма, которые полностью согласны между собой только в этом пункте – в гонке за благосостоянием, или, как выражаются более возвышенно, в борьбе за повышение жизненного уровня. В современном обществе аскету нет места – это утопическая фигура. То, что здесь скрывается действительная проблема, показывает следующее: из всех элементов христианской религии именно этот не подвергся секуляризации. Ясно, что здесь мы имеем дело с серьезным явлением. Можно понимать свободу, равенство, прогресс, гуманизм и многие другие категории Нового времени как секуляризованные христианские ценности — сделать то же самое применительно к аскезе еще никто не решился. Это такая вещь, что превратить ее в пустую фразу, не впадая в опасность явной абсурдности, просто невозможно. Напротив, антропология должна числить ее среди категорий высшего порядка. Более того, она должна рассматриваться – исходя из заключенной в ней способности к редукции инстинктов – прямо-таки как продолжение процесса гоминизации.

Ничего удивительного, что схожие мысли высказывались и ранее. Вильям Джеймс в книге «Многообразие религиозного опыта» высказался именно в этом смысле. Он говорит, что в подвиге скрыта высшая тайна жизни и «нам кажутся ничтожными люди, неспособные ни в каких случаях жизни на геройские поступки». «Каждый из нас сознает, что подобным возвышенным равнодушием к жизни человек искупает все недостатки, о которых мы упоминали» (см. прим. 7). Далее он признает, что война — школа героизма, но одновременно — «чудовищно нелепое и кровавое учреждение». Поэтому он ищет «моральный эквивалент войны»: «Мне часто приходило в голову, что в том культе нищеты, который некогда воздвигли монахи, несмотря на все его крайности, можно было бы найти такой эквивалент. Добровольно принятая нищета может стать источником "бодрой жизни" без необходимости давить слабейших, как это Делает война. Нищета действительно создает условия героической жизни – без грома барабанов, без раззолоченных мундиров, без истеричных Рукоплесканий, без лжи, без трескучих фраз. И когда видишь, как приобретение богатства становится единственным идеалом и входит в плоть и кровь нашего поколения, невольно спрашиваешь себя, не может ли

возрождение прежнего верования, — что нищета имеет религиозную ценность, – стать "трансформацией воинственного пыла" и той духовной реформой, в которой так сильно нуждается наша эпоха. <...> Мы презираем всякого, кто избирает бедность, чтобы упростить и спасти свою внутреннюю жизнь. Всякого, кто не надрывает свои силы в погоне за деньгами, мы считаем уже бессильным и лишенным честолюбия человеком. <...> Мне представляется необходимым для каждого из нас серьезно подумать об этом обстоятельстве. Царящий среди образованных классов страх перед бедностью представляет собой тяжкую нравственную болезнь, от которой страдает вся современная культура» [2, 288-289].

В наше время эти суждения получают гораздо более серьезное антропологическое обоснование, чем это было возможно во времена Джеймса. Но тем самым они вызывают нисколько не меньшее раздражение и возмущение. Уже поэтому они выделяются из той атмосферы равнодушия, с которой идеи принимаются к сведению и забываются.

Вечный бунт против тяжкой судьбы человека, против тягостной необходимости и изнурительных обязанностей, эта вечная революция, из которой человек выходит все более естественным и все более ужасным, никогда не закончится, если только элиты и «творческие меньшинства» не воспримут всерьез тот в высшей степени серьезный вызов, который кроется в последовательном и императивном, но вместе с тем и бессмысленном развитии — в стремлении к процветанию во всемирном масштабе.

С тех пор как цивилизация пошла этим путем, человек экспериментирует сам с собой в отношении того, чего он ранее не касался. Стремясь полностью избавиться от гнета обстоятельств, он отдает себя во власть сил, которые он еще слишком мало знает и относительно которых он руководствуется мнениями самых фривольных оптимистов: «именно такова и есть природа человека».

ЛИТЕРАТУРА

1. Бурхардт Я. Культура Возрождения в Италии: Опыт исследования: Пер. с нем. H.H. Балашова, И.И. Маханькова. М., 1996.

2. Джеймс У. Многообразие религиозного опыта: Пер. с англ. М., 1993.

Примечания

1. См. : Кант И. Что значит ориентироваться в мышлении? // Кант И. Сочинения: В 4 т. Т. 1. «Трактаты и статьи» (1784-1796). Подготовлен к изданию Н. Мотрошиловой, Б. Тушлингом. М., 1994. Т. 1. Трактаты и статьи (1784-1796). С. 221. – Здесь и далее примечания переводчика.

2. Имеется ввиду издание: Gehlen А. Der Mensch: Seine Natur und seine Stellung in der Welt. Berlin, 1940. Эта книга имела многочисленные прижизненные, отчасти переработанные, издания; после смерти автора в 1976 г. ряд переизданий, в том числе в составе собрания сочинений. Gehlen Α. Der Mensch. Seine Natur und seine Stellung in der Welt: Textkritische Edition // Idem. Gesamtausgabe. Frankfurt a. Main, 1993. Bd. 3. Teilbd. 1, 2. Это издание включает все ва-

ряанты, а также подробнейший комментарий ученика А. Гелена проф. Х.-З. Реберга (g-S. Rehberg).

3. У В. Парето это называется instinct de la intégrité. Рецепция взглядов В. Парето имела существенное значение при формировании философско-антропологической концепции д. Гелена. См.: Gehlen Α. Vilfredo Pareto und seine «neue Wissenschaft» // Idem. Studien zur Anthropologie und Soziologie. Neuwied am Rhein, Berlin, 1963.

4. Hendrik de Man (1885-1953) – бельгийский ученый, живший и работавший с 1905 г. в Германии и Бельгии. Принадлежал первоначально к крайне левому крылу немецкой и бельгийской социал-демократии. Впоследствии выступил е острой критикой ортодоксального социализма («К психологии социализма», 1925 г.) и массового общества.

5. Имеются в виду, разумеется, «крестьяне» развитых стран Европы, живущие уже достаточно давно в условиях, до которых все еще бесконечно далеко не только жителям сельской местности России, но и российским «горожанам», обитающих в маленьких городских поселениях или на окраинах средних и даже больших городов России.

6. См. : Burhardt J. Die Kultur der Renaissance in Italien: Ein Versuch. Первое издание этой книги вышло в 1860 г. См. также: [1, 134].

7. Цитаты приведены по русскому переводу: [2,285]. При этом сохранены те части фраз, которые опущены либо самим Геленом, либо немецким переводчиком Джеймса.

Перевод А.Н. Портнова

Портнов Александр Николаевич –доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философии Ивановского государственного университета (Иваново).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: