Карты века сданы, карта мира раскрашена 18 глава

Немцев уводят. Они, наконец, юридически капитулировали перед «союзными и объединившимися державами»: Соединенными Штатами Северной Америки, Британской империей, Францией, Италией и Японией, а также примкнувшими к ним Бельгией, Боливией, Бразилией, Китаем, Кубой, Эквадором, Грецией, Гватемалой, Гаити, Геджасом, Гондурасом, Либерией, Никарагуа, Панамой, Перу, Польшей, Португалией, Румынией, Сербо-Хорвато-Словенией, Сиамом, Чехословакией и Уругваем.

Китай Версальский договор, по причине уважительной, не подписал: права на Шаньдунскую провинцию получил не он, а Япония. США, Эквадор и Геджас договор подписали, но не ратифицировали – каждый по своим соображениям. США заключили в 1921 году с Германией отдельный договор, мало чем отличающийся от Версальского.

Достоверно одно – кровь воинов Самсонова, обеспечивших «чудо на Марне», кровь Брусиловского прорыва, обеспечившего последующие «чудеса», пот русских мастеровых и крестьян в зачет не пошли. Антанте было не до того – нужно было помогать Деникину и Колчаку.

* * *

Основу будущей Версальской системы должны были зало жить 14 пунктов мирных условий президента Вильсона. Звуча ли они красиво – заокеанскому дядюшке полагалось выглядеть добрым и справедливым. И действительно, куда уж лучше: мир без аннексий, самоопределение всех наций и свобода морей.

Но немцев обманули – подписанный ими договор ничего общего с посулами Вильсона не имел. В Париже был разыгран последний акт грандиозного спектакля: вначале нужно было забросить немцам вильсоновскую «приманку», потом, когда они прекратили воевать, эту приманку вырвали у них с кровью.

А чтобы Америка сохранила свое лицо (точнее, личину) свободолюбца, «разногласия» союзников на Парижской конференции раздувались для публики до размеров непримиримых. Вильсон, якобы, отстаивал будущие всемирные «братство и дружбу», а роли «бук» отводились другим: отчасти – Ллойд Джорджу и всецело – Клемансо.

В конце концов «мир» вышел таким, что Ленин, глядя на него со стороны, заметил: «Война путем Версальского договора навязала такие условия, что передовые народы оказались на положении колониальной зависимости, нищеты, голода, разорения и бесправности, ибо они на многие поколения договором связаны и поставлены в такие условия, в которых ни один цивилизованный народ не жил. Это неслыханный, грабительский мир, который десятки миллионов людей, и в том числе самых цивилизованных, ставит в положение рабов».

Ленин не преувеличивал – Германия попадала в самое на стоящее рабство. И даже Черчилль признал: «Экономические статьи договора были злобны и глупы до такой степени, что становились явно бессмысленными».

Исключительно на Германию – и даже не на руководство, а на немецкий НАРОД, единолично возлагалась ВСЯ официальная ответственность за войну. Правда, и кайзеру в порядке санкции предъявлялось обвинение в «высшем оскорблении международной морали и священной силы договоров». Немецкие полководцы – Гинденбург, Людендорф, немецкие промышленники Тиссен, Крупп и другие объявлялись военными преступниками. Так-то так, но выходило, что Дюпоны, Гепнеры, Бродские, Морганы, Френчи, Тафты, Стимсоны, Рокфеллеры, Клемансо, Черчилли, Ротшильды, Грей, Сухомлиновы, Барухи, Пуанкаре и Вильсоны были ни при чем…

Да, кайзер в случае победы рассчитывал на крупные аннексии и экономические выгоды. На пангерманистских (не генштабистских) картах желательные границы «Deutsches Kaiserreich» протягивались от Кале до Финского залива и даже захватывали, как вассальную территорию, – Англию. Но это был, во-первых, «пивнушный» экстремизм, не подкрепленный ресурсами. А во-вторых, немцы и не прикидывались освободителями европейских народов. Они властно требовали, чтобы с ними считались всерьёз.

Умея работать, они были готовы жестко конкурировать со всем светом в экономическом соревновании, а раз им этого не позволяли, они желали добиться своего права вооруженной рукой. Что ж, с таким народом действительно было более верным не воевать, а ладить миром. Золотой же Интернационал, по понятным причинам, выбрал войну, провел ее, а затем применил древнеримский принцип: «Горе побежденным!». Сгоряча Антанта настолько пыталась свалить все на Германию и Вильгельма, что в Версальском договоре был да же специальный пункт о выдаче бывшего кайзера Антанте для суда над ним. Но тут же «судьи» спохватились, что такой процесс, чего доброго, докажет: империалистическая война возникла не как результат воли одного «полусумасшедшего монарха», а как неизбежная черта существования всей системы капитализма, где американское алчное лицемерие и англо-французский колониальный вампиризм выглядели ни чуть не менее (если не более) отвратительно, чем германский милитаризм.

Чего стоило одно заявление Клемансо о том, что в Германии живут лишних двадцать миллионов человек! Соперничать с ним могло только сообщение, опубликованное ещё во время войны «солидной», «объективной» лондонской «Таймс», о «фабрике по переработке человеческих трупов, из которых немцы извлекают различные вещества для военных целей и даже пищевые продукты в виде суррогатов мяса»… Подтекст был очевиден, – стоит ли церемониться с этакими извергами?

С побеждёнными немцами и не церемонились, причем не только победители, но и историки.

Евгению Викторовичу Тарле французская Марианна – «Свобода» – и корректные английские «джентльмены» всегда были ближе, чем «тупой пруссак-солдафон».

И поэтому Тарле органически не мог и не желал признавать – как непреложный научный вывод, и заявлять – как гражданскую позицию, что по отношению к Германии у России были лишь два пути: или дружить с Германией, или воевать с ней.

А вот по отношению ко всем остальным державам жесткости выбора не было… Со всеми остальными можно было (и нужно, конечно, было) дружить; если они лезли на рожон – можно (и нужно) было с ними воевать, а в прочих случаях их можно было просто «выводить за скобки» и учитывать постольку поскольку…

Но безусловная дружба с Германией – это был путь не для Тарле и схоже с ним мыслящих… А в единомышленниках у Тарле был, скажем, такой влиятельный человек, как нарком иностранных дел СССР Литвинов, регулярно, добрых десять лет вбивавший клин в советско-германские отношения и почти открыто придерживавшийся англосаксонской ориентации до самой своей отставки в 1939 году.

Вот почему в 1938 году в журнале «Историк-марксист» Тарле мог писать так: «Теперь, когда советская наука ликвидирует последствия систематической фальсификации истории, проводившейся „школой“ Покровского, пора разделаться окончательно и с одним из совсем уж безобразных по своей явной лживости, одним из наиболее ошибочных в научном от ношении и наиболее вредным в отношении политическом представлений, пущенных в ход Покровским… Мы говорим о пресловутом вопросе касательно „виновности“ в мировой войне.

Неустанно (Покровским. – С.К.) с жаром и подъемом обличалась Антанта. А так как Антанта и в самом деле тоже (в свете полного объема фактов и цифр это „тоже…“ Тарле выглядит просто-таки бесподобно! – С.К.) была виновна и очень виновна, то статейки „школы“ приобретали для наивного читателя крайне убедительный вид, стоило только, обличая Антанту,… скороговоркой бормотать о Германии… Звериные клыки германского империализма и в 1912, и в 1913, и в 1914 годах ни один историк не имеет никакого права конфузливо прикрывать от взоров потомства»…

Вот что значит – не любить! Историк Тарле начисто забывал, что к началу Первой мировой войны если какой империализм и имел звериные клыки, периодически пуская их в ход, так это – англосаксонский.

Уничтожение североамериканских индейцев… Миллионы черных рабов, переправленных из Африки в Штаты, и миллионы таких же рабов, до Штатов не довезенных и пошедших на корм акулам… Зверский и изощренно-подлый расстрел восставших сипаев, привязанных к пушечным жерлам… Зверства англо-бурской войны… Зверства, которые десятилетиями ни на секунду не скрывала ночная мгла, так как над Британской империей «никогда не заходило солнце»…

Вот ведь как дела обстояли на деле, уважаемый читатель. Колониальными захватами Германия не пренебрегала, но вот уж тут уместно будет употребить слово «тоже»…

В 1926 году Тарле еще подписывает письмо старому большевику-ленинцу историку Михаилу Николаевичу Покровскому: «Преданный Вам Евг. Тарле», а в конце 1932 года хвалится в письме Т. Щепкиной-Куперник «архихвалебным» отзывом только что скончавшегося Покровского о своей работе «Жерминаль и прериаль».

Свою явно профранцузскую и негативную к немцам, не раз уже цитированную мною «Европу в эпоху империализма» Тарле свободно опубликовал при жизни Покровского, в 1927 году…

Но 1938 год – это время дипломатического и внешнеполитического могущества англофила и германофоба Литвинова, и Тарле громит покойного Покровского в таких вот выражениях: «Покровский, возглавляя ряд исторических учреждений, мог легко распространять свои антинаучные и антиленинские взгляды, не допуская их критики со стороны научной общественности».

В своё время «антиленинец» Покровский редактировал, к слову, ленинский «Империализм как высшая стадия капитализма» по просьбе Ленина, хотя во взглядах на «германский вопрос» с Лениным однажды и разошелся. Во времена Брестского мира Покровский публично настаивал на немедленном наступлении на немцев, а Ленин его критиковал.

То есть записать Покровского в германофилы было труд но, и он всего лишь старался быть исторически точным, когда утверждал: «С начала мирового кризиса 1911–1914 годов военно-политическая обстановка его развязки была предрешена военными соглашениями и планами генеральных штабов Франции и России».

Оно ведь так и было! Без реально, документально и публично оформленного и практически работающего франко-русского союза (и только без него!) развязать нужную Золотому Интернационалу большую и долгую европейскую войну было бы просто не-воз-мож-но!

Войну программировал только франко-русский тандем, и Покровский был тут прав трижды – как историк, как политик, и как истинный, сознательный патриот России.

Тарле же, пытаясь доказать обратное, порой выглядел просто смешно. Например, Покровский прямо указывал на сербские истоки покушения в Сараево. Тарле же их отрицал на том основании, что, мол, «никогда и никем не было доказано пря мое участие сербских властей в заговоре». Покровский резон но замечал: «Конечно, приказа за подписью Пашича (сербского премьера. – С.К.) убить Франца-Фердинанда ни в каких архивах найти нельзя».

«Отчего же? – с забавной в пятьдесят три года „наивностью“ вопрошал Тарле и продолжал – может быть, когда-нибудь найдутся документы об этом… Тогда и будем говорить категорически»…

Вряд ли Евгений Викторович сам верил в собственные слова и искренне допускал хоть на миг, что ТАКИЕ приказы доверяют бумаге. Другое дело – историческая ложь. Уж тут проблем нет – её-то бумага стерпит. И свои обвинения 1938 года в адрес Покровского Тарле строил на основе только что опубликованных тогда в США… «Дневников полковника Хауза», из которых, якобы, следовало, что «тягчайшая доля ответственности за развязывание мировой войны лежит, прежде всего и больше всего, на Германии».

Кто такой Хауз, мы уже немного знаем. Активно поучаствовав в подготовке одной мировой войны, он своими якобы-дневниками работал теперь на подготовку уже другой мировой войны, которую Золотой Интернационал задумывал по все той же схеме: «Германия против России».

В итоге Тарле, поверив в 1938 году якобы-откровениям Хауза, всего лишь попался на провокацию – одновременно и антигерманскую, и антирусскую.

Ибо, как и за четверть века до этого, Россию и Германию ссорили для того, чтобы потом столкнуть лбами. Опыт тут был накоплен немалый. Недаром Покровский писал в 1928 году: «Бесспорный выигрыш Антанты (имелся в виду выигрыш в споре о том, кто-де „начал первым“. – С.К.) был куплен целым морем газетной лжи, подтасовок и подделок».

Подделкой были «дневники» Хауза, своего рода подделкой был и сам Версальский договор.

Однако в 1919 году заикнуться о таком в антантовской Европе никто и помыслить не смел… Единственным судьей здесь был Клемансо, а он неумолимым перстом указывал исключительно на «бошей», на Берлин и на кайзера…

* * *

Увы, у творцов Версаля через десятилетия нашлись единомышленники в России. Например, наш исторический беллетрист Валентин Пикуль пожимал плечами: «Казалось бы, немцам, потерпевшим поражение, только и радоваться условиям мира – ведь целостность Германии не пострадала (хотя пострадала и она. – С.К.), победители великодушно (ого! – С.К.) сохранили единство страны и нации. Но Германия взревела словно бык, которого повели кастрировать».

«Логика» Пикуля точно соответствовала воззрениям гоголевского Ивана Ивановича, который после того, как осведомлялся у убогой старухи, не хочется ли ей хлеба и мяса, «великодушно» заключал: – «Ну, ступай же с Богом. Чего ж ты сто ишь? Ведь я тебя не бью…».

ГЛАВА 10

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: