Карты века сданы, карта мира раскрашена 13 глава

Ллойд Джордж – Морган… Ллойд Джордж – Захаров… Морган – Ротшильд… Ротшильд – Розбери… Розбери – Черчилль…

Это были лишь отдельные звенья одной общей цепи, в которую идущая война вплетала еще и 4 миллиона тонн (!!) колючей проволоки, опутавшей поля сражений…

Цепь обвисала на человечестве всё тяжелее, сковывала его всё более. И вместо нового, более осмысленного и доброго мира человек получал бессмысленную для всех, кроме захаровых и морганов, жестокую и долгую войну.

Война же была бесчестна настолько, что отвергала мало-мальски честных людей на верхах власти и продвигала вперед совсем уж бесчестных.

В июне 1916 года лорд Китченер на броненосном крейсере «Гемпшир» отправился в Россию. Западнее Оркнейских островов крейсер подорвался, к берегу выплыли только 12 чело век. Китченер был безжалостен, но прямолинеен и не устраивал многих. Почему он погиб, сегодня уже не узнать. Но погиб он для многих вовремя…

А в декабре 1916 года премьер-министром вместо «сработанного» Асквита стал нелюбимый Китченером Ллойд Джордж, тесно и прочно связанный, кроме Моргана, еще и с сионистскими кругами.

Был «на коне» и Черчилль. Во время выборов в парламент 1906 года манчестерские евреи сплотились вокруг него так активно, что на одном из митингов их лидер заявил: «Любой еврей, голосующий против Черчилля, будет предателем нашего дела».

Что же это было за «святое дело»? Каким может быть главное дело у честного человека? Двух мнений быть не может! Человек, достойный так называться, стремится сделать жизнь лучшей как можно большему числу честных и достойных людей. Но такой ли цели служили черчилли и ллойд джорджи?

ГЛАВА 6

Кому война – мачеха, а кому – мать родная…

Созидающая человеческая мысль уже со второй половины XIX века давала народам могучие возможности преображать жизнь и планету для их блага.

В 1869 году Америка построила Бруклинский мост, а Европа – Суэцкий канал. Через два года на заводе Круппа зажглась первая в мире мартеновская печь, а в 1883 году крупповские же рабочие в Эссене смонтировали первый прокатный стан.

В 1885 году в Чикаго вырос первый небоскреб, а через год «Нью-Йорк Трибюн» впервые была набрана на линотипной машине.

В 1889 году французы под руководством Эйфеля подняли над Парижем его новый символ, потрясший посетителей Па рижской всемирной выставки.

Ещё через год – в 1890 году – английские инженеры Фаулер и Бейкер протянули над заливом Ферт-оф-Форт железнодорожный мост длиной в полтора километра.

Русские строители в 1880 году закончили в Ташкенте Транскаспийскую магистраль, а в 1892 году начали строить Транссиб.

С 6 по 15 апреля 1896 года в Афинах прошли первые Олимпийские игры. Правда, через четыре года, на рубеже двух столетий – в 1900-м – стараниями лорда Китченера (того самого) мир «обогатился» стратегией «выжженной земли» в англо-бурской войне в Южной Африке. В том же году был создан и первый концлагерь – там же.

1 августа 1914 года в Европе началась Первая мировая война, а 15 августа того же года в Америке открылся Панамский канал.

Капитал гордо заявлял, что все это (кроме, конечно, войны) – плоды его усилий. Но мосты, прокатные станы, каналы, лампочки накаливания, фонографы и рентгеновские аппараты – абсолютно все, что делало жизнь более осмысленной и изобильной, создавал труд. И только создание войны капитал мог по праву поставить себе в единоличную заслугу.

За двадцать восемь лет до августа 1914 года Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в журнале «Вестник Европы» писал: «Добрые гении пролагают железные пути, изобретают теле графы, прорывают громадные каналы, мечтают о воздухоплавании, одним словом, делают все, чтобы смягчить международную рознь; злые, напротив, употребляют все усилия, чтобы обострить эту рознь. Политиканство давит успехи науки и мысли и самые существенные победы последних умеет обращать исключительно в свою пользу»…

Так думал и чувствовал человек глубоко русский и одно временно гражданин мира не в пошло-барственном толковании этого понятия, а в понимании созидательном, грядущем. Щедрин тонко уловил нарастающее несоответствие производительной мощи человечества и общественного устроения этого человечества.

Русский поэт Максимилиан Волошин, уже современник мировой войны, сказал: «Это ведь ложь, что это война рас. Это борьба нескольких государственно-промышленных осьминогов. Они совершают свои гнусные пищеварительные процессы, а им посылают отборных юношей»…

Что же касается европейской «гуманистической» мысли, то Французская лига прав человека и гражданина устами своего президента Бюиссона в августе 1914 года обратилась «к нации»: «То, что разразилось сегодня, – это смертельный поединок двух религий: религии Силы и религии Права. Это освободи тельный крестовый поход демократии».

А пока лицемеры упражнялись в словоблудии, берлинская электрическая фирма «Санита» с Фридрихштрассе, 131, писала своему партнеру – женевской фирме «Феликс Бадель» – деловое письмо: «Наша модель раздвижного костыля – модель военная и представляет предмет первой необходимости. Мы хотим поэтому привлечь все ваше внимание к вопросу экспорта костылей за границу; у вас, без сомнения, имеется возможность вести дела с Францией и Россией и сбывать туда наши раздвижные костыли, которые скоро станут очень вы годным товаром».

Немцы сбывали костыли Антанте. Англичане выгодно торговали жирами, важными для производства взрывчатых веществ. Из своих колоний они поставляли эти жиры… Германии. Оттуда же шел в рейх и корм для скота.

В 1927 году бывший британский военно-морской агент в Швеции, отставной контр-адмирал Консетт, опубликовал книгу «The Triumph of Civil Forces» (в 1966 году она была пере издана под названием «The Triumph of Unarmed Forces» – «Триумф невооруженных сил»). Консетт привёл в ней документальные данные о торговле Англии со скандинавскими странами товарами, затем перепродававшимися в Германию. Шесть миллионов тонн меди, никеля, свинца, олова, цинка и полтора миллиона тонн продовольствия – вот о чем доклады вал в Лондон один только Консетт! А ведь Скандинавия была не единственным каналом перепродажи. Товары из-за океана и из стран Антанты шли в Германию и через Голландию, через Швейцарию…

Уже во времена второго Рузвельта – Франклина Делано – комиссия сенатора Ная не просто раскопала сведения о связях американских и германских трестов, но обнаружила сенсационные данные о выполнении в США военных заказов рейха во время войны. Шума было много, но шумели зря. Могло ли быть иначе, если число филиалов крупнейших монополий США в рейхе переваливало тогда за полсотни?

Кто-то в пропагандистских ведомствах, может быть, и рассчитывал на недолгую войну. Позже кое-кто хотел выставить недалекими идиотами немцев на том основании, что план Шлиффена предусматривал разгром Франции за 8 недель. Однако высшее руководство рейха отнюдь не играло в солдатики. В Германии за счет форсированного импорта были созданы военные запасы дефицитного сырья (хлопка, селитры, цветных металлов) на 6 – 12 месяцев – сроки войны, на которые ориентировались в Германии реально.

В странах Антанты такой заблаговременной экономической подготовки не проводили.

Тем, кто уже запланировал близкие сверхприбыли на военной дороговизне, было ни к чему накапливать запасы по дешевым довоенным ценам. Ведь их могли с началом войны просто реквизировать. Было проще выждать и закупать во время войны, «исполняя патриотический долг». А недостатка в сырье ни Англия, ни Франция не испытывали, за исключением короткого периода после объявления Германией неограниченной подводной войны в начале 1917 года.

Большой капитал заранее знал: война будет долгой, потому что руководить ею будет он. И как из любого выгодного предприятия, прибыль тут нужно было получать до тех пор, пока ее не начнут перевешивать возможные убытки в виде восстаний уставших народов.

В минуты горькой откровенности с самим собой это понимали и такие противоречивые фигуры, как Эдуард Эррио. В отличие от своего коллеги по партии радикалов Кайо, он – эрудит, знаток литературы, ценитель музыки – не был человеком банков и «двухсот семейств», хотя служил всю жизнь этой Франции. Так вот, Эррио писал: «Во Франции и в других странах держатели ценных бумаг, банкиры стояли над политическими деятелями, они были подлинными хозяевами Франции, незримыми, но вездесущими»…

Не успели во французском министерстве иностранных дел на Кэ д'Орсэ вчитаться в слова немецкой ноты, как тем же вечером 3 августа 1914 года в обстановке строгой секретности французское правительство попросило «Де Ротшильд Фрэр» занять сто миллионов долларов у Соединенных Штатов. Золотой конвейер двинулся…

Роль доверенного кредитора за океаном взял на себя Морган, заодно с обязанностями представителя французского правительства в военной торговле между Францией и США.

Но и Ротшильды свое получили: американские займы шли формально на их банк, а уж потом – в казну. Комиссионные же – только Ротшильдам. Их контора на рю Лафит на чала перекачивать и английские деньги, после того как лон донские Ротшильды выпустили в Англии облигации французского займа.

Попутно ротшильдовская «Ле Никель» продавала металл, добытый во французской Новой Каледонии, германским оружейным заводам.

Впрочем, патриотизм банкирских баронов был вне со мнений. Эдуард Ротшильд писал из Парижа британской родне: «Наш долг, как патриотов, предоставить в распоряжение правительства все, чем мы располагаем. Объединившись с вашим народом на поле боя, мы должны объединить и наши кошельки». Порыв был воистину трогательный: английские и французские солдаты в окопах обменивались вшами, а их более удачливые «соотечественники» – акция ми. При этом Эдуард оказался настолько патриотично дальновиден, что, «отдавая все» французской «родине», он сверх этого еще одновременно вкладывал крупные средства в акции нью-йоркской железной дороги и новых линий нью-йоркского же метро. И когда в 1917 году за своей долей окопных вшей отправились в Европу экспедиционные силы США, он был готов объединить свой кошелек с кошельком и этого «нового» союзника, участвуя в военном займе казначейства Штатов.

Генерал Мольтке ещё в 1910 году говорил бельгийскому военному атташе в Берлине майору Мелотту: «Что касается Англии, то германский флот создан не для того, чтобы прятаться в гаванях. Он пойдет в наступление и, возможно, будет разбит. Германия потеряет свои корабли, но Англия утратит свое господство на морях, которое перейдет к Соединенным Штатам. Только они окажутся победителями в европейской войне. Англия это знает, и, вероятно, останется нейтральной».

Мольтке родился и был воспитан в стране, где на чужих дядей не оглядывались, и поэтому он не мог представить себе, что в могучей Англии уже немалая часть элиты ориентируется на интересы не своей родины, а на интересы того Золотого Интернационала, который как раз и вел дело к будущему господству Америки.

Мировая война готовила это господство по всем направлениям. Ее участник, бывший офицер старой русской армии, советский военный историк генерал Е. Барсуков в капитальном труде «Артиллерия русской армии (1900–1917 гг.)» писал: «Россия влила в американский рынок 1 800 000 000 золотых рублей, и притом без достаточно положительных для себя результатов. Главным образом за счет русского золота выросла в Америке военная промышленность громадного масштаба, тогда как до мировой войны американская военная индустрия была в зачаточном состоянии. Ведомства царской России, урезывая кредиты на развитие русской военной промышленности, экономили народное золото для иностранцев. Путем безвозмездного инструктажа со стороны русских инженеров (в одном Коннектикуте их работало около двух тысяч, читатель! – С.К.) созданы в Америке богатые кадры опытных специалистов по разным отраслям артиллерийской техники».

Ему вторят слова генерала А. Маниковского из его книги «Боевое снабжение Русской Армии в 1914–1918 годах»: «Без особо ощутительных для нашей Армии результатов, в трудней шее для нас время пришлось влить в американский рынок колоссальное количество золота, создать и оборудовать там на наши деньги массу военных предприятий, другими словами произвести на наш счет генеральную мобилизацию американской промышленности, не имея возможности сделать того же по отношению к своей собственной».

Но если бы иностранцам помогали только золотишком и умишком – это было бы еще полбеды. Беда была в том, что помогали и кровью. И уже в начале войны русская кровь обеспечила французам их самую важную в той войне победу на Марне.

Пятого сентября на равнине между Верденом и Парижем в районе реки Марна началась Марнская битва. В начавшейся войне Мольтке следовал схеме Шлиффена, ослабив ее, одна ко, материально. И это сразу наложило фатальную тень на все планы и шансы немецкого наступления…

Тут Германию подвела жадность её правящего класса. Высшие круги промышленно-финансовой буржуазии очень беспокоились за промышленные районы Эльзаса и Лотарингии мл левом фланге и настояли на его усилении за счет наиболее нужного, «прорывного» правого фланга – «бельгийского».

Это был, конечно, недопустимый промах. В пользу других фронтов Мольтке уменьшил первоначальную ударную группировку правого крыла с 25 армейских корпусов до 16. сокращались и резервы. Соотношение между правым и левым крылом уменьшалось по сравнению с замыслом Шлиффена с 7: 1 до 3: 1.

Так что «молниеносного» немецкого наступления во Франции не получилось, хотя и низким его темп назвать было нельзя. Выиграв пограничное сражение, войска кайзера к концу августа продвигались вперед на 13 километров за сутки. Для пешей армии очень даже неплохо.

До Парижа оставалась где сотня, а где и всего сорок (!) километров! Вдоль Марны фронт временно стабилизировался, но у немцев были все шансы его прорвать. Вместо этого через неделю наступавшие отступили, и со скорой победой Германии было покончено.

Чуда не произошло, потому что 20 августа 2-я русская армия генерала от кавалерии Самсонова разбила немцев в Восточной Пруссии у Гумбинена. Однако командующий соседней с Самсоновым 1-й Неманской армией Ренненкампф, который был хорошим карателем во время революции 1905 года и надежным партнером для еврейских дельцов, Самсонова не поддержал.

Трагедией самсоновцев стало и то, что наш фронт был еще непрочным, а «Нью-Бердичев» торопил – надо было выручать Париж, на который надвигался кайзер. Фронт был слаб; общее положение на Востоке для немцев складывалось критическое, 3 сентября на Австрийском фронте нами был взят Львов.

А 27 августа генерал Жоффр докладывал военному министру Мильерану: «Слава Богу, мы имеем благоприятные известия от русских в Восточной Пруссии. Можно надеяться, что благодаря этому немцы будут вынуждены отправить войска отсюда на Восток. Тогда мы сможем вздохнуть».

И французы вздохнули. В Марнское сражение втянулось с обеих сторон до 2 миллионов человек. И вот в такую горячую пору Мольтке пришлось снять более ста тысяч солдат с на правления главного удара на Западном фронте, чтобы пере бросить их для отпора русским войскам.

Чтобы лучше понять значимость этой цифры, напомню, что знаменитым маршем шестисот парижских такси военный губернатор Парижа генерал Галлиени перебросил в критический момент к линии фронта на Марне всего 6000 солдат. И они помогли резко изменить ситуацию.

А русская армия оттянула на себя силу, в десятки раз большую! И теперь жестоко за это расплачивалась. К 14 сентября остатки самсоновцев и Неманская армия были вытеснены из Восточной Пруссии.

Генерал Людендорф считал: «Наше наступление на Западе потерпело крушение, так как генерал Мольтке взял войска из победоносного положения, и благодаря этому 9 сентября 1914 года совершилась драма на Марне».

Но, может быть, Людендорф просто оправдывался? Нет! Французский генерал Ниссель подтверждает: «Всем нам от лично известно, насколько критическим было во время битвы на Марне наше положение. Несомненно, что уменьшение германской армии на два корпуса и две кавалерийские дивизии, к чему немцы были принуждены, явилось той тяжестью, которая по воле судьбы склонила чашу на нашу сторону»…

Ниссель покривил душой в одном – в конечном счете чаша в пользу Парижа и Антанты склонилась по воле Золотого Интернационала. Это он заставил Петроград залить кровью русских мужиков горящие акции ротшильдов и морганов.

За всё это мы, читатель, не получили даже благодарности. В ноябре 1917 года премьером «правительства спасения» и военным министром Франции станет Клемансо. Фигура – мерзкая, с которой мы еще, увы, столкнемся. Через год он напишет: «Брест-Литовский мир нас сразу освободил от фальшивой поддержки союзных притеснителей из России и теперь мы можем восстановить наши высшие моральные силы в союзе с порабощенными народами Адриатики в Белграде – от Праги до Бухареста, от Варшавы до северных стран… С военным крушением России Польша оказалась сразу освобожденной и восстановленной; национальности по всей Европе подняли голову, и на ша война за национальную оборону превратилась силой вещей в освободительную войну».

Клемансо носил прозвище «Тигр», хотя был скорее политическим шакалом. Итак, по его шакальей схеме, не Россия своей кровью поддержала Францию, начав войну, абсолютно ненужную России, а Франция была «вынуждена» поддерживать царизм. А надеждой сербов, остальных южных славян и чехов был, по Клемансо, не русский штык, а французская шпага. И, значит, не Россия своим Румынским фронтом удерживала Бухарест от мгновенного поражения?… Что касается Польши, Клемансо действительно поддержал панскую Польшу против России в ее стремлении к угнетению западных украинцев и белоруссов. А позже его политические наследники эту Польшу вначале десятилетиями подстрекали на безрассудства, а потом, когда страна была использована, как тряпка с керосином для поджога, они её просто выбросили.

«Забота» премьера второй мировой колониальной державы о «порабощенных народах» выглядела лишь чуть менее кощунственно, чем его спесь по отношению к России.

Увы, за Клемансо числились и более занятные метаморфозы. Он начинал как радикал и гордо именовал себя «сыном Великой французской революции», а позже, в свою бытность министром внутренних дел (в 1906 году) и премьером (с 1906 по 1909 годы) он неизменно стоял на стороне работодателей в их чисто экономических конфликтах с рабочими и брал на себя полную ответственность за то, что войска стреляли в демонстрантов.

Он считался ярым ненавистником Германии, но когда в конце XIX века против офицера французского Генштаба еврея Дрейфуса было выдвинуто обвинение в шпионаже в пользу Германии, Клемансо в своей газете «Опор» Дрейфуса защищал.

Дом банкиров Ротшильдов при этом проводил активнейшую антидрейфусарскую политику, направо и налево финансировал антисемитские издания. Жан Жорес еще сказал тогда: «Они жертвуют своей расой, чтобы спасти свой класс».

Тёмную историю Дрейфуса раздули так, что Франция была поставлена чуть ли не на грань гражданской смуты. При чем, читатель, значительно позднее «ревнитель справедливости» Клемансо состряпал абсолютно клеветнический (тут уж сомневаться не приходилось) процесс против министра внутренних дел Мальви, обвинив того в «сообщничестве с противником».

И вот теперь Клемансо выдвигали на первый план, на роль вершителей судеб народов.

* * *

Мировая бойня – для одних, мировая алхимия, превращающая сталь и свинец в золото, – для других, к лету 1917 года длилась уже три года.

На Западе и Востоке война давно стала позиционной, и пулеметные ливни вместе с осколочным градом выбивали людей не хуже, чем заросли сорняков на бывших хлебных нивах.

Когда всё начиналось, от западных русских земель до Берлина было чуть больше трехсот километров относительно лег ко проходимой территории. Но вот что писал позже генерал Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, бывший начальник штаба армий Северного фронта, брат ленинского соратника: «На кануне войны предполагалось, что с объявлением ее русские войска поведут через Силезию наступление на Берлин. Будь это сделано, мы, вероятно, оказались бы в германской столице. Но правый фланг русской армии почему-то устремился в Восточную Пруссию, и неумное это наступление погубило армии Самсонова и Ренненкампфа. Наступление же в Галиции завело несколько наших армий в Карпаты, где мы безнадежно застряли».

От тогдашней русской границы до Познани (тогда – немецкого Позена) – 70 километров равнины. И еще двести пятьдесят равнины же – от Позена до столицы Германии, Берлина. Зато слева – Мазурские болота, в которых сгинул Самсонов, а справа – Карпатские горы, где тоже не очень-то разгуляешься.

Только в середине ноября 1914 года русская Ставка вроде бы решила провести подготовку к глубокому вторжению в Германию с направлением на Позен (Познань) и Бреслау (Вроцлав). Завязалась Лодзинская операция, закончившаяся для обеих сторон безрезультатно, хотя нашим войскам пришлось не только отказаться от движения на Германию, но да же отступить.

У немцев оказалось «таранное» преимущество на главных направлениях, но их «таран» разбился о стойкость русских солдат. Со стороны же русского командования была продемонстрирована как минимум… глупость.

Техническая оснащенность русской армии по сравнению с англо-французской была по сути никакой. Тем не менее имен но российский генералитет активно использовал радиосвязь, и русские радиосводки регулярно перехватывали немцы. Собственно, выходило, что радисты русской армии обеспечивали германский генштаб разведывательными данными более исправно, чем весь аппарат разведки полковника Николаи. Куда там всяким Мата Хари! Радио, увы, не помогло нам наладить качественное управление войсками, зато немцы всегда из первых рук отлично знали обстановку, расположение русских частей и их предполагаемые действия.

Возможно, кто-то скажет, что я преувеличиваю? Увы, нет! Об этом достоверно свидетельствует наша академическая «История Первой мировой войны 1914–1918 годов».

Генерал Фалькенгайн позже признавал, что перехваченные радиограммы позволяли следить за перемещениями противника зачастую изо дня в день с самого начала войны на Востоке до середины 1915 года, то есть в самую горячую пору. Генерал писал: «Это главным образом и придавало войне здесь совсем иной характер и делало ее для нас совершенно иной, гораздо более простой, чем на Западе»… Подтверждал это и генерал Гофман: «Такое легкомыслие очень облегчало нам ведение войны».

Собственно, и успех-то немцев против Самсонова был обеспечен прежде всего радиоперехватами.

Почему же выходило так? Не потому ли, что далеко не всем в России нужна была быстрая, решительная победа на русско-германском фронте? Ведь такая победа, которая могла бы быстро закончить всю войну, подвела бы итог и сверхприбылям… Да не только в России, а по всему миру!

Генерал М. Бонч-Бруевич был отличным штабистом, а вот политический момент улавливал слабо. И поэтому считал, что «стратегические планы оказались невыполненными»…

Но со стратегией всё было в порядке. Только не у нас, а у тех, кто планировал стратегические цели войны «без дураков», без лишних слов, без штабных карт и без официальных, да и вообще без каких-либо бумаг.

Как-то французского политического деятеля Вильсона – компаньона Клемансо по темным железнодорожным аферам конца XIX века – подрядчик спросил, какой, мол, суммой за устройство выгодного заказа эти, скажем прямо, политиканы удовлетворятся.

Вильсон подошёл к окну, подышал на стекло, написал на затуманившейся его поверхности цифру, а потом стер. Таким же образом писались и «протоколы» совещаний Золотого Интернационала. Решения таяли в воздухе, результат же их был материальным и весомым – на вес золота.

«Домыслы!»… Да, читатель, есть у врагов прояснения исторической правды такое любимое словечко. Но сказанное об обдуманной преступности выбранных стратегических направлений для русского наступления – не домысел. Еще в 1913 году во время совещания русских и французских геншабистов генерал Жоффр убеждал в опасности вторжения в Восточную Пруссию: «Это самое невыгодное для нас направление…». А потом не сколько раз повторил: «C'est un guet-apens (Это – ловушка)».

Последнюю попытку воззвать к здравому смыслу французские военные круги сделали перед самой войной. 31 июля во Франции уже фактически шла мобилизация. Военный министр Мессими вызвал русского военного агента полковника Игнатьева и прямо в кабинете у министра Алексей Алексеевич составил телеграмму в Петербург, где третьим пунктом стояло: «Наиболее желательным для французов направлением нашего удара продолжает являться Варшава – Позен».

В России такой взгляд не был новым. Профессор Академии генштаба Золотарев, разработав теорию оборонительного значения линии Буг – Нарев, писал о выгоде угрозы жизнен ному центру Германии – Силезскому промышленному району. Стратегические теории Золотарева опрокидывала практика стратегии, чьи расчеты строились на песке, но песке особо города – золотом.

И вот тут случайности исключались!

О полковнике-предателе (сейчас, правда, иногда уверяют, что не предателе, а невинной жертве «стечения обстоятельств») С. Мясоедове, разоблаченном в начале войны немецком агенте, судимом военно-полевым судом и повешен ном в Варшавской цитадели, написано немало.

В жандармскую бытность Мясоедова на пограничной станции Вержболово его нередко приглашал на императорские охоты сам кайзер. Шум вокруг Мясоедова впервые поднялся в печати за два года до войны (особенно постарался Гучков), и тогда лучший друг прусских баронов ушел в отставку, довольствуясь дивидендами со своих паев в германских фирмах. Выручил его тогда военный министр Сухомлинов.

Он же с началом войны направил своего протеже к главнокомандующему армиями Северо-Западного фронта генералу Рузскому (фигуре тоже темной, загадочной).

Случайно или нет, но Н. Рузский, вместо того, чтобы вежливо отделаться от Мясоедова, направил его в «знакомые места» – в Вержболово, где бывший жандарм передавал сведения для друга-кайзера о нашей 10-й армии. «Расколол» Мясоедова начальник штаба фронта генерал М. Бонч-Бруевич, чего ему не простил ни Рузский, ни Сухомлинов, ни придворные круги, ни нынешние фальсификаторы истории…

Да, не знал Михаил Дмитриевич, что стратегия бывает всякая…

В том числе и вот такая… Российская частная промышленность саботировала военные заказы русской армии. Наш военный агент во Франции полковник Игнатьев регулярно выбивался из сил, пытаясь разместить у «Шнейдера-Крезо» очередной срочный заказ на орудийные патроны. Тормозил дело шеф русской артиллерии великий князь Сергей Михайлович. Задержки спустя какое-то время устранялись, но странным образом – обязательно по понедельникам.

Тайну петербургских «понедельников» объяснили Игнатьеву знающие люди в… Париже: «По субботам Рагузо играет в карты во дворце Кшесинской».

Поляк Рагузо-Сущевский – представитель Шнейдера в России. Балерина-прима Матильда Кшесинская (тоже полька), которую в то время прочно «ангажировал» августейший артиллерист, – «штатная» любовница августейшей семьи Романовых. Итак, «стратегическая линия» выстраивалась следующая: Шнейдер – Рагузо – Кшесинская – «комиссионные» – вели кий князь Сергей – заказ – Шнейдер…

Французские инженеры, работавшие до войны в России, искренне удивлялись: «Зачем вы обращаетесь к нам за содействием? Одни ваши петроградские заводы по своей мощности намного превосходят весь парижский район. Если бы вы приняли хоть какие-то меры по использованию ваших промышленных ресурсов, вы бы нас оставили далеко позади себя».

Инженерная братия (даром что была «из Европ») тоже проявляла непростительную наивность. Однако такими простецами были далеко не все…

* * *

Вот вопрос, который рано или поздно, но возникает обязательно: «А если бы выстрел Гаврилы Принципа не поставил бы точку не только на жизни австро-венгерского эрцгерцога Фердинанда, но и на мирной жизни Европы? Что – не было бы Первой мировой войны?».

Ну, конечно, она была бы всё равно… Да ещё какая! Долгая, кровавая, окопная, бешено прибыльная… Точно такая, какая и была…

Цифры из доклада начальника Главного артиллерийского управления Маниковского, предоставленные военному министру, говорят, что на казенном заводе 122-миллиметровая гаубичная шрапнель обходилась в 15 рублей за снаряд, а на част ном – в 35! Разница в ценах на 152-милллиметровый фугасный снаряд была еще большей: 42 и 70 рублей. «Наша частная промышленность, – писал Маниковский, – взвинтила цены на все предметы боевого снабжения… В общем, гг. промышленники, и наши, и в союзных странах, проявили непомерные аппетиты к наживе»…

Генерал явно не понимал, что если уж аппетит к наживе появляется, то он всегда непомерный.

Не удержусь и порекомендую читателю монографию Владимира Яковлевича Лаверычева «Военный государственно-монополистический капитализм в России». Название говорит само за себя – перед войной и во время войны Большой Капитал даже в Российской империи начинал организовываться так же, как это давно произошло на Западе – в рамках легальных, с участием государства, структур.

Вдумчивое чтение этой монографии многое может дать в понимании того, была ли случайной и мировая война, и Великая Октябрьская социалистическая революция…

Но хватит и двух цитат: «Потребление сахара было на низ ком уровне из-за политики сахарозаводчиков». А дальше Владимир Яковлевич наглядно иллюстрирует этот общий тезис отрывком из доклада (от октября 1915 года) комиссии знаменитого генерала Батюшина. Батюшин – крупный русский контрразведчик времен Первой мировой войны. Между прочим, он одно время плодотворно работал под началом ученого-геодезиста, генерала М. Бонч-Бруевича – родного брата ленинского соратника и… тоже контрразведчика.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: