|
Свойства и происхождение менее совершенного языкового строения 6 глава
На бирманском языке я могу здесь не останавливаться, так как выше, при общей характеристике его строя, я уже показал, как он посредством взаимного скрепления сходных по значению или модифицирующих друг друга основ образует из односложных многослож-ные.
В малайских языках после отделения аффиксов весьма часто, можно даже сказать, по большей части, остается двусложная, в грамматическом отношении далее не делимая основа. Даже тогда, когда она односложна, она часто, а в тагальском 'даже обычно, удваивается. Поэтому нередко можно встретить упоминания о дву сложном строении этих языков. Между тем анализ их основ, на сколько мне известно, до сих пор еще никогда не предпринимался. Я попытался его проделать, и даже если я пока еще не в состоя нии дать полный отчет о природе элементов всех этих слов, то я все же убедился в том, что в очень многих случаях каждый из двух объединенных слогов может быть обнаружен в языке в самостоя тельном виде и что причину объединения их можно понять. Если учитывать несовершенство имеющихся в нашем распоряжении пособий и наши недостаточные знания, то можно предположить, что рассматриваемый принцип распространяется еще шире, и сделать вывод о первоначальной односложности и этих языков. Больше трудностей связано со словами типа тагальских lisa и lisay, которые отличаются от корня lis (см. ниже) чистыми гласными звуками; но думается, что будущие исследования объяснят также и их. Однако уже сейчас ясно, что в большинстве случаев последние- слоги малайских двусложных основ не следует рассматривать как суффиксы, присоединенные к значимым словам, но что в них можно распознать настоящие корни, вполне сходные с образующими' первые слоги. Ведь их можно также обнаружить в языке иногда в качестве первых слогов таких сложений, а иногда в совершенно самостоятельном виде. Односложные же корни чаще всего прихо дится извлекать из редупликаций. _____________________________________________________
1 Такой же, но существенно увеличенный по сравнению с известными до того'] в Европе, список привел Клапрот в дополнениях к большому словарю Базиля. Он выгодно отличается от списка, приведенного в грамматике Премаре, наличием в высшей степени ценных замечаний, проливающих свет на китайские философские системы.
Из таких свойств двусложных слов, на первый взгляд кажущихся простыми и все же восходящих к односложным, проистекает стремление языка к многосложности, которая, как это видно по частоте удвоений, частично является также фонетической, а не исключительно интеллектуальной. Но сочетающиеся слоги скрепляются в более тесное словесное единство, чем в бирманском языке, поскольку их связывает друг с другом акцент. В бирманском каждое односложное слово имеет свой акцент, который оно привносит и в сложение. При произношении, которому свойственно отчетливое разделение слогов, абсолютно невозможно, чтобы возникающее таким образом сложное слово обладало одним, скрепляющим его слоги акцентом. В тагальском многосложное слово всегда имеет единственный акцент, повышающий либо понижающий тон предпоследнего слога. Однако и здесь сложение не приводит к изменениям букв.
В моих исследованиях, относящихся к данному вопросу, я остановился , преимущественно на тагальском и новозеландском языках. Первый, по моему мнению, в наибольшем объеме и с максимальной последовательностью отражает специфику малайского языкового строя. Языки Южного моря было важно включить в рассмотрение, поскольку их строение представляется еще более архаичным или по меньшей мере содержащим еще больше подобных элементов. В нижеследующих примерах, взятых из тагальского языка, я ограничился теми случаями, когда односложная основа сама по себе встречается в языке, хотя бы в удвоенном виде. Гораздо больше,, естественно, число таких двусложных слов, односложные основы которых встречаются только в сложениях, но внутри по-следник распознаваемы в силу неизменности своего значения. Однако эти примеры не столь показательны, поскольку часто встречаются и такие слова, в которых это сходство кажется меньшим или вовсе отсутствующим, хотя такие кажущиеся исключения весьма легко могут объясняться только тем, что мы не в состоянии угадать более отдаленной связи идей. То, что я постоянно стремлюсь проанализировать оба слога, понятно само собой, так как иная процедура позволила бы только гадать о природе этих словосложений. Естественно, необходимо обращать внимание и на такие слова, исходная основа которых обнаруживается не в данном, а в другом языке; в тагальском так обстоит дело с некоторыми словами, заимствованными из санскрита или из языков Южного моря.
Примеры из тагальского языка
bag-sac 'с силой бросать что-л. на землю' или 'прижимать к чему-л.'; bag-bag 'быть выброшенным на берег; вспахивать поле' (т. е. используется в случаях, когда речь идет о сильных ударах или бросках); sac-sac 'что-л. плотно вкладывать, запихивать, засовывать, бросать во что-л.'(apretar embutiendo algo, atestar, hin-
car); lab-sac 'бросать что-л. в грязь, в отхожее место' — от приведенного выше слова и lab-lab 'болото, куча грязи, отхожее место'. Последнее слово и приводимое ниже as-as в сложении образуют lab-as 'semen suis ipsius manibus elicere'. Вероятно, сюда же относится sac-al 'сжимать кому-л. шею, руку или ногу' (хотя значение второго элемента al-al 'стачивать зубы камешком' мало сюда подходит), а также sac-yor 'ловить кузнечиков', где, однако, я не могу объяснить второй элемент. Напротив, сюда нельзя причислять sacsi 'свидетель, свидетельствовать', поскольку это, несомненно, санскритское sakshin и могло проникнуть в тагальский язык вместе с индийской культурой в качестве судебного термина. То же слово в таком же значении обнаруживается и в собственно малайском языке.
bac-as 'следы ног; следы людей и животных; сохранившийся след физического воздействия слез, ударов и т. д.', bac-bac 'сдирать или терять кору'; as-as 'сдирать с себя' (об одежде и других предметах).
bac-las 'рана', причем вызванная чесанием; здесь объединены приведенное выше слово bac-bac и слово las-las 'сдирать листья', 'сдирать черепицу с крыши', также употребляемое для обозначения повреждения ветвей и крыш ветром. В том же значении используется и слово bac-lis, где второй компонент — lis-lis 'полоть, вырывать траву' (см. ниже). •
as-al 'введенный обычай, принятое употребление' — от приведенных выше as-as и al-al, то есть посредством объединения понятий изнашивания и спиливания, стачивания.
it-it 'всасывать' и im-im 'закрывать' (о рте). Из сложения этих двух слов, вероятно, произошло it-im 'черный' (малайское etam), так как этот цвет весьма хорошо подходит для обозначения чего-либо всосанного и закрытого.
tac-lis 'точить, заострять', а именно один нож при помощи другого; tac обозначает 'опустошение желудка, отправление нужды', удвоение tac-tac — 'большая лопата, мотыга (azadon)', а в глагольной функции — 'выдалбливать', то есть работать упомянутым инструментом. Отсюда ясно, что последнее понятие, собственно, и представляет собой исходное значение нередуплицированного корня. О значении lis-lis мы еще будем говорить ниже; скажем лишь, что оно объединяет в себе понятия разрушения и малого уменьшения. И то и другое весьма хорошо подходит для обозначе-ния стирания в результате затачивания.
lis-pis с префиксом ра 'очищать зерно перед посевом' образовано;; из упомянутого выше lis-lis и от pis-pis 'сметать, подметать' (в осо-- бенности хлебные крошки при помощи щетки). ,
la-bay 'моток шелка, ниток или хлопка (madeja)', а отсюда также глагольное значение 'мотать'; 1а-1а 'ткать ковры'; bay-ba^ 'идти' (вдоль морского берега, то есть в определенном направлении, что хорошо согласуется со значением движения при мотании пряжи).
tu-lis 'острие, заострять', используется конкретно для обозначения больших деревянных гвоздей (estacas), а в яванском и малай
ском языках применяется для обозначения понятия письма1. lis-lis 'вырывать, уничтожать сорные растения' уже упоминалось выше. Это слово значит 'уменьшать', а потому подходит также и для обозначения соскабливания с целью формирования острия; lisa означает 'маленькие гниды', а значение 'нечто маленькое, пылинка' объясняет также использование этого слова при обозначении выметания, подметания, как это имеет место в слове ua-lis, являющемся обычным обозначением этой работы. Первый элемент сложения tu-lis в тагальском языке я не могу обнаружить ни в простом, ни в удвоенном виде, но он, возможно, имеется в языках Южного моря; ср. тонгийское tu (в написании у Маринера: too) 'резать, подниматься, стоять вертикально'; в новозеландском языке представлено последнее значение, а также значение 'бить'.
to-bo 'выступать наружу, прорастать (о растениях) (пасег)', bo-bo 'опоражнивать что-л.', to-to в тагальском языке имеет чисто метафорические значения: 'завязывать дружбу, быть единодушными, достигать своих целей речью или действием'. Но в новозеландском to означает 'жизнь, оживление', а отсюда toto — 'прилив'. В тон-гийском языке tubu (по Маринеру: tooboo), как и тагальское tobo, имеет значение 'прорастать', но значит также и 'вскакивать'. Ви в этом языке обнаруживается в слове bubula 'пухнуть', tu значит 'резать, разделять' и 'стоять'. Тонгийскому tubu как по значению, так и по структуре соответствует новозеландское tupu, ибо tu означает 'стоять, вставать', а в ри заключено понятие об округлившемся в результате вспухания теле, поскольку это слово обозначает беременную женщину. Значения 'цилиндр, ружье, трубка', которые Ли ставит на первое место, на самом деле являются производными. То, что в ри заключено уже также понятие вскрытия, прорыва в результате распухания, показывает сложение ри-ао 'рассвет' (нем. Tagesanbruch).
Примеры из новозеландского языка
Тагальский словарь Де лос Сантоса, как и большинство миссионерских работ подобного рода, особенно старых, предназначен всего лишь для начинающих обучаться письму и чтению проповедей на этом языке. Поэтому он всегда приводит самые конкретные значения слов, закрепившиеся в языковом обиходе, и редко сообщает первоначальные, общие значения. Даже самые простые звуки, фактически представляющие собой корни данного языка, в силу этого трактуются как обозначающие определенные предметы.
1 См. мое письмо к г-ну Жаке в „Nouv. Journ. Asiat.", IX, 496. В таитянском языке слово 'писать' звучит papai (История апостолов, 15, 20), а на Сандвичевых островах — palapala (Марк, 10, 4). В новозеландском языке tui означает 'писать, шить, обозначать'. В своей переписке Жаке высказал удачную мысль о том, что у этих народов понятия письма и татуировки находятся в тесной связи. Это подтверждается данными новозеландского языка, поскольку вместо tuinga 'акт письма' здесь говорят также tiwinga, a tiwana обозначает часть татуировоч-ного знакаг который тянется от глаза до боковой части головы,
Так, для pay-pay даются значения 'лопатка, веер, зонтик (от солнца)', при том, что для всех трех общим является понятие растягивания. Это видно по случаям типа sam-pay 'вешать (tender) белье или материю на канат, шест и т. д.', са-рау 'грести руками за неимением весел, махать руками при призывании кого-л.' и другим. В новозеландском словаре, весьма разумно составленном в Кембридже профессором Ли по уже готовым материалам Томаса Кен-далла с привлечением информации, полученной от двух туземцев, все обстоит совершенно по-другому. Простейшие звуки имеют самые общие значения типа „движение", „пространство" и т. д., как видно уже из сравнения словарных статей, посвященных гласным звукам 1. Поэтому иногда оказывается затруднительным вывести отсюда случаи конкретного их использования и можно усомниться в том, что подобная широта понятий на самом деле характерна для разговорного языка, а не просто искусственно выведена исследователем. Но тем не менее Ли при этом, несомненно, основывался на показаниях туземцев, и неоспорим тот факт, что подобная трактовка простейших элементов существенно облегчает этимологизацию новозеландских слов.
ога 'здоровье, процветание, достижение последнего': о 'движение' (имеет и совсем иное значение, а именно: 'освежение, подкрепление'), га 'сила, здоровье', а также 'солнце'; ka-ha 'сила; поднимающееся пламя; гореть; оживление (как акт последнего и как энергичная деятельность')', ha 'выдыхание'.
mага 'место, согреваемое солнечным теплом', затем 'лицо, противостоящее говорящему', что, вероятно, обусловлено значением лица как источника света; в связи с последним значением понятно использование данного' слова в качестве обращения: та 'ясный (как, например, белый цвет)', га — упомянутое выше слово со зна-чением 'солнце', marama означает 'свет' и 'луна'.
ропо 'верный, правда'; ро 'ночь, темная область', поа 'свободный, несвязанный'. Если такая деривация действительно правильна, то сложение данных понятий замечательно глубокомысленно.
mutu 'конец, заканчивать': mu (используется в качестве частицы) 'последнее, наконец', tu 'стоять'.
Тонгийский язык
fachi 'ломать, вывихнуть': fa 'способный быть чем-л. или делать что-л.', chi 'маленький'; ср. новозеландское iti.
loto означает 'середина, средоточие, нечто, заключенное внутри'; отсюда же, несомненно, в метафорическом употреблении 'нрав, настроение, темперамент, мысль, мнение'. Это слово соответствует новозеландскому roto, которое, однако, имеет только материальное, ____________________ . 3
1 Так, например, статья, посвященная а, начинается следующим образом: «А обозначает универсальное существование, оживление, действие, силу, свет, обладание и т. д., а также реальное существование, оживление, силу, свет и т. д. существа или предмета»,
но не фигуральное значение, то есть 'внутренность', а в качестве предлога означает 'в'. Мне кажется, что, основываясь на данных обоих языков, можно предложить правильную деривацию и того и другого слова. Я думаю, что первый элемент представлен в новозеландском того 'мозг'. Неудвоенное го в словаре Ли переводится многозначным английским matter, которое здесь, скорее всего, следует понимать как 'гной, вещество, скапливающееся в нарыве' и которое, возможно, в более общем смысле обозначает любое заключенное в замкнутом пространстве клейкое вещество. О значении второго элемента to в новозеландском уже говорилось выше при обсуждении тагальского tobo, и здесь я замечу еще только, что оно используется также для обозначения беременности, то есть для описания живого существа, заключенного в замкнутом пространстве. В тонгийском языке это слово пока известно мне только как название дерева, ягоды которого имеют клейкую мякоть, используемую для склеивания различных предметов. И в этом значении, следовательно, заключено понятие приклеивания, приставания к чему-либо. Однако в тонгийском языке выражение значения 'мозг' лишь частично связано с рассматриваемым кругом слов. А именно: мозг называется uto (по Маринеру — ooto). В последней части этого слова я усматриваю только что разобранное to, так как понятие клейкости хорошо подходит для обозначения мозгового вещества. Первый слог не менее выразителен по отношению к описанию мозга, поскольку и обозначает связку (a bundle), пакет. Я думаю, что ' этому слову соответствуют тагальское otac и малайское utak, корни которых я поэтому не пытаюсь искать в самих этих языках. Конечное k, как и в других малайских словах, вполне может быть некорневым. Оба слова обозначают одновременно, очевидно, вследствие сходства объектов, 'костный мозг' и 'головной мозг' и потому часто или даже обычно различаются посредством добавления слов 'голова' либо 'кость'. В малагасийском языке, согласно Флакуру, то же слово в значении 'костный мозг' звучит oteche, а в значении 'головной мозг' — otechendoha, букв, 'костный мозг головы', при том, что слово 1оhа 'голова' в результате вполне обычного чередования букв приобретает вид doha и присоединяется к первому слову с помощью носового звука. Другим обозначением головного мозга, согласно Шальяну, является tso ondola, а костного мозга — tsoc, tsoco. Трудно решить, насколько необходима совместная сочетае-' мость ondola и tso. Однако вероятно, что это два самостоятельных слова, для которых Шальян просто не указал различительного признака, поскольку в малагасийско-французской части в качестве слова, обозначающего головной мозг, приводится только ondola, строение которого для меня, впрочем, до сих пор неясно. В рукописном перечне слов, изданном Жаке, слово 'мозг' переводится как tspkou loha, причем Жаке отмечает, что соответствующее слово в других диалектах ему неизвестно1. Но я считаю, что tso-кои и варианты, приведенные у Шальяна, представляют собой
1 „Nouv, Journ, Asiat,", XI, S. 108, № 13, S. 126, № 13,
просто искажение малайского utak в результате отбрасывания начального гласного и свистящего произношения t. Следовательно, это то же самое слово, что и oteche, приводимое Флакуром и чрезвычайно сходное с тагальской формой otac. В рукописном словаре Шапелье, который мне любезно предоставил г-н Лессон, 'мозг' переведен как tsoudoa, где конечный элемент doa опять-таки- представляет собой слово 1оа 'голова'. Мне весьма жаль, что я не знаю современного звучания этого слова в записи английских миссионеров. Но в Библии слово 'мозг' встречается лишь в двух местах Книги Судей в латинской вульгате, а в английской Библии, с текста которой миссионеры делают свои переводы, вместо 'мозга' стоит 'череп'.
Двусложность семитских основ (если отвлечься здесь от небольшого числа основ, содержащих больше или меньше слогов) — абсолютно иного рода, нежели рассмотренная выше, ибо она нераздельно связана с лексическим и грамматическим строем. Она представляет собой существенную часть характера этих языков и не может быть оставлена вне рассмотрения при обсуждении вопросов об их происхождении, путях их развития и влиянии, оказываемом ими на народы, на них говорящие. Тем не менее можно совершенно определенно считать, что и эта многосложная система восходит к исконно односложной, следы которой отчетливо распознаются в современных языках. Это положение было принято многими исследователями семитских языков, в частности Михаэли-сом (хотя высказывалось и до него), и получило дальнейшее развитие и уточнение в трудах Гезениуса и Эвальда х. Существуют, говорит Гезениус, целые ряды глагольных основ, у которых совпадают только два первых согласных (при совершенно несовпадающих третьих согласных) и которые при этом совпадают по значению, по меньшей мере в том, что касается главного понятия, ими обозначаемого. Он считает все же преувеличением точку зрения умершего в начале прошлого века в Бреслау Каспара Нейманна о том, что все двусложные корни можно возвести к односложным. В упоминаемых им случаях, таким образом, современные двусложные основы восходят к односложным корням, состоящим из двух согласных, разделенных одним гласным, к которым при позднейшем развитии языка через посредство второго гласного был добавлен третий согласный. Клапрот также признавал это и в одной из своих работ привел некоторое количество рядов, подобных описанным у Гезениуса ?. При этом он обращает внимание на тот примечатель-
1 „Gesenius hebraisches Handworterbuch", 1, S. 132. II. Vorrede, S. XIV (Ге зениус. Словарь древнееврейского языка, с. 132, II. Предисловие, с. XIV). Gesenius. Geschichte der hebraischen Sprache und Schrift, S. 125 (Г е з е н и- у с. История древнееврейского языка и письма, с. 125). Ср., однако, прежде все го его обстоятельный труд „Учебное пособие по древнееврейскому языку" („Lehr- gebaude der hebraischen Sprache"), с. 183, а также работу Эвальда „Критическая грамматика древнееврейского языка" („Ewald's kritische Grammatik der hebrai schen Sprache"), с 166, 167. ,
2 „Observations sur les racines des langues Semitiques". Эта работа представляет собой дополнение к труду Мериана „Principes de l'etude comparative des langues",
ный факт, что односложные корни, освобожденные от третьего согласного, очень часто полностью или существенным образом совпадают с санскритскими. Эвальд замечает, что подобное сравнение корней, проведенное с должной осторожностью, могло бы привести к некоторым новым результатам, однако добавляет, что такие этимологии выходят за рамки собственно семитских языков и форм. В этом я полностью с ним согласен, ибо, по моему убеждению, каждая существенно новая форма, приобретаемая народной речью на протяжении какого-либо отрезка времени, фактически приводит к образованию нового языка.
При обсуждении вопроса о том, насколько всеобъемлющим был процесс образования двусложных корней из односложных, прежде всего необходимо было бы фактически точно установить, каковы здесь реальные пределы этимологического анализа. Нет никакого сомнения в том, что существуют случаи, не поддающиеся такому анализу; но это может объясняться отсутствием в современном языке некоторых элементов, утраченных в ходе времени и когда-то завершавших ныне неполные ряды. Тем не менее, даже исходя из общих причин, мне кажется необходимым предположить, что всеобъемлющей системе двусложных корней непосредственно предшествовала не односложная система, но смешение односложных и двусложных основ. Нельзя даже теоретически представлять языковые изменения столь мощными, чтобы новый формальный принцип, образцы которого ранее отсутствовали, мог бы оказаться навязанным народу (а тем самым и языку). Должно существовать уже достаточное число случаев обобщения определенных звуковых характеристик посредством грамматических законов, которые вообще проявляют себя активней при искоренении уже существующих форм, нежели при введении новых. Я никоим образом не хотел бы оспаривать исконное существование двусложных корней просто ради общей идеи о том, что корень всегда должен быть односложным. Выше я уже ясно высказал свою точку зрения по этому поводу. Если при этом я, однако, саму эту двусложность возвожу к сложе-нию, так, что два слога оказываются объединенным представлением двух впечатлений, то ведь такое сложение могло осуществить ся уже в сознании того, кто впервые произнес данное слово. Здесь это тем более возможно, поскольку речь идет о народе, одаренном чувством флексии. К тому же в семитских языках существует еще одно важное обстоятельство. Даже если, снимая закон двусложно* сти, мы переносимся в эпоху, предшествовавшую современному строению семитских языков, то все же и для этой эпохи остаются действительными два других характерных признака, а именно то, что корневой слог, обнаруживаемый в результате анализа совре-менных основ, всегда был закрыт согласным, и то, что гласный не играл никакой роли в передаче значения понятия. Ибо если бы
вышедшему сразу после смерти последнего (он умер 25 апреля 1828 г.). По не* счастной случайности работа Мериана вскоре после своего выхода в свет перестала продаваться. Поэтому и работа Клапрота оказалась доступной лишь не* многим читателям и нуждается в новом издании,
промежуточные гласные действительно обладали значимостью, то невозможно было бы у них вторично ее отнять. О соотношении гласных и согласных в односложных корнях я уже говорил выше. Однако, с другой стороны, уже раннее языкотворчество могло передавать двойное впечатление в двух взаимосвязанных слогах. Чувство флексии заставляет нас рассматривать слово как целое, включающее в себя различное, и стремление вкладывать грамматические показатели внутрь самого слова должно было привести к увеличению протяженности последнего. На изложенных здесь основаниях, ни в коей мере не кажущихся мне притянутыми искусственно, можно было бы даже выступить в защиту первоначального двусложного характера большинства корней. Сходное значение первого слога нескольких корней в таком случае указывало бы лишь на сходство основных впечатлений, оказываемых различными объектами. Однако более естественно, как мне представляется, допускать существование односложных корней, но при этом не исключать наличия наряду с ними двусложных. К сожалению, в известных мне работах отсутствует исследование значения третьего согласного, присоединяемого к тождественным парам согласных. Только такая, конечно, чрезвычайно трудная, работа могла бы в достаточной мере способствовать решению этого вопроса. Однако, если рассматривать даже все двусложные семитские основы как сложные, уже с первого взгляда станет понятно, что сложение здесь имеет совершенно другую природу, нежели в Языках, которые мы только что рассмотрели выше. В последних каждый член сложения представляет собой самостоятельное слово. Даже если, как это имеет место по меньшей мере в бирманском и малайском языках, слова часто не встречаются самостоятельно, но лишь в таких сложениях, то это всего лишь следствие языкового употребления. В них не заключено ничего, что само по себе препятствовало бы их самостоятельности; они даже наверное были ранее самостоятельными словами и перестали быть таковыми лишь потому, что их значение было предпочтительно приспособлено для передачи модификаций в словосложениях. Напротив, второй слог, присоединявшийся к семитским основам, не мог существовать самостоятельно, так как, будучи образован из гласного и последующего согласного, он совершенно не соответствует закономерной форме имен и глаголов. Отсюда ясно видно, что в основе процесса образования двусложных основ в се-митских языках лежал совершенно другой духовный акт, нежели в китайском и языках, сходных с последним в рассматриваемой сфе языкового строения. В семитских языках происходит не сложение двух слов, но расширительное образование единого целого в ре-зультате несомненного стремления к словесному единству. И в этом отношении семитская языковая семья сохраняет свою благородную! форму, лучше отвечающую требованиям языкового сознания, более надежно и свободно способствующую прогрессу мысли.
Немногие многосложные корни санскрита возводятся к односложным, и из последних, согласно теории индийских грамматистов, образуются все прочие слова языка. Поэтому санскрит не знает никакой многосложности, кроме возникающей в результате грамматического соединения или очевидного словосложения. Однако выше (см. с. 115—116) уже говорилось, что грамматисты здесь, возможно, заходят слишком далеко, поскольку среди слов неясного происхождения, которые нельзя естественным образом возвести к известным корням, имеются также и двусложные слова, истоки которых пока" остаются сомнительными, поскольку их строение нельзя с уверенностью объяснить ни деривацией, ни словосложением. Скорее всего, однако, они являются результатом последнего, с тем только, что исходное значение отдельных элементов стерлось в народной памяти, а их звучание постепенно изменилось так, что они стали походить на простые суффиксы. И то и другое само по себе должно было произойти постепенно в результате действия постулированного грамматистами принципа сплошной деривации.
Тем не менее в некоторых случаях словосложение можно все же распознать. Так, уже Бопп объяснял sarad 'осень, дождливый сезон' как сложение из Sara 'вода' и da 'дающий' и аналогично трактовал другие слова типа unadi г. Значение слов, образующих слово unadi, могло уже в момент введения данной формы измениться таким образом, что исходное значение становилось нераспознаваемым. Такой же судьбе рассматриваемых слов мог способствовать общий, царящий в этом языке дух аффиксального словообразования. В некоторых случаях суффиксы unadi полностью совпадают по форме с существительными, самостоятельно представленными в языке. К этому типу относятся anda и anga. Правда, существительные по законам этого языка не могут присоединяться к корню в качестве конечных членов сложения, и тем самым природа рассма-риваемого образования остается все же загадочной. Только подробное рассмотрение всех отдельных случаев, видимо, может в должной мере прояснить этот вопрос. Там, где слово не может путем естественной трактовки быть соотнесено ни с каким существующим корнем, трудности отпадают сами по себе, ибо в таком случае в слове и не содержится никакого корня. В других случаях можно предположить, что данный корень первоначален, а существительное образовано от него посредством суффикса а, принадлежащего к типу krit. Наконец, среди суффиксов unadi есть, как кажется, много таких, которые с большим правом следовало бы относить к суффиксам krit. На самом деле, различие между обоими типами трудно определить; в качестве такого различия, которое к тому же в конкретных случаях часто весьма смутно выражено, я мог бы привести только то, что суффиксы krit в результате наличия у них отчетливого общего значения употребимы с целыми классами слов, тогда как
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|