А.ТАРКОВСКОГО И А.МИШАРИНА

"БЕЛЫЙ ДЕНЬ"

(заседание худсовета объединения

От 27.IV.73.)

БОЯРОВА Н.В.По сценарию проделана большая работа, в результате которой "вещь в себе" приобрела более определенные, кон­кретные очертания. (...)

По сравнению с литературным режиссер­ский сценарий стал насыщенней и интересней. Стали ощутимей и его лиризм, и его безжало­стность. Фильм не обещает быть простым и легким - я имею в виду не только творческие проблемы, но также и проблемы нравствен­ные, проблемы духовного порядка, которые авторам предстоит решать (в интервью).

В режиссерском сценарии в определенной степени учтены те три основные замечания, которые были даны Госкино, а именно отно­сительно: а) Куликовской битвы; б) испанцев; в) круга вопросов и характера Ведущей.

Особенное внимание в режиссерском сцена­рии было уделено (в смысле переделки) эпи­зоду испанцев. Также были подвергнуты со­кращению и уточнению объем и характер во­просов интервью, однако очевидно, что они еще будут окончательно уточняться и класси­фицироваться, сейчас их непомерно много, иногда вопросы повторяются, порядок их рас­положения, на взгляд со стороны, кажется во многом случайным.

При общем ощущении, что из этого сцена­рия может и должна получиться очень инте­ресная работа, далеко выходящая за рамки обычной продукции, мне кажется, все же, что еще не все в сценарии найдено и сложено в не­разрушимую конструкцию. Прежде всего, по-моему, это вопрос объема сценария (и фильма). Затем, как я уже говори­ла, характер и количество вопросов. Вероят­но, режиссер и героиня будут выбирать и от­бирать; такой отбор - и качественный, и коли­чественный - одна из главных задач. Далее: мне неясны некоторые переходы, монтаж ку­сков и образов, более стройной мне показа­лась первая треть сценария; здесь и интервью более определены по характеру и точнее по месту. Затем появляется какая-то неопреде­ленность в построении, и в последней трети сценария композиция во многом еще не сло­жилась.

Много вопросов вызывает ипподром, осо­бенно диалог друзей. Не надо выводить на по­верхность мотивы вины героя. Ощущение си­лы, глубины и сложности чувств героя к мате­ри должно рождаться какими-то другими спо­собами, не только из разговоров. Трагическая неразрешимость, звучащая в этой сцене, как-то влечет к финалу. И тогда возникает ощу­щение двух финалов: 1) этого и 2) гимн мате­ри. Надо продумать прием с авторским голо­сом. Он не выдержан до конца. Да и вообще: не много ли голосов? Итак, повторяю: в даль­нейшей работе над фильмом, мне кажется, следует обратить внимание на: 1) объем вещи, 2) выбор вопросов, 3) сцепление кусков, 4) единство приема и так далее.

В целом сценарий, по моему мнению, мож­но принять и направить в Комитет.

МАЛЬЦЕВ Е.Ю. Прочитал сценарий с тем же интересом, что и литературный. Мой интерес стал больше, а не меньше, так как здесь сценарий обрел зримые контуры большой картины. Это может быть очень интересная экспериментальная кинокартина о времени, поскольку вопросы задаются не матери, а нам с вами - от внешних до очень серьезных, кото­рые заставляют нас определить наше отноше­ние к миру, к проблемам, которые волнуют мир. Через ретроспективный ход, через ин­тервью дана история жизни — не одной матери, а и возмужания, повзросления мальчика, ко­торого мучают те же вопросы, что и мать, мо­жет быть, даже в большей степени. Я верю, что дарование Андрея Тарковского поможет ему выйти с честью из тех сложных узлов, ко­торые сейчас в сценарии завязаны.

Главная сложность - два потока: а) интер­вью, б) игровая часть, которая должна органи­чески сливаться с первой, ведущей по главным своим мыслям частью, - интервью. Опасение: как это получится по-настоящему? Мне ка­жется, что женщина, отвечающая на вопросы, не должна участвовать в игровых эпизодах. В кусках интервью все должно звучать порази­тельно естественно. Его нельзя играть, надо прожить. Или тогда надо играть все от начала до конца. Чувство фальши может возникнуть при попытке слить героинь интервью и мира искусства. Неизбежно возникнет чувство фальши.

ТАРКОВСКИЙ А.А.Или не возникнет.

МАЛЬЦЕВ Е.Ю.Рядом идет другая мысль - о самих интервью. Некоторые вопросы, как уже. говорилось, повторяются - это небреж­ность. Вопросы не должны быть до такой сте­пени бездумно перемешаны. Смесь должна быть со смыслом. Вопросы должны услож­няться. И в вопросах должна быть своя драма­тургия. Где кульминация - мне неясно. В та­кой картине обязательно должен быть пик, крещендо. Должно быть свое движение. Мно­гое будет решаться стихийно, но на будущее надо сказать: какая-то композиция в вопросах должна быть обязательно. (...)

На 83 странице возникает очень серьезная тема - вины. Весь этот разговор очень важ­ный, очень дорогой для меня, очень современ­ный, повисает в воздухе, ни на что не ложится. А он должен быть обращен к нам, все раз­мышления этого порядка должны быть под­креплены, лечь на что-то конкретное. Сейчас непонятно, откуда они все возникают. Они аб­страгированы от содержания сценария, от судьбы матери. Природа этой вины мне близ­ка, но вместе с тем эти вопросы никак не ло­жатся на материал сценария (...).

ХУЦИЕВ М.М.Маленькое замечание от­носительно ипподрома. Когда берется жизнь в различных ее проявлениях, вряд ли можно го­ворить о случайности этого ряда. Ипподром -это красочно, жизнь. Второе. Само собой ра­зумеется, что съемки матери двумя способами невозможны. И то, и другое будет сниматься скрытой камерой. Это сложно будет постичь зрителю, сложить в его восприятии, но... Мои сомнения в другом. Я тоже рассматриваю эту работу — и считаю каждую нашу работу — экс­периментом. С точки зрения того, как если бы я сам снимал эту картину. У меня два вопроса:

1) поиски какой кандидатуры (кого из акте­ров) кажутся режиссеру самыми сложными?

2) сценарий написан от первого лица. Есть лиактер на роль автора?

ТАРКОВСКИЙ А.А.Сложнее и важнее всего найти двух персонажей: актрису на роль молодой матери и на роль ведущей. Я уже знаю сферу поисков (на последнюю роль): психиатр 40-41 года, соответствующего об­лика. Автора буду играть я.

ХУЦИЕВ М.М.Мне кажется, что главное -это актриса, играющая ведущую. Разговор должен быть не только естественным, но и глубочайшим и тончайшим по проникнове­нию в сущность персонажа.

Андрей Тарковский в роли Автора? Здесь у меня есть опасения: слово "Я" и слово "Ав­тор" в художественном произведении имеют определенное значение. В лирических стихах, например, "Я" имеет более широкое, глубо­кое значение, образ. За "Я" в художественном произведении стоит нечто иное, чем тот чело­век, который его написал... Мне кажется, что делать это (то есть, сниматься самому) ни в ко­ем случае нельзя. Человечество должно раз­говаривать с человечеством, а не... Иначе картина очень сильно пострадает. Найдутся, конечно, люди, которые будут горячо поддер­живать эту идею. Но автор художественного произведения, повторяю, есть нечто большее, чем конкретный автор. (...)

Мне не очень понятно присутствие Вьетна­ма, Камбоджи (может быть, это потому, что еще не сделано, нет в них органичности), они появляются сегодня в очень многих картинах.

Меня смущает не столько сложность конст­рукции, а то, что от столкновения личного ря­да эпизодов с интервью, образуется взрыв. Тут контраст, но они такие разные по масшта­бу, хотя и интересные, что я себе не представ­ляю, во что это выльется. У меня кое-где воз­никало ощущение манерности, опасности ма­нерности.

ШВЕЙЦЕР М.А.Я помню литературный вариант, который производил на меня сильное впечатление. По режиссерскому варианту видно, что это сильно выросло, но мысль моя пошла по такому руслу: это первая попытка в нашем современном искусстве создать жанр некой исповеди, в частности, исповеди худож­ника - разговор о себе, обо всем пережитом и рассказанном широкому зрителю. Мне очень хочется, чтобы этот жанр состоялся, так как он кажется мне наиболее плодотворным, со­стоятельным. Ни в чем другом так люди не ну­ждаются, как в исповеди, - как и те, кто испо­ведуется, так и те, к кому обращена исповедь. По идее, все искусство должно состоять из та­ких исповедей - всех людей. Но это дело под­разумевает ту тайну исповеди, но по необходи­мости раскрываемую другим.

Я согласен с Хуциевым, что художник дол­жен выступать здесь "завесью скрытый"(Блок); совмещение автора и героя будет вре­дить глубине разговора, зритель будет развле­каться этим обстоятельством.

В литературном сценарии сцена с конту­женным была очень сильной, сейчас смысл эпизода стал во многом другим, силу и мощь он потерял. Какие-то вещи стали более при­глаженными, а это идет в противоречие с же­ланием высказаться на всю катушку.

Значение исповеди будет измеряться мас­штабом разговора, сочетанием индивидуаль­ности с наиболее выраженной общностью его судьбы с другими людьми, это должно быть всем понятно. Так никто не мучился, как он, но это должно быть всем понятно. И в этом сила жанра и залог успеха фильма. Правиль­но, что разрыв, судьба семейственная непо­вторима и эмоции навзрыд в каждом из зрите­лей. В этом сценарии должны быть ясные, ка­ждому понятные и доходчивые вещи. Там, где я перестаю сопереживать, там исповедь пере­стает быть исповедью, а становится холодно­ватым рассказом. Мне кажется, что длинно­ват взят отрывок из Леонардо да Винчи.

Этюд-история с сережками — в детстве и в войну. Надо найти нечто такое, чтобы это ста­новилось всеобщим. Чтобы чувство оскорбле­ния, боли переносилось на других людей с этой конкретной женщины. Вот эти вещи нужно поискать — сочетание всеобщности и индивидуальности в выбранном слое жизни, их слияние. Это очень интересная вещь, важ­но, чтобы она состоялась - в крупном, серьез­ном, честном виде без малейшего самолюбия. (...)

НАУМОВ В.Н.Дважды прочел сценарий, он вызвал много размышлений, соображений. Это очень интересно, как все, что делает Анд­рей Арсеньевич, - важно и интересно. Есть два вопроса, которых уже касались, но кото­рые, по-моему, очень важны. 1) относительно автора, 2) как будут снимать мать. Мне кажет­ся совершенно невозможным твое участие в качестве исполнителя главной роли. Кроме того, что говорил Хуциев, это просто не­скромно, какое-то отсутствие такта. Михаил Абрамович Швейцер прав по поводу исповеди, но когда мы так широко и глобально ставим вопрос, получаем неловкую формулу: с одной стороны, человечество, с другой — художник в своем реальном обличий. Это для меня совер­шенно очевидно.

Второй вопрос связан с матерью. Абсолют­но невозможно снимать ее скрытой камерой, чтобы она не знала. А если она будет знать, тогда разрушается сам прием, это и эстетиче­ские, и этические вопросы. Мне было неловко в отдельных местах интервью (например, на­путствие молодому поколению и тому подоб­ное). Есть прекрасный кусок - мальчик и бес­смертная мать. Но если вы в своих собствен­ных ипостасях разыграете эту сцену, то полу­чится совершенно другой эффект.

Мне думается, сила картины, ее личностность придет с отделением конкретных лиц, с безымянностью. Это огромная проблема, от которой все зависит. Иначе - отрывки не сов­сем точно сведенных твоих автобиографиче­ских воспоминаний. По существу самого сценария. Не очень точно завязалась конструкция — не сюжетная (его нет), а смысловая. Тут есть некоторые диспропорции, отдельные части не связались. У меня есть недоумение по поводу Куликов­ской битвы - не вижу внутренней, глубинной связи со всем клубком, который катится. Точ­но так же и Рим - вещь случайная. У тебя нет ничего случайного - где-то есть причинная связь. Но надо эти внутренние жилы обна­жить, которые вяжут материал. (...)

Что касается игровых эпизодов, есть из­вестный перебор, есть жесткая, нарочито ожесточенная, но сентиментальность - сереж­ки, цветы. Вспомните Витторио де Сика, "По­хитители велосипедов". Это может быть очень сильно сделано. Этот кусок (сережки) меня очень сильно тронул, но он требует про­цесса, а ты просто бегло сообщаешь, а в дру­гих вещах столько разводится философии. Живые куски лучше философии. Я бы реко­мендовал перенести философию вещи больше в пластический ряд, чем в текстовой. Часто они по словам вроде значительны, а по смыс­лу лишены особенной глубины (вина сына). Оригинально, но неубедительно в смысле эмоциональном. Я бы рекомендовал уводить, разматывать клубок пластическими средства­ми, а не разговорами. (...) И вместе с тем для меня эта вещь, если Андрей найдет в себе си­лы справиться с манящей модой, грозит вы­расти в очень интересную, серьезную, фило­софскую картину.

ХУЦИЕВ М.М.Еще об одном хочу сказать. Надо выйти за рамки обсуждения. Так как ты мне дорог, Андрей, то прими предупреждение против твоего участия. Если ты будешь гово­рить от себя, ты не сможешь сказать всего. Это происходило со всеми. Я косноязычен... Мне за многое стыдно в жизни, но лично нель­зя участвовать. У Маяковского — трибуна, там открытый бой.

ТАРКОВСКИЙ А.А.Я ничего не понял из сегодняшнего разговора, кроме того, что самое дорогое мне в этой работе, не понято никем. Мне очень не понравилось выступление Нау­мова, его реплика в адрес Куликовской битвы. В литературном сценарии она была в том же виде, но ты ничего об этом тогда не сказал. (...)

НАУМОВ В.Н.Я не против этого эпизода, я за его закономерную связь со всем сценари­ем. Когда среди современной хроники, снятой скрытой камерой, появляется декоративный эпизод Куликовской битвы, — то хочу, чтобы он был обоснован не словесно, а по смыслу.

ТАРКОВСКИЙ А.А.Попытаюсь сформу­лировать свое отношение к тому, что было сказано, хотя я думал, что речь будет идти и о производственных вопросах. У меня у самого Ощущение, что режиссерский сценарий не лучше литературного. Режиссерский сцена­рий в отличие от литературного не может претендовать на звание художественного про­изведения в силу своего расчленения, разъятия частей. Вот в чем проблема: я не могу изо­бразить в последовательных кадрах - я запу­таюсь, - как будут совмещаться куски, связан­ные друг с другом; все зависит от того, как бу­дут выглядеть куски интервью. Я не могу ос­тавить два вопроса (соответствующие 120 ме­трам в сценарии), они могут быть совсем ины­ми потом, важно создать ощущение широты охвата. Главный вопрос — вопрос отбора в монтаже каких-то маленьких кусочков. Не будет формулировки: "мать напутствует, завещает", а будет живой разговор; трибуны не будет, и все это будет восприниматься иначе.

Чередование материала игрового с матери­алом интервью сейчас чисто условно. Что сейчас может держать? Держаться все будет на том, что возникнет в результате интервью. Есть вопросы конструкции, логики, красоты картины, которые в этих местах сейчас нель­зя оправдать.

2) Самое главное для меня - вопрос веду­щей. Это будет диалог двух женщин, двух по­колений. Не вопросы и ответы, а живое об­щение.

3) По поводу экспериментального филь­ма. Люди, занимающиеся искусством, лише­ны права на эксперимент (производство! деньги!). Эксперимент за чей-то счет невоз­можен. И по другим соображениям - я редко работаю. Короче: эксперимента быть не мо­жет. Я должен рассчитывать на успех. Есть вещи, которые я сейчас не могу объяснить, но они мне ясны, у меня есть какая-то внутрен­няя убежденность, что то, что я делаю, не мо­жет не получиться.

Не совсем понимаю, когда Хуциев сказал о возможной манерности звучания столкнове­ния интервью и игровых сцен. Это может так показаться. Прием интервью нельзя доводить до конца; верно, он обрывается где-то на по­ловине сценария.

Позиции по поводу соединения двух плос­костей: нам хотелось, чтобы игровые куски выглядели в фильме в форме жестокой ре­альности наших воспоминаний. Не жестокая реальность, а наше к ним отношение, автор­ское и взрослое. Огромное значение будет иметь колорит, ритм, то есть, способ переда­чи воспоминаний. Ретроспекция - очень фор­мальный прием, очень часто употребляется, кинематографический штамп. Все игровые куски очень специфичны, их трудно ломать под желание сделать все остроправдивым. У меня больше сомнений, чем у вас всех. По поводу ипподрома: сомнения вызывает не сам прием, а в нем самом - мне хочется в нем са­мом выразить эмоциональный лик современ­ной жизни. У нас будет совершенно новый эпизод - он будет шире и внятнее. Мы хотим сделать эпизод, связанный с другим, - вечер, ночь накануне ноябрьских праздников, репе­тиция военного парада. Эпизод будет проис­ходить на одной улице, где проходит техника, толпы народа, — и здесь связать все мысли в один узел. Этот эпизод должен быть (эмоцио­нально) построен по принципу накопления эмоционального материала. Ипподром в этом отношении отработан, чересчур социален и т.п. Но этот вопрос не решен пока. Кстати, это будет дешевле. Этот и эпизод, связанный с гулом жизни и с людьми, обобщенными и разобщенными этим гулом жизни, хочется сделать на другом материале.

4) Мальцев прав относительно вопроса о разрыве - он получит решение, если получит­ся беседа.

И последнее. Вопрос о долге художника. Это простой и сложный вопрос одновремен­но. Для меня он элементарен. Но позиция у меня есть: то, что говорил Швейцер — о роли автора в этом фильме - .. .и большая эстети­ческая теоретическая проблема. Я считаю, что проблема отношения автора и массы, пуб­лики - она существует и очень важна, как бы мы ни открещивались от нее. Чернь для Пуш­кина — во многом стимул для того, чтобы взять перо в руки. Возникает проблема ти­пичности, что же это за характер, тип, кото­рый может взволновать зрителя? Что такое типичность? На мой взгляд, типичное лежит в сфере личного, индивидуального, неповтори­мого. Более всего здесь я способен вызвать зрителя к сопереживанию. И именно с этих позиций был задуман сценарий.

Мне надоели экранизации, рассказываю­щие какие-то сказочки, и, по существу, моя душа, совесть остается холодной. Весь вопрос заключается здесь в том, как хорошо это я сделал. Я хочу относиться к этому как к по­ступку. Я задумал кинокартину, в которой бы мог ответить за свои поступки...

Самое главное - мы должны брать на себя эту ответственность не на словах, а на деле. Мы не бездарны, а заблудились на пути к сво­ей профессии. Личный опыт... Что касается моего личного участия в кинокартине... для меня значение имеет процесс... Вопрос о вку­се и праве автора говорить тем языком, кото­рым он говорит. Сложно объяснить, как это будет сделано. А у вас есть ко всей этой затее какое-то скептическое отношение. И не толь­ко скептическое...

АЛОВ А.А..разговор был сложным, вос­приятие его Андреем было не совсем таким, как это следовало бы. Все выступления были предельно деликатны, осторожны при выска­зывании своих сомнений. Андрей несправед­лив в своем всплеске. Мы все относимся к этому сценарию так, что он смог возродиться как птица Феникс из пепла... Слово экспери­мент или другое — это необычный, своеобраз­ный сценарий, несущий на себе печать автор­ской индивидуальности. Вы сами не скрывае­те, что вы многого еще не знаете. Поэтому сомнения возможны и у нас. (...) Ваша пози­ция не подвергается сомнению. Вопрос в том, каким способом это выражать. Это очень спокойно, и просто, и хорошо выражено в ки­нокартине "Андрей Рублев". А это картина более усложненная, и поэтому авторское вы­ражение необязательно требует присутствия своего "я". Вы имеете право нести миру ком­плекс своих размышлений, но как? Каким об­разом? У меня тоже здесь есть свои сомнения. По литературному сценарию вы говорили о Мадонне с младенцем, речь шла о чрезвычай­но оптимистическом произведении, о бес­смертии. Сейчас же акцент вещи переносится на другой круг размышлений.

Что касается исполнителей — и автора, и матери - очень прошу вас вместе с нами тща­тельно посмотреть все пробы. Давайте вместе посмотрим, каков вы будете на экране. Я не знаю, как будет выглядеть на экране мама, — часто взятый с улицы человек выглядит на экране как величайший актер, но бывает, что прекрасно мыслящий человек выглядит на экране ужасающе. Поскольку наши главные сомнения были в этой части, то мы просим вас над этим подумать. (...)

Похоже, что у Тарковского осложняются отношения не только с кинематографиче­ским начальством, но и с коллегами. Все ча­ще в них проскальзывает искра конфликтности. Мечется, непоследователен и сам Тарковский. Однако отдадим должное его коллегам по объединению: они берут на себя ответственность за "кота в мешке" и бьют челом перед Госкино, ходатайствуя о запуске в производство более чем рискован­ного проекта. В Госкино Тарковскому тоже идут навстречу. Судя по официальному за­ключению, его обитателей пока в первую очередь беспокоит разрастание объема фильма и прочие несуразности производст­венного характера.

1.VI.73.

Заместителю генерального директора ки­ностудии "Мосфильм" тов. Иванову Н.А.

Главному редактору тов. Беляеву B.C.

В Госкино СССР рассмотрен режиссерский сценарий А.Тарковского "Белый день". В ре­зультате серьезной и последовательной раз­работки литературного сценария автор точ­нее и рельефнее выявил свой творческий за-мысел. О будущем фильме "Белый, белый день" теперь можно судить более определен­но.

В режиссерском сценарии А.Тарковского обнаруживаются как несомненные достоин­ства, так и очевидные недостатки замысла. План отличается масштабностью и ориги­нальностью творческого мышления. Вместе с тем режиссер, увлекаясь повествованием, форсируя размах действия, намного превыша­ет будущие границы односерийного фильма.

Учитывая включение документального ма­териала, невозможность точно определить ме­траж интервью в связи со сложностью предла­гаемых вопросов, нам кажется, что фильм по­лучает ненужную тенденцию к превращению в две серии. В режиссерском сценарии сущест­вует эпизод "Куликовская битва". С нашей точки зрения, художественное решение этого эпизода не оправдывает предлагаемые затра­ты с участием 5000 человек и 500 лошадей. Картина поля боя после сражения с предшест­вующим комментарием из трактата Леонардо да Винчи передает скорее физический резуль­тат битвы, слабо отражает героический ас­пект события. Этот эпизод мало оправдан по содержанию фильма, будет трудно включать­ся в общую стилистику произведения.

В режиссерском сценарии появился эпизод поездки матери в Рим. Кроме нескольких во­просов интервью, нет никаких других обосно­ваний для включения такого эпизода. (...)

Нам кажется, что в эпизоде "Испанцы" ав­тор удачно развернул вторую часть с приез­дом испанских детей, однако первая часть эпизода со взрослыми испанцами все еще тре­бует более экономного решения. Главная за­дача режиссера - найти способ решительного сокращения объема фильма.

Обращает на себя внимание также превы­шение установленных нормативов по количе­ству объектов (в том числе малометражных) и декораций.

Принимая во внимание необходимость про­фессионального производственного решения постановки фильма "Белый, белый день", просим руководство киностудии "Мосфильм" проследить за реализацией съемочной груп­пой высказанных рекомендаций.

Начальник Главного управления кинопро­изводства Г.Шолохов.

Зам. Главного редактора Главной сценар­ной редакционной коллегии Э.Барабаш.

9 июля 1973 года Ф.Т.Ермаш разрешает "Мосфильму" приступить к производству фильма. 18 июля Тарковский уже показыва­ет худсовету актерские пробы. Протокол обсуждения написан от руки, местами не со­всем разборчив, но тем не менее документ любопытен.

ТАРКОВСКИЙ.Мы хотим утвердить: 1) актрису на главную роль. 2) мальчика на 12 лет. Представлены следующие актрисы: Те­рехова, Чурсина, Влади, Малеванная.

Терехова - острая в рисунке, в беседе с Со­лоницыным. Чурсина — нераскрытая актриса, но внутренне очень приближена к роли, хотя внешне спокойнее Тереховой. Влади — женст­венна, мягка, с российской внешностью. Сни­мать же надо, мне кажется, Терехову.

АЛОВ.Они все очень хороши, разные, и каждая из них может играть интересно. Чур­сина — в ней много душевных переливов, жен­ственности. В ней есть еще качество редкое -характер, она сильная женщина. В этом ку­сочке она очень богата, сильна, ушла поза, которая присутствовала в ранних картинах. А Марина больше поведет на мягкость, на ли­ричность. Все они хороши.

СКУЙБИНА.У меня большая определен­ность - Терехова.

ТАРКОВСКИЙ.У нас так строится роль, что внешний характер должен сложиться не из аргументированного характера. Начало — лирически-печальный эпизод, когда сгорает сарай, не приезжает отец, и она остается на всю жизнь одна. Чурсиной будет очень трудно сделать то, что органично в Тереховой, кото­рая очень человечна, в ней много негативно­го. Терехова ближе к нам, а в фотопробе Чур­сина интереснее.

АЛОВ.В Чурсиной много значительного. Как в экземпляре есть исключительность.

НАУМОВ.Я подхожу по совершенно дру­гим признакам, но тоже хочу отдать преиму­щество Чурсиной. В Тереховой была суетли­вость чувства, хотя и делала все доподлинно. В Чурсиной же я видел много внутренней жизни.

ТАРКОВСКИЙ.Не очень пристально, но я немного работал с Чурсиной. А с Тереховой даже не разговаривал. Может быть, потому у нее нет результата, а у Чурсиной уже готовый результат. Но это не так интересно, как в Те­реховой.

НАУМОВ.Одно и то же состояние они вы­ражают по-разному. Это психофизические анализы. Индивидуально — мне больше нра­вится Чурсина. Надо режиссеру очень поду­мать, кого предпочесть.

ГУРЕВИЧ.Вы, Андрей Арсеньевич, всех как бы склоняете к Тереховой. Актриса тогда должна играть только эту роль, а она парал­лельно должна сниматься у Митты. Она должна жить только этой ролью... Чурсина у вас неузнаваема. Нет той Чурсиной, которая была ранее. Может быть, большую и развер­нутую пробу делать, но, не навязывая свою точку зрения, вы должны поразмыслить.

ЛАЗАРЕВ.Сыграют обе. И какую Андрей ни возьмет, они сделают то, что он хочет. Я склонен более к Тереховой. Если ему нужно, чтобы мать была "на ходу коня остановит", — то это Чурсина.

АЛОВ.А если "в горящую избу войдет" -то Терехова. А если брать по принципу "есть женщины в русских селеньях" — то Влади.

ТАРКОВСКИЙ.Чурсина занята на "Лен-фильме" по озвучанию двух серий. Дайте мне право самому решать.

Худсовет принимает решение - выбор ак­трисы предоставить режиссеру. В августе 73-го группа отправилась в экспедицию. На­чались съемки.

Август и осенние месяцы 1973 года для Андрея Тарковского - самая жаркая, самая напряженная и, на­верное, самая счастливая пора. Хож­дение по кабинетам начальников, то­мительное ожидание резолюций и то­му подобная дребедень позади. Тар­ковский, наконец, занят главным своим делом - он снимает. Но незадолго до Но­вого года, 14 декабря 73-го, для него на­ступает суровый и непредсказуемый экза­мен. Он должен показать отснятый мате­риал (а снята была ровно половина филь­ма) руководству и худсовету объединения студии.

Судя по сохранившейся стенограмме, первый просмотр материала и его обсуж­дение прошли вполне благополучно, в бо­лее чем доброжелательной атмосфере. Тарковского в основном все хвалят. Да и сам он отмечает в своем дневнике: "С кар­тиной все как-то непонятно. Все хвалят материал. Ольга Суркова потрясена и го­ворит, что я превзошел сам себя. Саша Гордон посмотрел некоторые фрагменты и тоже смущенно что-то лепетал. По лицу его я действительно заметил, что он взволнован. Алов и Наумов даже просле­зились при показе материала..."

Без внесения каких-либо серьезных корректив Тарковскому дозволяется сни­мать дальше. Но, как и предполагалось с самого начала, русло будущего фильма по ходу работы все заметнее отклоняется от начальных берегов.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: