Но я бы хотел быть Божиим другом

Итак, кем вы себя считаете: рабом или другом?

- Я нечто большее, - отвечаете вы, - я - сын Божий.

- Но почему быть сыном - лучше?

- Да потому что у детей есть права, и я высоко ценю, что Иисус даровал мне их столь дорогой ценой.

Однажды мне довелось услышать такую проповедь: "Когда я окажусь на небе, и встречусь там с Богом, если Он захочет узнать, почему я здесь, то просто покажу Ему свои права, - говорил человек, стоявший за кафедрой. - Богу не обязательно любить меня. Все, что Ему надо сделать, это убедиться, что я имею право быть здесь".

Мне кажется, что так говорит только раб, и звучит это не очень дружественно. Я знаю многих сыновей, которых нельзя назвать друзьями своих отцов. Авессолом был сыном Давида, но он же был его злейшим врагом своего отца.³

Что до меня, то я предпочел бы быть другом Бога, а не лишь только Его сыном, но, к счастью, нам не надо выбирать: мы можем быть и слугой, и сыном, и другом.

Быть рабом Божиим - большая честь, особенно рабом верным.

Неоценимое преимущество зваться Божиим сыном.

Но больше всего я хотел бы быть Его другом. Другом, который доверяет и которому доверяют.

ДОВЕРЯЯ ДРУГУ

Если Бог хочет, чтобы мы были Его друзьями, почему и Писаниях Он так часто суров и беспощаден? Или Библия не учит, что, желая иметь друзей, надо самому быть другом? Похоже, что именно об этом и сказано в Книге Притчей (18:24), и особенно отчетливо это звучит в Переводе короля Иакова, вышедшем в 1611-м году.

"Кто хочет иметь друзей, тот и сам должен быть настроен дружески; и бывает друг, более привязанный, нежели брат".

Большинство, вероятно, на своем опыте убедилось в истинности первой части стиха. Если мы сами не очень хорошие друзья, вряд ли нам стоит рассчитывать на них. Однако раньше считалось, что здесь сокрыт иной смысл, и многие переводчики предлагали свои варианты перевода.

Преданнее брата

Похоже, насчет второй строки никто не спорит: настоящий друг бывает ближе брата. Речь идет о том, что есть "друзья", которым нельзя доверять, и поэтому многие переводчики здесь единодушны.

"Есть друзья, которые хотят казаться друзьями, но есть друг, который ближе брата" (Пересмотренный нормативный перевод, 1952 г.).

"Некоторые друзья лишь играют в дружбу, но настоящий друг ближе самого близкого родственника" (Новый нормативный перевод, 1989 г.).

"Иная дружба недолговечна, но есть друзья преданнее братьев" (Библия Благовестим, 1976 г.).

Быть может, называя учеников друзьями. Иисус просто "играл" в дружбу или всего лишь хотел "казаться" настоящим другом? Если мы не доверяем друг другу и не стремимся, чтобы нам доверяли, дружественные узы будут недолговечными. Но можем ли мы доверять Сыну Божию как "другу, который ближе брата"? Как понять те "ужасные рассказы", которые так страшили шотландского могильщика, ту "жестокость Писаний", о которой набожная учительница закона Божьего избегала говорить со своими молодыми учениками? Быть может, эти отрывки свидетельствуют о грозном Отце, а не о Его кротком Сыне?

Похож ли Отец на Иисуса?

Филипп был одним из тех, кто удостоился слышать слова Учителя, призывавшего к дружбе и пониманию. Его, вероятно, тоже смутило явное различие между добрым Иисусом и тем образом Отца, который он вынес из Ветхого Завета. "Господи, - сказал он, - покажи нам Отца, и довольно для нас". (Иоан. 14:8) "Сколько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп?" - ответил Иисус.

- Мы спрашиваем не о Тебе, - настаивал Филипп. - Мы знаем и любим Тебя, Господи. И даже, поклоняясь Тебе как Сыну Божию, мы не боимся быть рядом с Тобой в этой горнице. Мы спрашиваем об Отце. Мы хотим знать о Боге, грозно говорившем с Синая, наславшем потоп на весь мир (Быт. 6-8), разрушившем Содом и Гоморру (Быт. 18:16-19:29); о Боге, Который испепелил Надава и Авиуда (Лев. 10:1-11), Который разверз землю, дабы она поглотила мятежного Корея, Дафана и Авирона (Числ. 16), Который повелел побить камнями Ахана и его близких (Иис. Н. 7) и послал огонь с небес на гору Кармил. (3 Цар. 18)

- Иисус, скажи нам, похож ли Отец на Тебя? - снова спрашивает Филипп.

- Но если ты действительно знаешь Меня, ты должен знать и Отца, - ответил Господь. - Видевший Меня видел Отца; как же ты говоришь: "Покажи нам Отца?" Разве ты не веришь, что Я в Отце и Отец во Мне? И если веришь Мне, то можешь верить и Тому, Кто послал Меня". "А что касается тех печальных историй, в которых говорится о наказании и смерти, - мог бы продолжить Иисус, - то не надо по ним судить, что Отец не столь добр и близок вам, как Я. Ведь это Я вел Израиль через пустыню. Я повелел побить Ахана камнями!"

Это хорошо понимал Павел, обратившийся к известному библейскому образу камня. "И все пили одно и то же духовное питие, - пишет он, - ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос". (1 Кор. 10:4)

Если бы Филипп продолжал расспрашивать, ученики могли бы услышать бесценные слова, достойные Евангелия. Можно было бы, например, спросить: "Почему Ты повелел побить камнями Ахана и всю его семью, но не дал этого сделать с женщиной, взятой в прелюбодеянии? Почему Ты был столь грозен на Синае, а теперь говоришь с нами столь кротко?"

Однако, вместо этого они искали лучшее место за столом и хотели знать, какую роль будут играть в будущем царстве. Поэтому теперь наш черед задавать вопросы: Иисус видит в нас друзей и хочет, чтобы мы понимали Его.

Глас с Синая

А теперь представьте, что вы стоите у горы Синай в тот великий и страшный день, когда Господь сошел на нее, чтобы говорить с детьми Израиля. Вся гора сотрясалась от Божия присутствия. Слышался грохот грома, сверкали молнии, поднимался огонь и дым, звучала труба.

И сказал Господь Моисею: "Проведи для народа черту со всех сторон и скажи: берегитесь восходить на гору и прикасаться к подошве ее; всякий, кто прикоснется к горе, предан будет смерти. Рука да не прикоснется к нему, а пусть побьют его камнями или застрелят стрелою; скот ли то или человек, да не останется в живых". (Исх. 19:10-25)

Народ устрашился. "И, увидев то, народ отступил и стал вдали. И сказали Моисею: говори ты с нами, и мы будем слушать, но чтобы не говорил с нами Бог, дабы нам не умереть". (Исх. 20:18,19)

Однако Моисей ободрил их, ибо знал Бога и был Его другом. Он всегда приближался к Нему с глубочайшим почтением и благоговением, но не боялся Его. В такое время народ обычно стоял у шатров и смотрел, как Моисей входит в скинию для встречи с Господом. И Господь говорил с ним "лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим". (Исх. 33:11)

Вспомните, как бесстрашно, хотя и почтительно ответил Моисей, когда Господь решил оставить Израиль и произвести народ "многочисленно и сильнее" прежнего. (Числ. 14:11-19)

На всем пути из Египта к Синаю, несмотря на то, что Господь чудесным образом спас Свой народ среди вод Чермного моря и щедро насытил его пищей и напоил водой, израильтяне вели себя весьма непочтительно и постоянно стонали и жаловались. Как привлечь внимание таких людей и как удержать его, чтобы явить более полную истину о Себе Самом?

Может быть, надо быть мягким и говорить с ними "тихим, кротким голосом", как Он сделал это много лет спустя, обращаясь к пророку Илие? (3 Цар. 19:12)

Или, быть может, надо сесть и рыдать над Израилем, как это будет через много веков, когда Он, уже на другой горе, станет оплакивать Свой народ в Иерусалиме? (Лук. 19:41-44; 13:34; Мат. 23:37)

Нет, только грозно явив Свое величие и силу, Он мог вселить благоговение в эту неугомонную, затерявшуюся в пустыне толпу. Однако во всем этом был немалый риск, ибо в Нем могли увидеть грозное божество, которое вряд ли можно любить и считать другом.

Итак, или рисковать, или потерять Свой народ. Не имея почтения, эти люди не стали бы слушать Бога и всерьез воспринимать Его наставлении. Вот почему другая библейская пословица гласит: "Начало мудрости - страх Господень". (Прит. 9:10)

И тогда, не желая потерять своих детей, Бог пошел на то, что какое-то время Его будут бояться и, быть может, даже возненавидят.

А ты сделал бы так?

Родители и учителя хорошо понимают этот риск. Представьте, что вы учитель младших классов, весьма степенный и достойный человек. За все годы преподавания вы ни разу не повысили голос на своих юных учеников. И вот, столкнувшись с вами в дверях, директор второпях сообщает, что здание школы охвачено огнем и вам надо как можно скорее вывести детей из класса. Вы возвращаетесь и спокойно объявляете, что в школе пожар. Однако, вас никто не слышит и не видит: в классе перемена, кругом шум, гам и веселье. Готовы ли вы ради спасения всей этой ватаги закричать во весь голос? Ради острой необходимости привлечь их внимание, готовы ли вы взобраться на стол и, с хватив мокрую тряпку, швырнуть ее в класс? Быть может это необычайное зрелище поразит их: как же, их добрый учитель наконец-то разозлился, кричит, машет руками, - такого ни разу не было! Они в изумлении разбегутся по местам и, быть может, замрут от страха.

- А теперь, дети, - начнете вы, - не бегите домой и не рассказывайте родителям, что я зол на вас. Я просто хотел привлечь ваше внимание. В школе пожар, а я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас пострадал. Поэтому быстренько становитесь друг за другом и марш на выход!

Риск назидания

Когда мы любим больше? Когда боимся повысить голос, чтобы не напугать детей? Или когда ради их спасения готовы принять раздражение и непонимание?

Каждый раз, когда Бог наставляет Свой народ, являя ему Свое грозное величие и силу, Он идет на подобный риск. "Ибо Господь, кого любит, того наказывает". (Евр. 12:6)

Слово "наказывает" здесь очень уместно. Речь идет о воспитании, исправлении, назидании (все это, конечно, допускает и весьма суровое наказание, однако всегда с целью духовного наставления).

Смысл такого наказания хорошо выражен в другой притче Соломона:

"Наказания Господня, сын мой, не отвергай, и не тяготись обличением Его;

Ибо кого любит Господь, того наказывает, и благоволит к тому, как отец к сыну своему". (Прит. 3:11,12)

Цитируя это место в своем Послании к евреям, апостол Павел призывает усматривать в наказании обнадеживающий признак. "Если вы терпите наказание, - говорит он, - то Бог поступает с вами как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец? Если же остаетесь без наказания, которое всем обще, то вы - незаконные дети, а не сыны. Притом, если мы, будучи наказываемы плотскими родителями нашими, боялись их, то не гораздо ли более должны покориться Отцу духов, чтобы жить? Те наказывали нас по своему произволу для немногих дней, а Сей - для пользы, чтобы нам иметь участие в святости Его. Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью, но после наученным через него доставляет мирный плод праведности". (Евр. 12:7-11)

Урок у подножья лестницы

Теперь я понимаю, что всякий раз, когда моя добрая мать решала, что я заслужил весьма серьезного нравоучения, она сознательно шла на то, что ее не поймут. Мы жили в Англии, и обычно наказание совершалось в холле нашего двухэтажного дома. У одной стены стояла мебель с зеркалом, столиком для шляп и зонтов и выдвижным ящиком для перчаток. Там же лежали два кожаных ремня... Я никогда не мог понять, почему их два, но до сих пор слышу, как мать с грохотом открывает этот ящик и со зловещим шумом вытаскивает их оттуда. Усевшись на ступеньку и заставив провинившегося принять соответствующее положение, мать под ритмические взмахи ремня разъясняет ему все серьезность и природу его проступка. И чем серьезнее преступление, тем дольше она говорит о нем!

Не могу припомнить, чтобы хоть раз, переживая эти досадные минуты, я подумал: "Как добра моя мать, как она любит меня, воспитывая таким образом! С какой милосердной готовностью она идет на риск, не боясь, что я не пойму ее и, быть может, даже возненавижу, повинуясь только из страха!"

Я был далек от таких рассуждений и переживал совсем иные чувства.

Когда же все заканчивалось, я, сидя на той же лестнице, размышлял над случившимся. Прежде чем бежать на улицу, мне надо было отыскать свою мать и, обнимая и целуя ее, заверить, что отныне дела пойдут лучше.

Иногда приходило запоздалое раскаяние. Помню, как я взбирался по лестнице и через витражи нашего дома глядел на цветы вокруг лужайки. Однако я не мог долго сердиться и бояться, да и мать никогда не выходила из себя. Мы знали, что ради нас она готова на все и до бесконечности согласна выслушивать наши разговоры. Она очень гордилась нашими успехами и с пониманием относилась к неудачам.

Недавно я навестил это место. Витражи все те же, однако мне показалось, что лестница стала немного ниже. Странное дело: я как-то не смог вспомнить ту далекую боль и смущение, но стоило мне подумать о матери, которой давно уже нет, и я тут же ощутил какую-то особенную теплоту - и совсем не там, где я обычно ощущал ее, когда ремень летал надо мною!

Надеюсь, что я никогда не забуду эти уроков. Мать помогла нам постичь важную истину о Боге. И ничего, что мы не сразу это поняли.

Она была готова подождать. Однако, если бы мы росли, со страхом с ненавистью вспоминая о тех минутах, это разбило бы ее сердце. Но она слишком любила нас и потому не боялась рисковать.

Тихий, кроткий голос

Писание свидетельствует, что Бог, бесконечно любя Свой народ, готов пойти на такой же риск. Если мы упрямы и своевольны, Он в конце концов позволит нам идти своей дорогой, однако, сделает это не сразу. Сначала Он убеждает, предостерегает, наказывает. Он был бы рад говорить с нами спокойно, как с Илией, но если мы не слышим Его тихого, кроткого голоса, Он взывает к нам из бури, огня и землетрясения. (3 Цар. 19:9-13)

Иногда в самые критические минуты Он вынужден прибегать к крайним мерам, дабы привлечь наше внимание и вызвать уважение. В таких случаях наше почтение - почти всегда следствие страха, однако через это Бог получает еще одну возможность обратиться к нам еще раз предостеречь нас (пока мы окончательно не отвернулись от Него), заново вселить веру и показать, что в действительности нет причин бояться.

Во всем этом Он "ближе самого близкого родственника". (Прит. 18:24) Желая найти в нас друзей, Он Сам готов быть другом и потому остается верен даже тогда, когда мы почти не помним о Нем. Даже врагов Он терпеливо пытается обратить в верных и понимающих друзей.

Покоренный Савл

Он терпеливо сносил Своего врага Савла и обратил его в Павла, великого апостола веры и любви. До своей встречи с Иисусом на пути в Дамаск, Савл ревностно гнал все, что считал опасным лжеучением. Он пришел бы в ярость, если бы тогда что-нибудь осмелился предположить, что именно он-то и есть настоящий враг Бога. Он верил, что имеет полное право считать себя самым ревностным, самым преданным защитником истины и рабом Бога.

Однако на самом деле он поклонялся суровому божеству, привыкшему использовать силу для достижения своих целей. Именем этого бога Савл пытался заставить первохристиан отречься от своей "ереси" и вернуться к истине. Когда же они отказывались, он был готов заключить их под стражу и даже убить, - ведь, по его мнению, так сделал бы и его Бог.

Вот почему он был там, где побили камнями Стефана. Он не участвовал в казни, но "одобрил убиение его". (Деян. 8:1)

Он хорошо помнил, что было на Синае: ведь разве тогда справедливый и святой Бог не повелел бы побить камнями или пронзить стрелою всей непослушных?

"Господи, прости Савла"

Но как быть с Савлом? Как сделать его своим другом? Господь решил встретить его на пути в Дамаск. Память о казни не давала Савлу покоя. Было ясно, что Стефан очень хорошо знал Писание, а Савл не мог не признать авторитета божественной истины.

Но, наверное, больше всего его смущало предсмертное моление Стефана: "Господи! Не вмени им греха сего". (Деян. 7:60) Ходили слухи, что и "еретик" Иисус сказал на кресте то же самое. "Отче! Прости им, ибо не знают, что делают", - сказал Он. (Лук. 23:34) Если эти двое на самом деле нечестивые еретики, то как они могли вынести такую муку, не утратив богоподобного милосердия?

И как быть с рассказами о Божием гневе и возмездии, о справедливом истреблении греха и грешников? Разве не церковные иерархи, разве не мудрецы поручили ему это неприятное, но святое дело?

Так размышлял Савл на пути в Дамаск, "дыша угрозами и убийством на учеников Господа". (Деян. 9:1)

А теперь спросим, был бы толк, если бы Бог, слегка хлопнув его по плечу, произнес: "Савл, обожди минутку, дай мне сказать пару слов"? Тот даже не почувствовал бы Его прикосновения! Он просто не расслышал бы этот тихий, кроткий голос, и потому, чтобы привлечь внимание Савла, ему необходимо было пережить потрясение.

Вот почему, осияв его ярким светом, Бог поверг Савла на дорогу и, стремясь всецело завладеть им, на время ослепил его.

Бессильно распростершись на дороге, Савл, вероятно, с изумлением узнал, что нападавший - тот самый тихий и кроткий "Еретик", которого он когда-то презрел за его слабость. Чего стоила хотя бы вся его чепуха о любви к врагам! Как мы могли бы сражаться с римлянами, если бы молились за них по совету этого Иисуса?

- Но ведь он мог сразу же убить меня, - пронеслось у него в голове. На его месте я бы так и сделал. Почему же он не уничтожил меня, как я уничтожаю его учеников? Он говорит со мной на моем языке и говорит так тихо.¹ И даже взывает к моей совести!"

"Прости меня, Господи. Мое заблуждение беспредельно. Но теперь молю Тебя: прими меня как раба Твоего и скажи, что мне делать". (Деян. 22:10)

Несколько лет спустя в своем Послании к римлянам Савл - а точнее уже Павел - почел за честь назвать себя "рабом Иисуса Христа". (Рим. 1:1)

Павел, раб Иисуса

Однако Бог хотел от Савла больше, чем лишь покорного служения и потому просто сказал ему, чтобы тот встал и продолжал свой путь в Дамаск. "И сказано будет тебе, что тебе надобно делать". (Деян. 22:10) В городе его встретил человек по имени Анания. "Брат Савл, прозри!" - дружески приветствовал он пришельца (Деян. 22:13), а затем рассказал, как много ждет Господь от Своего нового ученика. Ему надлежало стать помощником² в деле просвещения светом истине. "Бог отцов наших, - сказал Анания, - предызбрал тебя, чтобы ты познал волю Его, увидел Праведника и услышал глас из уст Его, потому что ты будешь Ему свидетелем пред всеми людьми о том, что ты видел и слышал". (Деян. 22:14,15)

Павел, друг Иисуса

Поразмыслив о том, как строго, но милосердно Господь обошелся с ним на пути в Дамаск, Павел почувствовал, что уже не может оставаться просто верным рабом. Он стал сокровенным другом Бога и отныне всю свою жизнь посвятил тому, чтобы свидетельствовать людям истину, но так, как Господь засвидетельствовал ее ему.

"Будьте подражателями мне, как я Христу", - писал он коринфянам. (1 Кор. 11:1) Больше он никогда не прибегнет к грубой силе. "Всякий поступай по удостоверению своего ума" (Рим. 14:5) - таков отныне его ответ всем несогласным, даже если речь заходит о явно спорных вопросах. А тех, кто скор на критику и осуждение, он просто, спрашивает: "Кто ты, осуждающий чужого раба?" (Рим. 14: 1-23)

Когда члены коринфской церкви впали в глубокое заблуждение, Павел, не переставая любить их Христовой любовью, показал, что хорошо знает Бога и разумеет пути истинной дружбы и веры. Сначала он просто увещевал их. Именно им он посвятил свой знаменитый гимн любви (1 Кор. 13), но это не оказало на них никакого воздействия, и они надменно отвергли его наставление.

До своего пути в Дамаск Павел хорошо знал, как поступать в таком случае: бросить в темницу, побить камнями! Но теперь об этом не могло быть и речи. Он решил навестить их и отправился из Ефеса в Коринф. Однако там в его речах увидели лишь слабость и нерешительность. Коринфяне с насмешкой отнеслись к его апостольскому служению и вообще решили, что он не имеет духовного авторитета и потому не может наставлять их. Кто-то, смеясь, говорил: "В посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь его незначительна". (2 Кор. 10:10) Было ясно, что они не воспримут его всерьез, пока он не покажет свою силу.

Вернувшись в Ефес, Павел обдумал дальнейшие действия. Сомнений не было: если и дальше вести разговоры о любви, положение только ухудшится. Должен ли он, подобно учителю в охваченной пламенем школе, грозно возвысить свой голос, не боясь, что его неправильно поймут? Станут ли они тогда обвинять его в нерешительности или, быть может, начнут говорить, что он противоречит тому, что сам написал о любви?

Он во всем решил следовать Христу, но не знал, как поступил бы Господь в такой ситуации. Христос возвысил голос на Синае, чтобы привлечь к Себе почтительное внимание Своего народа. Точно так же Он сделал и на дороге в Дамаск, за что его бывший враг будет Ему вечно благодарен.

Итак, решение принято. Павел пишет второе, уже гневное послание. Оно столь строго, что он, наверное, плакал в душе, когда писал его. Однако, убоявшись, что его неправильно поймут, он не смог спокойно дожидаться ответа и снова направился в Коринф. Он уже сожалел о написанном, но это длилось недолго: по дороге он узнал, что крайняя мера дала спои плоды. Суровый глас сделал свое дело: коринфяне восприняли послание со "страхом и трепетом" и, вновь проникшись к апостолу почтением, вняли его наставлению во всей полноте.³

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: