Сделай Сам Свою Работу на 5

Некоторые исторические параллели (Иван Грозный, Петр I, Николай I, Сталин и другие)





В истории России прослеживаются удивительные параллели. В длинной веренице князей, самодержцев, вождей можно выделить фигуры, которые по своим действиям разительно напоминают друг друга. Таковы Иван Грозный, Петр I, Николай I, Сталин, о сходстве между которыми так или иначе писали многие авторы. Эти «вожди» и их режимы являются чисто российскими, их трудно сопоставить с другими тиранами, например, с Чингис-ханом, Тамерланом, Муссолини, Гитлером, хотя между всеми тираниями существует некоторое сходство. Характерное отличие российских тиранов от их зарубежных «коллег» проявляется в том, что они гораздо в большей степени мучили и уничтожали свой собственный народ, чем другие народы, не встречая при этом почти никакого сопротивления внутри общества. При этом все они не были просто солдафонами, обладая умом и способностями политических деятелей. Однако этот ум и эти способности в условиях всеобщей покорности и преклонения перед насилием получали всякий раз совершенно специфическое направление, и в итоге Россия к концу правления каждого из перечисленных самодержцев оказывалась на грани развала и гибели.



С точки зрения циклов эволюции международного рынка поразительное сходство между Иваном Грозным, Петром I, Николаем I и Сталиным (точнее, сходство между их режимами) объясняется довольно просто. Все эти режимы утвердились и действовали в строго определенной фазе последних четырех циклов — фазе великих потрясений: Иван Грозный правил в фазе великих потрясений пятого цикла эволюции международного рынка, Петр I — в фазе великих потрясений шестого цикла, Николай I — в фазе великих потрясений седьмого цикла и Сталин — в фазе великих потрясений восьмого цикла. Этим объясняется отнюдь не случайное сходство между всеми этими режимами, каждый из которых пытался путем насилия, террора, полицейских методов и войн сделать Россию великой мировой державой. Ирония истории, однако, заключалась в том, что в результате этих попыток Россия, став мировой державой, оказывалась полностью обескровленной и неизбежно приходила в упадок либо еще при жизни «вождя», либо вскоре после его смерти. И это вполне объяснимо с точки зрения рассматриваемых циклов эволюции международного рынка: в фазе великих потрясений международный рынок в определенной степени дезорганизуется и дезинтегрируется, ведущие центры международного рынка теряют свои политические и экономические позиции в мире, и это создает благоприятные условия для возрождения в России нерыночных укладов и экспансии российского государства за счет их потенциала. Естественно, что при свертывании или отсутствии рынка роль организатора этой экспансии может выполнить только диктаторский полицейский режим. Но в фазе революции международного рынка, сменяющей фазу великих потрясений, положение дел резко меняется: международный рынок не только восстанавливается, но и получает новый мощный импульс для своего развития, ведущие державы — центры международного рынка совершают скачок в своем технологическом и социальном развитии, а Россия оказывается в политической изоляции и с подорванным хозяйством.



Однако в ряду: Иван Грозный, Петр I, Николай I, Сталин — можно выделить пары Иван Грозный — Николай I и Петр I — Сталин. С точки зрения циклов эволюции международного рынка режим Ивана Грозного ближе к режиму Николая I, а режим Петра I — ближе к режиму Сталина, поскольку происходит своеобразное чередование циклов эволюции международного рынка по степени тяжести и глубине фазы великих потрясений. Неожиданное подтверждение близости фигур Ивана Грозного и Николая I, а также близости их режимов можно получить в книге Даниила Андреева «Роза мира». В силу важности этого обстоятельства (Д. Андреев подходил к истории России с совершенно особых позиций метаистории) позволим себе привести обширную цитату из «Розы мира»: «Так Николай I, послушное орудие демона великодержавия, повторил, сам того не понимая, богоотступничество Грозного. Сопоставление этих двух исторических фигур может показаться странным, но только историку: для метаисторика оно обосновано и логично... Особенно несхожими кажутся эти два характера. Ведь и тиранствовать можно на разные лады, в разном, так сказать, стиле... И все же эти различия — только на поверхности. Когда взбешенный Николай направлял на подданного взор студенисто-светлых глаз с двумя черными дробинками зрачков, несчастный леденел и окаменевал совершенно так же, как окаменевал боярин или холоп под ястребиным взором Грозного... Николай I и Иван IV знаменовали собой зенит мощи демона великодержавия — во-первых; его вступление на путь борьбы с демиургом сверхнарода — во-вторых; доведение тиранической тенденции до предела — в-третьих;



и начало процесса государственной гибели — в-четвертых. Синхроническую параллель неудачным польским и ливонским войнам в конце царствования Грозного составляет Крымская война. Опричнине соответствует террористически удушающий режим Николая, причем роль дворянства, выдвигавшегося Иоанном через опричнину, теперь играет бюрократия. Самоубийство Николая, дожившего до начала краха своего сооружения, параллельно ужасной смерти Грозного. Существенно, конечно, не то, что один добровольно принял яд, а другой яростно, в паническом страхе сопротивлялся своей кончине; важно то, что обе эти смерти — ярчайшие образцы двух духовно-государственных банкротств» (Даниил Андреев. Роза мира. М., 1991. С. 172).

Добавить к этому можно лишь то, что Иван Грозный и Николай I, несмотря на террор и войны, все же не истребили столько людей, как Петр I и Сталин. На первый взгляд, сближение Петра I и Сталина выглядит странным и противоестественным: великий реформатор Петр I, прорубивший «окно в Европу», кажется антиподом Сталина, создавшего «железный занавес». Однако, если вспомнить, что и Петр I, и Сталин создавали новое государство-империю, не считаясь ни с какими жертвами, если вспомнить, что в результате царствования Петра I население России уменьшилось примерно на четверть (почти на столько же оно уменьшилось при Сталине), что Петр I беспощадно подавлял бунты стрельцов, восстания казаков и крестьян, что ему, как и Сталину, всюду мерещились заговоры (ярким примером служат суд и убийство по приказу Петра его сына Алексея), что Петр I создал «Табель о рангах» и окончательно закрепостил все население России, что он разорил тогдашний «средний класс», то сближение Петра I и Сталина уже не покажется столь странным. Мы уже цитировали в начале книги слова М. Волошина: «Великий Петр был первый большевик», а также параллели между режимом Петра I и режимом Сталина, проведенные И. Солоневичем. И Петр I, и Сталин при своей жизни не стали — в отличие от Ивана Грозного и Николая I — полными банкротами. Поэтому и сохранились мифы о «великом царе Петре» и о «великом Сталине», поэтому и невозможно вытравить эти мифы из народного сознания.

Между тем Россия в конце царствования Петра I и СССР в конце правления Сталина были разорены полностью. После смерти Петра в 1725 г. его ближайший соратник, «птенец гнезда Петрова» генерал-прокурор Ягужинский писал Екатерине I следующее: «И хотя я вашего величества нижайший раб... совесть моя долее того терпеть не может...; внутренняя опасность... великая тягость оттого: а) что беглые и умершие и взятые в солдаты в 719 году не выключены; б) престарелые, увечные и младенцы, от которых никакой работы нет, в тот же оклад положены, а подушные деньги правят на наличных, чего ради крестьяне в такое неурожайное время не токмо лошадей и скот, но и семенной хлеб распродавать принуждены, а сами терпеть голод, и большая часть, может быть, таких, что к пропитанию своему впредь больше никакой надежды не имеют, и великое уже число является умерших ни от чего иного, токмо от голоду (и небезужасно слышать, что одна баба от голоду дочь свою, кинув в воду, утопила)... И множество бегут за рубеж польский и в башкиры, чему и заставы не помогают... И ежели далее сего так продолжать и подушные деньги править на оставшихся, то всякому Российского отечества сыну, соболезнуя, рассуждать надлежит, дабы тем так славного государства нерадивым смотрением не допустить в конечную гибель и бедство» [С. Соловьев, 1993, с. 552].

Такая же «конечная гибель и бедство» были характерны для «славного государства» и после смерти Сталина. В этом проявляется трагическая закономерность российской истории: необходимая модернизация государства и общества совершается самым тяжелым, самым кровавым, самым расточительным путем, причем последствия этой насильственной модернизации приводят спустя десятилетия и века к кризису и краху с таким трудом созданного государственного и общественного порядка. Последствия модернизации Петра I, расколовшей Россию на два общества, настигли страну в 1917 г., а последствия модернизации Сталина, уничтожившей ее крестьянство, будут настигать Россию еще долго.

Итак, все наиболее кровавые и террористические режимы в России возникают именно в фазе великих потрясений циклов эволюции международного рынка. Надо ли напоминать об актуальности этого вывода для России, когда приближается очередная фаза великих потрясений, которая наступит приблизительно в 2005 г. и будет продолжаться около 12 лет? Период радикальных контрреформ в России приближается, и весь вопрос состоит, в том, не приведут ли они к духовной и физической гибели России? Быть может, единственным обнадеживающим фактором может служить то, что согласно чередованию циклов грядущая фаза великих потрясений должна быть для России не самой тяжелой, она должна быть ближе к фазе, когда в России возник режим Ивана Грозного или Николая I, чем к фазе утверждения режима Петра I или Сталина. Революция Петра или революция большевиков, к счастью, в России уже невозможна, так как отсутствуют необходимые человеческие ресурсы, а петровско-большевистская модернизация в сфере информационных и постиндустриальных технологий попросту бессмысленна.

В то же время для России характерными являются и так называемые «просвещенные», умеренно авторитарные охранительные режимы, возникающие всякий раз именно в фазе структурного кризиса. Сюда относятся: правление Ивана III (пятый цикл), политика которого, хотя и носила черты авторитарности, все же резко отличалась от политики Ивана IV Грозного (Иван III предпочитал использовать главным образом дипломатические, а не военные средства); царствование первых Романовых — Михаила и Алексея Михайловича (шестой цикл); правление Екатерины II (седьмой цикл); последние годы царствования Александра II и все царствование Александра III (восьмой цикл); брежневская эпоха «застоя» (девятый цикл). Между всеми этими режимами существует немалое сходство: все они своей главной целью считали обеспечение стабильности и незыблемости существующего порядка и в этом смысле были «охранительными» режимами, все они были гораздо более умеренными по сравнению с террористическими режимами фазы великих потрясений, для всех них был характерен пик могущества российского государства и определенный расцвет культуры, хотя и «в рамках допустимого». Вместе с тем, называть их «золотым веком» для России, как это часто делается, все же вряд ли правомерно, так как именно в эпохи господства этих режимов внутри России вызревал глубокий кризис, связанный с неспособностью этих режимов решать возникающие проблемы, порожденные внутренним и мировым развитием.

Более плодотворными для развития культуры в России и движения общества вперед являются фазы технологического переворота и революции международного рынка, которые с точки зрения развития российской государственности являются переходными. Это фазы активных изменений, преобразований и реформ. Но если фаза технологического переворота означает расшатывание прежней государственности, интенсивную эволюцию государства от кризиса к кризису, то в фазе революции международного рынка происходит лишь частичное обновление и реформирование уже утвердившейся государственности. И здесь существуют свои параллели, во многом неожиданные. Что общего между Александром II и Хрущевым? На первый взгляд, ничего. А между тем и Александр II, и Хрущев инициировали освобождение от крепостной зависимости подавляющей части населения России: Александр II освободил крестьян от крепостного права, а Хрущев раскрепостил колхозное крестьянство, дав колхозникам паспорта и позволив свободно передвигаться по стране. Александр II вернул из ссылки декабристов, разрешил гласность и ввел вместо прежнего продажного и жестокого суда суд присяжных. Хрущев разрушил ГУЛАГ, допустил «оттепель», избавил общество от господства репрессивных органов. В благодарность Александр II был убит, а Хрущев смещен со своего поста. Можно провести и параллель между российскими реформаторами, действовавшими в фазе технологического переворота, — М. Сперанским (седьмой цикл), С. Витте и П. Столыпиным (восьмой цикл), М. Горбачевым и Б. Ельциным (девятый цикл). Но это уже тема особого исследования.

Завершая главу о России, следует сказать, что в фазах технологического переворота и революции международного рынка ненадолго открываются возможности для осуществления демократии и либерализма в России, обеспечения прав человека, а не только прав государства. Однако эти возможности, как правило, используются плохо, ростки либерализма и демократии захлестываются волнами нестабильность, показывая в очередной раз неготовность большинства россиян к свободе и демократии. Краткий миг российской свободы, увы, остается только мигом, просветом между отступающими и набегающими тучами. И все же, от цикла к циклу российское государство и общество медленно эволюционируют: государство из «предгосударства» превращается в «государство — служилый класс», а затем в «государство-бюрократию». В ходе последнего девятого цикла Россия вплотную приблизилась к государственному образованию современного типа — нации-государству, но зрелости и воли общества для расставания с имперскими тоталитарными иллюзиями все еще не хватает. Поэтому весь девятый цикл пройдет в условиях господства «государства-бюрократии» — отживающей, но все еще не отжившей формы государственности.

Можно предвидеть, что последний девятый цикл, который Россия переживает вместе со всем миром, будет тяжелым, в нем отразится вся труднейшая история России, — поскольку он венчает громадный период исторического развития начиная с возникновения «земли Русской». Выдержит ли огромное напряжение этого цикла Россия, не рухнет ли она под тяжестью еще одного тоталитарно-террористического режима, осуществляющего очередной «великий проект»? Мы не знаем. Но если выдержит, если сможет не соблазниться очередными утопиями «светлого будущего», — что зависит также и от нас, — то станет наконец действительно великой и свободной страной.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Человек в истории

Печальный опыт учит нас, что многие достижения и открытия человеческой мысли подвергаются радикальному искажению. Обычный прием такого искажения состоит в том, что сознательно или невольно абсолютизируются отдельные стороны той или иной концепции, благодаря чему нарушаются все пропорции, и теоретическое построение становится ложным, не истинным. Все изложенное в этой книге при желании может быть истолковано как проповедь фатализма и предрешенности в истории, как констатация бессилия человека изменить что-либо в циклически-волновом развитии. И это будет неверное, искаженное понимание самой сути замысла книги. Задача автора состояла прежде всего в том, чтобы показать сложность и вместе с тем стройность исторической эволюции, невозможность изменять ее направление по произволу отдельных вождей и необходимость считаться с тенденциями и фазами этой эволюции. Но тем самым вовсе не снимается проблема свободы человека в истории и его ответственности за все происходящее.

Каждый человек сам творит историю и судьбу своей жизни, через них — историю и судьбу своей страны, а значит, и историю всего человечества. Он сам и отвечает за все. Вместе с тем творит он и ту, и другую историю не по своему произволу, не так, как ему вздумается, а в соответствии с законами Истории и законами Космоса. Но законы Истории задают только направление, вектор движения (причем и этот вектор меняется при переходе от одной фазы исторического цикла к другой). Само наполнение исторического движения, глубина падения или высота взлета в каждом цикле эволюции зависят от человека, от народа, от человечества. Поэтому, в частности, вывод о приближающейся фазе великих потрясений, которая будет трудным испытанием для человечества, России и каждого отдельного человека, следует воспринимать не как призыв к тому, чтобы сложить руки и ждать «конца с ужасом», а как предупреждение о необходимости собрать все силы, чтобы противостоять предстоящим бурям. У человечества есть все возможности преодолеть эту трудную фазу, тем более что оно неоднократно преодолевало ее в прошлом. Правда, человечество в прошлом не располагало столь разрушительными силами, но оно не располагало и такими возможностями для предотвращения катастрофы.

При написании книги автор руководствовался следующей мыслью А. Тойнби о смысле изучения истории и ее закономерностей: «При этой альтернативе урок истории больше похож не на гороскоп астролога, а на навигационную карту, которая дает мореходу, умеющему ею пользоваться, больше возможности избежать кораблекрушения, чем если бы он плыл вслепую, ибо дает средство, употребив свое умение и мужество, проложить путь между указанными на карте скалами и рифами» [Тойнби, 1995, с. 35].

С высшей, духовной точки зрения, история для человека ‑ это великое испытание. Испытание на зрелость, на разумность, на способность сохранять искру божью при любых обстоятельствах. Цель и смысл этого испытания — становление личностей из «массы» людей. Почему же так важно для развития человека и человечества становление личности? На это можно ответить словами Александра Меня: «Любая эпоха показывает, что «массы», как правило, были или консервативной средой, сохраняющей старые верования, или горючим материалом, вспыхивающим от поднесенного пламени. Творческий же порыв к новым перспективам и идеям всегда исходил отличностей. Именно они собирали в себе, как в фокусе, опыт веков и чаяния поколений. «Если есть область, — справедливо подчеркивает С. Булгаков, — где исключительная роль творческой индивидуальности наиболее бесспорна и очевидна, то это та, где действует вдохновение, неведомым, поистине магическим путем озаряющее человека; такой областью является религия и искусство. Попробуйте понять происхождение ислама, без которого вся история мира была бы иной, если устранить из нее Магомета». Столь же нелепым было бы устранение из истории искусства Рафаэля, Шекспира или Бетховена. Ведь история живописи — это в значительной мере история художников, а история философии — это в сущности не что иное, как история философов. Даже в такой бедной духовными ценностями сфере, как политическая жизнь, мы обнаруживаем могучее воздействие личной воли на ход событий. Достаточно напомнить, что одно только XX столетие знает несколько фигур, определивших направление эпохи. Отмахиваться от проблемы личности — значит упускать одну из важнейших сторон исторического процесса» [Мень, 1991, с. 321 — 322].

Следовательно, движение к Богу, духовное взросление человечества невозможно без возникновения 'множества личностей, «духовных монад», заключающих в себе многообразие мира. Только развитие «массы» людей в множество личностей через Историю способно создать то всеединство, о котором писал Владимир Соловьев: «Я называю истинным, или положительным, всеединством такое, в котором единое существует не за счет всех или в ущерб им, а в пользу всех. Ложное, отрицательное единство подавляет или поглощает входящие в него элементы и само оказывается, таким образом,пустотою; истинное единство сохраняет и усиливает свои элементы, осуществляясь в них какполнота бытия» [В. Соловьев, 1990, с. 63].

Между тем большинство форм социальной организации воплощают в себе ложное, отрицательное единство. Путь к истинному всеединству лежит через преодоление этих несовершенных форм социальности, которые намертво держат человека, не давая ему эволюционировать. В человеческой истории каждый шаг — это выбор между ложным, отрицательным единством и истинным, положительным всеединством, между пустотою и полнотою бытия. На этом пути, на котором взлеты неизбежно чередуются с падениями, нет ничего заданного и предопределенного. Только от нас самих зависит, как будет пройден этот путь и будет ли он пройден вообще. Но считаться с историческим опытом человечества при выборе тропы на очередной развилке необходимо, — слишком дорогой ценой заплачено за этот опыт.

 

 

БИБЛИОГРАФИЯ

Бессонова, 1993. — Бессонова О. Экономика племен — фараонов — России//3нание — сила. 1993. № 7.

Бродель, 1992. — Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV — XVIII вв. Т. 3. М., 1992.

Бродель, 1993. — Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск, 1993.

Всемирная история, 1956, т. II. — Всемирная история. М., 1956. Т. II.

Глазьев, 1993, — Глазьев С. 10. Теория долгосрочного технико-экономического развития. М., 1993.

Гордин, 1993. — Гордин Я. О единстве истории//3нание — сила. 1993. № 1.

Дюби, 1994. — Дюби Ж. Европа в средние века. Смоленск, 1994

Кондратьев, 1989. — Кондратьев Н. Д. Проблемы экономической динамики. М., 1989.

Корольков, 1991. — Корольков В. Дело Кондратьева//3нание — сила. 1991. № 3.

Кульпин, 1990. — Кульпин Э. С. Человек и природа в Китае. М., 1990.

Кульпин, Пантин, 1983. — Кульпин Э. С., Пантин В. И. Генезис кризисов природы и общества в России. Вып. 1. Решающий опыт. М., 1993.

Ле Гофф, 1992. — Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.

Леженина, 1992. — Леженина Т. Промышленная политика в новоиндустриальных странах Азии//Вопросы экономики. 1992. № 2.

Маевский, 1994.—Маевскии В. И. Кондратьевские циклы, экономическая эволюция и экономическая генетика. М., 1994.

Мень, 1991. — Мень А. Сын человеческий. М., 1991.

Моисеев, 1994, — Моисеев Н. Восхождение к разуму. Лекции по универсальному эволюционизму и его приложениям. М., 1994.

Пантин, 1994. — Пантин В. И. (Умов В. И.). Послесловие к прогнозу: кондратьевские циклы и Россия//Политические исследования 1994. № 2.

Пантин, Лапкин, 1991. — Пантин В., Лапкин В. Краткий миг российской свободы//Знание — сила. 1991. № 8.

Пантин, Лапкин, 1992. — Пантин В. И. (Умов В. И.), Лапкин В. В. Кондратьевские циклы и Россия: прогноз реформ//Политические исследования. 1992. № 4.

Пастухов, 1994. — Пастухов В. Б. От государственности к государству: Европа и Россия//Политические исследования. 1994. № 2.

Полетаев, Савельева, 1993. — Полетаев А. В., Савельева И. М. Концепция длинных циклов и экономическая история//Экономическая история. Проблемы. Исследования. Дискуссии Сб. М., 1993. С. 111 — 131.

Сирота, 1992. — Сирота А. Ритмы истории//3нание—сила. 1992. № 12.

В. Соловьев, 1988. — Соловьев В. С. Сочинения в двух томах. Т. 2. М., 1988.

В. Соловьев, 1990. — Соловьев В. С. Литературная критика. М., 1990.

С. Соловьев, 1993. — Соловьев С. М. История России с древнейших времен//Собрание сочинении в восемнадцати томах Книга IX М., 1993.

Солоневич, 1991. — Солоневич И. Народная монархия. М., 1991.

Тойнби, 1995. — Тойнби А. Цивилизация перед судом истории М. — Спб., 1995.

Фурсов, 1992. — Фурсов А. У конца «третьей эпохи»//Социум. 1992. № 2 — 3.

Шлезингер, 1992. — Шлезингер А. М. Циклы американской истории. М., 1992.

Яковец, 1993. — Яковец Ю. У истоков новой цивилизации. М., 1993.

Янов, 1993. — Янов А. Л. Истоки автократии//0ктябрь. 1993. № 8.

Ясперс, 1991. — Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.

Яшнов, 1933. — Яшнов Е. Е. Особенности истории и хозяйства Китая. Харбин, 1933.

Braudel, 1969. — Вraudеl F. Ecrits sur 1'histoire. Paris, 1969.

Сamеrоn, 1973. — Cameron R. The Logistics of European Economic Growth: A Note on Historical Periodization//Journal of European Economic History. Spring 1973. II. 1.

Collingwood, 1965. — Соllingwооd R. Essays on the Philosophy of History. Austin, 1965.

Delbeko, 1984. — De1bekо J. Recent Long-Wave Theories//Long Waves in the World Economy. L., 1984.

Economic Magazine, 1986. — Economic Magazine. Tokyo, 1986. P. 133.

Freeman, 1987. — Freeman Ch. Technology Policy and Economic Performance. Lessons from Japan. N. Y., 1987.

Gо1dstein, 1988. — Goldstein J. Long Cycles: Prosperity and War in the Modern Age. New Haven — L., 1988.

Klingberg, 1952. — Klingberg F. The Historical Alteration of Moods in American Foreign Policy//World Politics. January 1952.

Piatier, 1984. — Piatier A. Innovation, Information and Long-Term Growth//Long Waves in the World Economy. L., 1984.

Research Working Group on Cyclical Rhythms and Secular Trends, 1979. — Research Working Group on Cyclical Rhythms and Secular Trends. Cyclical Rhythms and Secular Trends of the Capitalist World-Economy: Some Premises, Hypotheses, and Questions//Review. Spring 1979. II. 4

Room van, 1984. — Room van G. Historians and Long Waves// Long Waves in the World Economy. L., 1984.

Rostow, 1978. — Rostow W. The World Economy. History and Prospect. L., 1978.

Wallerstein, 1983. — Wallerstein I. Long Waves as Capitalist Process. Paper prepared for International Round Table on Long Waves. Paris, 1983. March 17 — 18.

Zschocke, 1985. — Zsсhoсke A. Kondratieff Cycles in the Pre Industrial Period: A Bibltography//Newsletter on Long Waves. 1985. N 2.

 


 


* Попытки детализировать структуру кондратьевских циклов, предпринятые и Шумпетером и некоторыми другими авторами, привели к созданию четырехфазной модели. Согласно этой модели, в рамках одного кондратьевского цикла выделяют не две, а четыре фазы: процветание, рецессия, депрессия и оживление. При этом оказывается, что «процветание» и «рецессия» в общем соответствуют повышательной волне, а «депрессия» и «оживление» — понижательной волне [Полетаев, Савельева, 1993, с. 125]. Таким образом, четырехфазная модель в таком ее виде имеет незначительную эвристическую ценность, лишь слегка детализируя развитие в рамках одного кондратьевского цикла.

По определению С. Глазьева, технологический уклад «представляет собой целостное иустойчивое образование, в рангах которого осущест­вляется замкнутый цикл, включающий добычу и получение первичных ресурсов, все стадии их переработки и выпускнабора конечных продук­тов, удовлетворяющих соответствующему типу общественного потребления. Технологический уклад, рассматриваемый в динамике функционирования, представляет собой воспроизводственный контур» [Глазьев, 1993, с. 61].*

Продолжительность геологических периодов фанерозоя по мере приближения к современной эпохе составляет: кембрий — 70 млн. лет, ордовик — 60 млн. лет, силур — 30 млн. лет, девон — 60 млн. лет, каменноугольный (карбон) — 66 — 75 млн. лет, пермский — 55 млн. лет, триас — 35 млн. лет, юрский — 58 млн. лет, меловой — 70 млн. лет, палеоген — 42 млн. лет, неоген — 23,6 млн. лет, антропоген (четвертичный период) — 1,5 млн. лет. Интересно, что наиболее резкое сокращение геологических периодов происходит для последних трех периодов (кайнозойская эра).

* Попытки исходить из неизменной продолжительности периодов и циклов мирового технологического и экономического развития ведут к странным и произвольным выводам относительно современной эпохи и ближайших перспектив. Так, согласно догме о неизменной продолжительности кондратьевских циклов 1980-е — 1990-е гг. — это время понижательной волны четвертого кондратьевского цикла, время низкой конъюнктуры, частых кризисов и тяжелых депрессий. Между тем, это вовсе не согласуется с действительностью [Пантин, Лапкин, 1992, с. 51 — 63; Пантин, 1994, с. 175 — 181]. Точно так же, представления о постоянной длительности циклов развития мировой технологии и экономики (примерно 50 лет) ведут к допущению фантастических скачков при переходе к современному циклу технологического и экономического обновления: вместо прежних, якобы постоянных, 50 лет, этот цикл сразу уменьшается до 20 лет [Леженина, 1992, с. 105 — 116; Economic Magazine, 1966, р. 133]. Причины таких резких и неожиданных скачков в этом случае остаются совершенно непонятными.

* Большинство отечественных и зарубежных авторов, например С.Ю. Глазьев [Глазьев. 1993], выделяют не три, а пять технологических укладов индустриальной эпохи. Однако выделенные ими «первый» и «второй» уклады настолько близки, что провести между ними границу можно только искусственно: целесообразнее объединить их в один, первый уклад индустриальной эпохи. То же самое относится к «третьему» и «четвертому» укладам, которые в действительности обрадуют второй уклад индустриальной эпохи.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.