Эскадренный миноносец типа «Харуна». Силы самообороны Японии

Сиро Оноши выслушал последнее донесение с «H-109», аккуратно собрал ноутбук, саквояж с вещами и, церемонно попрощавшись с Муто, прошёл на палубу, где второй вертолёт уже раскручивал ротор.

Капитан Муто бросил взгляд на радар. Эсминец полным ходом, насколько позволял ему лёд, уходил на юго-восток, его на радаре догоняла зелёная клякса вертолёта.

Капитан облегчённо вздохнул. Можно было снова заниматься тем делом, которое он любил больше всего, - ловить рыбу.

Вертолёт приземлился на палубу идущего корабля - это было устрашающее и захватывающее зрелище. Аэродромная команда мгновенно закрепила его за приваренные по бортам рамы, затем группа одетых в белое моряков заскочила в машину и жестами пригласила нас на выход.

Пригнувшись, мы преодолели открытое, исхлёстанное морозным ветром пространство до тёплого жерла двери. Мы буквально залетели внутрь, и следовавший за нами матрос задвинул засовы.

Мы оказались на борту японского военного корабля.

Нас провели в обширный кубрик, весь убранный светло-голубым негорючим пластиком. За столом сидели четыре человека: двое - в белой, двое - в оливковой форме.

Японец в белой форме с большим количеством красных и чёрных ленточек на груди, видимо капитан, обратился к нам через переводчика:

– Мы приветствуем вас на борту японского военного корабля «Харуна», проводящего океанографические исследования в юго-западной части акватории Охотского моря. Мы высказываем радость, связанную с вашим спасением. Мне хотелось бы поговорить с капитаном вашего мужественного судна.

Василич вышел вперёд и пригладил львиную гриву своих волос пятернёй.

– Я - капитан.

– Мне хотелось бы спросить вас: настаиваете ли вы на том, чтобы ваш катер, ещё находящийся на плаву, был поднят на борт нашего эсминца для последующего ремонта?

Василич поглядел на японцев, на белоснежную каюту, так, видимо, не похожую на его берлогу. Взглянул на Ухонина. Ух подмигнул.

– Да хрен с ним, пусть тонет…

– Хотите ли вы что-то специально сообщить находящемуся на борту командованию? - продолжал переводчик.

– Мы и наши люди благодарят вас за спасение, - степенно произнёс Василич, - и мы очень рады, что посреди ледяного моря мы встретили горячее гостеприимство и дружбу!

Старый пьяница говорил и выглядел так величественно, что его в тот же миг можно было делать министром иностранных дел.

– Хорошо, - перевёл переводчик последние слова капитана. - Сейчас вас отведут в ваши каюты, предоставят одежду, соответствующую вашему размеру, вы примете душ и присоединитесь к нам за ужином.

– Прошу прощения, - неожиданно для всех, Василич снова взял слово, - мы очень благодарны за то, что ваши люди спасли с борта катера бо?льшую часть имущества. Но в русском флоте существует традиция - оружие, являющееся неотъемлемой принадлежностью катера, должно утонуть вместе с ним.

В кубрике возникло замешательство, явно не предусмотренное никакими протоколами.

– Прошу прощения, - слово снова взял капитан эсминца, - вы настаиваете, что снятое с борта катера оружие должно быть туда возвращено?

«Они ведь обратно вертолёт пошлют, - подумал Серж, - похоже, с них станется».

– Ну, это, наверное, не обязательно, - скромно потупился Василич. - Мы просто просим, чтобы этот карабин утопили с подобающей торжественной церемонией прямо сейчас, пока мы не отошли далеко от места последней стоянки моего корабля. Если это возможно - сделайте это прямо сейчас, на моих глазах.

– Будьте спокойны, - заверил его капитан корабля, - если вы так настаиваете, мы сделаем это немедленно.

В этот момент с палубы донёсся грохот турбин. На эсминец садился ещё один вертолёт.

Игорь Ухонин. Эскадренный миноносец типа «Харуна». Силы самообороны Японии

В тот же вечер меня вызвали для беседы в какую-то каюту, очень похожую на офис. Я увидел сухого мрачного офицера, для японца - очень высокого роста. Рядом с ним сидел переводчик.

– Меня зовут полковник Сиро Оноши, - представился он, - во время беседы с вашим капитаном Талызиным он сообщил, что собственно командой катера является он сам и матрос Степан Черных. Вы зафрахтовали его катер при обстоятельствах, которые капитан Талызин (переводчик произносил «Тарызин») предпочёл с нами не обсуждать. Он только дал понять мне и капитану Исидо, что в ваши планы, возможно, входила намеренная встреча с иностранными судами за пределами территориальных вод России.

Наступал момент, которого я ждал и боялся всю эту неполную неделю. Сейчас от моего поведения зависела и моя судьба, и судьба ещё трёх человек. Интересно, как надо обращаться к японскому полковнику? Явно он не «товарищ». Интересно, как он отреагирует, если его назовут «высокоблагородием»? Нет, высокоблагородием я его звать не буду. Равно как и благородием. По-денщицки это как-то…

– Господин полковник! - я прочистил горло и услужливый переводчик протянул мне стакан воды. - Благодаря стечению обстоятельств в наши руки попала собственность японского правительства, долгие годы находившаяся в неизвестности. Определённые силы в Российской Федерации сделали всё, чтобы уничтожить эту собственность вместе с людьми, осведомлёнными о её существовании. Несколько человек лишились жизни во время её поисков. Сейчас я передаю этот предмет вам, - я вынул из-за пазухи тяжёлую серебряную папку, - и надеюсь на положительное решение вашего правительства о предоставлении нам убежища.

Полковник поднялся со стула и принял папку одной рукой, другой отдавая мне честь - как деревянный автомат. «Не хило их дрочат в этой армии самообороны», - подумал я. Полковник сел на место, положив папку перед собой и вперив в неё неподвижный змеиный взгляд. Затем что-то сказал переводчику.

– Вы знаете, что лежит там внутри?

– Нет. Мы предположили, что было бы невежливо вскрывать чужое письмо, - вдохновенно соврал я.

– Спасибо! Полковник Оноши благодарит вас от имени нашего правительства и от своего собственного - как офицер. Вы приняли мудрое решение, и оно будет рассмотрено правительством нашей страны. Для вашего спокойствия мы сейчас поселим вас в другой части корабля, чтобы исключить ваше общение с командой катера, которая изъявила желание вернуться в Россию.

– Прошу прощения, полковник, - вспомнил я свои обязательства перед старым жуком Василичем. Расстаться с ним не попрощавшись было ещё можно, но не расплатившись - уже моветон, - я прошу передать капитану Талызину в счёт погашения фрахта сумму в тридцать тысяч долларов. Деньги находятся у меня в каюте, и я передам их вашему представителю…

– Не надо торопиться, - полковник при этих словах даже улыбнулся. - Я допускаю, что правительство Его Императорского Величества, в числе прочего, погасит ваши долги перед капитаном Тарызиным - восемь лет в море без обеих ног - очень мужественный человек, не правда ли? Вся команда «Харуна» выражает ему своё уважение, и по приходе в порт Вакканай экипаж эсминца устроит в его честь праздничный обед.

Переводчик обратился к Оноши, и тот что-то коротко сказал.

– Я попросил разрешения добавить несколько слов от себя. Я на борту - единственный переводчик с русского, и мне уже тяжело переводить бесчисленные рассказы Тарызин-сан о его приключениях в море. Нет, вы поймите, они все такие интересные - но очень… Как это по-русски сказать - ужасные…

Полковник Шергин

– Стало быть, ситуацию взять под контроль мы уже не можем. - Генерал-полковник, с усталым лицом, будто присыпанным пылью от долгого пребывания в закрытом помещении, посмотрел на Шергина. - И вы будете говорить, что всё происходящее является не более чем совпадением? Японцы формируют в непосредственной близости от наших территориальных вод настоящую авианесущую группу, затем похищают наших граждан и с улыбкой сообщают об этом по каналам МИД!

– Ну, во-первых, они утверждают, что спасли только экипаж небольшого катера допотопной постройки, затёртого льдом, в чрезвычайных обстоятельствах. Во-вторых, там, строго говоря, не было авианесущей группы, а были два траулера новейшей постройки и эскадренный миноносец, проводивший океанографические исследования. Информация по обоим типам судов проходила по разным ведомствам - траулеры шли по Госкомрыболовству, а эсминец - и вовсе через Академию наук, и вместе их никто не рассматривал. Эсминец уже день как пришвартовался в порту Вакканай, а нашего консульского работника, которого японская сторона пригласила к спасённым морякам, на борту нет до сих пор.

– Вы мне это говорите, чтобы смазать впечатление от собственного промаха?

– Товарищ генерал! - Шергин выпрямился в кресле, как от удара током. - Я никогда не прятал свои промахи в чужой некомпетентности. («Ой, врёшь, - подумал он сам о себе с иронией, - не прятал бы - вообще живым не остался бы в этом учреждении».) Что касается промаха - ситуация складывалась таким образом, что, находясь на другом конце страны и имея необходимость сохранять абсолютную тайну, мы были вынуждены готовить экспромтом масштабные операции. А экспромты практически никогда не дают успеха, если требуют сопряжения десятков движущихся частей, любой автомеханик это знает. С моей точки зрения, надо подойти реально к сложившейся ситуации и попробовать минимизировать ущерб.

– Каким путём?

– Путём прямого контакта с японским руководством.

– Марк Соломонович! («Ага! Марк Соломонович - стало быть, от нагоняя переходим к конструктивному обсуждению!») Контакты с японским руководством являются прерогативой Правительства Российской Федерации и МИД. Мы можем вести лишь неформальные консультации вокруг частных проблем нарушения территориальных вод нашей страны и отдельных деталей процесса коммерческого рыболовства, могущих иметь отношение к вопросам безопасности. И в этом случае напротив нас сажают трёх чиновников Министерства торговли и морского министерства, которые забалтывают до одури любого из наших профессоров казуистики и юриспруденции.

– Да ведь какая разница, товарищ генерал! Вы, главное, инспирируйте такие переговоры - наверняка в МИД, нашем ведомстве, да и в Госкомрыболовстве, лежит не развязанный мешок поводов инициировать подобные консультации. Я уверен - уже сейчас на стадии развития находится какая-нибудь вялая бюрократическая перепалка, в которую можно было бы вдохнуть вторую жизнь. Включите меня в группу подготовки, и я завтра же вылечу в Токио, а там, будьте спокойны, я уж встречусь с тем, с кем надо.

– Смело, Марк Соломонович. Должен сказать, что я с большим неудовольствием выпускаю вас за рубежи России. Мне бы хотелось, чтобы вы не покидали пределов посольства Российской Федерации и передвигались только в консульском автомобиле по заранее согласованным маршрутам.

– Ну да… Дайте хоть напоследок взглянуть семидесятилетнему старику на сияющие огни Гиндзы… Глядишь, и обрету в тех краях вторую молодость. Не думаю я, правда, что многие в этом здании этому обрадуются… Но не беспокойтесь - «правило шифровальщиков» я знаю. В любом случае - придётся перелетать Японское море и договариваться с нашими коллегами из JETRO и МИД. Беда только в том, что бюрократическая структура любой азиатской страны состоит из такого количества насмерть переплетённых ниточек, что обычно не имеешь понятия, за которую из них потянуть. Но когда они тянутся все вместе - значит, сейчас появится и какая-нибудь основная…

– А скажите, Марк Соломонович, почему вся эта история вылезла на Божий свет только сейчас? Неужели за шестьдесят лет мы не могли обнаружить этот злосчастный самолёт и документы в нём?

– Ну, это как раз… То, что этого не произошло во время войны, - абсолютно ясно. Большая война - я не имею в виду модные ныне «локальные конфликты» - это всегда бардак, причём бардак глобального масштаба. Элемент расчёта, элемент стратегиев всяких в ней неизмеримо меньше того, что потом пишут мемуаристы. Миссия Канджи Ишивары и Сато относилась к разряду сверхсекретных, и добавлю - сверхнеприятных, настолько, что все действующие лица с удовольствием забыли бы о ней, если бы она не удалась. А она не удалась. Добавлю: самолёт Ишивары, хоть и пользовался специально открытыми коридорами, но летел на максимальном удалении от всех возможных трасс, и часть маршрута пролегала над Охотским морем. До последнего времени это и была самая распространённая версия гибели «Ки-77». Вообще, между нами говоря, вся эта затея с отправкой этого документа самолётом умом не блещет. Тут объяснение только в маниакальной подозрительности диктаторов. Отправь они его со спецпорученцами поездом во Владивосток, а оттуда на корабле в Ниппон, всё бы прошло гладко: с Японией мы не воевали, и более того - гнали туда сырьё всю войну с Дальнего Востока. Последний пароход со свинцовым концентратом вышел с советского рейда аккурат в день начала войны в 1945-м…

– Я, безусловно, рассмотрю ваши аргументы, Марк Соломонович. Но давайте так - мне хотелось бы вновь услышать от вас ваши умозаключения о нынешней ситуации.

– Извольте. - Шергин взглянул на лицо собеседника - отнюдь не в глаза, а на мочку правого уха - так легче сосредотачиваться. - Стало быть, мы имеем личный автограф И. В. Сталина, предлагающего немцам перемирие аккурат в канун Сталинградской битвы, в которой мы сломали немцам хребет. Ну, и, скорее всего, пакет предложений к Великому фюреру германской нации, включающий такие «мелочи», как сохранение за немцами Украины и Прибалтики, Карельского перешейка за финнами, и так далее. На первый взгляд, после всей вакханалии с так называемыми «разоблачениями» в конце восьмидесятых - начале девяностых… Эка важность - наплевать и забыть…

– Ну да. По крайней мере, нейтрализовать появление подобной «утки» в зарубежных средствах массовой информации массированной кампанией наших патриотически настроенных историков.

– Ну, начнём с того, что нейтрализовать реальный документ гораздо труднее, чем, как вы изволили выразиться, «утку». Но проблема в другом - захотят ли патриотически настроенные историки её «нейтрализовывать»? Равно как и то, что зарубежные владельцы этого документа сделают его достоянием СМИ? Здесь возможны другие, гораздо более эффективные и долгоиграющее комбинации, нежели просто по-хамски нагадить в карман умирающему динозавру. И все , хочу заметить вам, товарищ генерал-полковник, все они - несколько жутковатые…

– Любопытно, Марк Соломонович. И что же это, по-вашему, может оказаться сильнее нашей кормушки для патриотически настроенных историков? Какая такая штука может пересилить «просто деньги»?

– Да очень простая штука, товарищ генерал-полковник. Обыкновенный фашизм. Мне уже тридцать лет совершенно непонятно, почему это наши школьники после просмотра «Семнадцати мгновений весны» начинали приветствовать друг друга в школьных коридорах приветствием «хайль». А сегодня, после нашей перестройки и наступившей демократии, после дефолтов, Ходорковкого и Радуева, после всего этого театра абсурда, в котором мы с вами, товарищ генерал-полковник, имеем честь представляться, - могут все вместе пойти на сеансы всемирных медиумов, могут начать записываться в «Общество по подъёму затонувших кораблей». Могут проголосовать за господина Жириновского. Или за Васю Пупкина, которого сатана выволочет на это место. Я же старый человек, я помню Берга, который составлял аналитические сводки накануне прихода Гитлера к власти… Ещё за год до передачи полномочий канцлера Гинденбургом Берг, я это лично слышал от него, был абсолютно убеждён, что Гитлер - совершеннейший клоун, марионетка в руках крупнейших владельцев монополий. Ну, дадут… как это сейчас принято говорить у молодых… поколбаситься годик-другой… Потом снимут. Не сняли. Непредвиденность случилась. А следом - и Мировая война. Так о чём это я? Вот и сейчас наши патриотически настроенные историки, а следом за ними - прочие «яйцеголовые» говорят, что поход Гитлера против России был ошибкой! Не геноцидом против нас всех - хоть евреев, хоть украинцев, хоть славян; не вторжением с целью высвобождения территории для более продвинутых в расовом отношении германцев - а ошибкой! Дескать, существуют на свете два простодушных народа-немцы и славяне, которые душевно имеют весьма много общего, жили они столетиями обочь друг друга, да вот подкузьмили их подлые англосаксы и спровоцировали войну, в которой глупые немцы и славяне поубивали друг друга, а англосаксы - возвысились…

– Ну, Марк Соломонович, действительно, такая точка зрения существует у маргинальной части нашей интеллигенции, и… Что же? Они - даже не проценты, а сотые доли процента…

– Если честно сказать - то, может, и долей нет. Но и долей не нужно. Учитывая огромную степень внушаемости населения, проверенную на системе финансовых пирамид - не я выдумал - «каждый обманутый вкладчик может быть обманут ещё, ещё и ещё раз», - достаточно нескольких харизматических личностей вкупе с грандиозной идеей, чтобы всколыхнуть Ахерон. Бедность, безысходность, антиамериканизм плюс Знамя - вот из чего может вырасти русский фашизм. А то, что находилось в самолёте японского представителя, по несчастью разбившегося на нашей территории, к сожалению, очень сильно тянет на это самое «Знамя»… Вот, глядите, православные, сам Иосиф Виссарионович признавал, что война была ошибкой, и собирался замириться с Адольфом - ан нет, не дали пейсатые вкупе с пиндосами, и замочили мы друг у друга ещё двадцать пять миллионов человек! Личная подпись Сталина под таким документом - это семя дракона. И жизни нескольких человек - даже весьма симпатичных, не спорю, - ничто перед возможностью его уничтожить.

– Что же, Марк Соломонович, я, как обычно, признаю резон в ваших рассуждениях.

– Разрешите идти?

Шергин приподнялся в кресле, а затем сел обратно.

– Кстати, о людях. Я хотел бы, чтобы вы знали, товарищ генерал-полковник. Я постараюсь вернуть в Россию действующих лиц этой истории.

– Разумеется, Марк Соломонович. У вас будут на это все полномочия… Другое дело, что японцы вряд ли отдадут их нам - ведь их вроде бы не существует на свете, не так ли?

– Да как вам сказать, товарищ генерал-полковник… Дело в том, что эти люди могут сами пожелать вернуться. И я - только не смейтесь, товарищ генерал-полковник, готов найти им работу по нашему департаменту… Это - люди, которые идеально подходят именно мне - умные, жёсткие люди, тренированные невзгодами и превратностями судьбы… Поверьте, я довольно хорошо знаю людей такого рода. Это - адреналиновые наркоманы. Риск и постоянная неуверенность в завтрашнем дне - их стихия. Им нет места на современном Западе. Они - вернутся…

«Что-то стар я стал, забалтываюсь, тем более с начальством, - подумал Шергин, выходя из кабинета. - У нас ведь незаменимых - нет. Собственно говоря, фашизм начинается именно с этой фразы».

Шергин - Оноши - Акаси

Итто рикуса Сиро Оноши пригласил Шергина на встречу в закрытый японский ресторан, предназначавшийся для встреч важных чиновников других государств. Услышав название, Шергин усмехнулся - бумажные стены этого заведения таили такое количество тайн, подкупов, эпизодов шантажа и, напротив, - бычьего упорства и безоглядной бравады и храбрости, что такому мастеру шпионского романа, как Джон Ле Карре, их хватило бы на несколько десятков жизней. Да взять хотя бы текущий случай. Посол дал согласие на эту встречу после трёх консультаций с Москвой и поставил непременным условием присутствие на ней третьего секретаря посольства и двух стенографистов, прошедших обучение в спецшколе СВР, в Ясеневе. «Дуют на воду, - весело думал Шергин. - Было бы полным идиотизмом считать, что японцы скрутят меня и вынесут в корзинке из-под белья прямо под носом посольской машины, дабы в своей прачечной выжать из меня все тайны кремлёвского двора, накопившиеся за шестьдесят лет секретной службы. Но всё-таки что-то есть правильное в поведении нашего посланника - и я бы на его месте перестраховался. И на месте Главного - тоже. Итак, что мы имеем? Итто рикуса Сиро Оноши - полковник по-нашему. Потомственный служака, кстати, его однофамилец в Большую войну неплохо работал среди этнических японцев в Сан-Франциско. Сын? Внук? У японцев „трудовые династии“ в большом почёте. Сорок три года, дослужился до капитана в амфибийной команде морских сил самообороны… То есть морская пехота по-нашему. Тоже мне - силы самообороны. Численность этой самой обороны такая же, как армии полноценной страны - члена NATO - Великобритании или Испании. А в Азиатском регионе с этой „самообороной“ и вообще никто сравниться не может. Так, вернёмся к Оноши. Морпех. У нас бы это означало сразу - „дуболом“. У них дуболомы офицерами не становятся. Капитан, по-ихнему - санто рикуса, - в двадцать восемь. После чего перешёл на мирную жизнь военного наблюдателя. Военный наблюдатель в Ливане. Военный наблюдатель в Турции. Военный наблюдатель в Германии в момент объединения, ага! Золотое время западной разведки - секретные данные гребли даже не лопатами, везли грузовиками - и не подозревали, что они устареют скорее чем за полтора года! Военный наблюдатель в Польше - очень актуальная должность для островного государства на другой стороне земного шара. В 1996 году изучал опыт специализированного подразделения „Беркут“ на Украине. Обалдеть! Прямо так и вижу - вызывает морпеха-наблюдателя начальник штаба вот тех самых сил самообороны, способных скрутить в бараний рог всю австралийскую армию вкупе с новозеландской, и говорит: „А не изучить ли нам уникальный опыт спецподразделения „Беркут“ на Украине? Чудесных результатов добились хлопцы - надо непременно изучить!“ Яволь, отвечает Оноши, который уже находится в звании нито рикуса [16], - или что там у японцев вместо „яволь!“? - и отбывает в дружественное государство. Изучать. Всё это вместе называется очень просто - специалист по России. Менталитет он изучал, естественно, в Ливане - у израильских солдат, самый наглядный пример того, каким может быть военный человек, рождённый в СССР. Ну и дальше - круги вил, постепенно приближаясь к территории вероятного противника. Вот только на Дальнем Востоке, судя по нашим архивам, так и не удосужился побывать. Хотя, куда там… Конечно, ездил под прикрытием в группах туристов в середине девяностых. В те времена всем было плевать, кто куда едет - пятёрка мирных бюргеров могла попасть в сердце ядерной державы „Арзамас-16“, с паспортами на имена Гитлера, Геббельса, Геринга, Гиммлера и Бормана. Так что не будем недооценивать нашего полковника - он и по-русски наверняка говорит, только скрывает. И у него будет свой переводчик, из своего японского ГРУ, или что у них там при МИДе образовано. И писаться будет вся беседа пятью диктофонами, и разбираться специалистами по фонетике. А мне-то надо, всего-навсего, чтобы ничего не происходило».

Шергин поправил галстук и вышел, кивнув гориллоподобным стенографистам, - чего тушуетесь, я с вами!

Ресторан был очень маленький и располагался в цокольном этаже одного из японских административных зданий. Посреди зала стояла небольшая жаровня, рядом располагался чайный набор, из уважения к гостю был поставлен невысокий столик. Пожилой официант, едва переставляющий ноги, подвинул Шергину невысокую скамеечку и удалился за бумажную ширму. Через несколько минут оттуда же появился Оноши - сухощавый, подтянутый и не улыбающийся никогда.

Сопровождающие обоих официальных лиц персоны расположились за столиками по уголкам зала и вели ни к чему не обязывающие беседы ни о чём, которым учат профессиональных дипломатов на ранних этапах карьеры.

– Добрый день, герр Марк, - заговорил Оноши на немецком языке, и Шергин с удовольствием подумал, что, видать, был не очень далёк от истины со своим «яволь». В конце концов, именно у немцев, а не у американцев японцы учились современному производству, немцы «ставили» им современную армию, на каком же языке общаться современному образованному японскому офицеру?

– Добрый день, Оноши-сан, - усмехнулся в ответ Шергин, - я вижу, вы предпочитаете обходиться без услуг переводчика?

– Я бы рад поступить так, но раз наша встреча носит вполне официальный характер, я вынужден пригласить господина Мацуо Ката - он прекрасно владеет русским и в курсе проблемы пересечения границ двухсотмильной экономической зоны судном «Капитан Елистатов» без согласования с объединённой комиссией по коммерческому рыболовству России и Японии.

– Боюсь, вы несколько не в курсе, Оноши-сан. В мои обязанности входит лишь подготовка почвы в переговорах по инциденту с «Капитаном Елистратовым», а не обсуждение деталей этого дела с официальными лицами. А на решение российской стороны в деле «Капитана Елистратова» может повлиять целый комплекс факторов, реализация которых в равной степени зависит от обеих сторон. В частности, мне хотелось бы принести благодарность за спасение вашим эсминцем сил самообороны двоих российских граждан 22 июня этого года - то есть четыре дня назад.

– О, никаких благодарностей, герр Шергин! Это был наш человеческий долг, который мы с удовольствием выполнили. Итак, вы говорите, это может повлиять на дело о «Капитане Елистратове»? Как вам известно, это - злостный браконьер, неоднократно вторгавшийся в нашу экономическую зону без предварительного согласования. Наша страна хотела бы, чтобы в результате совместного разбирательства у нас возник бы обоюдный прецедент, позволяющий бескомпромиссно пресекать подобные нарушения.

– Стало быть, на катере Р-43-17 была только команда из двух человек?

– По крайней мере, так говорится в меморандуме Министерства иностранных дел моей страны, герр Шергин. Капитан с ампутированными ногами и матрос. Оба они проходят курс лечения за счёт нашего правительства в госпитале Хакодате, после чего смогут вернуться в Россию.

– А не можем ли мы с вами пофантазировать - только пофантазировать, упаси Господь, - что по возвращении во время собеседования в Федеральной службе безопасности выяснится, что на борту Р-43-17 было значительно больше людей?

Оноши расхохотался.

– Да что вы говорите? Неужели официальный документ правительства Японии будет значить для вас меньше россказней старого безногого моряка и его матроса? Вы знаете, что в Великобритании люди с пятилетним стажем мореплавания до сих пор не имеют права свидетельствовать в суде? Извините за невежливое обращение, герр Шергин, но, право слово, - очень смешно.

– Да я ведь так - фантазирую, - развёл руками Шергин. - Хотя… Фантазии государственных людей - вещь опасная, как мы оба знаем.

– Согласен, - Оноши кивнул. - Я бы даже сказал - обоюдоопасная. Так что вы думаете про этих людей, которые якобы могли находиться на борту терпящего бедствие катера? Смотрите, сколько сослагательных оборотов украсило эту мою фразу!

– Я мог бы предположить, что они покидали свою страну, не имея для этого достаточных оснований, - отчётливо проговорил Шергин.

– Боюсь, если бы они действительно так поступили, у них были на то по-настоящему веские основания.

– Основания в виде некоего документа, который является собственностью российского Правительства?

– Скажем так - мы ведь продолжаем ваши фантазии, не правда ли, герр Шергин, - у этих гипотетических людей мог оказаться на руках некий конверт. Или папка… Папка, сделанная из серебра, которая закрывается абсолютно герметично - я слышал, такие были приняты у многих держав для пересылки особо важных документов. На папке могло быть два адреса. И эти люди могли решить доставить послание адресату…

– У меня остался один вопрос. И одно предложение, прежде чем мы приступим к подготовке почвы под переговорами о «Капитане Елистратове»… Кстати, мы бы хотели увязать этот инцидент со случаем незаконной передачи партии груза камчатского краба с нашего судна «Усть-Илим» на ваш рефрижератор «Койо Мару»…

– Я не думаю, что вам это удастся, герр Шергин. Эпизод с «Капитаном Елистратовым» существует независимо от этого факта так называемой незаконной передачи груза. Но вы, кажется, хотели меня о чём-то спросить?

– Если бы эти люди на самом деле завладели посланием, о котором я сейчас изволю свободно фантазировать? Открыли бы они его, чтобы ознакомиться с его содержимым?

– Вас интересует серебряный конверт, господин Шергин? - прошелестел рядом голос старика, которого Марк Соломонович сначала принял за официанта или администратора. - Я могу успокоить вас прямо сейчас. До этой минуты никто не открывал этого конверта и не знает его точного содержания. Вы можете сами присутствовать при процессе его передачи. Прямо сейчас. Вот здесь. - И он махнул рукой, приглашая своего гостя за бумажный занавес.

Но Шергин не смотрел на ширму. Он глядел в лицо старика.

– Господи! Мотоджиро Акаси!

– Да, именно я. Здравствуйте, Шергин-сан. Вот уж никогда не думал, что доживу до того времени, когда увижу вас лично. Да и не представлял себе вас на наших островах… Ну, разве что кроме как помощником начальника отдела контрразведки Японской социалистической республики Хоккайдо, может быть. Вы же умный человек, никогда не искали первых мест на службе. А я ведь радуюсь, видя вас здесь, рядом со мной. Старые люди - мудрые люди, и они делают глупостей значительно меньше, чем молодые… И то, что ваше правительство не отказалось от услуг всех старых людей, кое о чём свидетельствует… Я - старый человек, и вы уже немолоды, так зачем нам тратить время на всякие фантазии? Премьер-министр находится здесь, в этом здании, и, по праву, я - старейший из ныне живущих сотрудников МИД - должен вручить ему ваш серебряный конверт. Церемония произойдёт в час Свиньи - шестнадцать часов по-вашему. Господин премьер разрешил вам, и только вам, присутствовать на церемонии. Собственно говоря, церемонии как таковой не будет, будет очень скромная встреча, учитывая весьма деликатный характер миссии… Оноши-сан, развлеките, пожалуйста, Шергин-сана - я пока переоденусь согласно уставу. Ведь я - уже пятнадцать лет - скромный деревенский старик, который живёт в бамбуковой хижине на горе Футаками…

Поражённый Шергин опустился на скамеечку.

Оноши был сосредоточенно-суров.

– Мотоджиро Акаси! Сколько же ему сейчас лет?

– Вы знаете, мы все удивляемся. Не меньше ста. Итак, что вы хотели сказать мне о незаконной передаче партии груза камчатского краба с «Усть-Илима» на «Койо Мару»?

– Мне бы хотелось знать, что? вы планируете сделать с нашими гражданами, которые оказались в результате… непредвиденных, так скажем, действий на вашей территории? Вы же понимаете, что они не могут просить у вас политического убежища - у них нет для этого абсолютно никаких оснований, а на одного из них в Российской Федерации заведено дело по обвинению в убийстве.

– По обвинению в убийстве? Вы знаете, герр Шергин, вы, европейцы, относительно недавно, ну, скажем, во времена вашей молодости, считали нас, жителей Азии, лицемерными и кровожадными ублюдками, готовыми на любые мерзости ради достижения отдалённых и не очень понятных целей. Но, вы уж извините, мне кажется - мы настоящие котята по сравнению с вами.

– Наверное, если вы имеете в виду меня, то я более семит, нежели европеец. А давайте-ка - в вашем присутствии - я предложу всей «четвёрке» вернуться в Россию? Под личные гарантии неприкосновенности, а?

– Ха! И вы, в вашем возрасте и с вашим жизненным опытом, считаете, что они вам поверят?

– Поверить-то они могут и не поверить. Но, по крайней мере, двое из них могут задуматься.

– Позвольте угадать…

– Да что там угадывать… Чего по-настоящему сейчас не хватает России - это отчаянных людей, способных постоять за себя в одиночку против всего мира.

– И вы всерьёз рассчитываете на их возвращение после того, как четыре недели пытались укокошить их всеми возможными способами? Если бы имели такую возможность, то и атомную бомбу сбросили бы?

– Не скрою, это решило бы обсуждаемую проблему. Тем более что девать эти бомбы всё равно некуда, и они лишены настоящих мишеней. Но поставим вопрос просто - вы дадите мне возможность с ними поговорить?

– Дать возможность вам разговаривать с ними - это де-факто признать у нас наличие этих людей. А ведь мы говорили о них с вами только в сослагательном наклонении. Но если вы сможете предложить им что-то более конкретное несколько позже, через два года, через год, я не исключаю, что смогу донести ваши предложения до их внимания. Собственно говоря, вам пора - на подъём на лифте в кабинет премьера у вас уйдёт полторы минуты, на коридор к Залу памяти - двадцать секунд, на караул и приветствия - ещё тридцать.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: