Алекс Зимгаевский, он же - Зим

Главное мне было понятно и без всяких рассказов. А было это «главное» то, что ноги нужно уносить отсюда немедленно. О северянах старого времени ходили легенды, преимущественно об их тугодумстве, неспешности и размеренности жизни. Но самую основную деталь их характера эти легенды опускали. Дело в том, что, когда это было действительно необходимо, люди в наших краях действовали с быстротой и эффективностью направленного взрыва. Север сам по себе предполагает несколько авральный темп жизни, но порой, не среагировав правильно и мгновенно, человек просто не мог выжить в этих условиях. Так что действовать надлежало прямо сейчас. И действовать значило - уносить ноги.

Заяц с Бедухиным погибли. Собственно говоря, вся кабина пилотов представляла собой сплетённый клубок из дюралевых переплётов блистеров, проводов, приборов, битого плексигласа и человеческой плоти. Затем я очень быстро оглядел уцелевшее снаряжение.

Из своего мешка, собранного для долгой лагерной жизни на одном месте, я вытряхнул объёмный стационарный спальник, нашёл в дополнительном снаряжении маленький маршрутник и в течение десяти минут сформировал нетяжёлый походный рюкзак.

Теперь надлежало разобраться с инструментарием наших, дескать, «авиамехаников».

Должен сказать, что такой арсенал профессиональных живорезов я встречал скорее не в фильмах, а в компьютерных играх. Было совершенно очевидно, что его надо не столько брать с собой, сколько привести к состоянию, когда им невозможно будет воспользоваться во вред нам.

Пистолеты (а это были «Glock-17» - любимая пушка спецслужб в шпионских боевиках), равно как и запас патронов, по четыре обоймы к каждому, я захватил с собой. Немного поколебавшись, забрал радиостанции. То, что мне показалось минами, я, не задумываясь, выкинул в омут Слепагая, так же, как и струны для удавливания и боевые кинжалы коммандос. Все эти вещи хоть что-то да весили, а обращаться с ними никто из нас не умел. Заметив недоумённый взгляд Виктора, а бомбы-то зачем выбросил? - я внятно довёл до его сведения, что не являюсь взрывотехником, все мои знания о физике взрывов ограничиваются стрельбой из мелкокалиберной винтовки по надетым на гвозди детонаторам (было раньше такое развлечение в геофизических экспедициях), а без специальных знаний попытка разобраться в минах приведёт лишь к тому, что мы развесим собственные потроха по кустам кедрового стланика. Гранату я, может, бросить ещё и сумею, ну, растяжку поставить, а уж обращаться с радиовзрывающимися игрушками - простите-увольте!

Особое внимание я уделил обуви. Нам предстоял кросс-марафон по одной из самых труднопроходимых местностей в мире, и приниматься за него следовало с хорошей обувью на ногах.

Обувь у меня была. Очень неплохие треккинговые ботинки с подошвой из вибрама. Но, немного подумав, я уложил сверху в рюкзак две пары болотных сапог. Виктора я в приказном порядке заставил пока надеть взятые им на всякий случай китайские кроссовки. В этой прогулочной обувке мы и двинулись вниз по течению Слепагая.

Собственно, северо-восток России представляет собой обширные, покрытые крупными, с полметра высотой, кочками, заболоченные пространства, перемежаемые довольно пологими горными хребтами. Путешествие по заболоченным долинам этого края можно приравнять к самому каторжному виду путешествий, какое только может выдумать напряжённая фантазия любителя преодолевать трудности. Качающиеся под ногами кочки, бурая хлюпающая жижа, жара (да-да, жара, ибо в этом климате, наполненном влажными испарениями с поверхности тундры, даже обычные семнадцать градусов выше нуля кажутся тропической температурой). Но самой большой проблемой были мириады комаров и мошек, облеплявших любую оголённую часть тела, норовивших залезть под одежду и высосать всю кровь у любого теплокровного существа. Собственно, весь этот замечательный букет трудностей и был одной из причин того, что огромное количество концентрационных лагерей раннесоветского времени располагалось именно здесь - шансов убежать у людей здесь практически не было.

В любом случае, нам нужно было: а) избегнуть козней, которые, судя по всему, будут нам строить неизвестные недоброжелатели; и б) выйти хоть к какому-нибудь населённому пункту на побережье или к стойбищу оленеводов.

Но сейчас нужно было как можно дальше оторваться от места авиакатастрофы.

Среди многочисленного эквипмента, обнаруженного у псевдомехаников, я нашёл и спутниковый телефон, такую же современную модель, что и у меня. Я вначале взял его с собой, хотя немного спустя всё-таки выбросил, так же как и взятые в первый момент радиостанции.

Вдоль долины Слепагая вниз по реке шёл очень старый зимник - дорога, которой не пользовались уже лет сорок, с того самого времени, как здесь с экспедицией путешествовал тот самый бедолага… Да, судя по всему, не мы первые планировались жертвами этой странной авантюры! Ведь был ещё взрыв в Москве, унёсший жизнь первого и пока единственного (вероятно…) свидетеля этой странной авиакатастрофы…

Мы шли по зимнику очень быстро, благо упали мы в километре от него. Я всё гадал, на какое время у наших ухорезов была назначена контрольная связь. От этого зависело достаточно многое. Правда, я думал, что в любом случае противоположная сторона, кем бы она ни являлась, не предпримет ничего раньше завтрашнего дня. Пропуск одного сеанса связи в таких обстоятельствах мог быть объяснён чем угодно - неудачным стечением обстоятельств (всё время на виду у посторонних) или плохим прохождением сигнала, такое бывает и со спутниковыми телефонами, хотя редко.

Как бы то ни было, до сумерек мы прошли около семнадцати километров. Здесь Слепагай, уже достаточно отдалившийся от Хребта, делал большую петлю и снова приближался к его отрогам. Витьку, спутника моего незадачливого, втравившего меня в эту кашу, уже изрядно мотало, но я не собирался делать привал, пока не совершу всего запланированного на этот марш-бросок.

Всеми путями я пресекал попытки Витька разговаривать со мной - по нескольким причинам.

Во-первых, я думал; есть у меня временами такая привычка.

Во-вторых, идти надо было очень быстро, настолько, насколько позволяли заполненные чёрной вязкой субстанцией тракторные колеи, проделанные хрен знает за какой государевой надобностью несколько десятков лет назад.

И вот, когда впереди вместо чёрных пьяных извивов на заболоченной тундре замаячила серая сухая плоская дорога - она здесь взбиралась на каменистое сухое седло и шла по нему около пяти километров, - я остановился.

Достал из рюкзака обе пары «болотников».

– Переобувайся.

Витёк сел на кочку, глаза безумные.

– Зачем?

– Жить хочешь? Мы шли по болоту, на торфянике и глине от нас следы, как от сохатого. Слепой нащупает. Сейчас мы выходим на морену, она сухая и каменистая, следов на ней не найти. Мы меняем обувь - с совершенно необычной для этих мест, городской, - на самую что ни на есть местную - болотные сапоги. И переходим Слепагай и удаляемся в отроги Хребта.

– Зачем?

– Ты снаряжение этих хмырей видел? С таким набором снаряжения я представляю себе что-то одно из двух - или мощнейшую гангстерскую структуру, или государственную спецслужбу. Что у нас в стране сплошь и рядом является одним и тем же. И думаю я, что как только они поймут, что у них какие-то с нами неурядицы, вышлют они на подмогу им ещё партию таких же гавриков. Место авиакатастрофы они найдут легко. Это и будет та печка, от которой им придётся плясать. Зимник они обнаружат сразу же. Во-первых, он и с вертолёта виден отлично, и на карте присутствует - во-вторых. Самое логичное, что мы можем сделать, - это дёрнуть по дороге к Орхояну, - и следы наши до этого места их проведут. И в дальнейшем они тоже будут стараться этого зимника держаться. А мы здесь переходим Слепагай и поднимаемся в Хребет - ферштейн? И обувь у нас на ногах другая будет - в такой здесь все оленеводы гуляют. Другой-то и нету, считай. Так что мы их мал-мала обманывать станем.

Виктор сломленно покачал головой.

– А откуда они здесь второй вертолёт возьмут?

– Мил друг, сиз-голубь, - укоризненно сказал я. - Люди, которым ты нужен (а после этой авиакатастрофы им нужен, к собственному несчастью, ещё и я, как человек, оказавшийся в неправильном месте в неправильное время), имеют возможность посадить своих людей на сейнер, высадить их с сейнера куда нужно и когда нужно, снабдив соответствующей легендой. Кроме легенды они снабжают их снаряжением, которое ты и я видели, по большей части, в боевиках класса «Б», и стоит оно на первый невзыскательный взгляд не менее пятнадцати тысяч баксов. Судя по всему, они взрывают машины в Москве, и их никто по-серьёзному не ищет. Эти люди, если им понадобится, возьмут здесь хоть какой вертолёт, даже если им придётся разбросать заправки по всей тундре. А нам надо пока, посветлу, перейти Слепагай по какому-нибудь каменистому перекату и по таким же камням подняться в предгорья. Затем найти укромную дыру и там переночевать, переваривая происходящее и думая, что же делать, потому что если ты меня щас об этом спросишь, я скажу - не знаю!

Серж Астахов

Очередной день начинался как обычно. Я проснулся утром от бибиканья мобильного телефона, установленного в режиме будильника, и за завтраком выставил себе в этом же аппарате «напоминальник» о всех сегодняшних делах. Функция «напоминальник» мне очень и очень нравилась - в то время, когда в офисе сидел настырный клиент или я вёл разговор, который хотелось поскорее свернуть, у меня в кармане раздавался телефонный звонок и трубка начинала вещать нечто по-английски. Я брал трубку и начинал с ней на этом же английском языке непринуждённый разговор о гостинице, сроках доставки и, вообще, о любой псевдоделовой ерунде, какая только ни приходила в голову. После чего откланивался и срочно убегал. Должен сказать, что постоянное общение с англоязычными клиентами довольно сильно поднимало меня и в глазах клиентов российских - ишь ты, с буржуинами работает… Хотя очень часто новорусские партнёры сами были такими буржуинами, что редко кто из моих знакомых американцев, голландцев или англичан мог с ними сравниться.

Настроил я «напоминальник» и в тысячный, наверное, раз подумал, как скоро мобильный телефон станет по-настоящему всеобъемлющим коммуникатором. Собственно, эволюция техники была такова, что уже сейчас «мобильник» мог быть плохоньким фотоаппаратом, диктофоном и даже телевизором, имея при этом функции часов, органайзера и собственно телефона. Теперь оставалось ждать, пока уровень дополнительных функций поднимется до среднего любительского уровня.

Правда, пока получалось наоборот - это любительский уровень опускался до уровня фотоснимков, делаемых с помощью «мобильника».

Подумал я и о том, где сейчас Витька, - прошлой ночью он позвонил мне со спутниковой трубки от вертолётной площадки и, наверное, сейчас уже разбивал лагерь в каких-нибудь тьмутараканях или тьмускорпионях с мужественным ПБО [6]и с шерпами-носильщиками. Но новостей об обнаруженном самолёте от него пока не было. И я не на шутку волновался. По сути, мы поставили на эту карту гораздо больше, чем деньги, - если мы ничего не найдём, то в довольно значительном круге московского бизнеса к нам станут относиться как к типичным кладоискателям, а именно - не всерьёз.

И тут телефон зазвонил.

– Сергей Николаевич, здравствуйте, это Стас вас беспокоит, - загнусавил в трубку голос, замечательно похожий на голоса переводчиков эпохи ранних видеокассет. - Мы с вами договаривались встретиться в десять, вы ещё дома?

– Да дома ещё, погодите, - когда мы с вами договаривались, вчера?

– Да не, три дня назад, я приходил к вам, с этим… Ну, с Дмитрием…

– Каким Дмитрием? Чё такое? - недоумённо спросил я, но связь уже прервалась.

С утра мне надо было идти договариваться о выделении линии одному ну очень удалённому от коммуникаций комплексу офисов в Бусинове. Через два часа там должны были появиться наши монтажники и надзирающий инженер-айтишник. Никакого официоза не предвиделось. Я накинул лёгкую ветровку от Columbia, сунул в карман «мобилу», закинул за плечи рюкзачок на одной лямке, чмокнул в щёку Алису и побежал к метро.

Ночью над Москвой прошёл дождь, и утро в столице стояло свежее и пахнущее зеленью. Над головой на подоконниках свирепо дрались воробьи, каштаны шумели своими умиротворяющими ладонями-листьями. В такое утро хорошо начинать новую жизнь, думая о том, что ты молод и скоро станешь по-настоящему богат.

На эскалаторе «Водного стадиона» меня нагнал телефонный звонок. Номер телефона был домашний. Алиска!

– Серж, миленький, я так боюсь! Что это за люди, они сидят здесь пятнадцать минут, говорят, что милиция…

Телефоном вдруг немедленно завладел другой голос - хриплый и низкий, как рычание трубы в колене унитаза.

– Сергей Николаевич? Я майор Иволгин, Дмитровское РОВД. Вас не затруднит сказать, где вы находитесь? Наши люди сейчас подъедут…

Я выключил трубку. Сердце взметнулось к кадыку и встало комом в горле. Что случилось? Что-то произошло с Виктором на Дальнем Востоке?

Телефон зазвонил снова. На этот раз это был номер моего бывшего коллеги по институту Лёнечки Жукова. Его лаборатория была на том же этаже, что и салон, только на другом конце коридора. Но когда я включил связь, то услышал запинающийся голос Хрюнделя.

– Николаич, ты как, конкретно? Я тут придурком прикинулся, поссать пошёл типа, а сам у Лёнчика трубу взял.

– Ты что несёшь? Каким придурком? - я с большим трудом сошёл с эскалатора и протолкался на запруженную народом площадь. Голова кружилась, как от неожиданно проглоченного коктейля «Северное Сияние» - три шампанского на один водки и один - льда.

– Николаич, я быстро… Звоните адвокату, в офисе маски-шоу, вынимают документы. С ними Евдокимова сейчас возится, я им сразу главбуха подсунул, а сам - к вам. Всё… Нет, вот ещё, чтоб вы в курсе были, вас всё одно возьмут, чтоб не неожиданно - они вам покушение на Витька вешают…

– Какого Витька? - Телефон выключился, и я, точно робот, побрёл в сторону двенадцатиэтажных свечек, возвышающихся за улицей Яблочкова, по дороге к Дмитровке.

Затем я набрал Минца. Мне уже пыталось дозвониться три номера, но я, не обращая на них внимания, тупо жал и жал на кнопки, пока не услышал заспанный голос Эдика.

– Эдик, ты спишь ещё?

– Млять, пошла вон из койки. Это я не тебе, Серый. Болею я. Но если по работе - не сплю. Хотя слышу, что по работе. По работе ты разговариваешь по-другому. Без этих дурацких словечек своих… чисто-конкретно.

М-да… Стресс снимает оболочку…

Эдик Минц был редким экземпляром перфекциониста, тщательно маскирующегося под разгильдяя. На первый взгляд вы принимали его за типичного клубного повесу, постоянно занятого мыслями о выпивке, сексе и кино, которому неким божьим попущением время от времени удаётся решать в суде или мировым порядком какие-то отдельные дела. И на второй взгляд он представлялся тем же самым, но стоило внимательно к нему приглядеться, как становилось понятно, что мужик он серьёзный, аккуратный и жёсткий, и даже в постели едва ли сказал бы необдуманное слово. Репутация бонвивана позволяла ему работать не напрягаясь - и не один десяток дел он выиграл просто из-за того, что противная сторона, получив о своём оппоненте исчерпывающие справки, отказывалась воспринимать его всерьёз, пока неожиданно не получала нокаут в суде. Я торопливо изложил ему всё, что услышал, - от Алисы, майора, Хрюнделя.

– Ага. Это всё, да? - заговорил Эдик спокойным будничным голосом. - Как он тебе представился? Майор Дроздов? Уверен? Это не синдром «птичьей фамилии»? То есть точно Иволгин? Значит, так. Иди под углом сорок пять градусов направо от того места, где стоишь, и пройди метров пятьсот. Ах, я не знаю, где ты? Мне и не нужно, мне нужно, чтобы ты всё время двигался и избегал станций метро и милицейских околоточных участков - там с бодуна могут вспомнить, что утром получили твои приметы. Постарайся не сдаваться никому, пока я тебе как минимум не позвоню. Трубку не поднимай, лучше выключи часа на полтора. Всё. Чао.

Я выключил мобильный телефон и принялся бродить по неряшливо размеченным дворам московского строительства брежневской эпохи. На скамейки перед подъездами выходили погреться бабушки и старики. Все они казались мне злобными, жуликоватыми и агрессивными. Да, в этих бабках и дедках совершенно не было умиротворения старости! Хрущёв и Брежнев пригласили их в Москву, они, по призыву заводов, фабрик, столовых и ресторанов, снялись из своих Армавиров, Бологих и Конотопов, растолкали локтями поганых интелей, выгрызли зубами квартирки, и на? тебе! Омманула поганая власть, осиновый кол ей в печень, а с ней - и тебе, и тебе, и тебе, случайно подвернувшийся прохожий, девка мерзкая с кольцом в пупе, мужик в белой рубахе и галстуке - не могут нормальные люди носить галстук с рубахами, и пахнуть духами от мужика тоже не можеть! От мужика должно пахнуть водкой, перегаром, мазутом, угольной пылью, говном лошадиным; от бабы - телом бабьим, огурцами и яблоками, хлебом распаренным и поросятами! А за джинсы в наши года - садили! А косяка-то какого кидает аспид очкастый, сдохнуть бы ему прямо тут на асфальте вместе с портфелью, ох и шуму бы было, и крику, и «скорая» бы приехала, и кина никакого не надо! Это вы думаете, что мы старые, передо?хнем, вам место освободим, нет, мы ещё крепкие, вы все на наших глазах своё говно жрать будете!

Я шагал по этим наполненным эманацией ненависти стариковским дворам Москвы и физически ощущал брызжущие кислотой взгляды из-под морщинистых опущенных век. Обман, всё обман, ничего не досталось в жизни! Где он, обещанный коммунизм через двадцать лет в виде домино во дворе и внуков у тахты, и даже для ежевечернего стакана водки или красного нужно подрабатывать в офисе у эдакого мироеда…

«Когда-нибудь такие люди уничтожат нас всех, - подумал я. - Весь мир, всё человечество. Как пауки, они мечтают сожрать друг друга». Пока кто-то явно мечтал сожрать меня. И, судя по всему, он сильно преуспел в этом своём желании.

Я брёл по тихим дворам, уходя в сторону от Кронштадтского бульвара. И постепенно успокаиваясь среди невысоких тополей тихих дворов, как будто и не московских вовсе. А может, и на самом деле - не очень московских? Собственно, все эти новые микрорайоны - Бусиново, Медведково и всякие Химки и Митино - суть старые деревушки, поглощённые орбитой большого города, как спутники, притянутые со своей орбиты планетой-гигантом. И в стороне от скоростных магистралей эти деревушки такими и остались - тихими, в меру дремучими, беспощадными к чужакам и пришельцам.

Я купил газету, посидел на свободной лавочке, пока на другой её конец не плюхнулся некто в серой китайской джинсовой паре. Икнув, он оглядел пространство лиловым глазом и, мастерски отворив жёлтыми массивными зубами бутылку продвинутого «Клинского» пива, сделал смачный глоток. Я покосился в его сторону и снова набрал Эдика.

Он мигом взял трубку, видимо, ожидал моего звонка.

– Слушай сюда, Серж, - деловито заговорил он, и у меня отлегло от сердца - так Эдик выражался в тех случаях, когда твёрдо знал, что надо делать.

Как выяснилось, я ошибался.

– Я сейчас пытаюсь срастить концы с концами, вышел на Саца, Жердникова, Сухих. Но не всё пока получается. Давай так - по-прежнему ни с кем не разговариваешь, ходишь-бродишь, может, где посидишь… Не пей ничего, но что я говорю - сам знаешь. Следующая связь - в обед. Сразу после трёх.

Ничего себе, решил я. А бизнес, а Лиска-Алиска, а все? С другой стороны, в офисе маски-шоу, и вообще, обратившись к адвокату, по волосам не плачут. И вообще, дай бог Витьке с этими ухонинскими суперменами найти и успешно продать этот окаянный аэроплан, потому что, судя по некоторым признакам, нам выходить из пике придётся долго.

Конечно, я пытался думать о том, чем вызван сегодняшний наезд, а в том, что это наезд, сомневаться не приходилось. И утренний звонок был частью спланированной операции, просто я оказался чуть шустрее, чем ожидали визитёры. Бизнес наш, по московским масштабам, - явление микроскопическое. Кроме того, в нём с середины девяностых годов подобные решения были… «не в моде» - вот подходящее слово. Всё-таки люди, занимавшиеся оргтехникой, были, в среднем, чуть более интеллигентны, чем, скажем, «строители» или «рыночники». Кроме того, почти любую проблему можно было решить обычной стрелкой, даже без привлечения авторитетов. По крайней мере, я никаких моментов в нашем деле, которые могли бы потребовать от кого-нибудь столь экстраординарных решений, не видел.

На поверхности не видел…

А в «тихом омуте» любого постсоветского предприятия творится такой «сон разума», что порождаемые им чудовища дадут фору любой демонологии Бориса Вальехо. Причём виноват ты можешь оказаться в совершеннейшей пустяковине или не виноват вовсе. Например, Хрюндель вчера выписал персональный набор «по себестоимости» Косте Вязову, бывшему фээсбэшнику, майору, главе охранного агентства «Агамемнон». А не учёл, к примеру, того, что участок наш охраняется совместно с ЧОПом «Амурский тигр», и руководит там другой фээсбэшник, но уже в звании бывшего полковника. Тот узнал про подарочек и на стенку: «Ах, „Агамемнону“ компьютер, а нам - нет! Извольте, хлебните чуток горяченького - кто вам ситуацию рулить будет? Митька Рзоев или полноценный заслуженный чекист России?»

Да нет, не «Тигр» это с «Агамемноном», говорил многознающий внутренний голос. Из-за зависти к мелкой взятке люди на? дом не приходят, «маски-шоу» не устраивают, и вообще - не обмолвливаются при… Стоп! А откуда Хрюндель узнал, что мне клеят покушение на Виктора? Обмолвились «маски-шоу»? Не бывает таких обмолвок! И звонок контрольный был, чтобы выманить меня из дома… Напугать до смерти и пустить в бега? Тьфу ты, дьявол, гадать на наши силовые структуры, тесно связанные с криминалом, - это похлеще, чем рассматривать череп с точки зрения френолога. Ну, где тут ближайший кинотеатр?

В кино шла дегенератская американская комедия о нью-йоркской бизнес-вуменше, которая для оформления развода вернулась в родной городок, расположенный в каких-то ебенях на юго-востоке, вкусила в нём почвенных ценностей и идиотизма деревенской жизни и осталась там навсегда, воссоединив свой почти распавшийся брак с фермером на тракторе, очень похожем на наш «Беларусь». Картинкой этой влюблённой парочки, въезжающей на колёсном монстре прямо в закат луизианских болот, фильм и заканчивался. Я поглядел на часы и выяснил, что фильм был довольно длинным, два с половиной часа, и, несмотря на это, я просмотрел его затаив дыхание. Чего было в этом больше - технологий Большого Голливуда или моей потребности полностью отвлечься от происходящего?

Выходя из кино, я снова набрал Эдика.

– Брат, я не знаю, - сказал он скороговоркой. - Много сказать не могу, перезвони часов в девять. Одно точно, твоя ситуация очень серьёзная, и я стараюсь над ней работать. Не болтайся нигде подолгу. Тебя ищут. Причём ищут очень серьёзно. И, боюсь, в тот момент, когда тебя закроют, вытащить тебя будет практически очень трудно.

– Да что такое, Эдик? Что происходит? Кому я на хрен нужен?

– Понятия не имею, кому, - так же быстро проговорил Эдуард. - Знай только на всякий случай, что никакого майора Иволгина в Дмитровском РОВД не существует . Но при попытке получить любую справку по твоему поводу у ментов и ФСБ встаёт стена. Вообще, складывается такое впечатление, будто ты собирался украсть самого? Большого Пу и продать его Басаеву.

Стена. Как любой хороший адвокат, Эдик имел немало знакомых в правоохранительных структурах и ещё больше - знакомых, которые бы ему с удовольствием помогли, если бы ему потребовались дополнительные контакты. Хороший адвокат никогда не говорит «стена». Хороший адвокат употребляет это слово, только когда он абсолютно твёрдо уверен в том, что он говорит. Хороший адвокат говорит его, когда он так растерян, что не может скрыть растерянность перед клиентом… Тьфу…

И все мои силлогизмы добавляли мне ощущения, будто меня куда-то гонят и заставляют что-то делать.

Искать спасения у каких-либо друзей? Но реалии бизнеса по-русски показали, что это - преступно по отношению к друзьям. Кроме того, в бизнесе друзей не бывает. Женщины? Света или Алиса? Уровень примитивности их советов я мог себе даже и не представлять. А надёжность? Нет, никогда у женщины нельзя искать убежища.

А если потребуется переночевать?

Из дома я вышел с тремя сотнями баксов и несколькими тысячами рублей. На какое время жизни в андерграунде Большого города этого хватит?

Я увидел троллейбусную остановку, куда как раз подъезжал дребезжащий и разваливающийся представитель этого вымирающего вида транспорта.

Как давно я не ездил на этих монстрах?

Инстинктивно мне казалось, что надо стараться избегать метро - с его постоянно шныряющими милиционерами и видеокамерами на эскалаторах. Но вот в троллейбус я попросту взял и сел - скорее всего, для того, чтобы полнее почувствовать степень своего общественного падения.

В троллейбусе куражился пьяный милицейский сержант.

«Нихто не знает, ках я хаждого захрыть моху!» - вещал он, обводя жмущихся по креслам граждан лиловым глазом. Был сержант, несмотря на свой невеликий ещё возраст, дороден и мягкотел, и общался он с народом, хоть и по пьянке, но со знанием дела.

«Каждый из вас или вор, или сп…здить хочет! - тоном придурочного профессора из плохого советского кино говорил он, прогуливаясь по салону. - Да это и не важно, ваще! Важно моё желание с вами связываться! Есть желание - сидите. Нету - свободны! Вот ты!…» - он качнулся к дородной тётке в пёстром сарафане, которую, судя по всему, принимал за какую-то бухгалтершу, но на повороте центростремительная сила бросила милицейское тело в пустое кресло, он пару раз клюнул в нём носом и заснул.

Я почувствовал себя полнейшим беспомощным быдлом, расплатился и вышел.

Темнело. Последний звонок Эдику уверенности не добавлял. Я снова углубился в тополевые дворы Москвы брежневской эпохи. Домой, в час пик, спешил хмурый и собачащийся народ. Тётки с авоськами, властно и злобно покрикивающие на своих отпрысков, хмурые мужики с портфелями и пакетами с пивом и колбасой… Господи, разгар лета, и ни одного открытого лица, ни улыбки, ни взгляда - или пьяная удаль, или сонная ненависть. Стало быть, именно в этом мире озверелого населения проходит наша жизнь. И именно от неё мы отгораживаемся кондиционерами и тонированными стёклами автомобилей, стенами ночных клубов и по-европейски отремонтированных квартир. Маленькие пузырьки благополучия в пропахшем соляркой, по?том и животной злостью и похотью враждебном море человеческих существ.

Где-то за спортивной площадкой, огороженной проржавевшей разорванной сеткой, раздался вой, постепенно переходящий в всхлип, а затем - в истерический хохот. Под деревьями послышались многочисленные шаркающие шаги. Трое молодых парней в пузырящихся во всех местах спортивных костюмах вели под руки женщину средних лет - голову с нечёсанными волосами, свалявшимися в сосульки, она уронила на грудь. Из-под фиолетовой, в пятнах, футболки, в просвете между нею и джинсами, выпирало жирное нездоровое тело. Женщина спала.

Парни прошли мимо меня, нехорошо покосившись. Возле освещённого подъезда остановились трое молодых людей явно кавказского происхождения - их чёрные густые волосы были подстрижены накоротко, и белые лица с торчащими вперёд губами и мешкообразными подбородками напоминали о гигантских обезьянах, живущих в африканских джунглях. Неожиданно один «павиан» коротко, без размаха, ударил в лицо другого. Напарник «павиана» скрутил жертве руки, и они неторопливо и, как кажется, даже демонстративно, у всех на глазах, обшарили её, жертвы, карманы.

Одна мысль выползла откуда-то из лузы подсознания, обросла ножками и, как круглый чёрный паучок, покатилась по чистому изнутри от всех умозаключений черепу: похоже, я за весь день в московских переулках и во дворах не видел ни одного трезвого человека…

Впереди показалась милицейская машина. Она ехала с потушенными огнями, и это придавало ей зловещий вид - всё-таки она катилась по освещённому пространству…

«Естественность нравов русской деревни смешалась со зверством мегаполиса», - подумал я. И снова вызвал Эдуарда.

На этот раз он воспринял мой звонок с облегчением.

– Серж, - радостно заорал он в трубку, - где ты находишься?

– Слава Богу, - отреагировал я, - всё нормально?

Эдик запнулся.

– Ты знаешь, я адвокат и приучен автоматически врать. Но не в таких размерах. Ничего нормального нет, но есть выход.

– Хорошо, - произнёс я, смиряясь с неизбежностью. - Я на углу Усиевича и Лизы Чайкиной.

Пауза, которую сделал Эдуард, посекундно отдавала мне в висках уколами иголок. Очевидно, что он с кем-то советовался.

– Хорошо, - повторил Эдик, судя по всему, облегчённо вздохнув. - Иди к Ленинградке, выходи на неё и оттуда двигайся к Аэровокзалу. Через триста метров по твоей стороне будет шашлычная «Ширази». Тошниловка типа стекляшка. Туда и заходи.

– А дальше? Дальше, Эдик?

– Выброси телефон. - Это было последнее, что я услышал перед тем, как в трубке запели короткие гудки.

Я замер. Телефон начал вибрировать у меня в руках, и я выключил его, даже не поглядев на номер звонившего. Подошёл к урне и опустил туда трубку, стоившую мне когда-то девятьсот долларов.

Ощущение было кошмарное - я остался без связи с внешним миром, на поверхности чужой, плохо знакомой, враждебной планеты.

Планеты Обезьян.

И я двинулся по тротуару в указанном Эдиком направлении. Ленинградка? Так, пусть будет Ленинградка. «Ширази», «Гюмри»… Удивительно, как мало надо человеку, чтобы его сломить. Я посмотрел на часы. Да, одиннадцать часов изоляции от привычного мира плюс враждебная неизвестность…

И я совершенно не удивился и не сопротивлялся, когда ехавший мимо «Фольксваген» ловко ткнулся в бордюр тротуара, и два человека мгновенно, как уборщица забрасывает ненужную тряпку в стоящее от неё в трёх метрах ведро, под руки водворили меня внутрь.

Меня всё-таки «закрыли»…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: