Сугубо преобразователи сельского хозяйства

После 1948 г., как пишут в гонконгской книге о 36 стратагемах, Коммунистической партии Китая удалось использовать так называемых «демократических деятелей», чтобы те пожаловались правительству США на беспомощность чанкайшистско-го режима в борьбе с царящей там коррупцией. Вместе с тем китайские коммунисты слезно уверяли американцев, что в отличие от вынашивающих планы мирового господства русских коммунистов они всего лишь стремятся преобразовать свое сельское хозяйство. К преобразованиям в сельском хозяйстве в те времена в Америке относились с большим сочувствием. Таким образом, США пришлось решать, приостанавливать помощь гоминьдановскому правительству Чан Кайши или нет. Под напором прокоммунистической пропаганды в критический для гоминьдановского правительства 1949 г. США сворачивают экономическую помощь Чан Кайши. Этот шаг подорвал моральный дух поддерживавшей гоминьдановское правительство части китайского населения, что ослабило внутреннее и внешнее положение режима. Известно, что вскоре после этого китайские коммунисты пришли к власти на материковом Китае.

Покинутые зачинщики мятежа

В период правления династии Северная Сун (960—1127) СюэЧанжу [1000—1061] был назначен [тунпань,] помощником правителя трех областей, в одной из которых, Ханьчжоу (в нынешнем округе Гуанхань, провинция Сычуань), он и расположился. Однажды воины одной из областей взбунтовались. Они покинули казармы, устроили поджоги и вознамерились расправиться с правителем области и его военным помощником. Оба чиновника не решились на побег. В этот критический момент на место событий спешно прибыл Сюэ Чанжу и обратился к мятежным воинам со словами: «У вас у всех есть отец с матерью, жены с детьми. Почему же вы решились на подобные действия, грозящие вам и вашим близким смертью? Пусть те, кто лишь примкнул к беспорядкам, соберутся вон там!» Все так и вышло: случайные соучастники беспорядков собрались в одном месте, никуда не двигаясь. И только восемь человек, зачинщиков разбоя, тайком попытались скрыться в близлежащих деревнях. Вскоре они были схвачены. Люди поговаривали: «Не будь Сюэ Чанжу, несдобровать бы городу».

Данный пример успешного применения стратагемы 19 приводит самый древний трактат о 36 стратагемах. Поступок Сюэ Чанжу, пишет У Гу в книге 36 стратагем с пояснениями (Чан-чунь, 1987), наглядно показывает, как можно подорвать моральный дух противника и лишить его боеспособности. Однако анализ У Гу не затрагивает всей полноты стратагемных, не ограничивающихся одним лишь подрывом морального духа противника действий. Несомненно, сама смелость Сюэ Чанжу во многом лишила мужества мятежников. Однако одного бесстрашил Сюэ Чанжу здесь было бы мало. Его краткая, стратагемно выстроенная речь оказалась тем решающим ударом, которым удалось пресечь корни мятежа. Вначале Сюэ Чанжу привлек внимание всех мятежников к печальным последствиям их действий. Не только они, но и их родные (исподволь высказанная угроза) подвергались опасности смертной казни. Затем Сюэ Чанжу обращается к примкнувшим к беспорядкам, давая им понять, что в случае добровольной сдачи их ждет снисхождение (см. стратагемы 15 и 33). Таким образом, Сюэ Чанжу удалось лишить зачинщиков мятежа поддержки. Оказавшись одни, они вынуждены были бежать.

Умыкание лучших

Живший в танскую эпоху Цзя Линь в своем комментарии к Военному искусству Сунь-цзы [гл. 8] к средствам нанесения вреда противнику причисляет переманивание в свой стан способных и умных людей, лишая тем самым противника советников [«Есть только один способ смутить удельного правителя: нужно опорочить мудрых людей среди его приближенных и подослать к нему людей испорченных, дабы они расстроили управление в его землях» («Китайская военная стратегия». Пер. с кит. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 169)]. К такому способу прибегал уже [уский] военачальник времен Троецарствия Люй Мэн (178—219), победивший Гуань Юя (ок. 162—219) и вернувший стратегически важный для царства У город Цзянлин (см. 8.3).

Царства У и [Хань-]Шу заключили союз против северного царства Вэй. Но затем У вошло в тайный сговор с Вэй, надеясь тем самым вернуть находившийся в руках наводящего ужас шуского воина Гуань Юя город Цзянлин. Для достижения своей цели Люй Мэн среди прочего, как пишет Вэй Тан в [выходящем на шести языках: китайском, немецком (China im Aufbau), испанском, английском, французском и арабском] журнале Китай на стройке [Чжунго цзяньшэ] [с 1990 г. переименован в Китай сегодня (Цзиньжи Чжунго] (Пекин. Январь, 1985), прибегает к стратагеме «вытаскивания хвороста из очага»: он переманивает на свою сторону многих офицеров Гуань Юя, все больше сужая круг его соратников.

Действия Люй Мэна вызывают в памяти другие образы другой эпохи, например, шаги Израиля, охарактеризованные «Особой комиссией по расследованию соблюдения Израилем прав человека в отношении палестинцев и других арабов в оккупированных областях» ООН следующим образом: «...the government of Israel hoped to enervate the community by depriving it of intelligent and active leadership, and thereby to reduce the community to a state of passive subservience to the occupying power» (Лотар Куль (Kuhl): Die Untersuchungs und Berichtstätigkeit des «Special Committee to Investigate Israeli Practices» der Generalversammlung der Vereinten Nationen. Берлин, 1995, с. 387). Привожу данный пример не для того, чтобы высказать собственную позицию, а для того, чтобы показать всеобщность одного из приемов хитрости.

Наставник без учеников

«Поезд замедлял ход, собираясь сделать остановку. Кое-кто из пассажиров вставал, снимал уложенные чемоданы, увязывал на верхних полках узлы или облачался в халат либо куртку... За окном проплыла зеленеющая роща, до слуха пассажиров донеслось стрекотание цикад. Поезд пошел еще тише и через мгновение резко затормозил у платформы.

Из вагона вышел высокий человек лет тридцати, с гордой осанкой. Из-под полей шляпы светились его глаза, живые и проницательные. У него был только портфель, зажатый под мышкой, и в помощи носильщика он не нуждался. Молодой человек не суетился, как другие пассажиры. На перроне, где сразу же после прихода поезда поднялась обычная вокзальная сутолока, он напоминал одинокого журавля среди мелких щебечущих пташек. Молодой человек вышел с вокзала, протиснулся сквозь толпу рикш, зазывавших седоков, и зашагал по песчаной дороге вдоль берега реки.

На противоположном берегу высилась городская стена. Древняя кирпичная кладка почти сплошь покрылась мхом, и сейчас, в лучах заходящего солнца, она казалась зеленой, под Цвет чайных листьев. Уходившая ввысь пагода строго возвышалась на фоне синего неба, как бы стремясь нарушить картину унылого однообразия.

Река была довольно широкой, но совершенно спокойной. В Ней четко отражались небо и городская стена. И там, в реке, они выглядели даже красивее, чем в действительности.

По мере того как человек удалялся, вокзальный шум постепенно затихал, пока наконец не исчез вовсе. У молодого человека возникло какое-то необычное ощущение, уши давила непривычная тишина, словно окружающий воздух был до предела разрежен. На стенах пагоды, на реке — на всем лежала печать седой старины. Но в этой старине было немало привлекательного, и суетные мирские дела, казалось, уплывали куда-то в туманную даль, словно маленькие облачка на краю неба. Человек остановился, приподнял поля шляпы, внимательно осмотрелся по сторонам и подумал: «Как мне дороги эти старинные стены и рвы. Рвы подобны артериям старика, в которых течет старая кровь. Но я хочу избавить их от старой крови и влить свежую, чтобы вернуть моему городу цветущую молодость. И когда в жилах его не останется ни капли старческой крови, а взору откроется прекрасный облик седой старины, то ничто в мире не сможет сравниться по красоте с моим городом!»

Мысли о будущем еще более укрепляли его решимость и отвагу. Достав платок, он вытер выступивший на лице пот и снова быстро зашагал вперед. Миновав мост, он вошел в городские ворота.

Улица была очень узкой, солнца на ней было немного. Если по улице проезжали два рикши навстречу друг другу, то пешеходам приходилось вплотную прижиматься к забору, чтобы не оказаться раздавленными. И все же прохожие постоянно подвергались опасности: того и гляди ушибут. Приказчики, сидя с засученными рукавами за прилавками магазинов, не спеша обмахивались пальмовыми веерами, словно на отдыхе. У пешеходов тоже, казалось, не было никаких дел, и они беззаботно прогуливались взад и вперед.

Иногда откуда-то вдруг появлялись голые ребятишки и с пронзительным криком стремглав неслись друг за другом. Только это и нарушало атмосферу покоя, да еще стремительный бег рикш с непрерывно звенящими колокольчиками, тоже никак не гармонирующий с царившим здесь покоем и торжественностью.

«Тридцать лет живу, а картина всегда одна и та же. Только рикш с их тележками, сверкающими черным лаком, стало больше. Прохожие все так же медлительны. Медлительность старшего поколения по наследству переходит к младшему, поэтому, как и прежде, на улицах видны лишь неторопливые фигуры пешеходов. Невыносимо, когда на узеньких улицах вам преграждают путь, не дают идти быстрее», — почти с раздражением думал молодой человек. Чуть ускорив шаги, он сворачивал то вправо, то влево, чтобы избежать столкновения с пешеходами или экипажами. Его рубашка давно уже взмокла от пота, но, только заметив, что прохожие один за другим остаются позади, он почувствовал, что идет быстро.

Вдруг молодой человек остановился, снял соломенную шляпу и почтительно окликнул прохожего:

— Господин Гао!

Перед ним стоял человек лет пятидесяти, высокий и очень худой, с лицом землистого цвета и глубокими морщинами на лбу. На нем была рубаха из легкого полотна и куртка из материи сюаньша (сорт тонкого шелка) с изображением дракона. Сквозь огромные круглые очки были видны близорукие глаза. Над верхней губой — густые черные усы.

Хотя господин Гао Цзюй и был близорук, он еще издали внимательно разглядывал идущего навстречу человека и думал: «Он и вправду вернулся, видно, слух о том, что они собираются открыть школу, не был пустым. Все же лучше его не останавливать. Он уже забыл о том, как ходил ко мне на уроки. Не будем на него обижаться, он ведь наверняка все еще продолжает поносить нас, стариков. О чем же с ним говорить?» Так думал старый учитель, шагая по обочине улицы навстречу крестьянину с коромыслом, нагруженным кореньями лотоса. Учитель Гао смотрел прямо перед собой и думал, что вот сейчас поравняется со своим учеником и пройдет мимо.

Однако бывший ученик заметил господина Гао, остановился и учтиво окликнул его. Тому оставалось только внезапно прозреть и радостно воскликнуть:

— А, Юй-шэн, давненько мы не виделись, вы что ж это, на лето приехали, а потом опять до свидания, не так ли?

— Нет, я не собираюсь уезжать. Я со своими друзьями решил открыть здесь среднюю школу. Вот этим и буду заниматься.

— Хорошее дело. Я помню, у нас и раньше об этом поговаривали.

После этих слов учитель Гао хотел откланяться и уйти, но Юй-шэн продолжил разговор:

— Мы решили осуществить наш план в соответствии с нашими идеалами, и, конечно, у нас будут неувязки. Придется почаще заходить к господину за советом, чтобы позаимствовать его богатый опыт.

Господин Гао Цзюй улыбнулся не то скромной, не то пренебрежительной улыбкой и ответил:

— Э, времена теперь не те. Наш опыт похож на вышедшее из моды платье, которому только и остается, что лежать на дне чемодана. Какая от него польза вашей новой школе! — И, немного помолчав, добавил: — Однако школа и впрямь нелегкое дело: чем больше ею занимаешься, тем труднее. Раньше, когда ты учился, у нас во всем была прочная основа. Теперь иначе — все как-то неустойчиво, пусто, даже у тех, к кому думаешь обратиться, чтобы позаимствовать что-нибудь новое.

— Опыт всегда остается опытом, новый он или старый. Господин Гао просто скромничает.

Говоря это, Юй-шэн в душе все же не мог не подосадовать на ворчливый тон учителя Гао.

А господин Гао Цзюй, намереваясь разведать замыслы Юй-шэна, спросил:

— Ну, а как дела с финансами, все уже небось урегулировано? Бывало и так, что самые благие намерения после столкновения с финансовой проблемой исчезали, словно дым.

— Мы составили смету. Взносы учеников должны покрывать повседневные расходы. На первоначальные затраты пойдут пожертвования, которые уже собраны.

— Смогут ли ваши доходы покрыть расходы?

— У меня и моих друзей интересы и стремления общие, да и заботиться нам нужно только о себе — мы не обременены семьями. Поэтому расходы на выплату жалованья у нас будут минимальные, а два или три человека вообще не нуждаются в деньгах...

— Совсем не нуждаются... в деньгах?

Гао Цзюй не поверил своим ушам. Помедлив, он заметил с улыбкой:

— По всему видно, что вы горите желанием просвещать людей. Похвально, похвально. Ну что ж, до свидания!

С этими словами он наклонил голову и пошел; его длинная фигура покачивалась на ходу.

— До свидания, господин!

Учитель Гао вошел в чайную. Большинство мест было уже занято посетителями. После плотного обеда, выкурив кальян, полакомившись арбузом и кореньями лотоса, любители попить чаю направлялись в чайную в тот час, когда на улицы ложились длинные тени, а солнце клонилось к западу. Они шли медленным шагом, степенно, так, что ни одна капелька пота не выступила на их лицах.

Сидевший среди посетителей уездный инспектор школ Лу Чжун-фан при появлении Гао Цзюя перестал курить кальян и собрался уходить. Он наклонил голову и сказал:

— Старина Цзюй! Сегодня ты пришел позже меня. Вот здесь свободно, вот здесь. — И инспектор указал концом кальяна на место за своим столиком.

— Вот и хорошо, старина Чжун, вот и хорошо. В дороге произошла задержка, поэтому я и пришел позднее.

Сказав это, учитель Гао разделся и повесил куртку и халат на вешалку, потом снял с себя рубаху и положил ее на спинку плетеного стула, совершенно обнажив верхнюю часть своего смуглого и худого тела. Два провала за ключицами и ребра на груди выделялись слишком отчетливо. При сопоставлении с белым и упитанным телом Лу Чжун-фана, в формах которого не было никаких острых углов, на тело господина Гао нельзя было смотреть без улыбки.

— Как вы думаете, кого я встретил по дороге? Этого... Дин Юй-шэна! Он уже приехал, — проговорил учитель Гао, усаживаясь.

Официант принес полотенце, смоченное в горячей воде, и Гао Цзюй трижды обтер им спину и грудь. Проделав эту процедуру, учитель Гао, приглаживая усики, обратился к своему соседу:

— Они хотят непременно открыть школу. Дин Юй-шэн только что сообщил мне, что он специально займется этим делом.

Чжун-фан раздул огонек и ожидал, когда кальян разгорится.

— Разумеется, — откликнулся он, — обязательно откроют. Мне стало известно, что они арендовали школьное помещение в Синьцзяхуне.

Затем он булькнул кальяном, делая затяжку, и из ноздрей его поднялись две сизые струйки дыма.

— Наша школа разорилась и не может выплатить жалованье учителям. А вот они нашли правильный выход и откроют свою школу. Он сказал мне, что пожертвования на нее уже собраны. Вот тебе и дети!

— Ха, дети! — повторил Чжун-фан и ехидно засмеялся.

— Одно мне непонятно: Дин Юй-шэн сказал, что текущие расходы они будут покрывать за счет платы за обучение, так как жалованье им нужно самое небольшое, а некоторые, мол, от него совсем отказываются. Так ради чего же они взялись за это дело?

— Ха-ха, старинаЦзюй, доверчив же ты, однако. Они будут учить чужих детей и денег им за это не нужно? Да откуда могли взяться такие люди в наше время! Ясно, здесь кроется что-то другое.

После такого суждения Чжун-фан принял самодовольный вид и сделал еще одну затяжку. Старому Гао Цзюю стало немного стыдно за себя. Взяв стакан с чаем, он отхлебнул глоток и проговорил, как бы оправдываясь:

— Да, здесь что-то кроется, это я понимаю, но в чем тут соль, мне невдомек.

— А не в том ли, что... — начал Чжун-фан и, перегнувшись через стол к уху Гао Цзюя, перешел на шепот. Затем он снова уселся на свое место и продолжал уже вслух: — У них непременно есть какой-то источник, откуда они берут деньги, и, конечно, разговоры о том, что им не нужно жалованье, — всего лишь громкая фраза, рассчитанная на эффект. Они надеются, что люди в один голос заговорят об их горячем рвении к просвещению, попадутся к ним в ловушку и невольно станут их подпевалами. Будь все иначе, разве не сказал бы тебе Юй-шэн, где они собрали пожертвования для основания школы?

Старина Цзюй и верил, и не верил. Моргая глазами, он промямлил, охваченный каким-то невыразимым страхом:

— Да, да. По всей вероятности, это так и есть.

— Не по всей вероятности, а точно так.

— О чем это вы так горячо спорите?

Вопрос задал заведующий отделом просвещения Ван Сюань-бо. Сначала Ван Сюань-бо занял было место в стороне, у окна, но потом решил немного пройтись. Разговор Гао и Лу привлек его внимание. Взяв свободный стул, он подсел к приятелям.

Гао и Лу передали Ван Сюань-бо содержание своего разговора, и последний, кивая головой, заметил:

— Разумеется, для этого все и делается. Правильно говорит старина Чжун. Такие люди кормятся за счет беспорядков, и уж если они их затевают, то не останавливаются ни перед чем. Найдут какую-нибудь щель, ну и стремятся пролезть в нее. Средняя школа «Хунъи» и есть та основа, на которой они хотят укрепиться.

— Ну что ж, это похоже на ловлю вора: только тот, крадучись, откроет дверь, чтобы просунуть руку, как мы его тут же и схватим..

Старый Гао Цзюй, вставивший эту фразу, сам же и рассмеялся, обнажив при этом свои желтые зубы. Но Сюань-бо не присоединился к нему; желая высказать свое мнение, он продолжал:

— Мы, конечно, совсем не хотим напрасно обвинять других, но посмотрите, какими методами они пользуются, — уж одно это доказывает, что они затевают смуту. Я никогда не был близок с такими людьми, а вот у моего младшего сына есть товарищи по учебе, вроде этих. Он виделся с ними на днях, и они ему рассказали о школе, которую хочет открыть Дин Юй-шэн. Первая нелепость, которую он собирается ввести, — это совместное обучение мальчиков и девочек. Вы только подумайте! Средняя школа, а девочки и мальчики вместе! Вторая нелепость...

— Это свободная любовь, не так ли? — выпалил Чжун-фан, и его круглое лицо расплылось в любопытной улыбке.

— Нет, не то. Они утверждают, что учителя и ученики вместе должны активно участвовать в общественной жизни, во всем, что происходит за стенами школы. Уму непостижимо. Дело учителя — обучать учеников, а дело учеников — учиться. Зачем же думать о каком-то обществе, о какой-то общественной деятельности, да еще активной деятельности! Ведь это же и есть смута и нарушение существующего порядка!

Сюань-бо говорил с возмущением, в душе его, казалось, все кипело, и от волнения он даже расстегнул свою жилетку из тонкой шелковой материи и обнажил грудь.

Старый Цзюй почувствовал какое-то смятение и печально проговорил:

— И когда это только мир перестанет меняться, когда люди успокоятся! Вот взять этого Дин Юй-шэна: учился он когда-то у Меня, был примерным учеником, тише воды, ниже травы. Кто бы мог подумать, что через десять лет от него будет такая беда!

— Так говорить не следует. — Сюань-бо, видимо, был недоволен чрезмерным унынием Цзюя и решительно возразил: — Этим молокососам не так уж легко будет у нас поднять голову и вызвать какие-нибудь беспорядки! Если бы мы не стали бороться, а позволили нашим детям вступить в их организацию и вызвать тем самым страшные бедствия, то мы оказались бы недостойными наших предков, недостойными наших древних мудрецов, нашей родной земли. Поэтому на нас лежит огромная ответственность. Старина Чжун, ты у нас уездный инспектор. Когда они откроют школу, ты, как имеющий право надзора, найди какой-нибудь беспорядок, а мы без всяких церемоний издадим приказ о ее закрытии.

Чжун-фан положил кальян на стол, отпил еще несколько глотков чая и ответил:

— Это, конечно, вполне возможно. Только более радикальным средством противодействия я считал бы «выгрести угли из-под котла, чтобы он не кипел».

И Чжун-фан сделал руками жест, словно выгребал угли.

— Как это понять?

— Очень просто. Не дадим им возможности набрать учеников. На днях учителя начальной школы говорили мне о том, что их ученики обращаются к ним за советом, куда лучше поступить после окончания школы. Конечно, учителя рекомендуют им казенную школу или педагогическое училище, объясняют, что такой выбор был бы самым правильным, а открывающаяся в этом семестре новая средняя школа «Хунъи», в которой занятия будут вести несколько приезжих молодых людей, не совсем, мол, солидное учебное заведение. Я, между прочим, упоминал, что эти молодые люди преследуют какие-то особые цели, и, кажется, никто им не доверится. Итак, к моменту открытия большаячасть парт в новой школе будет пустовать, тем дело и кончится.

Сюань-бо выслушал Чжун-фана и почувствовал некоторое облегчение, у Гао Цзюя тоже отлегло от сердца.

— Если все пойдет так, как ты говоришь, то это божественная помощь предков, счастье, ниспосланное родным местам! Только и нам нужно быть осторожнее и при встрече с другими рассказывать им о плюсах и минусах этого предприятия, — добавил Сюань-бо, все еще ощущая в душе смутное беспокойство.

— Ну, это естественно, — откликнулись Гао Цзюй и Чжун-фан, кивая друг другу головами — у одного на длинной и тощей, у другого — на сильно располневшей шее.

Объявления о приеме в среднюю школу «Хунъи» были расклеены на всех перекрестках, помещены в нескольких местных газетах и даже напечатаны на одной из полос какой-то шанхайской газеты, считавшейся «видной». Всякий, кто просматривает эти объявления, ощущает тупую боль в сердце, словно это дьявольские заклинания, в которых содержатся страшные угрозы. Поэтому никто и не подумал разобраться в том, о чем говорили мелкие иероглифы, напечатанные внизу.

В городе то и дело можно было слышать такие разговоры:

— Ах, эта школа «Хунъи»! И откуда у нее левые замашки? С этими людьми лучше не иметь дела, а держаться подальше от них.

Люди грамотные и разбирающиеся в законах выражались так

— Пусть закроются школы хоть во всей Поднебесной, пусть ни одного иероглифа не узнают наши дети, и все-таки мы не рискнем отправить их в среднюю школу «Хунъи». Кто же захочет, чтобы мир превратился в шайку зверей и людоедов!.

Снова наступила жара. Во дворе на ясене, словно соревнуясь между собой, стрекотали цикады. Юй-шэн механически перелистал страницы регистрационного журнала, где по-прежнему было записано всего только восемь имен.

Но он не отчаивался: «Это не поражение, ведь сделано еще далеко не все, какое же это поражение! Восемь, так будем хорошенько обучать восьмерых! Вот если даже их ничему не научим, тогда будет провал!..» (Е. Шэнтао. Одна жизнь. Рассказы. Пер. с кит. Е. Слабнова. М.: Гослитиздат, I960, с. 151 — 166). Эти слова вкладывает в уста своего героя из рассказа «В городе» писатель, педагог, издатель и общественный деятель Е. Шэнтао. Дин Юй-шэн и его соратники и не подозревали о стратагеме, которую вызвала к жизни их вербовка учеников. Весьма примечательно то, что в рассказе Е. Шэнтао противники новой школы, разговаривая в чайной, называют свои действия по имени стратагемы 19, прибегнуть к которой решают вместо карательных мер. Подобного рода обдуманный подход к осуществлению хитрости, которую замыслившие ее даже называют по имени, вряд ли мы найдем в европейской литературе, начиная с ее истоков, Древней Греции.

19.18. Сожжение житницы [на озере] Воронье гнездо [Учао]

Гуаньду, находившийся в северо-восточной части нынешнего уезда Чжунмоу провинции Хэнань, в 200 г. оказался местом битвы между войсками Цао Цао (155 — 220), тогдашним канцлером [чэн-сян] ханьского императора, и Юань Шао (ум. 202), правителем [захваченных им] областей Цзи, Цин и Бин (ныне провинция Хэбэй, восточная и северная части провинции Шаньдун, провинция Шаньси) (см. также 9.2 и 19.9). Юань Шао располагал стотысячным войском, тогда как у Цао Цао было всего 20 тысяч воинов и почти отсутствовал провиант. Однако Цао Цао воспользовался беспечностью Юань Шао, недооценившего противника, и с пятью тысячами воинов, которых он для введения врага в заблуждение снабдил такими же знаменами, как у Юань Шао, совершил ночную вылазку и поджег его житницы на [озере] Учао (Воронье Гнездо). Для устрашения главных сил противника тысяче воинов Юань Шао отрезали носы, а их лошадям — языки. Это привело в ужас войско Юань Шао и расстроило его ряды (см. стратагему 20), и тогда отряды Цао Цао напали на него и разбили. Вскоре Юань Шао занемог и скончался. Несмотря на превосходство противника в живой силе, Цао Цао одержал победу благодаря тому, что ему удалось у Юань Шао «вытащить хворост из очага». Преданием огню житницы и своими устрашающими действиями Цао Цао настолько деморализовал главные силы Юань Шао, что свел на нет их численное превосходство. Достигнутая благодаря стратагеме 19 победа в битве при Гуаньду позволила Цао Цао в дальнейшем завладеть северным Китаем и явилась удостоившимся похвалы Мао Цзэдуна примером победы малыми силами над более могущественным противником.

О ночном нападении на житницы близ озера Учао рассказывает одна (достоинством 20 фэнь) из четырех марок, посвященных событиям романа Троецарствие серии, которую выпустило Министерство связи КНР 10.12.1990.

Лишить воды Ветилую

О взятии измором противника упоминается еще в Военном искусстве Сунь-цзы, древнейшем в мире военном трактате: «Будучи сытым, ожидай голодных» («Сунь-цзы», 7.15 «Военное противоборство» [«цзюнь чжэн»]: Китайская военная стратегия. Пер. с кит. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 163). Приблизительно в ту же эпоху, когда жил Сунь-цзы, совсем в других краях, а именно «в двенадцатый год царствования Навуходоносора (605—562 до и. э.), царствовавшего над Ассириянами в великом городе Ниневии, — во дни Арфаксада, который царствовал над Мидянами в Екбатанах... в те дни царь Навуходоносор предпринял войну против царя Арфаксада на великой равнине, которая в пределах Рагава. К нему собрались все живущие в нагорной стране, и все живущие при Евфрате, Тигре и Идасписе, и с равнины Ариох, царь Елимейский, и сошлись очень многие народы в ополчение сынов Хелеуда. И послал Навуходоносор, царь Ассирийский, ко всем живущим в Персии, и ко всем живущим на западе, к живущим в Киликии и Дамаске, Ливане и Антили-ване, и ко всем живущим на передней стороне приморья, и ме-аду народами Кармила и Галаада, и в верхней Галилее, и на великой равнине Ездрилон, и ко всем живущим в Самарии и городах ее, и за Иорданом до Иерусалима, и Ветани и Хела, и Кадиса и реки Египетской, и Тафны и Рамессы, и во всей земле Гесемской до входа в верхний Танис и Мемфис, и ко всем живущим в Египте до входа в пределы Ефиопии. Но все обитавшие во всей этой земле презрели слово Ассирийского царя Навуходоносора и не собрались к нему на войну, потому что они не боялись его, но он был для них как один из них: они отослали от себя его послов ни с чем, в бесчестии. Навуходоносор весьма разгневался на всю эту землю и поклялся престолом и царством своим отмстить всем пределам Киликии, Дамаска и Сирии, и мечом своим умертвить всех, живущих в земле Моава, и сынов Аммона и всю Иудею, и всех, обитающих в Египте до входа в пределы двух морей. И в семнадцатый год он ополчился со своим войском против царя Арфаксада и одолел его в сражении, и обратил в бегство все войско Арфаксада, всю конницу его и все колесницы его, и овладел городами его... А Арфаксада схватил на горах Рагава и, пронзив его копьем своим, в тот же день погубил его. Потом пошел назад со своими в Ниневию — он и все союзники его — весьма многое множество ратных мужей; там он отдыхал и пировал с войском своим сто двадцать Дней. В восемнадцатом году, в двадцать второй день первого месяца, последовало в доме Навуходоносора, царя Ассирийского, повеление — совершить, как он сказал, отмщение всей земле. Созвав всех служителей и всех сановников своих, он открыл им тайну своего намерения и своими устами определил всякое зло той земле. И они решили погубить всех, кто не повиновался слову уст его. По окончании своего совещания Навуходоносор, Царь Ассирийский, призвал главного вождя войска своего, Оло-ферна, который был вторым по нем, и сказал ему: «Так говорит великий царь, господин всей земли: вот, ты пойдешь от лица Моего и возьмешь с собою мужей, уверенных в своей силе, — пеших сто двадцать тысяч и множество коней с двенадцатью тысячами всадников, — и выйдешь против всей земли на западе за то, что не повиновались слову уст моих. И объявишь им, чтобы они приготовляли землю и воду, потому что я с гневом выйду на них, покрою все лице земли их ногами войска моего и предам ему их на расхищение. Долы и потоки наполнятся их ранеными, и река, запруженная трупами их, переполнится; а пленных их я рассею по концам всей земли. Ты же, отправившись, завладей для меня всеми пределами их: которые сами сдадутся тебе, тех ты сохрани до дня обличения их; а непокорных да не пощадит глаз твой: предавай их смерти и разграблению по всей земле твоей. Ибо жив я — и крепко царство мое: что сказал, то сделаю моею рукою...» Олоферн, выйдя от лица господина своего, пригласил к себе всех сановников, полководцев и начальников войска Ассирийского, отсчитал для сражения отборных мужей, как повелел ему господин его, сто двадцать тысяч и конных стрелков двенадцать тысяч, и привел их в такой порядок, каким строится войско, идущее на сражение... И выступил в поход со всем войском своим, чтобы предварить царя Навуходоносора и покрыть все лице земли на западе колесницами, конницею и отборною пехотою своею... Придя к Ездрилону близ Дотеи, лежащей против великой теснины Иудейской, он расположился лагерем между Гаваем и городом Скифов и оставался там целый месяц, чтобы собрать весь обоз своего войска. Сыны Израиля, жившие в Иудее, услышав обо всем, что сделал с народами Олоферн, военачальник Ассирийского царя Навуходоносора, и как разграбил он все святилища их и отдал их на уничтожение, очень, очень испугались его и трепетали за Иерусалим и храм господа бога своего; потому что недавно возвратились они из плена, недавно весь народ Иудейский собрался, и освящены от осквернения сосуды, жертвенник и дом господень. Они послали во все пределы Самарии и Конии, и Ветерона и Вельмена, и Иерихона, и в Хову и Эсору. и в равнину Салимскую, заняли все вершины высоких гор, оградили стенами находящиеся на них селения и отложили запасы хлеба на случай войны, так как нивы их недавно были сжаты, а великий священник Иоаким, бывший в те дни в Иерусалиме, написал жителям Ветилуи и Ветомесфема, лежащего против Ездрилона, на передней стороне равнины, близкой к Дофаиму, чтобы они заняли восходы в нагорную страну, потому что чрез них был вход в Иудею, и легко было им воспрепятствовать приходящим, так как тесен был проход даже для двух человек... На другой день Олоферн приказал всему войску своему и всему народу своему, пришедшему к нему на помощь, подступить к Ветилуе, занять высоты нагорной страны и начать войну против сынов Израилевых... На другой день Олоферн вывел всю свою конницу пред лице сынов Израилевых, бывших в Ветилуе, осмотрел восходы города их, обошел и занял источники вод их и, оцепив их ратными мужами, возвратился к своему народу. Но пришли к нему все начальники сынов Исава, и все вожди народа Моавитского, и все военачальники приморья и сказали: выслушай, господин наш, слово, чтобы не было потери в войске твоем. Этот народ сынов Израиля надеется не на копья свои, но на высоты гор своих, на которых живут, потому что неудобно восходить на вершины их гор. Итак, господин, не воюй с ним так, как бывает обыкновенная война, — и ни один муж не падет из народа твоего. Ты останься в своем лагере, чтобы сберечь каждого мужа в войске твоем, а рабы твои пусть овладеют источником воды, который вытекает из подошвы горы; потому что оттуда берут воду все жители Ветилуи, — и погубит их жажда, и они сдадут свой город; а мы с нашим народом взойдем на ближние вершины гор и расположимся на них для стражи, чтобы ни один человек не вышел из города. И будут томиться они голодом, и жены их, и дети их, и прежде, нежели коснется их меч, падут на улицах обиталища своего; и ты воздашь им злом за то, что они возмутились и не встретили тебя с миром. Понравились эти слова их Олоферну и всем слугам его, и он решил поступить так, как они сказали... Сыны Израиля воззвали к господу богу своему, потому что они пришли в уныние, так как все враги их окружили их, и им нельзя было бежать от них. Вокруг них стояло все войско Ассирийское — пешие, колесницы и конница их — тридцать четыре дня; у всех жителей Ветилуи истощились все сосуды с водою, опустели водоемы, и ни в один день они не могли пить воды досыта, потому что давали им пить мерою. И уныли дети их, и жены их, и юноши, и в изнеможении от жажды падали на улицах города и в проходах ворот, и уже не было в них крепости» [«Ветхий завет», неканоническая книга «Иудифь». 1:1 — 16; 2:1-19; 3:9-10; 4:1-7; 7:1-22] (Зенгер Цит. по: Deutsche Bibelgesellschaft [издатель]: Die Bibel in heutigem Deutsch. Das Alte Testament, 2-е изд. Штутгарт, 1982, с. 861 и след.).

Безусловно, выступающая здесь в образе лишения противника воды стратагема 19 привела бы к победе Олоферна, если бы Юдифи с божьего благословения не удалась стратагема цепи [уловок], спасшая народ Израиля (см. 35.8). Впрочем, инки тоже завоевали в 1470 г. Чан-Чан, столицу государства Чимор, перерезав снабжавшие ееводой каналы[248].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: