Три источника человеческих знаний 1 глава

7. Если мы разделим все наши знания по источникам, из которых они происходят, то увидим, что этих источников не один, как признают крайние эмпиристы и идеалисты, и не два, как признает, например, Локк, но три; а именно: 1) впечатления внешнего мира на наши органы чувств - зрение, слух, осязание, обоняние и вкус; 2) опыты произвольных движений и связанное с ними мускульное чувство и 3) наблюдение душою своей собственной деятельности, т. е. самонаблюдение, или рефлексия, как назвал Локк эту деятельность души, или самосознание, как называют ее другие. Мы же видим, что одними внешними опытами, как того хотят крайние эмпиристы, невозможно объяснить появления в нас идей пространства и времени, которые, однако, служат основанием всех наших математических знаний. Время и пространство не производят влияния ни на одно наше внешнее чувство. Что же касается до попыток вывести все знания человека из созерцания души, попыток, родоначальником которых считают Платона, то мы видели в философии Гегеля и Шеллинга, до каких бесплодных фантазий может достичь мысль человеческая, оторвавшись от опыта и наблюдения. Кроме того, всмотревшись внимательнее в самые эти фантазии, будто бы выводимые из чистого самосозерцания души, мы найдем, что большое количество своего материала эти идеалистические фантазии берут так же из опыта, но только по какому-то странному самообольщению не сознают этого или не хотят сознать *. Мы увидим далее, что оба эти источника знаний действительно существуют и что для объяснения происхождения многих наших знаний нам необходимы оба: как тот, который дают нам внешние опыты и наблюдения, так и тот, который дается нам опытами и наблюдениями внутренними. Теперь же мы видим, что кроме этих двух источников наших знаний существует еще третий: эта наша собственная произвольная деятельность, результат которой передается нам нашим мускульным чувством, или чувством наших собственных произвольных движений. Мы не имеем слова, чтобы отличить этот опыт движений от внешних и внутренних опытов; но разница между ними очевидна: то опыт, а это действие, то средство к деятельности, а это сама деятельность. И замечательно, что только то, что мы можем представить себе в форме движений, кажется нам действительным, точным знанием. Только приравняв к движению какое-нибудь явление, наблюдаемое нами или во внешни природе, или в нашей собственной душе, мы постигаем его, т. е. видим возможность его произвести. Вот какой смысл, как мы думаем весьма простой, имеет и энтелехия Аристотеля, так часто объясняемая в самых противоположных значениях. "Движение (внешнее, конечно), покой, протяжение, форму, число, единицу, - говорит Аристотель, - все это мы воспринимаем движением" **. Как в этой главе, так и в предыдущей мы развивали и доказывали на опытных основаниях одну эту сжатую фразу величайшего мыслителя всех веков!

______________________

* Для гегелевской философии это прекрасно доказано Геймом.

** Aristoteles. De animai L. III. Cap. I.

______________________

8. Не только в каждой науке, системе знаний, но почти в каждом отдельном человеческом знании соединяются элементы, проистекающие из всех этих трех источников знания. Однако же нетрудно видеть, что в одной науке преобладают элементы, проистекающие из внутреннего самонаблюдения, в другой из внешнего наблюдения, а в третьей - из опыта движений. В описательных науках природы (например, описательной зоологии, ботанике, минералогии) сильно преобладает внешнее наблюдение; в науках философских и исторических - самонаблюдение; в науках математических - опыт движений.

9. Самосознание как один из источников наших знаний должно быть рассмотрено нами в третьем отделе нашей антропологии, когда мы будем говорить об особенностях души человеческой, ибо, как мы увидим далее, это есть главная черта, отличающая человека от всех других живых существ. Но уже и теперь придется нам для уяснения себе рассудочного процесса рассмотреть происхождение некоторых знаний, проистекающих как из самосознания, так и из опыта движений, ибо без этого многое в рассудочном процессе осталось бы для нас непонятным. К таким знаниям причисляем мы идеи: субстанций и признаков, материи и силы, причины и следствия. Все эти идеи до того вплетаются нами в каждый рассудочный процесс наш, что, не объяснив их происхождения, мы не можем идти далее.

ГЛАВА XXXVII
Идея субстанции и признаков

Происхождение идеи субстанции (1 - 4). - Значение психического факта в этом отношении (5 - 6)

1. Если бы в мире ничто не менялось, то мы не имели бы понятия времени. Перемена места предметом, как, например, движение часовой стрелки, Солнца, тени и т. п., или изменение в самом предмете, не изменившем своего места, как, например, когда светлое небо темнеет, зеленый лист желтеет, теплый воздух холодеет, дает нам сознание времени, дает нам время; а периодичность в этих изменениях (перемены времен года, времени дня, фаз Луны, перелет птиц, как у дикарей и т. п.) дает нам возможность измерять время, как справедливо заметил Локк *. Но нетрудно понять, что если бы какое-нибудь из этих явлений вдруг получило способность сознавать, то оно никак не могло бы сознать своего изменение Предмет, весь изменяющийся, не может сознавать того, что он меняется, и, следовательно, не может иметь понятия о времени. Положим, что какое-нибудь нервное движение передает нам ощущение сильного звука, который постепенно ослабевает. Ощущение звука ослабело бы, но сами нервы, ощущающие этот звук, не могли бы заметить, что он слабеет. Для этого нерв должен бы разом ощущать и прежний сильный звук, и последующий слабый, т. е. дрожать разом и сильно и слабо, что ни для чего материального невозможно. То, что само изменяется, не может ощущать своих изменений, и то, что само живет в условиях времени, не может иметь понятия о времени. Для того чтобы иметь понятие о времени, нужно иметь возможность жить разом в прошедшем, настоящем и будущем. Если мы, наблюдая явление, сознаем его временность, то именно потому, что в одном акте соединяем начало явления и его продолжение. Если мы периодичностью явлений научились измерять время, то именно потому, что в одном акте сознания мы соединяем воспоминание начала явления, ощущение его середины и предвидение его окончания. Но это воспоминание, ощущение и предвидение суть только три одновременных и одноместных ощущения, соединенные, но не слитые в один акт сознания. Но если бы ощущение было только нервным движением, то такое соединение трех различных движений было бы невозможно. Это так же невозможно, как пересечение двух прямых линий в двух точках.

______________________

* Locke's Works. Of hum. Underst. В. II. Ch. XVI.

______________________

2. То же самое следует сказать и о сознании нами пространства. Мы сознаем пространство только из движения, соединяя в одном акте сознания два предмета, разделенные пространством. Ничто, движущееся все в пространстве, не может сознавать, что оно движется, именно потому, что оно все движется. В данное мгновение оно уже не там, где было в прошедшее. Движение, как бы мы его себе ни объясняли, во всяком случае есть перемена места; но то, что само переменяет место, не может иметь сознания места. Для того чтобы сознавать, что я переменил место, я должен сознавать, что в настоящую минуту я в новом месте, а для того чтобы сознавать, что я в новом месте, я должен в то же время сознавать, что в прошедшее мгновение я был в другом месте. Если же принять гипотезу психических явлений как нервных движений, гипотезу, на которой так настаивает софистика со времен Протагора *, еще не знавшего нервов, но предугадавшего их, и до времен Ноака и Спенсера, то мы должны признать, что движение одного и того же нерва должно разом совершаться не только в двух различных местах, но и в два различных периода времени. Но материя, по мнению тех же мыслителей, есть именно то, что не может занимать двух различных мест в один период времени. Это свойство материи одно только и дает ей способность двигаться, т. е. переменять место; но то, что существует везде, не может переменять места. Движущееся само не может сознавать своего движения, и то, что занимает место в пространстве, не может сознавать пространства.

______________________

* Dialogues de Platon. Edit. Charp., 1861. Theetete. Op. 45 и 46, где Сократ излагает протагорово учение о происхождении ощущений.

______________________

3. Если мы сознаем движение, то именно потому, что в нас есть нечто, что может двигать, само не двигаясь; если мы сознаем изменение явлений во времени, то именно потому, что в нас есть нечто, что само не меняется; и если, наконец, мы сознаем протяжение тел в пространстве, т. е. сложение тел из частей, то именно потому, что в нас есть нечто, само неделимое. Так ли это действительно или нет - этого поверить невозможно, но таково именно психическое происхождение в нас понятия субстанции. Мы до того чувствуем эту неизменную субстанцию в самих себе, до того вносим ее во все наши воззрения на внешний мир, что не можем представить себе явления без субстанции или без субстрата, который остается неизменным во всей изменчивости явлений и остается тождественным самому себе во всем разнообразии признаков. Мы вносим этот субстрат в явления внешнего мира не потому, чтобы мы знали о нем что-нибудь из опыта - опыт дает нам только явления и признаки, - а потому, что мы не можем думать о явлениях природы, не привязывая их к субстрату, который остается всегда тождественным самому себе, и не можем думать о признаках предметов, не фантазируя носителя этих признаков, который везде остается одним и тем же. Не в природе нашей думать о явлениях без субстрата этих явлений и о признаках без носителя этих признаков.

4. Но не только сознание времени и пространства дает нам идею субстанции, не подверженной условиям времени и пространства; но и самая способность наша считать, как ни кажется она проста, с первого взгляда обличает в том, кто считает, субстанцию, неспособную к разделению. Если я считаю: один, два, три, то это именно потому, что, говоря три, я. в тоже самое время сознаю, что перед этим сказал два и что после этого скажу четыре. Неверное движение, говорящее три, не могло бы в то же время говорить два и т. д. Простая, по-видимому, способность считать есть одно из убедительнейших доказательств, что психические явления не суть нервные движения и что акты сознания выполняются каким-то таким существом, которое не может быть разделено на части, следовательно, существом, которое не подходит под наше понятие о материи. Математическая способность есть именно способность в один и тот же момент времени сознавать множество различий и сходств между величинами, множество отношений. Самая простая геометрическая теорема и самая простая арифметическая задача требуют такого соединения в одном акте сознания множества отношений. Говоря 2х7=14, мы сознаем разом, в одном акте сознания, значения 2, 7, знака умножения, равенства и 14. Никакое материальное движение, в одно и то же время в одном и том же месте совершающееся, не могло бы разом совершаться так, чтобы происходило ощущение 2, 7 и 14. Двигаться в одно и то же время 2 раза, 7 и 14 раз невозможно для материи, а между тем мы никогда не могли бы сказать 2х7=14, если бы в один и тот же момент не сознавали 2, 7, 14, умножения и равенства. Если бы психические акты выполнялись нервными движениями, как того хотят материалисты, или если бы мы не могли сознавать разом многие отношения, то не только математика, но даже и простой счет были бы явлениями невозможными. Кто хочет доказать, что психические явления выполняются материальными движениями, тот пусть сначала докажет, что что-нибудь материальное может в один и тот же момент времени и в одном и том же месте дать 2, 7 и 14 движений.

5. Однако же, что мы хотим доказать, указывая при каждом удобном случае, что акты психические в настоящем смысле этого слова не могут быть выполняемы матернею? Почему мы знаем, что может материя и чего она не может? Разве мы знаем материю настолько, чтобы сказать о ней: этого она уже не может, это не ее дело? Эти вопросы имеют значение тогда только, если мы под материей разумеем нечто, недоступное нашему понятию; но такое понимание слова материя было бы равносильно признанию, что это слово не имеет для нас никакого определенного смысла. Что-нибудь одно из двух: или слово материя имеет определенный смысл, или оно его не имеет, но в последнем случае оно должно быть исключено из сознательного языка, по крайней мере из языка науки. Мы же утверждаем только то, что материя как понятие, составленное нами и, следовательно, способное выразится в определении, не может выполнить психических актов ощущения, внимания, воспоминания, усилия, сознания пространства, времени и числа, идеи которых входят во все наши представления о внешнем мире. К чему способна и к чему не способна материя, нам неведомая, об этом было бы так же рационально рассуждать, как рассуждать о том, к чему способен или не способен X или Z, о которых мы ничего не знаем. Мы же утверждаем только, что, признав для объяснения доступных нам явлений субстрат материи и дав определение этому субстрату, определение, даже самое широкое, какое мы только можем придумать, мы, признав только наше же собственное определение и не забывая его, вынуждены будем дать другой субстрат явлениям психическим.

6. Во всем, что мы думаем и что утверждаем, мы не выходим из области понятий, нами же выработанных; сознать точное значение этих понятий есть дело первой необходимости, чтобы в наших суждениях о влияниях внешней природы и души не путаться в путах, нами же самими напутанных. Лучшими же средствами для такого анализа наших собственных понятии мы считаем, во-первых, выражение их в точных определениях, в которых каждое слово строго взвешено, а во-вторых, изложение истории образования понятия, потому что каждое понятие непременно должно иметь свою историю. Если же в начале этой истории мы приходим к непосредственному чувству, то должны засвидетельствовать это чувство как всеобщий факт в душевной жизни человека. Далее психического факта мы идти не можем, хотя и можем еще, вынуждаемые потребностью систематического изложения явлений, строить гипотезу, но с условием постоянного сознания, что это не более, как гипотеза, нами же построенная, помогающая нам обозревать явления, но не объясняющая их, словом, что это не более, как дидактический прием.

ГЛАВА XXXVIII
Образование понятий материи и силы

Образование понятия материи. Физические определения материи и их противоречия (1 - 4). - Атомистическая гипотеза и скрывающееся в ней противоречие (5 - 8). - Отношение Милля к этой теории и противоречие в его "Логике" (9 - 12). - Психическая история понятия материи (13 - 18). - Образование понятия силы (19 - 24)

Материя

1. За объяснением слова материя всего естественнее обратиться к физике, так как она занимается изучением свойств различных видов материи. "Материя, - говорит нам физика, - есть все то, что (в форме тел) занимает место в пространстве". Но рядом же выставляет она и другое определение, не совсем сходное с первым, а именно: "Материею называется все то, что подлежит нашим чувствам" *. Эти определения не совсем тождественны, и мы должны разобрать, как они относятся одно к другому.

______________________

* Traite elementaire de physique, par Ganot. P. 1.

______________________

2. Мы уже познакомились выше с психическим рождением понятия о пространстве и видели, что это понятие родилось в человеке только вследствие его столкновений с материей как антитезисом материи, как понятием о пустоте, не мешающей нам двигаться, в противоположность материи, являющейся помехой для наших движений. Следовательно, определить материю пространством, которое она занимает, все равно, что определить ее тем, что она мешает нашим движениям, и сказать: "Материя есть то, во что упирается наша рука или наша нога". Ясно, что это определение материи возникло не из ощущений пяти наших внешних чувств, а из чувства мускульных движений, причину остановки которых, идущую извне, а не из нашей воли, мы называем материею. При таком определении материи мы, конечно, должны выделить из ее области то, чему она мешает производить движения, усилиям чего она оказывает сопротивление, должны выделить душу, ибо самую материю определили только сопротивлениями материи усилиям души.

3. К тому же результату придем мы, приняв и второе опредеделение, что материя есть все то, что подлежит нашим чувствам, ибо, не выключив при этом наших чувств или их совокупности, сознания, из области материального, мы вынуждены будем сделать очень нелепое определение - сказать, что материя есть все то, что подлежит материи. Дело не подвинется вперед, если мы признаем сознание только одним из свойств материи; тогда определение материи выйдет еще страннее: материя есть то, что подлежит одному из своих свойств. Но может быть, нам следует отделить сознание от наших внешних чувств и определить материю как нечто такое, что подлежит нашим пяти внешним чувствам. Тогда мы непременно должны признать сознание чем-то нематериальным, иначе выйдет, что сознание подлежит одному из пяти своих внешних чувств или, придерживаясь выражения Аристотеля, что различающее может быть само различаемо. "Если слово душа значит что-нибудь, - говорит Милль, - то означает то, что чувствует" *, но, добавим мы, если единственно возможное определение души есть определение ее тем, что она есть существо чувствующее, то ее невозможно поместить в область ощущаемого: чувствующее всегда очутится вне той области, которую чувствует. Сами внешние чувства не что иное, как двери в сознание, и усиливаться уловить сознание пятью нашими чувствами - все равно, что усиливаться ввести дом в его собственные двери.

______________________

* Mill's Logic. В. VI. Ch. IV. P. 428. ("Непосредственно предшествующее ощущению есть состояние тела, но само ощущение есть состояние души").

______________________

4. Определим ли мы материю пространством, которое она занимает, определим ли доступностью ее нашим внешним чувствам, в сущности выйдет одно и то же: мы определим материю как неизвестную нам причину наших впечатлений, и другого, более точного определения мы не можем ей дать. Всякие попытки выйти за пределы этого чисто субъективного определения материи и узнать, что она такое там, сама в себе, вне тех разнообразных ощущений, которые она в нас вызывает, оказывались только гипотезами, достоинство которых может измеряться лишь их дидактическим значением как более или менее удачным приемом для группировки физических явлений. Такою гипотезою является и известная атомистическая теория, на которую, за неимением лучшей и несмотря на всю ее логическую несостоятельность, продолжают до сих пор опираться все окончательные объяснения причин физических явлений в физике, химии и даже физиологии, приводящей все тоже к вибрации атомов или нервных частиц.

5. По атомистической гипотезе, каждое тело состоит из атомов - чрезвычайно мелких, неделимых частиц, которые хотя собираются в группы, более или менее тесные (молекулы), но никогда не дотрагиваются одна до другой. Такая непреодолимая раздельность атомов в пространстве необходима науке как для объяснения химических комбинаций, так и для объяснения многих физических явлений, как, например, упругость тел,. Движения, вибрация, расширение и т. п. Атомистическая гипотеза, следовательно, представляет нам каждый атом и каждое тело среди особенной коры из пустоты, в которой действуют силы материи. Эта странная кора, облегающая тела и атомы, может расширяться и уменьшаться до бесконечности, но никогда не может быть совершенно уничтожена. Толстоту этой коры из пустоты гипотеза представляет нам неизмеримо малою, когда дело идет о частичном притяжении между атомами плотного тела, и неизмеримо обширною, когда дело идет о взаимном тяготении небесных тел *, так что Фихте был совершенно прав, назвав учение об атомах только добавлением к астрономии **. Тела небесные, точно так же как атомы тел, действуют друг на друга без непосредственного прикосновения. Эти блестящие миры, эти бесчувственные громады, двигающиеся в бесконечном пространстве вселенной, чувствуют, выражаясь аналогически, присутствие друг друга за миллиарды верст, взвешивают друг друга и тянутся друг к другу какими-то незримыми, нематериальными, непостижимыми узами ***. Если месмерист говорит нам, что один человек может действовать на другого за сотни верст каким-то наитием, без всякого материального прикосновения, и угадывать желания его без электрической проволоки, то мы совершенно справедливо называем месмериста шарлатаном или фантазером: ибо он не представляет нам фактов такого воздействия. Но если астрономия говорит нам, что бездушные массы небесных тел, отделенные друг от друга громаднейшими пространствами, входят между собою в деятельное и разумное соотношение, тоже безо всякого материального соприкосновения, то можем ли мы не признать в этом великого, хотя непостижимого, факта природы? А можем ли мы объяснить себе этот факт или, по крайней мере, представить его себе в наглядной форме? Это факт - вот и все, что мы знаем, и каким бы чудом ни казался нам этот факт, мы не можем отрицать его, если не хотим отрицать такие положительные науки, каковы физика и астрономия, строящиеся на этом чудесном факте.

______________________

* Впрочем, Фехнер, знаменитый защитник атомистической системы, говорит, что и в телах следует представлять себе атомы неизмеримо малыми в отношении разделяющего их пространства (Ober die physikalische Atomenlehre, von Т. Fechner zw Auflage 1864. S. 94).

** Ibid. S. 90.

*** В старину движение планет объяснялось живущим в каждой из них духом-руководителем (spiritus rector). Теперь нам известны, конечно, законы движения планет; но так же мало, как и в старину, знаем мы, что тянет друг к другу эти слепые и немые громады.

______________________

6. Эта невозможность представить себе воздействие тела на тело на расстоянии, через пустую среду - невозможность, которую ощущает каждый и теперь, как ощущал ее Ньютон, излагая закон тяготения, - происходит от той психической причины, на которую мы указали выше. Мы легко и ясно представляем себе только то, что сами вполне или отчасти можем выполнить. Мы же действуем на мертвые тела не иначе, как непосредственным к ним прикосновением, или, по крайней мере, нам кажется, что мы так на них действуем. Вот почему действие магнита на расстоянии, притягивающего железо, и действие Солнца на Землю нам кажется чем-то чудесным, и мы стараемся объяснить эти воздействия, придумывая или магнитную жидкость, действующую между магнитом и железом, или такой же невидимый и невесомый эфир, наполняющий все пустые пространства и во вселенной между планетами, и в каждом теле между его атомами. Но не одна эта привычка представления, если можно так выразиться, побудила Ньютона, изложив явления и закон тяготения, принять гипотезу существования эфира. К тому повело его и то противоречие, которое существует между определением материи как занимающей место в пространстве и доступной нашим чувствам и принятием действия тела на тело на расстоянии, без посредствующего тела. В самом деле, если материя есть то, что занимает место в пространстве, и в то же время она действует вне того места, которое занимает, то спрашивается: где же собственно материя? Там ли, где она действует, или там, где она не действует? Там ли, где мы ее чувствуем, или там, где мы ее не чувствуем? И что она такое там, где она не действует и где мы ее не чувствуем, т. е. в том месте, которое она занимает? Точно так же пустое пространство между телами не примиримо с определением материи как доступной нашим чувствам. Напротив, по атомистической гипотезе, материя оказывается именно недоступною нашим чувствам, ибо всякую материю облекает непроницаемая кора из пустоты. Вот те "несообразности", которые побудили Ньютона и Эйлера отвергнуть пустое пространство и наполнить его эфиром, а не один устарелый предрассудок, как это дает понять Милль.

7. Но Милль совершенно прав, говоря, что признание невесомого эфира нисколько не облегчило нам представления взаимодействия тел на расстоянии, конечно, если под словом эфир мы будем разуметь не что-нибудь таинственное и нематериальное, а тоже материю. Приняв гипотетический эфир для объяснения гипотетической пустоты между гипотетическими же атомами, атомистическая теория явилась в следующем виде:

"Весомая материя представляется разделенною пространством на отдельные части, между которыми находится невесомая субстанция, эфир. Природа эфира и его отношение к весомой материи представляют еще много неопределенного, неясного *, но тем не менее эфир воображают не иначе, как занимающим определенное пространство и также разделенным на части, между которыми находится уже абсолютно пустое пространство. Все эти малейшие частицы (атомы) как весомой, так и невесомой, материи состоят между собою в таком же отношении посредством взаимного воздействия сил, в каком состоят и небесные тела. Последние атомы (атом отличается от группы атомов или молекул) неразрушимы, или, по крайней мере, в области химии и физики нет средств их разрушить **.

______________________

* Замечательно, как даже великие ученые и мыслители, приняв гипотезу и дав ей греческое название, скоро забывают, что это только гипотеза. "Если бы, - говорит, например, Эйлер, - был хоть один случай в мире, когда бы два тела притягивали друг друга, хотя пространство между ними не было бы наполнено эфиром, тогда должно было бы допустить существование притяжения как особой силы; но такой случай не существует" (Р. II. Z. XI). Но как же существовать такому случаю, когда, придумав эфир и ничего о нем не зная, мы помещаем его везде, где нам угодно? Пусть ученые, принимающие эфир, удалят его при опытах и покажут, что без эфира тела не подчиняются законам тяготения. Кажется, было бы полезно принять обычай ставить особый значок при всяком употреблении гипотетического слова в науке.

** Fechner, Ibid. S. 93 - 95.

_______________________

Но если эфир снова состоит из атомов, а эти атомы снова действуют друг на друга без материального соприкосновения, на расстоянии в пространстве, признаваемом пустым, то спрашивается: приняв эфир, облегчили ли мы себе сколько-нибудь представление действия тела на тело и атома на атом на расстоянии и в пустом пространстве? Таким образом, мы видим, что принятие эфира для того, чтобы избавить от необходимости признать силу, действующую между телами вне материи, ни к чему не повело - и эфир дал нам только лишнее и совершенно бесполезное звено в этой цепи гипотез. Так или иначе, но естествознанию приходится признать силу, действующую вне материи и закрывающую саму материю от нашей пытливости *.

______________________

* "Физик, - говорит Шнелль, - имеет дело только с силами и инерцией. Субстанционально же существующее, к которому должны быть привязаны силы, может иметь место только в метафизике" (Die Streitfrage des Materialismus, von Schnell, 1858. S. 32).

______________________

8. Но что же такое сама сила без материи? Что это за нематериальное существо, закрывающее от нас всегда и везде субстанцию материи? На это, конечно, не дает нам ответа ни одна физика. Это просто, значит, создать новую гипотезу для примирения противоречий в прежней. Тело, вся сущность которого определяется местом, которое оно занимает и в котором оно для нас недоступно по своей отталкивающей силе, и воздействие тела на тело через пустое пространство противоречат одно другому - и вот придумана сила, как-то витающая между телами и не занимающая пространства. Но что же это такое, что существует и действует, не занимая пространства? Неудобоваримость такого представления заставила заменять слово "сила" или словами "свойство материи", или словом "закон" (как, например, у Фехнера). Но это значит поставить одно непонятное слово вместо другого, столь же непонятного. Это живо чувствовалось многими естествоиспытателями, но делать было нечего: по крайней мере, "сила" и "материя" как существа отдельные хорошо исполняли свою роль при группировке и посильном объяснении физических явлений. Но в новейшее время, когда после сатурналий гегелевской философии философская арена осталась праздною и ее поспешили занять естественные науки, потребовалось и для них более стройное миросозерцание, а прежде всего во чтобы то ни стало должно было отделиться от нематериального существования материальных сил и, вычеркнув понятие силы, оставить одно понятие материи. Но Фехнер совершенно справедливо замечает, что материализм, принявший такое положение, должен был бы попытаться провести его в физике *, и тогда оказалось бы, что такое представление силы и материи как существующих в пространстве везде и всегда вместе уничтожает атомистическую теорию, на которой покудова держится не только вся физика, но и вся химия - эти две главнейшие опоры материализма **. Признавать же пустое пространство между атомами и телами и в то же время признавать, что там, где есть сила, есть и материя, значит признавать, что материя существует вне места, занимаемого телом, т. е. существует вне самой себя. Что же иное значит положение, что сила неотделима от материи, как не то, что нет места в пространстве, где бы сила существовала без материи? Но главные объяснения физики строятся именно на возможности такого отдельного существования силы и материи в пространстве.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: